Валерия Мазова

В довольно обширных кругах литераторов, публицистов и критиков давно известно, что в России быть русским проблематично. За писателями и поэтами XIX–XX вв. всюду, словно тенью, бродил злой рок судьбы, «подарок» за их русскость. Не исключением стал и Михаил Юрьевич Лермонтов, погибший от руки своего «русского собрата».

В своё время на Селезнёва Ю. И. оказал большое влияние Ф. М. Достоевский, его творчество, если быть точнее, но почему даже спустя столько лет умалчивается об одном из главнейших «двигателей», той самой недостающей детали в пазле понимания самого Достоевского – Лермонтове М. Ю.?

В очереди за умением влиять и вдохновлять Лермонтов стоял далеко не последним, скорее в первых рядах, наравне с Пушкиным А. С. и Гоголем Н. В. Если анализировать непосредственно творчество Ф. М. Достоевского, то можно уловить лермонтовское начало, будто два поэта смотрят в зеркало с разных сторон – «особенный байронист»[1] и «пророк».

«Были у нас и демоны, настоящие демоны; их было два, и как мы любили их, как до сих пор мы любим и ценим! <...> «Сколько он написал нам превосходных стихов... Он проклинал и мучился, и вправду мучился. Он мстил и прощал, он писал и хохотал — был великодушен и смешон.»[2] В данном случае под «демонами» Достоевский подразумевает Лермонтова и Гоголя. И действительно, «демонический портрет», проецируемый Лермонтовым во многих его произведениях, как нельзя лучше описывает сущность и внутренние терзания самого автора, которые позднее подхватывает Достоевский.

Печорин, главное действующее лицо произведения «Герой нашего времени», находит продолжение личностных конфликтов в герое «Бесов» Николае Ставрогине. Однако второй «возвращается» доработанным и шире открывает глаза читателям на неутешительную правду, истинную человеческую природу. Ставрогин темнее, «демоничнее» Печорина, в нём не разглядеть никаких шансов на вероятное «исцеление от бесов», соответственно логичный исход ­– самоубийство. Довольно поверхностный, но в какой-то мере подтверждающий и обоснованный аргумент в пользу лермонтовского влияния на Достоевского.

Сам же Достоевский, словно предугадывая дальнейшие исследования его «связи» с предшественником, чаще высказывался о Лермонтове в негативном ключе, в том числе и о его внешней непривлекательности. В черновых записях Достоевский писал следующее: «Направление Лермонтова — причина: урод, кочергу ломал. <…> Лермонтов. Байрон хром, будь его нога пряма — он был бы спокойнее, Лермонтов гнусен. <…> Лермонтов, дурное лицо, в зеркало. Байрон ­– жалкий хромоножка. Обеспеченность чести и личности.»[3]

Во мнении Ф. М. Достоевского касательно Лермонтова была и другая сторона монеты, в «Дневнике писателя» он указал следующие характеристики: «В самом деле, во всех стихах своих он мрачен, капризен… но чуть лишь он коснется народа, тут он светел и ясен. Он любит русского солдата, казака, он чтит народ.» Через все высказывания писателя прослеживается нить уважения и признания, а негативный или положительный отзыв о Лермонтове не затмит его внутреннего гения, не только мы, но сам Достоевский понимал это, даже если не всегда принимал. Лишь за полгода до своей смерти Фёдор Михайлович поделился своим «сердечным признанием»: ««Какое дарование!.. 25 лет не было, он уже пишет “Демона”. Да и все его стихи — словно нежная, чудесная музыка. Произнося их, испытываешь даже как будто физическое наслаждение. А какой запас творческих образов, мыслей удивительных даже для мудреца.»[4]

Кульминационными и подтверждающими будут его слова в «Записках о русской литературе»: «Наконец ему наскучило с нами; он нигде и ни с кем не мог ужиться; он проклял нас, и осмеял „насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом“, и улетел от нас... Мы долго следили за ним, но наконец он где-то погиб — бесцельно, капризно и даже смешно. Но мы не смеялись.» Без упоминания имён, но мы знаем о ком идёт речь, о какой великой трагедии для русского народа были написаны эти слова.

Розанова В. В. буквально окутала лермонтовская атмосфера ещё с ранних лет. Для него Лермонтов был родоначальником русской литературы послепушкинского периода и в своей статьей «Вечно печальная дуэль» предложил наделить своеобразным «титулом» писателя.

После гибели Лермонтова биографию о нём могли писать лишь «в подвале» и не придавая огласке, так как дуэль на тот момент была незаконным процессом и в ней был замешан А. И. Васильчиков.[5] Трагическая смерть поэта стала мучительной темой для В. В. Розанова, о чём он в последствии написал в своей первой статье: «Лермонтов мог бы присутствовать на открытии памятника Пушкину в Москве, рядом с седоволосым Тургеневым, плечом к плечу — с Достоевским, Островским. Будь это так, ни Тургенев, ни особенно Достоевский не удержали бы своего характера, и их литературная деятельность вытянулась бы в совершенно другую линию, по другому плану.» Смысл статьи, раскрываемый далее: «В Лермонтове срезана была самая кронка нашей литературы, общее — духовной жизни, а не был сломлен, хотя бы и огромный, но только побочный сук. В поэте таились эмбрионы таких созданий, которые совершенно в иную и теперь не разгадываемую форму вылили бы все наше последующее развитие. Кронка была срезана, и дерево пошло в суки.»

Главное Василий Васильевич выделил в статье «О Лермонтове»: «Лермонтов был чистая, ответственная душа. Он знал долг и дал бы долг. Но как — великий поэт. Он дал бы канон любви и мудрости. Он дал бы «в русских тонах» что-то вроде «Песни Песней», и мудрого «Экклезиаста», ну и тронул бы «Книгу царств» ... И все кончил бы дивным псалмом. По многим, многим «началам» он начал выводить «Священную книгу России» <...> Час смерти Лермонтова — сиротство России.»[6]

Розанов В. В. также отмечал творческое и духовное сходство двух поэтов, утверждая, что Достоевский вышел исключительно из творчества Лермонтова, однако первый на протяжении всей жизнь «высказывал свою нелюбовь к писателю»[7].

У Василия Васильевича было четыре периода религиозного мировоззрения, в соответствии с каждым менялся подход и трактовка лермонтовских произведений, но высокая оценка «Лермонтова-поэта» оставалась стабильной.

Ю. И. Селезнёв или «русский витязь на третьей мировой»[8] был известен не только как истинный ценитель творчества Достоевского, эти две фамилии, безусловно, неразделимы, но лермонтовский гений и здесь застал врасплох. Юрий Иванович собирался посвятить целую книгу из серии «ЖЗЛ», однако судьба-злодейка решила сыграть свою любимую песню – Селезнёв не успел, умер. «Не только рукописи, но и мысли человеческие не горят, не исчезают, но как эстафета передаются окружающим, укрепляя их сердца. – написал в своей статье Николай Бурляев, именно с ним Селезнёв обсуждал подробности предстоящей книги, попутно помогая в воссоздании картины «Лермонтов» – не написана книга Юрия Ивановича о Лермонтове, но многие положения предполагаемой книги, мысли, гипотезы, утверждения вошли в фильм о великом русском поэте. Я благодарю судьбу за то, что она подарила мне три встречи и десяток телефонных диалогов с Юрием Ивановичем до того, как оборвалась его жизнь, до того, как началась жизнь фильма "Лермонтов".»

Судьба не всегда бывает злодейкой и 7 апреля 1984 года произошло заочное «сводничество» двух «героев нашего времени»: Селезнёва Ю. И. и Бурляева Н. П. Вскоре они встретились и пошло бурное обсуждение всевозможных тем, преимущественно Достоевского и Лермонтова. По окончанию встречи Бурляев оставил на прочтение Селезнёву свой сценарий.

«Вскоре состоялась наша вторая, пожалуй самая важная, встреча с Юрием Ивановичем. Он говорил о своем впечатлении от сценария, высказывал свои мысли о Лермонтове вообще, открывал новое для меня, неназойливо направлял. <…> Он говорил о том, как важно снять о Лермонтове достойный фильм. Дома я расшифровал свой конспект.» Вышло 15 пунктов о том, каким должен быть, а главное был, Ю. М. Лермонтов: «не делать его злым <…> в основе всего должно лежать самопожертвование <…> мысли Лермонтова о самом себе отражают весь мир <…> он не боится смерти, скорее презирает её, смеётся ей в глаза (очевидцы отмечали, что он с улыбкой стоял под дулом пистолета) <…> когда Лермонтов "цитирует себя", он должен это делать с иронией.» Именно таким видит писателя Юрий Иванович – истинно русским.

Удивителен тот факт, что Столыпин, «родственник Лермонтова, лентяй, светский лев, дважды приводил Лермонтова под пулю»: на дуэли с де Брантом и Мартыновым. Селезнёв задаёт риторический вопрос: бессознательно или сознательно? После всех событий, после смерти поэта и своего родственника, Столыпин не раскрывает подробностей дуэли и был «милостиво выпущен в отставку и милостиво отпущен за границу».[9]

Многие убеждения Селезнёва не были переданы в фильме, но сохранились в памяти Бурляева и возможных свидетелей их обсуждений.

Не для всех книга в серии «ЖЗЛ» о Лермонтове осталась несбывшейся мечтой. Владимир Бондаренко в своей книге о Михаиле Юрьевиче пишет следующее: «И на самом деле, из великих русских поэтов нет ни у кого более жестокой и безжалостной судьбы, как у нашего национального гения Михаила Юрьевича Лермонтова. И почему наша родина так сурова к своим сыновьям?» Хороший вопрос, но суровы скорее такие же «русские» люди по отношению к другим.

«Лермонтов и на самом деле – герой нашего нынешнего времени – как никакого другого.» И прошлого, и настоящего, и даже будущего. «Человек жив, пока жива память о нём», а помнить о Михаиле Юрьевиче будут ещё долго.

Бондаренко пишет, что «многие исследователи творчества М. Ю. Лермонтова излишне подробно говорят о его сложном характере, одиночестве и личной неприкаянности <…> не вникая в причины, породившие душевную смуту поэта». Лермонтову шёл всего лишь третий десяток, он был молод и «зелен», буквально каждый второй в его возрасте не смог бы мыслить на уровне, хотя бы близко с ним. Тенденция на «характерных» писателей была всегда, взять того же Есенина, которого осуждают за похождения, или Пушкина, о личной жизни которого предпочитает говорить молодёжь больше, чем о литературном наследии. Имён много, вывод один: не будь они публичны никто бы не заметил «скверного» характера, как не замечают собственные проблемы.

          Автор считает, что версии о гибели Лермонтова, который «сам искал смерти», не имеют оснований. Михаил Юрьевич страстно желал жить, по воспоминаниям людей, знавших его в тот период, он был жизнелюбивым, его планы были продуманы «на десять лет вперёд».[10]

В каждую эпоху оценка творчества великого поэта и мнения о Лермонтове будут меняться, но неизменной останется величайшая потеря русского дарования, однако наряду с печалью всегда будет стоять гордость за русский народ, наших людей и их творческий потенциал.

«Лермонтов — писатель, которому не посчастливилось ни в количестве монографий, ни в истинной любви потомства: исследователи немножко дичатся Лермонтова, он многим не по зубам; для “большой публики” Лермонтов долгое время был только крутящим усы армейским слагателем страстных романсов...»

А. А. Блок

 

Использованные источники: