Я родился осенью. Моя мама рассказывала мне, как в день моего рождения за окном горели рыжие шапки деревьев, охваченные пожаром увядающей листвы. И листва эта падала на тротуары под ноги прохожим, окончательно теряя свою красоту, становясь похожей на однородное бордовое месиво. По новостям тогда передавали, что каким-то чудовищным паводком были унесены десятки человеческих жизней. Это Амур разлился, затопив окрестности, дойдя до высоких городских берегов, устроенных из гранита.

– В этот день родился ты, сынок, – рассказывала мне дрожащим голосом мама, показывая фотографии из старого семейного альбома. В тот морозный январский день мы сидели на кухне и говорили, говорили, говорили… Мамины глаза сияли родительской любовью так, что холодный голубой свет, лившийся в окно, казалось, становился теплее. Любовь эту я запомнил на всю жизнь.

Ни суровые зимы Дальнего Востока, ни хмурые дни осени и душная хмарь лета – ничто не могло затмить во мне этого светлого чувства, переданного от моих родителей. Любовь отца и моей матушки, пронесенная через всю жизнь, казалась бесконечным светом. Таким же, но более удаленным маяком светила любовь между бабушкой и дедушкой. И в бесконечную глубь поколений уходил он дальше. Ничто не могло быть ярче него.

Но эта мудрость, которой хотелось научиться, почему-то одномоментно иссякла. Как будто кладезь, пересохший от зноя, забытый из-за волнений времени, остался пуст. И тот ковш, который век за веком окунался в эту святую влагу, вдруг с каким-то глухим и печальным грохотом упал до самого его дна. «Пусто...», – как будто говорил он жестяным звоном с самого низа наверх. Но никто его уже не слышал. Колодец тот будто бы закопали, а затем потеряли то место, где он находился присно...

«В наше время такого бы не случилось!», – ужасались родители, но поделать ничего не могли. И оттого им становилось день ото дня хуже.

И я, молодой и полный сил, отправился в места прошлого нашей семьи, чтобы найти тот источник. За окном тогда падали листья, как в день моего появления на свет.

Я приехал к берегу Амура рано утром. В рассветном мареве над темной рекою играли мягкие блики, опускаясь глубоко под воду, но не доходя до илистого дна.

– Амур, неужели иссякли твои стрелы? – прошептал я чуть слышно.

Но только гулкий шум несущейся воды был ответом мне. Тогда я снова обратился к Амуру.

– Где найти мне любовь?

Из-за густых лап сосны рядом со мной послышался голос, мягкий словно шелк, и звонкий, как трель соловья.

– Разве нужна она тебе?..

Я обернулся, следуя к источнику сладкого, как мед, манящего голоса. Пройдя зеленеющие папоротники и кусты дикого шиповника, увитые паутиной червонных, цвета смерти, крестовиков, я не нашел никого. И теперь уже из другого места леса мне послышался девичий смех. Я побрел к нему.

– Сотни, тысячи, десятки тысяч таких же, как ты, жаждут страсти, как деревья ждут весны. Они требуют молодого тела так, как нищий просит подаянья возле обители Господней. Но никто, ни один из них, ни разу не просил отыскать чувство... – обратился ко мне голос.

– Самое сильное чувство, которое есть...было у нас. Я не требую ничего, кроме указания. Любой хотя бы малой подсказки, способной привести меня к Любви. – говорил я, ища глазами какой-либо признак, источник девичьего голоса.

Но никто не ответил мне. И лишь иссохшие листья падали мне под ноги, зарываясь в глиняную почву леса. И я послушно вернулся на следующий день в это же место. Но и тогда никто ко мне более не обращался. На третий же день я возвратился на место лишь к вечеру, когда сонная дымка опускалась на водную гладь Амура. На его берегу я развел костер и начал смотреть в темное небо, считая звезды. Одна, вторая, третья... Быть может, их было чуть больше двадцати. Каждый раз я сбивался, думая о таинственном источнике Любви.

– Их намного больше, чем ты можешь увидеть, – обратился тогда ко мне голос, – их сотни и тысячи. Ты можешь считать, но числа им не будет. И лишь одна из них будет с Небом вечно...

– Кто ты, медоречивый ангел? – спросил я тогда.

– Мое имя есть имя твоей семьи, а равно всего рода человеческого. Но разве важно это сейчас?

Тогда в моей душе что-то с грохотом упало вниз. В горле встал ком – я от лица всего человечества оказался перед чем-то невиданным и неописанным ранее. Голос обратился ко мне снова.

– Задай мне любой вопрос.

Тогда я, задумавшись, сказал ей.

– Где же вся Любовь мира? Почему она мне неизвестна?

– О ней не знают правды. Остался только слепок образа, а сама она давно исчезла и скрывается от зла, в которое обратили Любовь.

И тогда сквозь густой туман и ветви сосен я смог разглядеть высокий силуэт, с которого серебром стекали капли росы. Лицо создания я не мог видеть, поскольку его золотые волосы были подобны мантии, покрывавшей все от макушки и до пят. В отдельные локоны ее были вплетены розы, ирисы или лилии. Что-то заставило меня встать, но тогда прекрасная дева сказала:

– Постой, ты слишком торопишься в своих шагах. Задай же мне еще один вопрос.

– Мне довелось знать одну девушку. Она была красивее всех звезд на этом небе. Была молода, как первый весенний цветок. Мы были с ней вместе около года, а потом что-то изменилось. Она стала холоднее относиться ко мне. А я стал обращать внимание на других девушек. Все закончилось слишком быстро... Но скажи мне, это была Любовь?

– В небе много звезд, но ты выбрал только одну из них. Почему же целый год ты желал смотреть лишь на нее одну? – спросила белокурая дева.

– Значит, это была она?

– Любовь? Ответ уже прозвучал, но ты слишком юн, чтобы услышать его.

Тогда я встал и пошел от костра ближе к воде.

– Мои родители ждут от меня, что я найду Любовь. Но я не в силах сделать это, – произнес я с дрожью в голосе.

За моей спиной послышались легкие шаги, а в низу моего живота стало тепло, как после терпкого вина. Я не стал оборачиваться, ожидая увидеть в реке светлое отражение девы. Но ничего, кроме звезд в водах Амура не виднелось.

– Ты все равно не сможешь понять, даже если посмотришь, – сказала она мне. – Скажи мне лучше, принесет ли счастье твоим родителям найденная тобою Любовь?

– Принесет. И тогда я смогу жить спокойно, зная, что выполнил обещание.

– Но ты не узнаешь Любовь, даже если увидишь ее, – говорила она мне тогда.

И я упал на колени, чувствуя под собой влажный песок и глину. С моих глаз потекли слезы. Руки мои дрожали. Я чувствовал себя ничтожнее тех самых листьев, упавших на тротуар и смятых ногами случайных прохожих.

Тогда белокурая дева начала петь мне песню, похожую на молитву. И я тут же погрузился в сон. Проснулся я лишь утром, когда дева перестала петь.

– Твои уста как мед, а песни твои, как сладкое вино, – сказал я, обратившись к ней.

Но было поздно. Исчезло все, как блаженное сновидение. Не осталось ни следов на песке, ни ирисов, случайно выпавших из кудрей девы. Мне хотелось бежать за ней вслед, но идти было некуда. Было поздно.

И лишь когда я рассказал своим родителям о произошедшем, мама, улыбнувшись, с теплой грустью проронила:

– Это была Любовь...

^{Илл.: Александр Былич}