Литература сегодня переживает не самые яркие и приятные времена. Редеет количество писателей, чьё творчество по-настоящему может пополнить кладезь русской классики. Одним из достойных современных авторов является Юрий Вильямович Козлов, который в своих произведениях отстаивает самобытность русской истории и литературы, продолжает писать по «канонам» русской классики.

Наша с ним беседа прошла почти спонтанно в одной из аудиторий КубГУ на Журфаке. Переводя дух в перерыве научной конференции и попивая кофе, Юрий Вильямович, в свои 68 достаточно бодрый и по-писательски тонкий, отвечал на мои вопросы. Я видел, как он, смотря на меня, «говорил» глазами.  Взгляд передавал так же глубоко, как и фразы, позыв слов писателя. Мы беседовали о его жизни, а также о сегодняшней России и литературе.

Юрий Вильямович Козлов – писатель, редактор журналов «Роман-газета» и «Детская роман-газета», автор более 30 книг. Работал в журналах «Пионер», «Юность», «Огонек», газете «Россия», являлся начальником Управления Пресс-службы Совета Федерации (с 2005 по 2011 года). Юрий Вильямовича называют мастером «интеллектуального романа».

-Юрий Вильямович, кто или что мотивирует вас продолжать писательскую деятельность, ведь сегодня литература не так важна для государства и общества?

-На самом деле, это вопрос самоидентификации. Человек реализует себя в частной жизни и профессиональной сфере. Поэтому, когда ты попадаешь в «гравитацию» литературы, то, собственно, ты в ней живёшь. Особенно писатель. Если помните, Пушкин писал ещё: «Пока не требует поэта/ К священной жертве Аполлон, / В заботах суетного света/ Он малодушно погружен; Молчит его святая лира; / Душа вкушает хладный сон, / И меж детей ничтожных мира, / Быть может, всех ничтожней он...». Если человек начал писать, то он начал мыслить и выражать себя, соотносить великие идеи мироздания со своими личными.

Занятие литературой — это счастье с одновременным отчаянием. Так как человек понимает, что есть более великие писатели, что на определённую тему уже лучше сказано и больше написано.  Профессия «писатель» сегодня почти что маргинальна. Розанов говорил о писателях так: «Что такое “писатель”? Брошенные дети, забытая жена, и тщеславие, тщеславие…». Если впрягся в этот плуг, даже если не уверен, что что-то взойдёт на вспаханной тобой борозде, то продолжай работать до конца. В этих противоречиях и реализуется талант любого автора. Если он уже начал писать, то, как правило, не останавливается. Хотя есть и исключения (Артюр Рембо).

-Вам больше симпатична писательская или журналистская деятельность?

-Эти деятельности связаны. Сейчас я веду колонку в газете «Вечерняя Москва», где рассуждаю о литературных вопросах и работе писателей. Если писательство– колос, то журналистика– среда, из которой вырастает этот колос. Настоящие писатели никогда не чуждались журналистики (Хемингуэй, Стендаль, Бальзак, Франс, Достоевский, Толстой).

-Ваш отец был писателем. По большей мере он сформировал вас как «творца слова»?

-Да, я вырос в литературной среде и представлял себе, что такое литература, как она «делается», как живут писатели. В доме моей семьи часто собиралось большое количество писателей, это и Фёдор Абрамов, и Глеб Горышин, и Глеб Горбовский, и Радий Погодин, и Юрий Томин. Я присутствовал на их встречах и слышал их мысли, общался с ними. Я видел, что это люди «интеллектуально свободные». Это свобода в самовыражении и соблюдении идеологических и социальных рамок, а также в отношении к действительности «без оглядки» на авторитеты. Меня это сильно привлекало.

Помимо отца были и ещё причины. Об этом обычно не принято говорить. В то время профессия «писатель» была престижной. Государство понимало значимость «слова». Литераторы получали гонорары, могли путешествовать заграницу, у них были повышенные социальные преференции, активно и массово печатались их публикации и книги. Я понимал, что буду работать со «словом», если не с литературой, то с журналистикой уж точно. «Слово» и определило дальнейшую мою жизненную стратегию. До 1991 года всё было так, как я и ожидал.

-Получается, вы поддерживали власть СССР?

-Я не в обиде на Советскую власть. Она давала возможность профессионально реализовываться, спокойно жить, заниматься творчеством, конечно, с учётом соблюдения определённых идеологических норм. Тогда у людей было другое мироощущение. Жизнь казалась вечной. С детства общество наблюдало возможности развития страны во всех сферах, оно видело многочисленные памятники Ленину, вступало с начала в «пионеры», потом– в «комсомольцы» и т. д... Казалось, что всё нерушимо. Но этот проект был погублен, при чём, как уже выяснилось сегодня, погублен осмысленно, так как мешал развитию тенденций мирового сообщества.

-Почему именно экзистенциализм стал направлением, которого вы придерживаетесь в литературе? Это следствие вашего восприятия развала Советского Союза?

-Это не совсем так. Почти все авторы в СССР работали в направлении соцреализма. Конечно, были и «рубежные» книги. Например, повесть Аксёнова «Затоваренная бочкотара» (литература абсурда), произведения Войновича (сатирическое направление), Солженицына («антисоциализм»). Предпринимались попытки писателями (в основном диссидентами) уйти от соцреализма. Когда Советская власть «кончилась», литераторы, используя уже проверенные навыки, стали искать абсолютно другое направление. Экзистенциализм и постмодернизм произошли от того, что разрушился один огромный «смысл». Распад явился событием, затронувшим каждого гражданина страны. Он стал определённым рубежом. По преодолении этого рубежа авторы пытались осмыслить ранее произошедшее, дать оценки прошлому и будущему. Вся литература, которая не скатилась в абсурдный постмодернизм, которому присущи идеи разрушения любых смыслов (человеческих отношений, семьи, любви, воспитание детей), стала писать на три темы: первая- боль по СССР; вторая- анализ распада страны; третья- робкие попытки определить будущее. Третье направление было описано у каждого по-разному: Проханов («Русская мечта»), Личутин (через религию), кто-то через революционные идеи и проч.

- Но ведь экзистенциализм– это направление, придуманное не русскими писателями.

-Да, огромный пласт русской литературы строился по мотивам западного постмодернизма. Эти писатели работали по другим законам (конструкция «всех смыслов», разделение общества на секции (пол, раса, гендер)). Такие авторы не получали престижных российских премий, так как популярные для них темы (по типу угнетения гомосексуалов, сомнения в самодостаточности русской культуры) не вписывались в «повестку» жюри с традиционными ценностями. Но со временем всё изменилось. Такие писатели, как Гузель Яхина, Дмитрий Быков, Марина Степнова, стали любимцами общества. Это следствие определённого сдвига направления всей российской культуры.

-А почему произошёл этот сдвиг?  

- Власть по большей части занималась деньгами, финансовыми потоками, ставила главной целью обустроиться на Западе. Там было не до литературы. Писатели росли, как подснежники, сопротивляясь ядовитой поросли премиальной литературы. И если правильные столичные авторы ещё хоть мало-мальски были услышаны, то огромное число правильных провинциальных литераторов было забыто совсем.  

Появились издательства-монополисты, которые поддерживали не тех писателей и платили недостойные гонорары правильным авторам.

-Вы сказали в одном из интервью, что правильные писатели сегодня сидят «в подполье». Что это значит?

-Термин «подполье» я употребил, потому что профессия «писатель» перестала иметь уважение. Трудности возникли и с издательством книг. Писатель как будто перенёсся во времена Гуттенберга, когда автор должен был написать текст, сам его отредактировать, сделать оригинал-макет, отнести в типографию, заплатить деньги. После издания все экземпляры книг были перенесены в личное жильё и самостоятельно уже распространены писателем. Сегодня в стороне стоят, как сказал Юрий Поляков, «персональные издательские проекты», где личность литераторов заранее «раскручивают» в медиа, издают массовыми тиражами (Быков, Сальников, Яхина, Пелевин, Сорокин). А произведения авторов, пишущих о России и любящих искренне её, пытающихся реально критиковать власть и предлагать свои идеи, не имеют общественного резонанса.

У нас в стране отсутствует литературный процесс, протекавший как в XVIII–XIX веках, так и в СССР). В прошлом у России была целая «коморка» хороших критиков, которые следили за литературным процессом и отслеживали уровень произведений, выявляли основные тенденции, оценивали автора с точки зрения всей его литературной карьеры. В следствие такой критики мы знаем о Лескове, о Достоевском, о Толстом, о Гончарове, о Тургеневе. Когда литература стала коммерческим делом, то на первый план вышла продажа, а критика превратилась в рекламу. В глянцевые журналы нанимаются «райтеры», которые пишут рецензии, не читая сами книги.  

-А до каких пор будет продолжаться этот период? Как литераторы смогут «воспрять?

- Мы вступили сейчас в зону неопределённости. 30 лет страна развивалась в одном направлении, «исповедовала» одни идеалы. А люди, «исповедовавшие» эти идеалы, выстраивали определённые жизненные стратегии. После недавних событий всё развернулось на 180 градусов, появилась некая пауза, так как страна оказалась в полной изоляции. Россия всегда имела каких-либо союзников, даже если вспоминать проигранную Крымскую войну XIX века (тогда союзниками были США и Греция, нейтралитет держали Пруссия и Австро-Венгрия). По всему периметру мы не имеем сейчас союзников. С маленькой долей уверенности можно полагаться только лишь на Китай и Монголию.

Решением о геополитической и геостратегической безопасности России сегодня занимается то чиновническое звено (в большей степени на среднем и низшем уровне), которое не имело планов на специальную военную операцию, не подготовилось к закрытию границ, к экономному обращению с ресурсами. И вот насколько эти звенья смогут переосмыслить свою деятельность и перейти к созидательным действиям, настолько и изменится судьба всей страны, в том числе и писателей.

Есть ещё одна теория. До Петра I Россия была относительно замкнутой страной. После Петра почти 200 лет мы жили под управлением немецкой династии Романовых, которая в принципе была принята народом и даже обожествлялась. Внутренние восстания всё равно присутствовали (бунты Пугачёва, Разина). Людей что-то не устраивало. Прошли революции, и уже Ленин, Троцкий, Сталин представили другую парадигму. Это был социализм, дарующий относительно равные социальные права для населения, колхозы; привлекающий народ (особенно в послевоенное время) и писателей (Белов и Лихоносов, Астафьев и Шукшин (вторые в меньшей степени)) и одобренный ими. После распада СССР, а тем более после событий 24 февраля, Россия стала предоставлена самой себе. Она может сама продумать свой путь (либеральной слой ведь уже так сильно не давит, а идеи социализма забыты). Насколько народ сможет проявить свои творческие способности и помочь стране сохранить самобытность и самодостаточность русской культуры и истории, сделать органичную властную конструкцию, настолько и будет определяться будущее. И писатели в том числе должны сопутствовать этому процессу.

В народе всегда есть «запрос» на справедливость. Ещё в XIX веке существовало направление антинигилистической литературы, где литераторы говорили, что Россия чахнет от капитализма и либерализма, будучи по своему духу ни капиталистической, ни либеральной страной. А вот какая эта страна? Кто сможет это разгадать, тот и даст направление литературе, которая воспрянет.

- Кто сегодня ваш условный «читатель»? Вы пишите преимущественно для старшего поколения?

-Считается, что я пишу достаточно сложно из-за превалирования различных умственных конструкций над правдой человеческих отношений. Это привело к тому, что мой читатель не имеет возраста. Мой читатель считает наслаждением следить за мыслью автора, когда эта мысль развивается, течёт, как река, то замедляясь, то ускоряясь. Мой читатель бо́льшую часть жизни тратит на то, чтобы думать, рассуждать, искать смыслы. В общем, аудитория у меня всё равно есть. Например, последний мой роман «Новый вор» по скачиваниям и продажам превзошёл ожидания. Сейчас готовится второй тираж этой книги. Я согласен с критикой. Всё-таки излишняя интеллектуализация текстов приводит к ненужной схоластике. Но я сознаю недостатки и пытаюсь их исправлять.

- С какой целью вы два раза в год преодолеваете тысячу километров, чтобы посетить в Кубанском гос. университете на факультете журналистики Лихоносовские и Селезнёвские научные конференции?

 -Во-первых, мне нравится атмосфера на факультете, привлекает деятельность зав. кафедры публицистики и журналистского мастерства Юрия Михайловича Павлова, очень интересен процесс свободной дискуссии, где студенты, магистранты и аспиранты рассуждают на «глубинные» темы. Это можно назвать образованием в лучшем понимании этого слова. Эти конференции являются местом силы, где продолжает жить русская литература.

Во-вторых, здесь собираются люди, которые бесконечно любят литературу, занимаются её исследованием, формируют круг единомышленников. Пока меня терпят и приглашают, буду приезжать (смеётся).

-Никогда не думали переехать в Краснодар?

-Мне, думаю, поздно, так как связан житейскими обстоятельствами, хотя я считаю себя достаточно свободным человеком. В Краснодаре нужно найти определённую занятость.

-Вы могли бы работать на кафедре ПиЖМ факультета журналистики.

-У меня, к сожалению, нет научной степени. Хотя я преподавал в Литинституте. Сформировался жизненный стереотип. Я живу в Москве, в Питере и в Псковской области (там находится дом отца). Эти три места основные. В Краснодар всегда приезжаю с позитивным настроением, без чувства внутреннего дискомфорта.  

-У нас в Кубанском гос. университете обучается тысячи молодых людей. По моим наблюдениям, большинству из них в меньшей степени интересна русская культура. Как «вытянуть» молодёжь из «щупальцев» пропаганды западной культуры?

- Это вечная тема, которой занимается философия. Увлечения молодёжи напрямую зависят от власти, которая через язык и систему общественных отношений влияет на общество. Молодые люди видят, что идея жизненного успеха реализуется с помощью той стратегии, которая характерна для Запада. Если применять это в литературе, то если ты хочешь, чтобы тебя приглашали на ярмарки в Париж, в Мюнхен, ты должен ненавидеть Россию и СССР, должен находить в них всяческие недостатки, следовать трендам постмодернизма (искать везде расизм, шовинизм, угнетённость национальных меньшинств). Это в разных «порциях» подавалась как гарантия жизненного успеха, подавалась как в экономике, так и в политике, литературе, культуре, образовании. Поэтому молодёжь перенимает господствующие в обществе тенденции и усваивает их. В силу возраста 9 из 10 людей будут поддаваться этому. Массы двигались по определённым рельсам. Сейчас на эти рельсы положили бревно. И мы не знаем, долго ли оно будет лежать; если его уберут, будет новый путь или состав будет катиться по накатанной дороге.

-Что должна сделать для этого власть?

По моим мыслям, власть должна «создать» носителей новых смыслов, найти людей с новыми мыслями. Наше общество, раздумывая над новыми идеями, может задавать разные вопросы («А вдруг меня во враги запишут?», «Вдруг опять 37-й год?»). Чтобы таких вопросов не было, людям нужно всё толково преподнести. Власть пока не решает этот народный глубинный запрос. Я повторюсь, кто народную мысль сыщет на уровне политики, тот и воздаст России светлое будущее.   

- Каким вы видите образ российского писателя через 50 лет?

-Образ писателя, по моему мнению, не меняется. Если мы возьмём писателя Древней Греции или Рима, то увидим человека, который что-то думает о жизни, о людях, доверяет своим мыслям, имеет близкий контакт со «словом». Литература вечна. Писатель — это инерционно-вечная профессия. В каких условиях не находился бы литератор, будь то тюрьма или иные страшные места, то будет он писать, доносить свои ощущение в той или иной форме для окружающих.

В одном я уверен точно: писателей будет много. Об этом свидетельствует то, что у нас не появилось большого количества математиков, физиков. А если зайти в интернет, то можно увидеть плеяду писателей.

-Юрий Вильямович, спасибо за очень оживлённую и интересную беседу.

-И вам большое спасибо.

Беседу вёл Нейжмак Андрей