Главы из готовящегося к публикации романа                      

6.

Потом они надолго замолчали.

Ангелина Иосифовна вспомнила, что хозяин той, где она работала, а с некоторых пор и многих других московских аптек Андраник Тигранович – в прошлой жизни хореограф из Дворца народного творчества в Степанакерте – собирался сегодня вместе с министром здравоохранения непризнанной Нагорно-Карабахской республики в Малый театр на пьесу Островского «Не всё коту масленица».

Андраник Тигранович много лет занимался лекарственным бизнесом. Сначала где-то в армянских нагорьях, потом в Москве под крылом владельца сети «Будьте здоровы!» а после того как тот, выскользнув из СИЗО под миллиардный залог и подписку о невыезде, улетел на своём самолёте в Израиль, Андраник Тигранович расправил до поры сложенные крылья, подтянул сеть под себя. Он сменил торговый знак «Будьте здоровы!» на «Вам не хворать!», оставив (так писали в  прессе) прежнего владельца в акционерах. Этот благородный поступок, надо думать, немало скрашивал тому жизнь на Святой земле. И – оберегал хозяина нового от разного рода неожиданностей, типа снайперской пули в висок,  мгновенной смерти неизвестно от чего, внезапного задержания по делам давно минувших дней. «Святые» для одних и «проклятые» для других  девяностые годы можно было уподобить подземному водоносному горизонту, откуда (в случае подтверждённого и одобренного заказа на бурение) легко ударял (любого напора и  высоты) фонтан уголовного дела.   

Андраник Тигранович, как и положено аптечному магнату, жил в загородном особняке, ездил на  машине с водителем-охранником, но его всё ещё посещали фантомные культурно-театральные призраки из советско-армянского прошлого. Иначе для разговора с важным гостем  он бы выбрал ресторан.

Однажды в минуту откровенности хозяин пожаловался Ангелине Иосифовне, что армяне стареют и лысеют рано. «В глазах появляется  муть, - добавил с сожалением, - на теле целлюлит. Это точка отсчёта, дальше только хуже, хоть уплавайся в бассейне, убегайся на стадионе». - «Ну, вам-то до старости далеко, - дипломатично возразила она начальнику, - переживать нет причин… - прикусила язык, вспомнив его нелады с женой. Нашлась: – Вы не лысый!». - Дура, отругала себя, какое мне дело до его целлюлита! Мгновенно нарисовавшаяся в голове телесная картинка не понравилась Ангелине Иосифовне.  

Иногда глаза Андраника Тиграновича казались ей бараньими, и тогда было не понять, как этот незаметный, напоминающий своей неопределённостью и одновременно всепохожестью на универсального (для всех народов и наций) Чичикова, армянин из забытого Богом Карабаха преуспел в аптечном бизнесе в Москве. А иногда – крокодильими, и тогда становилось понятно, что вот так, сначала прикидываясь бараном, а потом, бросаясь крокодилом, и преуспел.

В последнее время Андраник Тигранович и впрямь стал каким-то мутным. Сидел в кабинете, положив руки на стол, уставившись в окно. Не интересовался у Ангелины Иосифовны, как идут дела.  Сражаясь с целлюлитом (если он у него и впрямь был), похудел, подтянулся, признался, что ходит по вечерам в фитнес с массажем, бассейном, хаммамом и тренажёрным залом. Прежде жёсткий и требовательный, Андраник Тигранович сам  подёрнулся мягкой рябью, как  женская ляжка целлюлитом.

«Знаете, как я называю наступившую эпоху?» - озадачил он недавно Ангелину Иосифовну странным, не относящимся к аптечному делу вопросом. Неужели, эпохой целлюлита, подумала она, изобразив на лице внимание. «Уборкой мусора, - продолжил Андраник Тигранович. – Кто больше и чище уберёт, тот и  герой… нашего времени».

Ну да, ты Печорин, сделала вид, что размышляет над словами хозяина Ангелина Иосифовна. Новый Печорин, который не умер на пути в Персию сто восемьдесят лет назад, а перебрался из Степанакерта в Москву, перехитрил вышедшего из телесных и деловых берегов кошерного еврея (что, в общем-то, для армянина не являлось неразрешимой проблемой), прибрал к рукам его бизнес. А теперь вот скучаешь... Но я не Бэла, и… не княжна Мэри! Хотя, насчёт княжны... В давних детско-девичьих снах она частенько видела себя то с короной на голове, то в длинном с теряющимся за горизонтом подолом платье. Наверное, его почтительно несли не появившиеся во сне карлики.  В каждой женщине живёт и Бэла, и княжна,  успокоила себя умозрительной (из классической русской литературы) мыслью Ангелина Иосифовна, а иногда обе вместе.

«Тот и сядет…», - задумчиво продолжил Андраник Тигранович.

Улетевшая мыслями в нежно трепещущие на  ветру складки королевского платья, придерживаемого невидимыми карликами, Ангелина Иосифовна с трудом сообразила, что речь идёт об уборщике –  герое нашего времени.

«В тюрьму?» - на всякий случай уточнила она.

«Ду... - Хозяин едва успел придержать рвущееся как пёс с цепи слово «дура». – В какую тюрьму? На трон!»

«Вот как?» - растерялась Ангелина Иосифовна. 

«На такой, где ещё никто не сидел!» - вдруг с сильным армянским акцентом, тревожно посмотрев по сторонам, прошептал Андраник Тигранович, неожиданно вплетя в тёмную ткань своих рассуждений золотую нить детских (о королевском платье)  воспоминаний Ангелины Иосифовны. Мифический трон, тем не менее, почему-то увиделся ей не в золоте и самоцветах, а вознесённой к потолку вонючей шконкой в бараке, где восседал некий пахан. Воистину, всё в мире, точнее в человеческих мыслях, было связано со всем. Сущности бесконечно умножались, делились, но итогом математических действий была конечная неопределённость, то самое число Бога, с которого всё началось и которым всё закончится. Его следовало не делить или умножать, но всего лишь покорно принять, как закон и жить дальше, подчиняясь ему. А что вышло, вздохнула Ангелина Иосифовна, превратили жизнь в мусор, а теперь хотят посадить на трон какого-то зверского уборщика.

Долгое время она не понимала, почему Андраник Тигранович – без пяти, а может уже много минут как – олигарх занимается мелкими (для олигарха) делами отдельно взятой аптеки в переулке на углу Садового кольца и Мясницкой? Сначала решила: потому, что сам ещё не укрупнился. Так скакнувший из лейтенантов  в полковники вчерашний выпускник военного училища по привычке проверяет дежурного по роте: радостно ли тот стоит возле тумбочки с коммутатором, блестят ли у него сапоги, нет ли морщин на заправленных койках в казарме? А ведь уже должен ворочать в черепе дивизиями, думать, как загнать противника в «котёл» да и испепелить его там артиллерийским огнём.

Потом поняла почему.

«Ты знаешь государственного армянского орла?» - однажды спросил у неё Андраник Тиграновича.

Кроме тебя, нет, подумала Ангелина Иосифовна: «А что, он какой-то особенный?»

«На нашем гербе, - объяснил он, – орёл не летит. Стоит, как памятник, на земле».

«На горе Арарат?».

«Не вздумай так шутить в Армении, - строго посмотрел на неё Андраник Тигранович. – На всех гербах  орлы с крыльями, а наш - крылья по швам - вцепился в землю».

«Наверное увидел змею, - предположила Ангелина Иосифовна, – или суслика».

«Потому что главное для него, - не обиделся  хозяин, – почва, гнездо, семья,  дело! А змея… да,  стиснула нас по всем границам, давит, как этот… удав, который с Маугли дружил. И суслик, - посмотрел на периодически появляющуюся в последнее время на столе подробную карту Армении с зубами воткнутых в Нагорный Карабах зелёных (мусульманских, догадалась Ангелина Иосифовна) стрелок, - подгрызает!».

Она не знала, как у хозяина с почвой (много ли гектаров скупил в Подмосковье?), но точно знала, что с гнездом  не очень. А потому ему оставалось только дело. Здесь, на Мясницкой, вдали от сжимающего Армению удава и точащего на неё зубы суслика. Прикипев к земле, опустив клюв, деловой орёл не брезговал заниматься мелочами, на первый взгляд не соответствующими его нынешнему статусу. А может, вовсе не мелочами. Вдруг аптечный российский рубль взметнёт в небо армянского орла, и тот, спикировав, подобно ракете «воздух-земля», покажет кузькину мать змее и суслику?

Сменным, в основном иногородним, аптечным персоналом Андраник Тигранович не дорожил, называл его «худой водой». Он сразу снизил всем зарплату, затребовал медицинские справки, ввёл штрафы за опоздания и несанкционированный уход с работы. Завладев кубической аптекой, он заодно приобрёл и однокомнатную (бывшую служебную) квартиру в подъезде примыкающего к аптеке с противоположной стороны дома. После чего сломал стену между квартирой и аптекой, переоборудовал квартиру в скрытый от чужих глаз персональный офис. Дверь на чёрную лестницу Андраник Тигранович замаскировал снаружи побитым металлическим листом с надписью «Мусоропровод», а изнутри - тканым ковром с горным армянским пейзажем, правда, без сидящего на земле орла. Запасной выход для любого, даже самого законопослушного предпринимателя никогда лишним не бывает.

Помнится, услышав от него про «худую воду», Ангелина Иосифовна раздумала подавать заявление «по собственному». Она скучала на работе, а тут вдруг её обдало свежим ветром административного креатива. Сейчас только она знала про потайную, как в каморке папы Карло под нарисованным очагом, дверь. Прочая, заставшая ремонтные работы в аптечном аквариуме «худая вода» давно утекла. Помнится, любопытный Буратино сунул нос в очаг и обнаружил тайный ход в счастливую (это в тридцатых-то, когда хватали «врагов народа», годах!) страну Советов. Но сейчас все ходы туда были завалены. Иногда Ангелина Иосифовна жалела СССР, а иногда думала – ну и чёрт с ним! В СССР тоже умели рисовать очаги. А если кто проверочно совал нос – били по носу. Не так сильно, как в тридцатых, но били.

Как и со всеми предыдущими, у неё установились доверительные отношения с новым хозяином. Пока она не могла точно определить природу этой доверительности. Жадный и подозрительный, как все богатые люди, Андраник Тигранович  ей приплачивал. «За что?» - спросила она, когда он в первый раз протянул конверт. «Не знаю, - коротко и честно ответил он, - но знаю, что если не дам, будет хуже». - «Я не прошу», - пожала плечами Ангелина Иосифовна. «Потому и даю, - ответил Андраник Тигранович. – Считай себя победительницей социалистического соревнования в аптечной сети «Вам не хворать!»  Вот и не хворай! Здоровье и деньги не близкие, конечно, но родственники».

Они в позорном и подлом браке, усмехнулась про себя Ангелина Иосифовна. Сколько раз - семь? -  миллиардеру Рокфеллеру пересаживали сердце, чтобы он дожил до ста двух лет?  Значит, тоже чувствует, опустила конверт в карман, что им всем от меня надо? Вода к воде? Толстая к худой? «Неман ди… Неман дивная река, - всплыла в памяти озорная народная песенка. Как я бу… Как я буду с ним купаться? С толстым ху… С толстым худенька така». Они её часто тянули девичьим а капелла в общаге медучилища, хватив разведённого гранатовым или вишневым (водой не любили) соком спирта. И совсем  некстати вспомнился недобитый «панический» старик с лыжной палкой, освежающийся перекисью водорода, сдобренной морской солью.

Он-то здесь причём?

Сколько их, куда их гонят?   

Аптека на Мясницкой была ближе других к Малому театру, но как  показалось Ангелине Иосифовне, Андраник Тигранович сегодня наведался в неё не только по этой причине. Неужели,  хотел со мной поговорить, подумала она, только о чём? А может, решил пригласить  на спектакль «Не всё коту масленица»?

Но это вряд ли.

Утром она увидела его, вылезающего из машины на углу дома (машина всегда останавливалась в разных местах). Водитель (он же охранник), как положено, придерживал дверь, ощупывая взглядом окружающее пространство, особенно внимательно – верхние окна и балконы дома-краба. Вполне возможно, что его предыдущего (до Андраника Тиграновича)  нанимателя снайпер уложил прицельным выстрелом сверху. Охранник, конечно же, заметил Ангелину Иосифовну. А вот шеф нет. Мёртво глядя перед собой, он говорил по телефону, мешая армянские и русские слова.  Андраник Тигранович  был как-то сально бледен, на лбу висели капли пота. Чистый зомби, подумала Ангелина Иосифовна, незаметно проскальзывая мимо.

«Да, лаборатория… (дальше на армянском). Планирующая бомба, или «Калибр»… российская или… чья? Сколько метров? Бетон? Они все там были, ты уверен? Ни в коем случае! Накройте залповым… Пусть думают, что по мечети, неважно, что далеко… Да хоть по своим! Да, в театре, я взял ложу. Он придёт во время  спектакля. Не сказал… Выясню. Ладно, до связи».

Ангелине Иосифовне показалось, что даже если бы дорогу Андранику Тиграновичу вдруг заступил знаменитый (крылья по швам) государственный армянский орёл, даже если бы орёл вдруг расправил крылья, как занавес в театре, тот бы его не заметил, прошёл, не глядя, сквозь грозные перья. Ей стало (по-матерински) жаль начальника. Он, в отличие от символического орла, определённо оторвался от земли.

Или его оторвали. 

7.

Скатываясь по вечерам с Садового кольца, солнце постепенно меняло траекторию. К концу сентября аптечный куб переставал наполняться красно-золотым иконным светом. Зато ветер как почтальон приносил из близлежащих скверов конверты сухих листьев, складывал их у входа в аптеку. Некоторые, видимо заказные с уведомлением, влетали внутрь вместе с посетителями. В ту осень все жили ожиданием очередной волны (с каждой  мутацией набирающего смертоносную мощь) вируса, прицепившегося к человечеству в две тысяча девятнадцатом году.  Но в приходящих от природы письмах не было информации на этот счёт. Сами же люди давно перестали удивляться тому, что они (по Булгакову) «внезапно смертны». 

Первая волна то ли лабораторного, то ли природного вируса  накрыла Москву подобно цунами. Прежняя тихая, покорная, но не голодная и относительно (если не лезть без разрешения в политику) спокойная жизнь в считанные дни растворилась  в хаосе переполненных больниц, беготне закрученных в полиэтиленовые коконы врачей и медсестёр, укатываемых в реанимацию каталок с неподвижными, как мумии, пациентами. Паниковали (не зря посетил аптеку плешивый старик с лыжной палкой!) заболевшие и здоровые, боящиеся заболеть. Из всех (по Оруэллу, которого Ангелина Иосифовна, как и Достоевского, любила за исчерпывающее – до  дна - понимание человека и общества)  информационно-аналитических речекряков на головы пользователей обрушивались взаимоисключающие научные, псевдонаучные и конспирологические теории. По экранам телевизоров и компьютеров змеино ползли вверх зловещие графики.  

Само происхождение вируса – от летучей мыши и неведомого, как из средневекового бестиария, чешуйчатого зверька панголина – наводило на мысли о нечистой силе и разверзшихся вратах ада. Вирус, как летучая мышь, летает и заражает везде, но спасётся только тот, кто в чешуе (как панголин) иммунитета, которого нет, потому что нет вакцины. А те вакцины, какие навязывают власти, подозрительны и сомнительны, как, собственно, всё, что исходит от власти. Прижившиеся в гаджетах-речекряках образы летучей мыши и панголина ненавязчиво намекали, что судьба человечества в руках (бритвенных крыльях, разящих когтях?) людей, напоминающих своим (внешним и внутренним) обликом эти существа. То есть тех, кто в секретной пробирке скрестил их гены, да и выпустил на страх людям вирус на волю.

Вирус вверг народы в новое – лабораторно сконструированное –  тёмное Средневековье. Лабораторный бог (вослед артериальному и всем прочим проснувшимся на безбожье  богам)  дал миру ускоренное равенство по библейскому принципу «нет ни эллина, ни иудея». Он карал (отнимал жизнь) и миловал (позволял выздоравливать) по случайной, но справедливой (кто в жизни без греха?) выборке. Пророком вирусного бога была объявлена вакцина. Героями речекряков стали засекреченные (со скрытыми под забралами лицами) учёные,  производящие таинственные манипуляции с пробирками  внутри вращающихся инновационных медицинских агрегатов. Они, как мельничные боги, перемалывали зёрна массового сознания в  муку для выпечки новых (отнюдь не евангельских, какими Иисус кормил голодных) хлебов. Массы понуждались к вере в добрые намерения того (тех), кто (опять же, если верить теперь уже конспирологическим речекрякам), их уничтожал - подчищал биологический мусор по своему усмотрению. Это была следующая стадия  выученной беспомощности -  выученное смирение, покорность как воля. Природное (божественное) первородство homo sapiens при этом менялось не на олицетворяющую привычную жизнь «до» универсальную (кому арбуз, кому свиной хрящик) чечевичную похлёбку  (умирали от вируса далеко не все), сколько на взявшуюся всё на свете регламентировать, всем управлять цифру.

Как некогда русская императрица Анна  Иоанновна, цифра нагло и победительно разорвала ограничивающие её самодержавную волю кондиции. Отныне она определяла жизнь разогнанных по квартирам законопослушных граждан, наделяла их электронными кодами, то запрещала, то позволяла выходить из дома, ездить в общественном транспорте, ходить в гости или ещё куда-то. Цифра стала хранительницей («от зловонной пелёнки до савана смердящего», как говаривал герой одного американского романа)  знаний о человеке. А где знание, там управление. Бог, управляя сущим, имел в виду дарованную Им человеку душу, как нечто высшее и  иррациональное, способное перевернуть с ног на голову любое социальное или межличностное уравнение. Цифра не знала души – оперировала исключительно сама собой.

Никто не знал, откуда взялась всемогущая цифра, где пряталась до вирусного «часа икс»? Она слилась с ним в экстазе, растянула час на годы, а там, глядишь,  на все оставшиеся времена. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» - провозгласила вослед Фаусту цифра.

И оно остановилось.

Для всех, кроме цифры.

Она готовилась  вновь удариться о землю, обернуться… Никто точно не представлял, как он выглядит, но многие верили, что он «при дверях», как писал про антихриста в начале прошлого века философ Сергей Нилус. Это было невероятно, но он не уехал после революции в эмиграцию, остался в России и умер в 1929 году своей смертью в глухой деревне Владимирской губернии. Большевики много раз его арестовывали, держали в застенках, но почему-то не расстреляли, оставили доживать «при дверях». Публицисты и философы гадали, как сильно изменится мир, когда (если) схлынет вирусно-изоляционно-цифровое безумие, что уцелеет под обломками? Или обломки (свалка?) и станут новым миром?

Ангелина Иосифовна не то чтобы  знала наверняка, но подозревала ответ. Он бы не понравился проснувшимся на безбожье, зачастившим в аптеку и по её душу новым богам. 

Цифру-чип, как злую собаку, вёл на поводке искусственный интеллект. Да, он мог на время подчинить, но не мог окончательно победить природу человека, внутри которой сплетались и расплетались два фантома – «душа» и «смерть». Искусственный интеллект правил здесь и сейчас, где хозяйничал невидимый вирус, но не там, где взаимодействовали нелюбезные ему фантомы. Пока существовало недоступное искусственному интеллекту внецифровое пространство, человек гнулся, рабствовал, трусил, но держался. Именно поэтому ИИ, как его называли просвещённые граждане, по умолчанию стоял на том, что души нет, а смерть удастся со временем бесконечно отсрочить, возможно, с помощью этого или другого  чипа. Пока что люди должны были привыкнуть к бесконечным прививкам и (снова по умолчанию)  чипам. Им надлежало безропотно впускать, не спрашивая, в своё тело некие, сконструированные загадочными существами в скафандрах и без лиц, химико-биологические препараты.  

Если вирус был ситуационной реальностью «по требованию», то ИИ душил человеческую душу в поте лица (если, конечно, у компьютеров потеют экраны), трудился над созданием резервной копии исходного материала – цифровой души. Всё внецифровое было для ИИ чем-то вроде  протестного сетевого ресурса, где зреет неповиновение, своего рода «даркнета», где творится преступное и непотребное. Поэтому неконтролируемое прибежище  антицифровиков, как до этого патриотизм – подтверждённое и доказанное в безнациональную либеральную эпоху «прибежище негодяев» -  следовало уничтожить, как некогда римляне уничтожили Карфаген.

Пока ИИ  разминался, нагуливал силу, орудовал, как разведчик (шпион)  под прикрытием  вируса. «I am a spy in the house of pandemic», мог бы он спеть, перефразируя Джима Мориссона.

Лучше бы он, а не Мориссон, подумала Ангелина Иосифовна, словно ИИ был из плоти и крови, в возрасте двадцати семи лет (первая числовая граница отсечения гениев, если вспомнить  Лермонтова, Перси Биши Шелли, Кристофера Марло, Новалиса и прочих) оказался в Париже и не проснулся утром в ванне.

Но ИИ был везде и не пользовался ванной.

Напуганный вирусом мир, подобно советской игрушке «ванька-встанька» (сейчас такие не делали) гнулся под  вездесущей рукой ИИ. Но как только рука отвлекалась и (по техническим причинам) отпускала, возвращался, мелодично позванивая, в прежнее состояние. В Средние века разгорячённые пассионарные  толпы громили и жгли чумные бараки, убивали ходивших в чёрных хламидах, страшных масках со стеклянными глазами и кожаными клювами, похожих на вылезших из-под земли адских птиц врачей. Верующим в Небеса, Христа и Богородицу простецам было трудно (хотя бы в силу их внешнего вида) поверить в добрые намерения этих существ.

За всё время катящихся по планете эпидемических волн не пострадал ни один центр, где конструировались смертоносные вирусы. Напротив, только на них и уповал ожидающий исцеления, жаждущий возвращения привычного бытия всемирный «ванька-встанька». Он привык к бесперебойно подливаемой в его тарелку чечевичной похлёбке в виде круглосуточных торговых центров, фаст-фуда, фитнесса, барбер-шопов, турагентств, улетающих к тёплым морям чартеров, дешёвому  алкоголю в отелях «всё включено», кофеен, суши-баров, супермаркетов, одежных аутлетов, смартфонов, купленных в кредит квартир и автомобилей. «Ванька» не понимал, почему он должен всего этого лишиться, а потому злился и наивно требовал от сбившейся с ритма, склоняющей выю пред волей ИИ реальности: «Встань ка»!

Тогда для укрощения «ваньки» в помощь слабеющему вирусу и теряющему стратегическую инициативу ИИ неведомыми провизорами выписывалось  старое доброе и безотказное средство - война.