– Ты не забывай нас, не бросай.

– Да нет… не забуду… - пообещал тогда Женя сквозь слезы

В.И. Лихоносов

«На долгую память»

Восприятие художественной литературы человеком – процесс значительно глубокий и трудный. И связывать его исключительно с читательским «опытом» неправомерно, поскольку на полноценное понимание литературного произведения влияет и культурный «опыт»: знакомство с музыкальным, театральным, киноискусством, живописью, архитектурой и скульптурой, а отсюда прямая зависимость от степени внимания и интереса адресата. Автор в свою очередь вправе использовать слияние видов искусства в своем произведении как преднамеренно, так и бессознательно. Подобный культурный «гибрид» порождает усиление изобразительно-выразительных возможностей текста и более полно отображает духовную жизнь литературных героев.

Рассматривая повесть «На долгую память» Виктора Ивановича Лихоносова, вполне можно высказать мысль, что произведение сочетает в себе не только литературную составляющую, но и музыкальную. Музыкальность литературы во многом вопрос спорный и до конца неизученный. Под музыкальностью можно понимать как упоминание композиций, музыкантов, так и сходство приемов и принципов построения литературного произведения, присущих музыке. Так, однажды высказанная Д.Д. Шостаковичем мысль о сонатной форме повествования повести А.П. Чехова «Черный монах», стала причиной появления регулярных попыток исследовать этот феномен.

Примечательно, что роль профессионального образования писателя при определении музыкальности литературного произведения незначительна. Характеристикой музыкальности может выступить и эффект, возникающий при чтении, таковой и появляется при знакомстве с повестью «На долгую память». Синтез музыки и слова представляет собой удивительное сочетание: наличие темпа, ритма, тембра, частоты, тональности, диапазона, эмоциональности. Слово и музыка способны оказывать влияние друг на друга. Музыка служит отражением внутреннего эффекта, слово же – внешняя наглядность. Внешняя наглядность творит внутренний эффект, производящий из ряда букв цельный художественный образ.

Задумывался ли автор повести внедрить в прозаическое повествование элементы музыкальности – вопрос спорный. Однако уже при чтении нескольких бесед с писателем создается впечатление, что музыка все же близка внутреннему душевному состоянию Виктора Ивановича Лихоносова. Слово «Краснодар» для литератора могло бы звучать музыкой                               П.И. Чайковского, но магистральной мелодией становится одна из жемчужин русской классической музыки – произведение «Метель» Г.В. Свиридова: «Мелодия, которая будто что-то вынимает из души. Это как «было и прошло» [1].

Об умении тонко чувствовать музыку свидетельствует и то, что              В.И. Лихоносов при написании одного из главных своих произведений «Наш маленький Париж», считая своим долгом воскресить былую жизнь хотя бы на бумаге, проводил внутреннюю параллель с музыкой: «Музыкой моего написания служила мысль: «Была великая Россия, великая Кубань… Царская!» Есть высокая тональность прошедшей жизни» [1].

Писательская боль от осознания исчезновения былого русского духа и самоуважения, присущего ушедшим поколениям, словно вырезается острым ножом по тонкому бумажному листу. И если роман-воспоминание «Наш маленький Париж» как музей ушедших казачьих типов навеян музыкой сочувствия: «Мне было жалко людей, «бывших». Книга родилась от сочувствия. Я ходил по дворам, разговаривал со стариками и писал. Я сочувствовал всему погибшему миру, царскому, той эпохе, казакам, потерявшим землю, уехавшим, умершим на чужбине. Сочувствие было музыкой, которая помогла мне написать. А без этого нельзя, конечно, работать» [5], то повесть «На долгую память» - это мелодия сочувствия, сопряженного с надеждой.

В повествование о жизни героев на улице Широкой авторской рукой аккуратно вплетены письма матери, завершающие каждую главу повести. Эти письма – надежда матери на сына, оторванного от родной земли, причитания и наставления помнить: «Одна, сынок, надежда на тебя, что выучишься и станешь человеком и не забудешь свою маму» [4, c. 74]. Кольцевая композиция произведения выражена в двух письмах матери к ее верному другу, Прасковье Григоровне: первое – проводила родного сына, второе – встретила, сын отучился и приехал насовсем.

Подобный прием демонстрирует некую замкнутость жизненного круга. Уходит вдаль былая эпоха, стираются колоритные русские типы, а ветхая книга традиций остается пылиться на дальней полке, отдавая первенство прогрессу и стремительному темпу жизни. Дорога человека начинается с беглого знакомства с минувшим, уходящим и головокружительного увлечения сиюминутным, незначительным. Но рано или поздно захлестнет чувство тоски по былому.

С таким трепетом и нежностью написать об уходящем поколении мог писатель, сумевший взрастить в себе чувство родного и действительно важного в этой жизни: «Я, помню, ждал писем от матери. Иногда она передавала весточки от крестной. И читал я это как-то бегло. Тут вот Юра Назаров прислал письмо из Щукинского театрального училища: театр, кино, умные лекции, Раджа Капура видел. А нынче все актеры мне скучны, дороже всего строки писем от матери» [2].

Вполне закономерно, что письмам матери главного героя в повести «На долгую память» отдана столь значительная роль. Мелодия эпохи прошлого звучит именно в них. Этот звук едва уловим, минорен и прост, но                        В.И. Лихоносов не позволяет его заглушить. С каждой главой ряд музыкальных звуков отчетливее закрепляется в прозаической форме для того, чтобы автор смог запечатлеть и оставить на память то, что исчезло, исчезает.

Писатель скромно замечает, что не считает произведение чем-то значительным, ведь недостаточно хорошо написал о послевоенной жизни народа. Повесть действительно лишена толстовской эпичности, но она наполнена простотой лихоносовского лиризма. Благодаря этой основе литератору удалось так правдиво изобразить тонкую границу нынешнего и уходящего. В.И. Лихоносов трепетно вырисовывает на страницах исчезающую Россию, воспитанную иначе, терпеливую Россию с ее послевоенными хлопотами и надеждой на лучшую жизнь.

На границе нынешнего и уходящего классический дуэт: мать и сын. Мать Физа Антоновна – подлинный пример русской женщины, терпеливая и сильная духом, способная выстоять все горечи и страдания. Ее глазами мы видим истинное лицо послевоенной жизни, в ее воспоминаниях различалось каждое мгновение. После трагической потери мужа все хлопоты и воспитание сына легло на слабые женские плечи, но с каким умом и готовностью она встречает все невзгоды на своем пути.

Она всегда чего-то ждала. Ее чувство вины перед каждым, терпение и скромность превращали героиню в удобного человека для других, но вера в людей никогда не покидала ее. Встреча с Никитой Ивановичем, появление в их маленькой семье с сыном новых героев не упростили жизнь Физы Антоновны: «Она по крошкам собирала свою семейную жизнь. Каждый ее шаг был обдуман, многому она научилась в одиночестве, много страху набралось, и теперь готова была иной раз перетерпеть, перемолчать даже в минуты, когда хотелось поругаться. Она верила, что человек со временем сам все поймет, надо только подавать пример в хорошем» [4, с. 68].

Земля воспитала в ней покорную надежду и смирение. Она как будто и не жила, всю свою жизнь до последней крупицы она посвящала сыну, семье, соседям. Удивительный исчезающий колоритный тип русской женщины сумел запечатлеть словно на старинной фотографии В.И. Лихоносов. В образах Физы Антоновны, Демьяновича звучит та музыка исчезающей эпохи, в которой отцы и матери рождались с чувством неизбежности трудностей и их преодоления для дальнейшего счастья, но счастья, прежде всего, для их детей, для других и только потом для себя.

Иные мотивы прослеживаются в образе совсем юного, а затем повзрослевшего сына Физы Антоновны Евгения. Детские воспоминания сохранились для мальчика неясными пятнами снов. Он совсем не помнит отца, как бы Евгений ни старался не вспомнить живой образ родного ему человека, не помнил он и горя утраты. Он смотрел на мир детскими глазами и видел поэзию там, где взрослые проходили в спешке мимо. Однако в памяти сохранилось, как с детской ревностью принимал замену родному отцу, помнилась и первая горькая обида на мать после гибели собаки Розки.

Душевная простота ребенка, совмещенная с нежной привязанностью к матери, позволяла Евгению чутко подмечать детали. Его удивляла неутомимость Физы Антоновны, глядя на нее он задавался вопросом: «когда вообще спят русские женщины». Юный Евгений навсегда запомнил былую тесную дружбу между соседскими домами с готовностью каждого прийти на помощь и посочувствовать. Семейные раздоры, сопровождаемые настороженной тишиной, всегда приходили к соединению. Это вечно жившее в простоте народной чувство Евгений, казалось, терял во взрослой жизни и каждый раз сокрушался по тем детским картинам, которые воспитали его и наградили ощущением «растроганной ласки и печали» на долгие годы.

Чувство гордости и спокойствия навевали ему беседы с Никитой Ивановичем и Демьяновичем: «Как тесно иногда может жить человек!» [4, с. 112]. Нежная любовь к родной улице Широкой с детства сопровождала юного Евгения, мысль о сносе или иных изменениях родного угла повергала его в уныние: «куда же он вернется, чтобы вспомнить родную жизнь, время, которое застало его с матерью на улице Широкой?» [4, с. 8]. Одно из самых значимых воспоминаний, запавших в душу ребенка, - пение матери. Настолько редкое явление видеть Физу Антоновну захмелевшей и веселой раскрыло перед Евгением русского человека, а «любовь к простонародному сердцу пробудилась в нем с гулянок, когда он вдруг замечал, как неистребим человек» [4, c. 90-91]. Он любил смотреть в эти моменты на простого человека, на мать, отца, соседей и видеть в них живых, счастливых людей, ничем не сломленных. Юный Евгений плакал от этого душой, что будет делать и повзрослев, от редкого счастья произносил: «Разве я это забуду, не переломит нас никакая сила, никакое ненастье, плохо станет – все равно запоем!» [4, с. 91].

Отчетливо мелодия эпохи прошлого заиграла в сознании героя в образе его бабушки – замечал он в ней какую-то особенность, которая не повторилась в его поколении: «слышал он плачевный напев о любви к человеку, и музыка бабушкиной речи запомнилась навсегда, ее одну он и нес в себе, песенную силу сочувствия» [4, с. 50]. Бабушка для Евгения стала человеком, все знавшим и терпеливо прожившим будто не одно столетие. Он смотрел на нее зачарованно, словно вот-вот она исчезнет навеки, как музыка порой ускользающая в необходимую минуту и поражающая звенящей тишиной.

Для Евгения детство стало убежищем, где всех прощаешь и любишь, то место, где хотелось бы пожить еще, не зная разочарований и не искушаясь мимолетными прелестями жизни. Порой его несло в другую жизнь, в которой следовало стыдиться простоты матери и ее знакомых, не таких величавых и культурных, стыдиться провинциальной жизни, непросвещенности и «унылых бабьих песен». С необыкновенной естественностью человек способен отвыкнуть от близкого, но вернувшись к родному он жадно будет навещать старые места в надежде убедиться, что они не исчезли: «Быть может, где-то носится еще в листве странная мелодия, она же звучала в тебе тогда» [4, с. 113].

Возвращение в родной дом – истинное счастье для русского человека, чувством познается Россия. Привила мать Евгению широкое отношение к человеку, за которое и он ее так любил. Его разочарование Демьяновной сменялось грустью и нежностью при осознании потери. А Никита Иванович, простой русский мужик, далекий от рыцарского идеала, сумел стать для Евгения наставником, даже в его воображении родной отец звучит голосом Никиты Ивановича. Народный пляс и музыка, каждая живая душа улицы Широкой ярким отпечатком легли в воспоминаниях главного героя повести «На долгую память». Евгений осознает ценность простонародной мудрости и защиты родной основы древней жизни: «А я виноват, что старики во мне? Что хочется быть откровенным, ничего не забывать, не прятать?» [4, с. 126].

«Женя отбегался: другие дети пришли, внуки и, может, кому из них тоже рассказывают сказки про то время, когда Женя был маленьким» [4, с. 140] – в этих строках граница осязаема, подходит новая эпоха, а сейчас наступило его время. Патефон проигрывает тихую мелодию эпохи прошлого, в надежде, что она никогда не исчезнет из памяти.

Изящная, но в тоже время простая и гармоническая манера повествования Виктора Ивановича Лихоносова запечатлела не только буквенный, но и музыкальный код давно ушедшего и быстро уходящего. Повесть насыщена писательской впечатлительностью, которая накрывает волной читателя, волной слов, точно определяющих мысль, музыкальных и выразительных. Слов, позволяющих так явно уловить сочувственную мелодию эпохи прошлого, что вполне закономерно, ведь для писателя «Мелодия нынешней эпохи чужда. Каждую эпоху сопровождают свои мотивы».

Библиографический список

1. Виктор Лихоносов: «Краснодар – это мелодия, которая будто что-то вынимает из души». Беседовал Иван Карасев [Электронный ресурс] // Еженедельник Краснодар. - https://web.archive.org/web/20130104120323/http:/newsweek.krd.ru/www/krasnodar.nsf/documents/1073A1BED7181108C3256D5200354958.html 

2. Виктор Лихоносов: «Тонкое счастье сопровождается грустью…». Беседовала Маргарита Синкевич [Электронный ресурс] // День Литературы. - https://denliteraturi.ru/article/1981 

3. Виктор Лихоносов. Я - писатель русский по чувству. Беседовала Любовь Суслова [Электронный ресурс] // Молоко. - http://moloko.ruspole.info/node/654

4. Лихоносов, В. И. На долгую память / В. И. Лихоносов, Е. Н. Янковская. — М. : Советская Россия, 1969. — 320 c. 

5. Музыка слова и заповеди рынка. Беседовала Лидия Сычёва [Электронный ресурс] // Наследник. - http://www.naslednick.ru/articles/culture/culture_3278.html 

​​​​​​​