Как «доктор Спок» русских женщин воспитал

Разговор о цикле «Воспитание по доктору Споку» начнем, пожалуй, издалека и, разумеется, вовсе не с многобедного американского педиатра.

Деревенская проза – одно из крупнейших направлений русской литературы ХХ века! – оказывается незаслуженно отодвинута на второй план. Да и куда современному или, может быть, только осовременненому человеку, живущему в век урбанизации и индивидуализации, до размышлений над судьбой какой-то там «деревни»? А все же творчество Василия Ивановича Белова, «деревенщика» – оно ведь не только о деревне в материалистическом, но и в идеалистическом ее представлении, о времени и месте человека в мире, его нравственных поисках и, к сожалению, о том надломе, который произошел с нами совершенно незаметно для нас самих.

Когда я говорю «нас» – имею в виду наш народ, который несет ответственность перед предками, выступая с ними в неразрывной диалектической связи. Нам ведь, русским, это всегда было свойственно – искать будущее в прошлом и находить несметные сокровища духа, в которых нет пустой породы.

Да, сегодня читать Василия Ивановича – чрезвычайно дорогое удовольствие: не все его рассказы оцифрованы, а книги чаще попадаются на электронных полках в разделе букинистики. И все же читать Белова не просто нужно, а решительно необходимо, так как его тексты пропитаны недостающей нам сегодня смелостью, а написаны из великой русской совести.

Вернемся к вышеупомянутому циклу – «Воспитание по доктору Споку».

В название неслучайно вынесено имя Бенджамина Спока, американского педиатра и детского психолога, который совершил настоящую революцию (по делу почитателей) и гиблое дело (по мнению их противников) в деле воспитания детей своим трудом «Ребенок и уход за ним» (1946 г.). Врач утверждал, что к ребенку нужно относиться как к отдельной личности со своими нуждами и потребностями, иногда потакая его слабостям в ущерб дисциплине – ради того, чтобы он вырос самостоятельным и не зависел от мнения родителей. Родители, в свою очередь, тоже должны были «оторвать» себя от ребенка и определить его место в ранге собственных приоритетов.

Так как Белов рассматривает исключительно философский и социальный аспект, опустим «советы» из разряда предостережений от сна на животе, почасовом кормлении и других «женских штучек», которые мужчина в середине прошлого века «определенно» знает лучше женщин.

Судьба одарила мистера Спока двумя детьми, а один из его внуков покончил жизнь самоубийством. Мы не знаем достоверных подробностей этой истории, но авторитет «Библии про детей» уже не кажется таким крепким, не правда ли?

Важно, что книга обрела бешеную популярность и разлетелась по планете миллионными тиражами. Человечество получило целое поколение «самостоятельных», то есть, как говорят в социологии, атомизированных женщин и мужчин. Хотя разговор дальше пойдет преимущественно о женщинах, важно заметить, что современные автору сыны Адама тоже становятся объектами критики, поскольку «пострадали» от такого подхода не меньше, чем дамы.

Отметим, что имя доктора Спока становится у Белова нарицательным: напрямую он упомянут только в рассказе, давшем название всему циклу.

***

Обратимся к тексту «Моя жизнь» – это короткий рассказ с пометой «Автобиография». Начало перекликается с «Плотницкими рассказами», первым произведением цикла: только там главным героем выступает мужчина, а здесь, неожиданно для читателя, женщина.

История представляет собой реалистичный рассказ от первого лица. Начинается он действительно как автобиография: «Родилась я в Ленинграде на Васильевском острове…» [1], хотя сущность пометы раскроется намного позже. Сейчас перед нами рассказ о длинной, полной взлетов и падений жизни.

В образе Татьяны – отпечаток специфического мышления, сформированного под воздействием печального жизненного опыта во времена мировой войны и последующих за ней трагических, но уже только для русского человека, событий: разрушение привычного уклада жизни, «вырывание» человека из естественной среды, его обособление и возвеличивание в безбожии. Героиня далеко не сразу становится «современной»: такой ее делает сытое и высокоорганизованное (на первый взгляд) общество.

Детство ее можно назвать счастливым: отец работал слесарем на заводе, а мать Клава (имя мы узнаем от ее сестры, Нины) «имела среднее образование», но из-за рождения сына Вити «ей пришлось сидеть дома».

Итак, Таня характеризует детство как «самое счастливое время в нашей семье», коротко упоминает поездки в область, встречи с сестрой матери, и, что немаловажно, стабильное финансовое состояние. Когда же Тане исполняется девять лет – начинается война. Подробно описаны страдания жителей блокадного Ленинграда – впрочем, и здесь семья, пусть и без отца, умудряется сплотиться, заботиться друг о друге на пределе человеческих возможностей.

Воспоминания о матери у Тани смешанные: женщина много работала и тяжело болела, из-за чего недостаточно участвовала в жизни дочери. В эвакуации между ними и вовсе случилась нравственная размолвка: дочь не могла понять, почему мать в эвакуации так быстро забыла отца и привела в дом другого лейтенанта. Данный поступок Клавы оставил чрезвычайно глубокий след в душе ребенка: Таня признается, что возненавидела этого человека и «с того времени в ней что-то изменилось», она «до сих пор не простила маме этого страшного лета».

Но немногочисленные комментаторы лукавят, когда считают, что Белов намеренно «очерняет» женщин в цикле [2]. Напротив, в противовес взрослой Татьяне и ее «низким» ценностям он вырисовывает, например, действительно сильную женщину Нину – сестру Клавы. Она умудряется даже в войну не потерять ни толики мужества, сохранить человеческое лицо и нравственный облик. Пока мать семейства работает, на плечах отважной тети Нины лежит забота о квартире (и организации быта), а также оставшихся детях, Тане и Павлике. Она же отважно смотрит в лицо смерти, когда другие не смогли, и пытается привить (но не навязать) маленьким племянникам истинную ценность – веру: вспомним хотя бы тот факт, как она открыто заявляет, что ходит в церковь, и предлагает детям помянуть почившего братца пряником. Тетя Нина и в дальнейшем проявляет понимание к Тане и ее ребенку от первого неудачного брака.

Другие примеры искренних, самоотверженных женщин, не оставивших семью и родной дом – Августа (Феклуха, баба Густя или просто – бабушка) и ее невестка Мария (Маня). С ними судьба сталкивает Таню, Павлика и их маму после эвакуации, в колхозе «Красный пахарь». Колхоз этот еще сохранил черты традиционного деревенского уклада, прекрасно знакомого автору (напомним, что родился он в деревне Тимониха), передающегося в двуединстве бытового и духовного: пусть «официальная» власть и пытается сдержать порывы крестьянской души, люди сохраняют свое исконно русское самосознание. После смерти матери Тани и Павлика баба Густя и Маня без всяких сомнений принимают детей в свою семью.

После того, как приходит распоряжение отдать сирот в приют, женщины тянут до последнего, чтобы не отпустить детей на растерзание расчеловечивающей системе; но Таню забирают, причем куда раньше брата. Вскоре она сбегает от жестоких воспитательниц и обрушившегося на нее нравственного кошмара в виде обвинения в краже. По возвращении ее снова «не отдают», несмотря на увещевания председателя колхоза – теперь окончательно. Более того, вещи ее родителей баба Густя и Маня сохраняют в целости и сохранности, за что девушка им чрезвычайно благодарна и вспоминает добрым словом.

С этими героинями связано второе упоминание церкви в жизни Тани: ей предлагают отправиться туда на молодежные гуляния. Там же она встречает Костю Зорина, своего первого возлюбленного, который позже, уже в городе, оставит ее, совершенно опустошенную и разбитую – но до того героине придется пережить предательство любимых мужчин, рождение дочери, не принесшее спокойствия, и окончательно войти в колею беспощадной городской жизни.

Удивительно, что надламывает главную героиню война, но окончательно «ломает», перекраивает на новый лад – город, цивилизация: в погоне за удовлетворением бытовых нужд женщина лишь изредка вспоминает про любовь, и то как бы вскользь. Ее отношения складывались неудачно – сначала по наивности, затем из крайне утилитарного отношения к любви. Одно время девушка встречалась с двумя юношами одновременно, но выбрала того, с которым «договорились вместе поехать по распределению» после учебы в ремесленном училище. Поженились они спустя полтора года совместной жизни – но поездка в Петербург к тете Нине стала роковой: там Таня встретила того самого Зорина, что, впоследствии, и разрушило ее брак. Измену Толик не пережил – да и мог ли? Татьяна не сказала ему о том, что случилось, ни слова: видимо, считала, что таким образом сможет забыть эту историю, глубоко ранившую ее, как укол совести из светлой юности. Впрочем, муж дал ей шанс сказать правду, на что получи однозначный отказ: «Иди, проживу без тебя!» Татьяна отмечает: «После этого я возненавидела всех мужчин. Правду говорила моя подруга Люська, что мужчинам верить нельзя, что им всем надо от нас только одно». Героиня не видит ни капли своей вины в случившемся – и даже не удосуживается взять дочку с собой, когда находит новое место работы, оставляя ее в Петербурге у дорой тети Нины.

Однако второй (или уже четвертый?) шанс Татьяна мужчинам с «великодушием» дала: к соседке по комнате заходил сержант по имени Виктор. Вот его-то женщина, повторяя сценарий матери, и «увела», буквально пригласила в свою койку из чужой койки. Недомолвки между супругами начались не сразу и можно было подумать, что этот брак будет «удобен» женщине, ведь фактически она искала именно удобства: «Никогда у нас не было никаких разногласий. Деньги он все отдавал мне, обе получки. <…> Нам обещали уже однокомнатную квартиру.  У нас рос хороший сын Миша, муж поговаривал уже и о дочке». Доверие к мужчинам, а, возможно, и ко всему человечеству у Татьяны уже было подорвано, и дочь свою (от первого брака) она отказывалась записать на нового супруга. После этого семья их стала медленно распадаться…

Хотя семья ли это: дочь свою она любила, пусть и по-своему, но в жизнь не пускала, мужа на каком-то почти рефлекторном уровне за равного не считала? Ведь равенство это, как неудивительно, когда поровну не только обязанности, но и права.

Татьяна описывает с потрясающей точностью то, где, когда и сколько работала, но о ее семейном, духовном счастье мы не узнаем и никогда не узнаем. В конце концов, это ее собственная автобиография, которая внезапно превратилась в исповедь, но без центральной для исповеди темы – раскаяния.

В конце героиня не то рассказывает, не то жалуется, на самом деле одинокая и «довольная» своим одиночеством: «Завтра мне исполняется сорок лет, мой знакомый опять придет с цветами, а я не зн…» Загадкой остается, что же она «не знает», но автор подводит неутешительный итог: «На этом текст обрывается. Последний листок весь ссохся от каких-то пятен с разводами ресничной краски и лиловой губной помады». Раскаяние остается на суд читателя.

Следующий рассказ цикла так и называется – «Воспитание по доктору Споку». Он состоит из четырех приблизительно равных частей, описывающих несколько дней из жизни семьи Константина Зорина (отметим: бывшего деревенского жителя), его жены Тони и дочери Ляльки. В начале повествования герой вспоминает «ту самую Таню, эвакуированную из Ленинграда, Таню, которая жила в соседней деревне» [3], но она остается на уровне воспоминания из далекого прошлого, из не случившейся мечты. Он не знает, где она сейчас и какова стала – но кажется, будто счастливое «тогда» лучше откровенно холодного «сейчас» с женой.

Тоня – жена Зорина – работает в библиотеке и увлекается той самой теорией воспитания «по Споку»: «Он (Зорин – прим.) бы сказал кое-что, но ему жалко будить Ляльку. Жена и так сделала из девочки ходячего робота. Укладывает в кровать, когда Ляльке хочется прыгать на одной ножке. А когда у ребенка глаза совсем слипаются, велит рисовать домики. Девочка любит суп с черным хлебом – на черный хлеб наложено вето». В этом кроется одна из причин трагедии, что потом произошла с семьей – Тоня не замечает болезнь Ляльки и ведет ее гулять, в результате чего той становится значительно хуже.

Впрочем, жизнь дочери для этой матери так же важна, как ее собственная или даже, можно сказать, что и менее важна: Тоня так увлеченно спорит с мужем, называя его пьяницей, ходит на партсобрания и отдается работе, что не уделяет должного внимания семье. Даже из детского сада Зорин забирает девочку, слушая множественные обвинения от окружающих, будто мать и не причем, что ребенок сидит один и плачет.

Тоня к этим обвинениям по большей части равнодушна, но сама своего мужа «уколоть» может; она относится к тому же поколению, что и Таня, и разделяет те же ценности. Мораль для нее – конструкт, а мужа за человека, достойного уважения, она не считает. Вспомнить хотя бы тот факт, как эта женщина раскидывает интимные вещи по их (некогда) общей комнате.

«Домой можешь не возвращаться» – это не просто слова Тони, но слова цивилизации деревенскому жителю, оказавшемуся в отрыве от естественной среды. Хотя Зорин еще недавно окунался в деревенскую идиллию (во время отпуска, описанного в «Плотницких рассказах»), сегодня он меняет ее на блага цивилизации – и это, как не прискорбно, естественно, ведь деревня умирает под гнетом урбанизма. И не столько деревня – человеческое в человеке умирает.

Некогда Зорину адекватно поговорить с женой: большую часть его собственной жизни занимает работа. Женщины в его окружении страдают тем же недугом, что и его жена, меняя семейное счастье на счастье общественное и, разочаровываясь в нем, опускаются до неподобающего человеку уровня. Вспомнить хотя бы Трошину: «Ах, старая каракатица! Она испортит ему всех девчонок в бригаде, это уж точно, испохабит вконец, и попробуй к ней подступись». Тощая женщина, выдающая одно похабное слово за другим, «успокаивается» только в тот момент, когда Зорин называет ее по отчеству – такой у него способ к ней «подступиться»: «Стоит спокойно, вот так просто назвать ее по отчеству, и она сразу как-то отмякнет, и в глазах ее тухнут горячечные злобные блики». Видимо, осталась в ней надежда на что-то человеческое.

***

Юрий Селезнев писал о том, что «люди молодые, интересные, читающие, любящие литературу» называют Белова «не современным» и, соответственно, «или не читали», или «не умеют читать» в принципе [4]. Мне видится в этом следующее: сегодня Белов писатель сверхсовременный, и от того понимать его, проникаться тайнами жизни, бытия человеческого – страшно, ведь правда, как известно, глаза колет.

А может, что читатель его родится много после? Поживем – увидим.

Список использованных источников

1. Белов, В. И. Моя жизнь // Повести и рассказы. – М : «Известия», 1980. – 236 С.

2. Плюсы, минусы и спойлеры. – URL: https://www.livelib.ru/review/1120456-vospitanie-po-doktoru-spoku-vasilij-belov (дата обращения: 06.04.2022).

3. Белов, В. И. Воспитание по доктору Споку // Повести и рассказы. – М : «Известия», 1980. – 261 С. 608.

4. Селезнев, Ю. И. Неведомая сила. Заметки о творчестве В. Белова // Родная Кубань. – URL: https://rkuban.ru/archive/rubric/literaturovedenie-i-kritika/literaturovedenie-i-kritika_9767.html (дата обращения: 05.04.2022).

15.04.2022

Статьи по теме