Беседа Валерии Бельтюковой с Юрием Козловым

В.Б.: Юрий Вильямович, Вы родились в семье известного писателя – Вильяма Федоровича Козлова. Расскажите, Вы сами пришли к осознанию своего призвания или отец привил любовь к литературе? 

Ю.К.: Скорее, сам. Дома было много книг, поэтому уместнее говорить о любви к чтению. Я жил в литературном мире, видел многих известных ленинградских писателей: Глеба Горбовского, Михаила Дудина, Фёдора Абрамова, Сергея Воронина, Радия Погодина. Они не только выпивали, но много и интересно рассуждали о ситуации в стране и литературе. Довольно рано я понял, что моё будущее так или иначе будет связано со словом. Первой моей публикацией стала небольшая рецензия на книгу, кажется, Сергея Воронина в газете «Вечерний Ленинград».

В.Б.: Как отец отзывался о Ваших первых работах?

Ю.К.: По-разному, но в целом, довольно положительно. Наиболее удачные, на его взгляд, рассказы он советовал показать другим  знакомым писателям, чтобы узнать их  мнения. Так что у меня была возможность постигать основы литературного мастерства в онлайн режиме. Это был литературный институт на дому. Я до сих пор помню тех, кто читал и обсуждал со мной мои несовершенные опыты, и очень благодарен этим людям, которых, к сожалению, уже нет в живых.

В.Б.: Отец помогал вам с публикациями. Его авторитет мешал вам или помогал?

Ю.К.: Нет, он никогда не звонил в редакции с просьбой оказать мне  содействие в публикации. Он считал, что я должен пробиваться сам. Тут следует пояснить, что у него была определённая репутация, так сказать, борца против русскоязычного (так его стали потом называть) либерально-модернистского направления в литературе. Отец считал, что ленинградская писательская организация под руководством Даниила Гранина по своему составу и духу не вполне русская в этническом, традиционном понимании. Это было всем известно, поэтому в разных редакциях меня встречали по-разному.

В.Б.: Вы уже состоявшийся и известный писатель. Профессиональный, я бы сказала…  Хотя для литературы эта формулировка не очень корректна. У Вас изменился взгляд на прозу отца? Или он всегда будет мерилом таланта в литературе? 

Ю.К.: Мне по душе его ранние произведения. Он состоялся как выдающийся детский писатель. Его книги о войне до сих пор охотно переиздаются крупными издательствами. Хороши его молодёжные романы – «Я спешу за счастьем», «Солнце на стене», написанные в жанре исповедальной прозы. Более поздние  романы «на злобу дня» представляются мне менее удачными. Они излишне политизированы, в них слишком много негативного пафоса и чисто человеческого раздражения. Отец искренне считал тогдашнюю власть антинародной и стремился всеми силами её разоблачать в своих произведениях.

В.Б.: Ваша дочь Анна продолжила династию писателей. Она обращается к Вам за советами? 

Ю.К.: Обращалась, когда была школьницей и училась писать. Этот процесс не занял у неё много времени. Она начала публиковаться в солидных газетах очень рано. Она, впрочем, и сейчас с интересом слушает, что я говорю о её произведениях, но за советами давным-давно не обращается.

В.Б.: В одном из интервью Вы сказали: «Но судьба женщины-писательницы гораздо сложнее и многовариантнее, чем писателя-мужчины. Тем не менее, я верю, что она (Анна Козлова, – В.Б.) удивит, порадует и одновременно огорчит (ничего не поделаешь, таков её стиль) всех нас своей новой прозой». Тут возникает сразу несколько вопросов. Почему, по Вашему мнению, судьба женщины-писателя «гораздо сложнее»? Как это проявляется? 

Ю.К.: Женщина в жизни всегда более зависима от окружающей среды, нежели мужчина. Она отвлекается на воспитание детей, ведение домашнего хозяйства, устройство быта семьи. Хорошо, если ей повезло с мужем. А если нет? Многие женщины начинали в литературе очень хорошо, но потом сбивались с ритма, теряли дыхание. Анна в этом смысле сумела выстоять. Она писала сценарии для сериалов, но при этом не бросала литературу. Сейчас, насколько мне известно, она заканчивает новый роман. Ну, а удивит он или огорчит читателей, покажет время.

В.Б.: Ваша мать работала журналистом. А что Вы думаете о женщинах-журналистах? У них тоже более сложная судьба, чем у мужчин в этой профессии? 

Ю.К.: Журналистика - это река со многими притоками и ответвлениями. Можно уйти в пиар, в литературную критику, в рекламу, в другую смежную занятость. Из журналистики труднее «выпасть», и потом в ней талант не играет определяющей роли. Нужна чёткость, усидчивость, исполнительность. У женщин эти качества развиты сильнее, чем у мужчин.

В.Б.: Вы пошли по стопам и матери, и отца – большое количество времени отдали также журналистике. На одном из ресурсов указана о Вас такая информация: «В 1992 году вынужден вернуться к журналистской деятельности, он сотрудничает в газете "Советская Россия", затем работает в пресс-службе». Почему Вы были вынуждены вернуться в журналистику? 

Ю.К.: Речь, как я понимаю, идёт о газете «Россия», где я работал несколько лет сначала обозревателем, а потом редактором отдела социально-экономических проблем. Если «Советская Россия» считалась газетой коммуно-патриотической (в ней, кстати, я не работал), то еженедельник «Россия» был изданием умеренно-центристским. Увы, он прекратил своё существование, как и многие бумажные органы печати. Да, пришлось вернуться в журналистику, чтобы элементарно прожить. Благословенная писательская жизнь (Литфонд, гонорары, книги) закончилась с концом СССР. Кто из писателей пошёл в охранники, кто – в водители, кто – бросился писать детективы и эротическую прозу. Я вернулся в журналистику, работал в глянцевых журналах, писал на разные темы, потом трудился в пресс-службе Государственной Думы, а в Совете Федерации даже семь лет её возглавлял. Куда деваться?

В.Б.: В одном из интервью Вера Галактионова сказала, что журналистика убивает писательский талант – уже через 2 года работы в СМИ авторский стиль письма навсегда теряется. По Вашему мнению, насколько это верное суждение? 

Ю.К.: Думаю, у кого как. Хемингуэй достаточно долго занимался журналистикой, как и Гарсиа Маркес. Вера Галактионова скорее всего имела в виду не авторскую журналистику, а газетную подёнщину, обязательный ежесуточный «строкаж». Это да, согласен, может убить любой талант.

В.Б.: В течение своей жизни вы работали во многих журналах. Период работы в каком журнале считаете наиболее интересным?

Ю.К.: Каждый журнал был интересен по-своему. «Пионер» занимался воспитанием подрастающего поколения, там работали талантливые детские писатели, к примеру, Сергей Иванов. Главный редактор Станислав Фурин  искренне верил в идеалы социализма. Это вера его и погубила. Он всерьёз воспринял  горбачёвскую борьбу за трезвость, перестройку, но потом понял абсурдность новых идей, погрузился в глубокую депрессию и выбросился из окна своего кабинета на одиннадцатом этаже журнального комплекса издательства «Правда». Мне его искренне жаль, он был хорошим человеком и редактором. «Юность», где я работал после службы в армии, была журналом либеральным, слегка фрондирующим, напечататься там считалось за честь. Я работал в отделе публицистики, видел «вживую» тогдашний цвет советской литературы, знал многих будущих «прорабов перестройки». Многие из них тогда были правоверными коммунистами, писали, как, к примеру, Егор Яковлев  прочувствованные статьи о Ленине, или, как Анатолий Стреляный, о социалистическом соревновании на селе. «Юность» открыла читателю советскую исповедальную прозу – Василия Аксёнова, Анатолия Гладилина, Владимира Орлова. Я тоже там неоднократно печатался. Работая в журнале «Огонёк», я объездил всю страну, познакомился с уникальными людьми, у которых брал интервью, разговаривал с ними на самые разные темы. Это были люди советской цивилизации, у них было много идей, они знали, что нужно  делать, но не встречали поддержки наверху, как, к примеру,  кибернетик академик Глушков, или народный агроном Терентий Мальцев. В советское время журналистика была «от жизни», она давала панорамное понимание того, что происходило в стране.  «Огонёк» был имперским журналом «большого стиля». При новом редакторе Виталии Коротиче он переродился в собственную противоположность, а сейчас и вовсе перестал существовать.

В.Б.: С 2001 года вы главный редактор «Роман-газеты». Это большой промежуток времени. К слову, я родилась в 2001 году. Как за это время изменилась работа издания? 

Ю.К.: Её изменило само время. - «Роман-газета» - уникальный в русской словесности журнал. Горький задумал его как «дешёвую книгу для народа». Но в годы СССР это была ещё и очень «дорогая» книга для писателей. Печатаясь в «Роман-газете», автор как бы получал «знак качества», приобщался к званию популярного народного писателя. Все, сколько-нибудь известные, русские, советские, российские писатели прошли за минувшие годы через «Роман-газету». В середине восьмидесятых годов тираж доходил до четырёх с лишним миллионов экземпляров. И сегодня журнал выходит, как и в советские времена, два раза в месяц, правда, многократно меньшим тиражом, а ещё раз в месяц выходит «Детская «Роман-газета» - литературно-просветительское издание для школьников младшего и среднего возраста. Наши постоянные авторы: Александр Проханов, Юрий Поляков, Владимир Личутин, Владимир Крупин – весь цвет современной русской литературы. Мы охотно печатаем писателей из провинции. В этом году выпустили сборник прозы писателей Карелии, сборник рассказов о труде (в рамках нашего проекта «Возвращение к себе», направленного на возвращение к лучшим традициям русской советской литературы),  повести  Игоря Изборцева из Пскова. Для многих авторов из регионов, особенно молодых, это возможность выйти на федеральный уровень. Журнал выписывают библиотеки, кафедры русского языка и литературы по всей стране. Он очень востребован и в Москве, и в провинции. Помимо современной прозы, мы печатаем историческую, мемуарную, исследовательскую литературу, то есть пытаемся охватить читательскую аудиторию как можно шире. Печатаем и произведения, обретающие в наши дни вторую жизнь и новый смысл: «Жёлтый металл» Валентина Иванова (о спекуляции золотом в СССР, незаметном зарождении капитализма), «Чего же ты хочешь?» Всеволода Кочетова, «Последняя ступень» Владимира Солоухина. Из недавних публикаций я бы отметил пророческие романы Александра Леонидова «Апологет» и «Ключ от Ничего», прозу Михаила Попова, Платона Беседина, Владимира Крупина, Александра Попова, Александра Куприянова.    

В.Б.: Если говорить о работе толстых литературных журналов за последние 20 лет, нельзя не отметить, что этот сегмент журналистики сейчас находится в плачевном состоянии. Некоторые журналы закрываются, у других пока стремительно снижается тираж. Как главный редактор «Роман-газеты» Вы почувствовали эту тенденцию? 

Ю.К.: Большинство журналов было в своё время приватизировано. Они лишились не только государственной поддержки, но и своих помещений, которые сначала сдавались в аренду, а потом перешли по разным схемам в собственность к новым хозяевам. Раньше редакцию толстого литературного журнала можно было сравнить с лабораторией, где  исследовался литературный процесс, отбирались достойные произведения, шли споры и дискуссии о состоянии литературы. Сегодня всю редакционную политику определяет предельно узкий круг оставшихся в журнале людей. Редакции превратились в частные лавочки. Журналы сегодня «выживают», а не «рулят» литпроцессом, выражают интересы работающих в них людей и близких им авторов.

В.Б.: Как Вы считаете, этот процесс можно остановить? И что делать, чтобы возродить моду на чтение литературных журналов? 

Ю.К.: Беда в том, что ушли поколения, выписывавшие и читавшие журналы. Сегодня молодые авторы по инерции несут свои произведения в журналы, но такой конкуренции, как в былые времена, нет. В принципе и любой богатый графоман может, если очень захочет, протоптать дорожку в любой журнал. Формально журналы разделились на патриотические и либеральные, но в плане качества публикуемой литературы и там и там большие проблемы.

В.Б.: В советское время тираж «Роман-газеты» достигал 4 миллионов е времена.экземпляров. Сейчас же тираж полторы тысячи. С чем связано такое сильное падение? И как вы сами относитесь к этому?

Ю.К.: Философски. Роль литературы в обществе сейчас не такая, как в советские времена.  Журналы сегодня – «уходящая натура». Без прямой государственной поддержки они не выживут. Но государство  не может им системно помогать, поскольку это частные коммерческие организации. Теоретически журналы могут возродиться, но только если в стране произойдут большие социально-экономические изменения. Пока это маловероятно.

В.Б.: В интервью «Российской газете» на вопрос о том, нужно ли защищать русский язык, Вы ответили: «…мне кажется, если есть замена в русском языке, то лучше ее и использовать. Еще Белинский считал, что нелепо использовать иностранные слова, когда есть аналогичные русские». По ряду причин сложно назвать Белинского авторитетом в вопросах «русскости». Идеологически и духовно он относился скорее к западному типу человека. Бесспорно, В.Белинский фигура во многом противоречивая и спорная. Хотелось бы услышать ваше мнение об этом деятеле.

Ю.К.: Белинский – это целая эпоха в русской критике. Он жил литературой, его творческое наследие определило развитие отечественной литературоведческой мысли на века вперёд. Да, это была противоречивая личность, но ему многое, даже очевидные заблуждения, можно простить за страстность, живой интерес к литературе. Благодаря Белинскому читающая общественность училась оценивать художественные произведения по их политическому, социальному, мировоззренческому звучанию, соотносить их с господствующими в те времена тенденциями и представлениями. С Белинским можно не соглашаться, но отрицать его нелепо.  

В.Б.: В недавней статье, опубликованной в «Вечерней Москве», Вы сказали: «Если курирующие культуру чиновники остались на своих местах, то этого никак не скажешь про творческую интеллигенцию, частично отбывшую в другие страны, частично замолчавшую, частично поддержавшую власть». О какой интеллигенции идет речь? Назовите имена.

Ю.К.: Речь идёт о так называемой литературной общественности. Либеральная творческая интеллигенция, прежде осыпаемая премиями, диктовавшая моду в литературе и кино утратила ведущие позиции. В то же время для патриотически ориентированных авторов «зелёный свет» так и не загорелся. Все издательства в стране частные. Они продолжают печатать переводную литературу и «хвосты» покинувших страну писателей. В литературном процессе наблюдается некая неопределённость, связанная с тем, что события в мире опережают возможность их осмысления. Прежних «лидеров продаж» на прилавках не видно, но нет и новых ярких имён. Отчасти это связано с чудовищным падением уровня литературной критики в стране, если уж мы вспомнили Белинского. Кого можно поставить рядом сейчас? Разве только Юрия Павлова. Его взгляд на литературу противоположен идеям Белинского, но пишет он с такой же страстью и верой в свою  правоту. И, как Белинский, не боится сокрушать авторитеты.

В.Б.: В этой же статье вы размышляете об интеллигенции XX века: «Еще Василий Розанов в начале XX века сокрушался, что патриоты оказывались в своей стране духовными изгоями. Как сегодня определить в России допустимый баланс между патриотизмом и национализмом? И как быть с извечной фигой в кармане у творческой интеллигенции? Еще Британская энциклопедия XIX века вынесла исчерпывающее определение: «Интеллигент — особый тип русского интеллектуала, обычно в оппозиции правительству». Точнее не скажешь». В контексте статьи интеллигенция для вас – оплот истинной, духовной культуры. С Вами бы поспорили многие гении русской словесности А.С. Пушкин, Ф.М. Достоевский, А.А, Блок, А.П. Чехов и другие.  Что Вы сами вкладываете в понятие интеллигенция?

Ю.К.: Интеллигенция в моём понимании – это образованные, знающие историю своей страны, лично порядочные люди, не рассматривающие политическую ангажированность и приверженность тем или иным общественным идеям, как средство продвижения в карьере, признании, занятии начальственных постов и так далее. В России немало таких людей, и мне кажется, государство должно, прежде всего, опираться на них, как на честных, знающих своё дело профессионалов в науке, технике и культуре. Да, конечно, Ленин и большевики тоже были интеллигентами, как, собственно, и «прорабы перестройки». Есть интеллигенция, на которой стоит жизнь – преподаватели, врачи, инженеры – и есть «идеологические отряды», обслуживающие интересы тех или иных социальных групп. Необходим разумный баланс. Собственно, зрелость государства и определяется тем, как оно регулирует этот баланс.

В.Б.: Цитата из интервью c Вами: «Главная тема народной литературы, которая отражает состояние общества, – это неприятие модели социального неравенства и желание справедливости. Это неудовлетворенность тем, как распределяются блага. Герои строятся на глубинном неприятии реалий, в которых мы до недавного времени жили и еще продолжаем жить. Героям народной литературы не нравился строй российского капитализма. При этом идеальный строй у всех разный. Одни видят его в приближении к православию, другие – в социалистических идеалах. Поиск продолжается». К писателем, так называемой «народной литературы», которая борется за справедливость, Вы причисляете Виктора Лихоносова. Но ведь Виктор Лихоносов – это чистая проза, без неудовлетворенности тем, «как распределяются блага». Напротив, Виктор Иванович на ежегодных конференциях на факультете журналистики КубГУ говорил студентам, которые в своих докладах «боролись за справедливость», что это всё «наносное», «грязное» и воспевал такие качества, как смирение, кротость, любовь к Родине «без претензий». На Ваш взгляд, «народная литература» может существовать без борьбы за политический и экономический строй? Кто из писателей классиков и современников наиболее интересен Вам?

Ю.К.: В то же самое время в публицистике он бывал и резок, и настойчив в требовании справедливости и порядка. Да, Лихоносов знал и понимал «маленьких» людей, но при этом не терпел унижения их достоинства, разного рода социальных притеснений. Он был, прежде всего, лириком в прозе, искал красоту в простых вещах, как, например в рассказе «Брянские». Это – высокий уровень понимания жизни, как некоего устремлённого в вечность процесса. Из классиков я бесконечно люблю Лермонтова («Герой нашего времени»), Гончарова («Обыкновенная история»), Достоевского («Братья Карамазовы», «Бесы»).  Из современников мне интересны Александр Проханов, Юрий Поляков, Платон Беседин, да тот же Виктор Пелевин. Как редактору мне приходится читать много современной прозы, но, увы, уровень её оставляет желать лучшего. Много лет так называемая народная литература жила отрицанием существовавшего порядка вещей. Сейчас всё вроде бы изменилось. Посмотрим, как отреагирует на это народная литература, а главное, получит ли она доступ к читателям через частные издательства и частную же систему распространения книг.

В.Б.: В Вашей статье о Ю. Селезневе, опубликованной в «Родной Кубани», есть фраза: «…он вышел на осмысление проблем, над которыми, спустя сорок лет после его смерти, бьются мыслящие люди. В этом историческое значение Юрия Селезнёва, как русского критика, философа и мыслителя». К мыслящим людям которые бьются над осмысление идей Селезнева можно отнести лишь немногих. Прежде всего Ю.М. Павлова и его многолетней работе над сохранением имени Селезнева. Вы являетесь частым гостем селезневских конференций и наверняка понимаете значение критика в становлении русской мысли, идеологии и в целом литературного процесса. Как главный редактор московского журнала, объясните, почему Селезнев по сей день находится вне информационного поля редакций ведущих журналов, газет, популярных в России писателей и критиков?

Ю.К.: Мне кажется, это зависит от ведущегося в то или иное время в обществе дискурса. Селезнёв перешёл в категорию таких признанных величин, как Константин Леонтьев, Иван Аксаков, другие оригинальные русские мыслители. Кто, к примеру, сегодня вспоминает статью Победоносцева «Великая ложь нашего времени», где он дал исчерпывающий анализ либеральной идеологии? Удел многих пророков, к которым, безусловно, относится и Юрий Селезнёв – «опережающее забвение». Это либеральное ноу-хау, когда тот или иной человек ни при каких обстоятельствах не выйдет из режима  «умолчания». Об этом, кстати, тоже писали и Победоносцев, и Селезнёв.

В.Б.: С высоты прожитых лет назовите самый счастливый период вашей жизни.

Ю.К.: Понятие счастья умозрительно и подвижно во времени. Для любого человека оно сугубо личностно, если же говорить о стране, а я большую часть жизни прожил в СССР, то это, на мой взгляд, вторая половина шестидесятых-начало семидесятых годов. Тогда, как мне кажется, страна достигла того уровня стабилизации, с которого можно было начать новый этап развития. Но этого, к сожалению, не случилось.

В.Б.: В Вашем новом романе, главы из которого мы опубликовали на сайте «Родной Кубани», фамилии философов встречаются во много раз чаще, чем политиков и исторических деятелей. Несомненно, что Вы писатель-интеллектуал, писатель-философ, что отмечали В. Бондаренко, В. Шульженко, О. Мороз и другие авторы. Назовите фамилии философов, которые оказали влияние на становление Вас как интеллектуала? Кто, на Ваш взгляд, является самыми выдающимися мыслителями XX-XXI веков?

Ю.К.: Я читал многих философов, и в разное время мне нравились разные концепции и идеи. В этом смысле философию можно уподобить поэзии. Одни поэты нравятся всю жизнь, а про других забываешь довольно быстро. Было время, мне нравились Юлиус Эвола, Жан Бодрийяр, даже расстрелянный республиканцами испанец Хосе Прима де   Ривера.  С уважением отношусь ко всем, кого цитирую в романе: Канту, Бахтину, Хайдеггеру. Ницше мне всегда казался излишне пафосным и, я бы сказал, художественно усложнённым. Интересен Лосев, объявившей «точкой невозврата» человечества на путь истинный эпоху Возрождения, когда место Бога в коллективном бессознательном общества занял человек, которому якобы всё по плечу. Именно тогда, по его мнению, цивилизация вступила на путь универсальной толерантности, которая сейчас её почти погубила. Современный философ Жан-Франсуа Лиотар дал довольно точное определение модернизма. Вообще, философскую науку можно уподобить морю или небу, каждый видит их по-своему. Картина мира не может вместиться в какое-либо одно философское учение. Мировоззрение складывается из многих, зачастую противоречащих друг другу идей и смыслов. Из современных философовх с удовольствием читаю Фёдора Гирёнка, Андрея Фурсова. Они не боятся говорить о будущем, которое всех пугает, призывают людей взять судьбу в свои руки.

В.Б.: В недавнем интервью О. Мороза, опубликованном на сайте «Родной Кубани» и, без ссылок на нас, опубликованном в «Литературной газете», Вы сравнили жизнь с бесконечным тупиком. У. Фолкнер в эпиграфе к роману «Шум и ярость» цитатой из Шекспира даёт еще более радикальное пессимистичное представление о жизни: «Жизнь – это история, рассказанная идиотом, наполненная шумом и яростью и не значащая ничего». 

Ю.К.: Это всего лишь одно из неизбежных её определений. О «мышьей беготни» жизни говорили многие великие люди, начиная с древнегреческих философов. Но ничего другого человеку не дано. Он обречён существовать в режиме одновременного отрицания и поиска смысла бытия. Этот смысл привносит в жизнь религия, но современное общество всё сильнее отклоняется в сторону.

В.Б.: Юрий Вильямович, насколько Ваша и шекспировско-фолкнеровское определение жизни соответствует христианско-православным канонам? И нет ли у Вас, может быть, иного определения жизни? Нашу же беседу хотелось бы закончить вашими размышлениями о главном – жизни, любви и смерти.

Ю.К.: Человек, на мой взгляд, должен ясно понимать своё несовершенство, и существовать на том небольшом временном отрезке, отмеренном ему Богом и Судьбой, по возможности, разумно, следуя известным евангельским заповедям. Любовь, жизнь и смерть –  неизбежные данности, многократно осмысленные лучшими умами человечества. Каждый сколько-нибудь образованный и думающий человек может легко выстроить внутри обобщённого мирового опыта свою модель существования, которая умиротворит его самого и не принесёт огорчений окружающим его людям.

Относись к окружающим так, как хочешь, чтобы они относились к тебе. Это истина на все времена.

^Фото