24.03.2023
Амбивалентный Чуковский, или Как искажают факты
Человек, однажды прочувствовавший обаяние старых книг, не променяет их ни на какие другие. Желтые страницы, едва ощутимый, сладкий запах клея, интересные и смелые иллюстрации. Но все-таки, все-таки, самое главное – это, конечно, истории. Истории как в книгах, так и самих книг. Раньше было принято на форзацах писать пожелания человеку, которому она предназначалась. И так тепло становится от этих, зачастую, совершенно простых слов!
«Олегу на память в день 16-летия от его друга Юры», с этих слов начиналась маленькая книжечка стихов. Если посмотреть год выпуска, можно представить, когда родились эти мальчишки, на какое время выпало их детство. Смотришь на почерк, и сразу видишь человека, который писал эти слова: быстро ли, в последний момент, или заранее, спокойно и аккуратно выводя каждую петельку? А понравился ли Олегу подарок? А что он сказал Юре? Как много мыслей от одной маленькой подписи!
А вот другая надпись, уже на форзаце детской книжки: «Игорь! Поздравляем тебя с днем Советской Армии и Военно-Морского Флота. От Герасименко Т. и девочек 4-го класса». Насколько же важен был тогда этот праздник, что девочка каждое слово начинала с большой буквы? Невольно улыбаешься – так старательно выведены эти буковки, но видно, что дрожащей рукой. Наверное, переживала, чтобы все красиво получилось. Некоторые буквы и вовсе обведены по два раза. Для верности, должно быть.
Хорошее место – книжный рынок. Тут я и нашла все эти раритеты. Какое-то время я часто бывала здесь, долго-долго ходя между книжных шкафов и высматривая интересные экземпляры. Продавцы меня запомнили, и во время новых моих появлений улыбались, шутили, вытаскивали из закромов спрятанные книжечки, что-то даже отдавали даром. И книга, ради которой я начала все это повествование, досталась мне тоже даром. А именно – «Записки детского поэта» за авторством Агнии Барто.
Маленькая такая, чуть больше карманного формата. В ней, к сожалению, не было никакого послания, но сама она была кладезем чрезвычайно интересных знаний. До нее я почему-то была уверена, что Барто родилась где-то в период Великой Отечественной войны и дожила до лихих девяностых. Можно представить, каково было мое удивление, когда я узнала, что жила она в одно время с Маяковским, а мнение о стихах спрашивала лично у Чуковского!
О последнем и пойдет речь. В заметке, которая начиналась со слов: «Писать стихи для детей учили меня многие…», Барто рассказывает о том, как пыталась познать лиричность стихов, научиться писать их: «…Сколько реальных, "лирических" слез было пролито мной в стихах, написанных только для себя, где я терзалась тем, что мне не хватает лиричности».
И дальше рассказывает о том, как вдруг, легко и просто родились у нее строчки от лица мальчика, обрадованного спасением челюскинцев. А дальше вышла абсолютно уморительная сцена – в поезде, в котором ехала Барто, вдруг поднялся Чуковский, и Агния Львовна не могла не прочитать ему новые стихи. Но Чуковский привлек к ним слишком много внимания, и она, постеснявшись людей, а также не зная, что про ее эксперименте скажет мэтр, заявила, будто это не ее стихотворение, а одного мальчишки:
Челюскинцы-дорогинцы!
Как боялся я весны!
Как боялся я весны!
Зря боялся я весны!
Челюскинцы-дорогинцы,
Все равно вы спасены...
Чуковскому настолько понравились стихи, что он даже записал их, и вскоре о маленьком стишке знала вся огромная страна. Вот только один нюанс – их знали за авторством неизвестного пятилетнего мальчика, а не Агнии Барто. А рассказать об этом после такой неожиданной популярности у поэтессы просто не хватило духу.
Меня развеселила эта ситуация, и стало интересно – а знают ли в интернете про этот стишок, про его истинное авторство? Недолго поискав, я нашла несколько статей, и одна из них почему-то носила название «Недетская страсть. Что связывало Агнию Барто и Корнея Чуковского?» [2]
Сначала мне показалось, что статья построена на самой книге Барто. Но такое впечатление держалось первые два предложения, и чем дальше я читала, тем больше вопросов возникало.
«Барто возвращалась электричкой в Москву… на одной из станций в вагон вошел… Корней Иванович Чуковский. Агния Львовна потеряла дар реи» (авторская орфография, пунктуация и опечатки сохранены). По этому отрывку можно подумать, будто Барто до этого была либо едва, либо вообще не знакома с поэтом. Однако можно понять, что это не так, прочитав фрагмент из текста самой Барто:
«Неожиданно на одной из станций в вагон вошел Чуковский. Общение с Корнеем Ивановичем всегда было необыкновенно интересным и важным для меня, а в те ранние годы моей работы нечаянная встреча в вагоне с самим Чуковским показалась мне дарованной свыше». Ни на какую «потерю дара речи» и намека нет. Да, эта встреча, безусловно, неожиданная и важна для Барто, но не настолько, как пытается подать ее автор «АиФ».
Можно сказать: «Ну приукрасили немного, ну чего ты придираешься!» Но – чем дальше, тем серьезнее становились эти «приукрашивания», вплоть до того, что перешли в откровенную ложь.
«Когда Чуковский по счастливому стечению обстоятельств присел с Барто рядом на скамейке, она не удержалась, и краснея, попросила его послушать ее короткую стихотворную зарисовку на актуальную тему. «Чьи стихи?», – строго спросил Чуковский. «Да так, мальчика одного», – краснея ответила будущая звезда детской поэзии. «Ну читайте», – вздохнул уже состоявшийся мэтр», – вот, что мы можем прочитать в публикации. А теперь давайте посмотрим, что же было написано у Барто. По пунктам.
«– Можно, я прочту вам стихотворение... очень короткое...
– Короткое – это хорошо, – сказал Чуковский, – читайте-читайте... – И вдруг, хитро подмигнув мне, обратился к пассажирам, сидевшим поблизости: – Поэтесса Барто хочет прочесть нам свои стихи!»
Где Чуковский что-то «строго спрашивал»? Вы чувствуете строгость в его словах? А в обращении к пассажирам? А как сурово он подмигнул Барто! Ух, какой строгий дядька, ну просто сил нет!
«Я растерялась <…> Стала отнекиваться:
– Я не свои стихи хотела прочесть.
– А чьи же? –спросил Корней Иванович.
– Одного мальчика <…>
– Стихи мальчика? Тем более читайте, – потребовал Корней Иванович».
По публикации «АиФ» создается впечатление, будто Чуковский вовсе не хотел слушать Барто, это ощущается и в словах мэтра «Ну читайте», и в его вздохах. В оригинале ничего такого нет даже приблизительно: Чуковский очень заинтересован в новом творении Барто. И не только заинтересован, но и уверен в нем – иначе стал бы он привлекать внимание других пассажиров?
Но автор публикации, видимо, уже разошелся, и не мог перестать придумывать:
«Поехидничав и поиронизировав над этими наивными строчками, Корней Иванович все же их записал».
Ну вы только посмотрите, каков злодей! Наехидничался, наиронизировался, но все-таки взял и записал эти стихи. Почему? Какие у него были мотивы? Зачем тогда иронизировать? Столько вопросов, и никаких ответов. Поэтому давайте обратимся к первоисточнику:
«– Отлично, превосходно! – возрадовался Чуковский с присущей ему щедростью. – Сколько лет этому поэту?
Что мне было делать? Пришлось здорово скосить возраст автора.
- Ему пять с половиной, – сказала я.
- Прочтите еще раз, – попросил Корней Иванович и, повторяя вслед за мной строчки, стал их записывать…»
Поразительно – вдруг оказывается, что ни ехидства, ни иронии, ни чего-то похожего в реакции Чуковского вообще не наблюдалось! Более того, он не «все же» записал стихи, а с большой охотой, повторяя вслух – чувствуется в этих строках его энтузиазм!
Ну и напоследок автор сначала утаивает некоторую информацию, а потом не удерживается и снова срывается на ложь:
«Спустя короткое время Агния Барто обомлела, увидев свое несовершенное творение в «Литературной газете» за подписью самого Чуковского. Так завязались отношения двух детских поэтов».
Во-первых, автор недоговаривает, что публикация представляла из себя не стихи Барто, а рецензию, реакцию Корнея Ивановича на них:
«Я далеко не в восторге от тех напыщенных, фразистых и дряблых стихов, которые мне случалось читать по случаю спасения челюскинцев... Между тем у нас в СССР есть вдохновенный поэт, который посвятил той же теме пылкую и звонкую песню, хлынувшую прямо из сердца. <…> И с какой экономией изобразительных средств передал он эту глубоко личную и в то же время всесоюзную тревогу за своих "дорогинцев"…»
Действительно, п у б л и к а ц и я была с подписью Корнея Чуковского, а не стихотворение Барто. Корней Иванович не присваивал эти строки себе – он пересказал читателю ту же легенду, которую услышал от Барто: про пятилетнего мальчика, придумавшего стихотворение от радости за спасение челюскинцев.
А во-вторых, «завязались отношения двух детских поэтов» вовсе не так и не тут, а намного раньше. Это тоже можно понять из книги Барто [3] – приведенный ниже отрывок хронологически происходит до событий в поезде: «Писать стихи для детей учили меня многие, каждый по-своему. Вот Корней Иванович Чуковский слушает мое новое стихотворение, улыбается, благожелательно кивает головой, хвалит рифмы».
Получаются два совершенно разных персонажа: суровый, безразличный и даже подлый Чуковский автора «Аргументов и фактов», и добродушный, понимающий Корней Иванович в записях Барто.
Интересно, что автор «АиФ» даже не может удержать созданный им же образ – он рушится через несколько абзацев, когда Чуковский внезапно начинает «всячески поддерживать творческие изыскания Барто и давать советы». С чего вдруг такое отношение? Он же совсем недавно ехидничал и вздыхал, когда Агния Львовна зачитывала ему свои стихи. Откуда вдруг такая смена настроений? Непонятно. Либо автор публикации очень невнимательно читал первоисточник, либо осознанно пытался создать неблагоприятный образ мэтра русской литературы, либо пытался добавить драматизма в историю. Зачем? Сложно понять.
Надо будет на досуге поискать еще статей – о других поэтах. Кто знает, как еще можно интерпретировать, казалось бы, абсолютно понятные тексты известных авторов?
Список литературы:
24.03.2023
Статьи по теме
