21.02.2022
В разных землях, или Записки вольного горца
БЛАГОДАРНОЕ СЛОВО ЧЕРКЕШЕНКАМ, ИЛИ ДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ
Вглядываясь и раз и другой в то, что в этом сочинении уже написано, невольно ловишь себя на мысли: хорошенькое, мол, дельце!.. Взялся вещать о Союзе писателей в целом, и все шло как по маслу. Никаких проблем, что называется!.. А вот рассказать об одном-единственном представителе писательского сообщества… Которого вроде бы достаточно близко знал и на протяжении многих лет считал и своим товарищем, и – соратником… так вот, достойно рассказать о нем, ох как непросто!
Был он, конечно же, человеком особенным, но кто из нас, на свой манер, не таков?
Не исключено, что от Валентина Григорьича исходил некий невидимый глазом, но ясно ощущаемый душой тихий и ясный притягательный свет.
О котором ты всегда, с еще неосознанной благодарностью, молча помнил.
Но вот нынче пытаешься и осознать этот, может быть, чисто сибирский феномен и о нем рассказать.
Потому-то небось и топчешься вокруг да около. Как все еще неумелый, несмотря на преклонные годы, ученик на школьном уроке рисования…
В прошлые шестидесятые годы я тоже несколько раз бывал в дальних странах, но брали меня туда как подающего надежды пр-р-олетарского, конечно же, писателя-сибиряка. Чтобы разбавить группу передовиков с ударных строек, провинциальных девчат-колхозниц и, ясное дело, многоопытных комсомольских долдонов…
Валя, если не ошибаюсь, сразу начал с поездок чисто писательских, и одна из первых была – вместе с купавшимся тогда в славе Юрием Трифоновым. Можно представить, сколькому он, человек деликатный и любознательный, мог от собрата-мастера научиться!
Мне-то досталась лишь коротенькая встреча в Доме литераторов, которую устроил хорошо знавший Трифонова его тезка Юрий Казаков, да восхищенные пересказы младшего друга, кабардинца Тенгиза Адыгова (Мухамеда Маржохова), принесенные из семинара прозаиков, который в Литинституте вел Трифонов.
Тем не менее одно из «трифоновских» наставлений выпало мне и в полной мере усвоить, и вот уже много лет ему следовать: н е б о й т е с ь п о в т о р я т ь с я.
Не только потому, что «повторение – мать учения», как нам еще в средней школе втолковывали. Для нашего брата-литератора суть его в том, что оно раздвигает границы наших представлений о мире. И в воспоминания о былом привносит вдруг неожиданные разгадки: ты спишь, а подсознание работает!.
… Валентин Григорьевич прислал тогда в Майкоп два письма. В том, которое пришло по адресу, где мы жили, он посмеивался: мол, в хорошем месте устроился! Бывает, само собой, чужие тексты воруют. Но чтобы дописывали!..
А вот письмо в отдел краеведения:
«Дорогие Сара Хазретовна и Марина Беслановна!
Пишу от руки, чтобы моей руки было побольше, и не появилось сомнений в её подлинности. Сим подтверждаю, что предисловие к роману «Железный волк» друга переводчика этого романа на русский язык, а после прочтения его и моего друга Юнуса, от начала и до конца (предисловие) написано мною и никем другим в его существующем тексте написано быть не могло.
Простите за это странное и, казалось бы, излишнее утверждение, но оно понадобилось потому, что у кого-то появились сомнения в этом, и — что же делать? — приходится убеждать, что я — это я, и никем в этом качестве быть не могу.
Кланяюсь вам, а также моему другу автору романа Юнусу.
Вал. Распутин»
Даже не само письмо – его ксерокопию впервые увидал через много лет, уже в 2021-ом. Когда ушедшая на пенсию, но так и не написавшая пока мемуаров Сара Мугу, Сара Хазретовна, по моей просьбе прислала ксерокопию валиного письма…
Ах, Валентин Григорьевич! Ну, зачем так простодушно поверили мы в прогресс и чуть ли все поголовно сменили перьевые ручки на новомодные – шариковые?!
Да еще с твоим почерком с меленькими, прямо-таки бисерными буковками?!
Конечно же, «шарик» выцвел, тем более, что писали мы не фирменными, забугорными ручками, а «самопальными» российскими – от родных наших первопроходцев-кооператоров. «Коо-пиратов». Но что делать?!
Зато как ярко помнится праздник, который ты даже не мне – всему Майкопу, это правда, устроил. Так вышло!
Когда привычно говорим, что, мол, Восток – дело тонкое, невольно обижаем Кавказ. Не там ли издревле живут мастера самой искусной, какая только есть на белом свете, самой изящной и в то же время прочной работы! В том числе и мастера плетения словес, разумеется.
Конечно же, мы с Юнусом были тогда в достаточно сложном положении. Его романом зачитывались, но братское твое предисловие, когда его приписывали мне, русскому переводчику, давало как бы обратный эффект: кому поверили?!.. Надо бы разобраться, у кого они все это «содрали»!
Подтвердив, что оно твое, ты, словно добрый волшебник, освободил добропорядочных читателей от злых чар. И вернул их любимому городу и честь, и достоинство.
Преображение началось, конечно же, с отдела краеведения. Но разве могли работавшие там и молодые, и чуть постарше черкешенки утаить этот радостный х а б а р, это правдивое известие от близких им по духу людей, от своих родных и знакомых?
«Да, сам Валентин Распутин письмо прислал!.. Можно зайти в библиотеку и посмотреть!»
И – заходили. И смотрели.
А мне только теперь, когда увидал это ставшее когда-то мифом письмо на экране собственного компьютера, стало задним числом понятно, почему в зале гарнизонного Дома офицеров в Майкопе, где отмечали мое 70-летие, было столько незнакомых мне женщин с благородными лицами и горящими любопытством глазами. Пришел цвет ученых-филологов, преподавателей литературы из Университета и колледжей: как не прийти – позвал Валентин Распутин!
Только потом я подружился с доктором наук Розой Юсуфовной Намитоковой и написал предисловие к уникальному ее «Сводному словарю личных имен народов Северного Кавказа». Только после мы с женой стали бывать в гостеприимном доме Татьяны Маратовны Степановой, как раз и подарившей мне в своих статьях это звание, от которого невозможно отказаться: «вольный горец русской прозы».
А сколько доброго сказали тогда в своих дружеских и благодарных речах не обо мне – больше об этой самой, и учившей и вдохновлявшей их русской прозе!.. И любимец адыгов, поэт и природный философ, Нальбий Куёк (которого переводил с а м Юрий Кузнецов!). И вечно противоборствующий общепризнанным авторитетам поэт и прозаик Каплан Кесебежев. Руководитель «альтернативного» Российского Союза писателей в Адыгее.
Дело вообще-то удивительное: в тот час в переполненном зале как будто исчезли все, какие только существуют и вокруг нас, и в нас самих противоречия и раздоры. Торжествовало не только дружеское – братское, и в самом деле, единство.
Нас с женой(как же без нее, майкопчанки, которой город, ну прямо-таки обязан зятем-юбиляром?) усадили на сцене неподалеку от трибуны, и рядом со мной стал одетый с иголочки мальчик-казачок, десятилетний Коля Романов. Как бы порученец. Так сказать, ассистент. А заодно – представитель младшего поколения, без которого по традиции не должен обходиться ни один казачий сбор.
Его отец Павел Романов, военный врач, кандидат наук, и несколько моих друзей из майкопского Казачьего Братства во имя Архистратига Михаила, к которому и нынче, «москвич подмосковный» имею честь принадлежать, сидели с женами и детьми в ближних рядах…
Всё, ну всё было, кажется соблюдено для того, чтобы торжественному вечеру придать явный «казачий» окрас: и благословение окормлявшего казаков батюшки Бориса Малинки, и речь армавирского священника Сергия Токаря, с которым мы подружились еще в самом начале «перестройки» в нашей Отрадной, и поздравления приехавших оттуда моих станичников. Привезших мне в дар картину старого моего друга Романа Пименова, бывшего ленинградского блокадника, еще ребенком попавшего в наши края. Называлась картина «Родной Уруп». Река общего нашего с ним послевоенного детства.
Но отчего же красочней всего помнится мне совсем другое?..
Уже в конце вечера, после того, как прозвучало предупреждение устроителей о том, что в одном из залов женскую часть ожидает чай с горными травами, а в другом, для джигитов и казаков – стол с напитками несколько крепче, на сцену поднялся незнакомый мне тогда гармонист с «инструментом» на груди…
Всё знали в отделе краеведения Республиканской библиотеки, ну, положительно – всё!
А дело в том, что в «Сказании о Железном Волке» одной из героинь была аульская гармонистка Тагангаш. Образ это собирательный, как бы символический, и для меня как переводчика представлялось важным и послушать игру адыгской гармони, и поглядеть на исполнителей. Юнус это понял, и сперва мы ездили по аулам, слушали «самодеятельных» артистов и в сельских клубах, и, бывало, у них дома. Потом, когда я в зимний сезон уже трудился над рукописью в санатории «Кавказ» и успел не только подружиться с пожилыми черкесами, но встретил среди них и заинтересованных «болельщиков», и добровольных консультантов-подсказчиков, один из них привез из Майкопа знаменитого Алия Темизока с его гармошкой. А из родного аула прихватил два пятилитровых баллона бахсымы. Кукурузного пива.
И грех, как говорится, и смех: несколько часов номер мой ломился от наплыва многочисленных «старших», а за распахнутыми настежь дверьми, чуть поодаль от них, по обе стороны коридора деликатно теснились женщины…
Вспомним Юрия Трифонова: я об этом уже писал в книжке «Короли цепей». Ко времени встречи в Доме офицеров она давно уже вышла в Майкопе, но при каждом удобном случае я пытался снова и снова послушать удивительную игру и народных, и профессиональных умельцев. Был, что называется, в теме. Но тут, тут…
- Играет Ким Тлецерук! – с ноткой торжественности в уважительном голосе объявил ведущий.
Он еще говорил, а зал уже наполнялся звуками тихой и нежной радости, предвещавшей долгожданное душевное равновесие… но что это?!
Ударил гром, и враз облетели не только розовые абрикосовые деревья на щедрых майкопских улицах – качнулись вековые одинокие яблони, оставшиеся еще от старых черкесских садов в неближних горах…
И снова вдруг ласковое журчанье ручья и щебет птиц… где они, где?!
Или это скворцы, облепившие зимой тополя по Краснооктябрьской в центре… но опять вдруг завывание неожиданной бури… или это – адыгский плач по героям… это – не быт, это – история народа… но как это можно – о ней так ясно и с такою болью рассказывать?!
Он уже спустился со сцены, шел по главному проходу между рядами, когда я вскочил со своего места, страдальчески-громко закричал ему вслед:
-Ким!.. Ким!
Он остановился вполоборота ко мне, спокойно спросил:
-Что-то случилось?
Я продолжал надрывно кричать:
- Что ты наделал, Ким?!
- А что случилось?
- Все тут говорили:казак!..Казак! И сам я бил себя в грудь: да, казак!.. Но вот ты сыграл это, и меня вдруг пронзило: нет! Я – черкес!
Он снял с гармони правую руку, плавно повел над этим черкесским «цветником», где в окруженьи своих подруг и сотрудниц библиотеки сидели сияющие Сара с Мариной. Нарочито деловым тоном спросил:
- Выходит, я завершил тут работу, которую они вели много лет?
Ну, не умница?!
Как будто эту сцену мы перед этим не однажды с ним репетировали.
И аплодисментов ему, и правда, досталось больше, чем перед этим. За удивительную его игру.
Не стану рассказывать, что потом говорилось в том тесно набитом зальчике, где царил дух напитка, только что разлитого из трехлитровой четверти с кукурузной затычкой и с надписью на красочной самодельной этикетке: «Тульский спотыкач». Расстарался сердечный друг Юра Панов, собкор «Советской Кубани», проживавший в этой самой станице Тульской, давно ставшей пригородом Майкопа.
Не буду включать «испорченный телефон», как раньше говаривали. Чтобы передать впечатления, видишь ли, майкопчанки, чаевавшей на женской половине. И вернувшейся оттуда, ну совсем уж с необычным подарком: именной, как положено у адыгов, тамгой, специально придуманной для меня реставраторами-черкешенками из Республиканского краеведческого музея. Нашили ее на кожаную обложку большого альбома и с наказом сказать достойную речь «делегировали» на вечер Галину Барчо – нашу душевную подругу, ну чуть не родственницу.
Но расскажу-ка лучше о том, что случилось всего-то несколько лет назад, году этак в 2016-ом или 17-ом.
В нашу подмосковную деревеньку Кобяково, которая находится километрах в десяти, если по прямой, от известного пушкинского «сельца Захарова», заехал чуть не в полном составе ансамбль «Казачий кругъ». Возвращались после выступления на ежегодном празднике «Традиция»: отчего же не сделать небольшой крюк, не заехать к своему отставному батьке-атаману?
Заехали они неожиданно, встречали их как и чем только могли. А когда они после скромного угощенья распелись в нашей избе (уже который повтор, да как не сказать: купленной еще в 1980 году, еще «при Советах», у одного из потомков Арины Родионовны, няни Александра Сергеевича)… так вот, когда они распелись, Слава Казаков, светлая тебе память, верный мой друг, и царство Небесное, сказал молодому хористу из новичков: «Ты бы, Дима, показал Леонтьичу свой «горский наигрыш», он в этом понимает…»
Высокий, статный красавец взял старенькую гармошку, прошелся по ладам, а когда заиграл, меня и впрямь ознобило. Еле дождался удобной минуты, протянул к игравшему руку:
- Это Ким, Ким!..
Молодой гармонист сказал:
- Да, у него еще такая интересная фамилия…
- Тлецерук!
- Да, верно,Тлецерук. Это мой учитель…
- Но он уже ушел, Ким… из жизни, я имею в виду. Его нет…
- Но он есть в интернете. Фантастический мастер! И я у него учусь.
И Диме, Дмитрию Матвеенко, студенту Московского строительного института, русскому парню калужских корней пришлось и еще раз сыграть, и еще. Не только для «Леонтьича». Но и для пришедших на полузабытые звуки гармони деревенских соседей…
Можете, братцы мои, и действительно, найти на «Ютубе» интернета и растущего «от номера к номеру» молодого русского певца и гармониста Дмитрия Матвеенко. И – его Учителя. Славного адыга Кима Тлецерука.
Из райских кущ, где кроме прочих вековых деревьев со всех концов света наверняка растут яблони да груши из старых черкесских садов и где, не сомневаюсь, нынче обитает Ким, отлучающийся иногда, чтобы заглянуть в том числе и в наше Кобяково под Звенигородом… Навестить майкопского земляка, чтобы спросить у него: «Ты попрежнему – черкес, ым? Как тогда кричал. Не передумал?!»
21.02.2022
Статьи по теме