О.В. Татаринова

Очень часто, и даже в этой аудитории, высказывается мысль о том, что Юрий Селезнев – это прежде всего мощный публицист, национальный эссеист, борец. И обращение к его диссертации показало, что это верно, он действительно человек масштабный, ищущий нравственную идею. При этом он великолепный аналитик художественного текста, состоявшийся специалист в области теории литературы. Читая автореферат диссертации, невозможно не задавать бытийных вопросов самому себе.

Его диссертация, защищенная в 1977 году («Поэтика пространства и времени романов Ф. М. Достоевского»), посвящена не только значимым вопросам творчества Достоевского, но, на наш взгляд, она посвящена поэтике самой жизни – как она устроена в своих самых лучших для Селезнева русских образцах. Значимость Селезнева – и для современников, и для нас – заключается в том, что художественный мир становится своеобразной моделью качественного присутствия человека в самом жизненном потоке.

Проблема времени – одна из самых значимых в этом исследовании. И Селезнев указывает, опираясь на Бахтина и на самого Достоевского, самые разные формы времени. Видно, что время интересует Юрия Ивановича как нечто большее, чем область поэтики текста. С одной стороны, он пытается понять, что такое русское время, есть ли у него какие-то необходимые для понимания доминанты. А с другой стороны, ему важно в рамках своего условно застойного времени показать присутствие национальной эпической конфликтности, даже нарастающего эсхатологизма.

Мы еще раз хотим сказать, что мы сейчас говорим о Селезневе в интересах участников конференции, не вдаваясь в детализацию, которую провел в своем диссертационном сочинении Ю. И. Селезнев. Но даже на фоне современных методов анализа, отдающих дань скрупулезному толкованию материала, научный текст Селезнева смотрится очень качественно. Автор одновременно анализирует самые разные тексты Достоевского, это именно комплексный анализ, а не пересказ в идеологических целях.

С особенным вниманием автор всматривается в сюжеты и идеи Достоевского, связанные с проблемой репрезентации борьбы добра и зла, а также их возможного обманчивого переплетения. Именно обманчивого переплетения. Селезнев категорически не согласен с тем, что Достоевский имеет хоть какое-то отношение к каким-то формам декаданса. Даже в автореферате достаточно солидный объем текста уделяется образу Николая Ставрогина из романа «Бесы». Очень подробно Селезнев показывает, что Достоевский, воплощая отражение «темного обаяния» Ставрогина в самых разных сознаниях, прочно владеет и управляет всеми нитями становления этого образа. Что проявляется в его характеристиках.

Как итог, в авторском сознании Достоевского Ставрогин в контексте деромантизации и дегероизации. Например, слова «змея» и «гад» у Селезнева особенно важны при определении его пути.

Селезневу особенно важно показать, что, воплощая сложнейший образ имеющего власть над другими самоубийцы, итоговой амбивалентности автор диссертации не допускает.

Очень интересна мысль Ю.И. о том (мы ее представляем не в цитате, а в обобщенном объеме нашего восприятия), что литературная современность (имеется в виду и селезневская эпоха, и время Достоевского) есть форма исторической конкретизации архетипов.

Всем известно, что князь Мышкин воплощает образы Христа и Дон Кихота. Селезнев же делает акцент на другом: образ главного героя романа «Идиот» по-своему проясняет, помогает понять, прочувствовать и Христа, и Дон Кихота. То есть мы видим обратную перспективу. В этом диалоге архетипов и литературных персонажей Достоевского словно усиливается укорененность героя в вечном, как бы повышается статус его присутствия, в том числе нравственная значимость. При этом слышится в диссертации селезневский вопрос: «А какие архетипы воплощаем мы?»

Диссертация Селезнева носит полемический характер. Он четко понимает, что в разговоре всегда есть с кем спорить. Главный объект удара Юрия Ивановича – это тезис о раздвоенности мира Достоевского. Мысль об отсутствии авторского суждения о свете и тьме, верхе и низе. Селезнев уверен (и аналитически это доказывает), что раздвоенность «не завершающее слово писателя о мире» [3, с. 18]. Именно поэтому в данном научном тексте так много уделено внимания эсхатологизму Достоевского, можно сказать, Страшному Суду, который происходит в его романах. Селезнев не без риска использует глагол «проповедовать», сообщая о том, что, прорываясь через двойственность, Достоевский проповедует цельность и гармонию.

По слову Селезнева, Pro и Contra у автора «Бесов» и «Братьев Карамазовых», неравномерно и неравноправно. Еще раз скажем, что исследование Селезнева нельзя назвать идеологическим текстом в упрощенном понимании слова. Об этом свидетельствует появление образа и, пожалуй, концепции красоты ближе к финалу диссертации.

Юрий Иванович подчеркивает, что «мгновенный» индивид и вся «бесконечность» родственны именно в красоте. Совершенно замечательно звучит последняя фраза, которой завершается автореферат диссертации: «Все изложенное в диссертации и есть по существу отыскивание подходов к главной, на наш взгляд, проблеме образа-идеи будущего у Достоевского» [3, 22]. Ясно, что время Ю.С. (1977 год) в это будущее и попало. В этом и есть главная актуальность исследования – сделать Достоевского участником духовных идеологических битв своего времени.

Это основные идеи и смыслы, вычитанные  нами  в  научном  труде  Ю. Селезнева. Если де углубиться в конкретизацию содержания, то надо отметить, что категории пространства и времени рассматриваются здесь как чисто литературоведческие категории, то есть это не рассуждения о пространстве и времени, но «явления самой ткани литературного произведения» [3, с. 4]. В более обширном плане пространство и время исследуются в диссертации в разных аспектах: культурно-историческом, идеологически-оценочном, психологическом, композиционно-сюжетном.

В главе 1 большое внимание уделяется «Запискам из мертвого дома» Ф.М. Достоевского. И здесь Ю. Селезнев создает великолепную метафору – «пружина времени» [3, с. 7]. И через качественный литературоведческий анализ критик-ученый показывает, как все произведение в целом объединено «временем движения идеи свободы к развязке произведения» [3, с. 8].

Через психологическое время героя Достоевский выделяет первые три дня, затем первый месяц (4 главы – 1-й день, 5-я глава – три дня, 6-я глава – 1-й месяц, 7-я глава начинается словами «время шло»). И уже не день, не месяцы, а просто время, что равно «безвременью». Но, по мысли Юрия Ивановича, безвременье вновь превращается во время в последней главе романа – «Выход из каторги». Теперь уже пружина времени движется в обратном порядке – «если в начале романа она раскручивалась, от сжатия (минуты вхождения героя в острог) – затем первые впечатления, первый день, первые три дня, первый месяц и, наконец, «время шло…», где движение пружины едва заметно, – то теперь она вновь сворачивается: последний год, последняя зима, последние дни, последние впечатления, последняя минута – «свобода, новая жизнь, воскресение из мертвых… экая славная минута!»» [3, с. 7].

И в дальнейшем анализе Юрий Селезнев доказывает, что принцип сюжетного движения в любом из последующих романов Достоевского осуществляется как развитие идеи героя во времени.

Например, в романе «Преступление и наказание» Юрий Иванович выявляет две пространственно-временные модели: 1) «в одном из углов Петербурга, жарким летом 18.. года» и 2) идеологически-оценочный «аршин пространства». Юрий Селезнев делает важный вывод о том, что духовное воскресение Раскольникова в эпилоге романа происходит не «вдруг», но подготавливается автором постепенно в образе «раздвижения аршина пространства героя – в постепенном духовном открывании пространства жизни» [3, с. 10]. Сенная площадь – один из образов «аршина пространства», но, целуя эту «грязную землю», Раскольников целует уже не площадь, но частицу, пусть и заплеванную, оскверненную, – Матери-земли – символический образ Мира, пространства жизни.

Примечателен в рассматриваемой нами научной работе тезис автора о сочетании «вечного» и «текущего»: «вечный» стиль «вечной книги» соответствует «текущему» у Достоевского, сообщая ему часть своей вечности. Но здесь ученый отмечает и обратный эффект: священное время тысячелетий вмещаются в обыденное время сюжета произведений, а профанное время проецируется на тысячелетия. Очень поэтичен стиль Селезнева-ученого: «мгновение равновелико вечности» [3, с. 18]. И здесь делается нетривиальный вывод (думается, никогда ранее не звучавший в теории литературы): так же, как сочетаются время и вечность, так же и не только  Христос,  Дон  Кихот,  Рыцарь  Бедный  живут  сконцентрированно в «идиоте»   Мышкине,   но    и   обратно    –    Мышкин    выявляет типологию «идиотизма» в Рыцаре Бедном, Дон Кихоте, в Христе. «Весь этот типологический ряд – образ-генотип положительно прекрасного человека» [3, с. 19].

Поистине революционной, на наш взгляд, концепция Юрия Ивановича Селезнева о соотношении хаоса и гармонии в мире Достоевского. Ученый спорит со сложившимися в литературоведении представлениями о том, что мир Достоевского дисгармоничен, антиномичен, хаотичен; с тем, что он весь основан на безднах, раздрае, борьбе. Ю. Селезнев категорически против тезиса о раздвоенности мира Достоевского. «Раздвоенность – не завершающее слово писателя о мире» [3, с. 17]. Достоевский, по мысли критика, проповедует не расколотость и беспорядок, но, как говорит сам писатель, истина в том, что «мир должен быть цельным и может быть гармоничным» [3, с. 18].

Таким  образом,  главное  послание  автора   «Идиота»,   по   мысли   Ю. Селезнева, – это идея цельности, красоты и гармонии. Достоевский проповедует цельность, полноту, а не хаос и раскол.

Вообще диссертация Юрия Ивановича – это тот случай, когда научное литературоведение предстает заряженным глубоким публицистическим пафосом. Слово Достоевского о мире и человеке, слово Селезнева об этом главном слове Достоевского поднимает дух читателя, внушает идею высокого назначения человека, материализует мысль об идеале и красоте как о совершенно реальном состоянии мира и человека. Таким образом, творчество Федора Михайловича, по мысли ученого, есть художественное осуществление идеи «восстановления человека в человеке» [3, с. 21].

Использованные источники:

1. Павлов, Ю.М. Юрий Селезнёв: русский витязь на Третьей мировой // Павлов, Ю.М. Критика ХХ–ХХI вв.: литературные портреты, статьи, рецензии. – М., 2009.

2. Селезнев, Ю.И. В мире Достоевского. Слово живое и мертвое. – М., 2014.

3. Селезнев, Ю.И. Поэтика пространства и времени романов Ф.М. Достоевского : автореф. дис. … канд. филол. наук. – Краснодар, 1977.

4. Татаринов, А.В. Вадим Кожинов и Юрий Селезнев: диалог о Достоевском [Электронный ресурс] // Наш современник. – 2008. – № 7. – URL: http://nash- sovremennik.ru/archive/2008/n7/258-263_Tatarinov.pdf.

5. Татаринов, А.В. Краснодарская апология литературы (Юрий Селезнёв, Юрий Кузнецов, Виктор Лихоносов) [Электронный ресурс] // Наш современник. – 2017. – № 12.

– URL: http://reading-hall.ru/contents.php?id=1998.

6. Шульженко,   В.И.,    Кукуева,    А.А.    Евразийские    грани    творчества Ф.М. Достоевского и современная российская литература. К постановке проблемы евразийского текста [Электронный ресурс] // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки. – 2017. – Т. 11. –

№ 3. – URL: https://elibrary.ru/contents.asp?id=34837688.