Записки о Викторе Лихоносове – подвижнике русского слова

Вначале было слово, и слово было дело. Так говорит с нами через столетия текст Священного Писания. Действительно, перед любым делом мы составляем в сознании и  душе мысленный образ конечного продукта своей деятельности. И он предстаёт  в речемыслительных формулах. От того, какими словами мы его представляем, описываем себе и формулируем в качестве идеального представления о конечной точке его воплощения, зависит и сам облик, и воплощение, и, если позволите, существование, жизнь нашей мечты, реализуемой в конкретных делах, результатах нашего труда.

Действительно, одни слова нас приподнимают над землёй, дают силы жить, бороться, выпрямляться, казалось бы, в немыслимых, а порою почти безвыходных жизненных ситуациях, другие, напротив, «приземляют», снижают наши устремления, порою не откликаясь ни в душе, ни в нашем жизненном пути. Есть нечто,  существующее помимо наших представлений и желаний, по своей внутренней силе и энергетике, энергии смысла, энергии значения. И это, выраженное в русском слове, приобретает сакральный священный смысл. В данном случае я говорю о разнице смысла, вкладываемого нами в значение того или иного слова, и его исконного, исторического, подлинного, сакрального значения.

Например, современное значение слова «подвиг» как героический, самоотверженный поступок свидетельствует о единичности, неповторимости явления. А между тем в древнерусском варианте подвиг был родственен понятиям «движение», «подвижник». То есть в качестве подвига выступало действие длительное, постоянное. Подвиг постничества, подвиг молитвы, подвиг юродства. Это своеобразное неукоснительное следование единожды взятым на себя обязательствам. Без перерыва и отдыха, без права на ошибку.

К творческому наследию, да и к самой личности Виктора Ивановича Лихоносова следует относиться именно в старом, исконном, глубинном понимании русского слова. Как к подвижнику, совершившему и совершающему свой каждодневный подвиг. Подвиг писателя, гражданина, человека. Подвиг настоящего мужчины.

Как все великие русские классики современности (В.Распутин, В.Белов, В.Шукшин, Ю.Бондарев и многие другие), В.Лихоносов нигде и никогда не свернул с дороги служения Истине, единожды выбранному для себя в юности пути, не предал открытого и искренне любовного отношения к окружающему миру и людям. В одном из интервью В.И.Лихоносов сделает признание о том, что именно питало его талант и не давало свернуть с избранного пути. Это была безусловная искренность и чистота помыслов, чистота отношения к миру и людям: «Надо чтить и любить родное, вековое, тысячелетнее. Тогда и всё остальное будет в сохранности и в почести».

 Речь в данном случае о чистоте подлинной. В моём понимании чистота есть важнейшая составляющая человеческого существа. Чистота ведь состоит не в том, какими мы себя позиционируем перед другими, а в голове, в душе человека, в том, какими мы предстаём, оставаясь наедине с собою, когда не надо казаться лучше, какими словами мыслим.

Чистота души и мыслей - ступень к обретению настоящего счастья, единения с тем человеком, который тебе дорог, с кем сердце бьётся в унисон. Чьими глазами хочется смотреть на мир и чьими желаниями строится жизнь в согласии и счастье. Обретая чистоту для себя, сохраняем душу чистой и открытой для любви и счастья.

Таким образом, чистота есть качество и проявление внутреннего плана, выраженное в словесных формулах. Что же надо, чтобы сохранить эту самую чистоту слова, простого русского слова? Любовь.

Настоящая  любовь безусловна, без границ и обстоятельств, без условий. Ненужный и отвергнутый, нестатусный и непафосный, ты всё равно искренне желаешь добра и счастия. Молишься и просишь здоровья и удачи. Ибо сама по себе любовь есть не каждодневно, не постоянно, не ежемоментно осознаваемое счастье. Можно жить в счастье и не осознавать его присутствие. Ибо оно есть желание тепла и комфорта любимому тобой человеку, сохранение чистоты отношений с окружающим миром и людьми, чистоты языка, на котором мы общаемся. Всё взаимосвязано.

Любовь без статусов и границ. Без всяких условностей. Даже когда ты не нужен.

Но одновременно любовь есть труд. Каждодневный, постоянный, одухотворённый труд как высший нравственный ориентир, как нравственная константа, не подверженная сомнениям и переосмыслению. Нравственная константа как абсолютная ценность.

Ценность жизни. Ценность языка. Ценность русской речи, в которой мы выражаем свои чувства, мысли, устремления, проектируем жизнь. Лихоносов об этом скажет предельно просто, но с искренней горечью и болью. В статье «Светлый князь» он признается о странном осадке: «Поразительное ощущение остается от чтения зарубежных русских журналов, которые издают на собственные деньги дети беженцев Гражданской войны. Наши материковые журналы и газеты гуще талантливостью, сиюминутным присутствием жизни, проблем, а те простенькие, собранные словно из тряпочек портнихи, но вот именно как сшитые мамой или бабушкой из кусочков настольные простыночки или наволочки для думочки они… домашнее, семейно-роднее. Отчего же наши издания не согревают родством? Почему русские иностранцы старомодно бережны к истории, коренные жители России – обозленно или тупо равнодушны?»

Да, наверное, потому, что любовь их к далёкой России-Родине безусловна. И любовь к ней  стала не сопутствующим каждодневным приложением к жизни, а ежедневным, ежечасным трудом. Трудом восхождения к далёкой, но родной России. Трудом завоевания её внимания и заботы о далёких сыновьях. Не потому ли раньше легче шли на казнь ради высокой идеи, быстрее принимали решения, проще двигались к тому, что мы сегодня именуем подвигом. Как точно это выражает В.Лихоносов: «Татарское иго? Но нет, и татарское иго легче принимается душой, так как оно понятнее. Татары не трогали, по крайней мере, нашей религии. Эпоха казней Иоанна. Он был мучителем во имя идеи, он был и ее мучеником. У нашего правительства нет идеи. После казней Иоанн по ночам во власянице бился о каменный пол монастырской церкви, казнил, не прячась за букву закона. Всю ответственность он брал на себя. А теперь кто возьмет на себя ответственность? Смутное время наше можно сравнить только со смутным временем начала Дома Романовых».

И размышления о вечном, о безусловности душевного порыва, о Родине и судьбах народных заставляют проснуться в душе русского по духу В.И.Лихоносова высокие стремления к чистоте проявления любви, без отягощения опытом жизни, без знания превратностей судьбы, постигнутым опытом человеческого греха, печальным опытом отпадения от искренности: «Как захотелось стать молодым! Ничего запретного не знать, любить, обманываться насчёт любви нескончаемой, страдать. И впервые читать “Лику” Бунина».

***

Ещё А.С.Пушкин заложил основы подлинного уважения и любви к прошлому как фундаментальной базы для будущего. Подлинная народность, по Пушкину, невозможна без элементарного самоуважения, начинающегося с безусловного внимания и уважения к предкам. Писатель скажет об этом неоднократно: «Простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории, ни славы её. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев»; «дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим». Это нельзя ставить в достоинство ни критику, ни рядовому гражданину.

Столь же категоричен в отстаивании народных идеалов и В.И.Лихоносов: «Ругая нынешнюю литературу и всё оглядываясь куда-то в заморские пределы, мы сами себя обедняли, потому что свобода изложения не в том, чтобы вякать на родные наши непорядки или порою крыть нас матерками, а в том, что освобождение в творчестве высокой страдающей души ничем не может быть остановлено, если душа есть и она жаждет истины, а не кукиша».

Это путь к самооплеванию и самоуничтожению. Любя и глубоко уважая В.П.Астафьева, в 1991 году, не идя против собственной совести, В.И.Лихоносов скажет переметнувшемуся в чужой стан писателю горькие, но важные и справедливые слова: «Ты делаешь вид, что выходишь из компании Бондарева и Распутина, ну и, конечно (я знаю о твоей ненависти), вытираешь ноги об А. Иванова и какого-нибудь провинциального писателя-дуролома, но на самом деле исторически ты уходишь от А. Хомякова и И. Киреевского, К. Леонтьева, К. Победоносцева, В. Розанова, И. Ильина, Б. Зайцева и И. Шмелёва.

Что с тобой случилось, Виктор Петрович? Прости, но я думаю — виновато твоё безбожие. Ты в Бога веришь литературно, как-то от ума, хотя ты в своей жизни страдал столько, что душа твоя только в Боге и могла бы успокоиться, отсюда твоя постоянная остервенелость».

***

В современном обществе чудовищно снижен интерес к классической литературе. Здесь лучше Распутина и не скажешь: «Стандарты по литературе все больше и больше теснят Пушкина, Тютчева, Фета, Некрасова, Блока, Есенина. Подмены, подмены, подмены... И вот уже в школьных программах напротив одного ряда другой, несовместимый с первым и приготовленный для его замещения: напротив Пушкина свой Пушкин, к примеру, Бродский, напротив Есенина – Высоцкий, напротив Достоевского – к примеру, Сорокин, напротив Толстого с “Войной и миром” свой Толстой – к примеру, Войнович с “Чонкиным”, напротив Белинского – Ерофеев... Зачем же их включать в рацион материнского молока, ибо школьное образование и есть материнское молоко, продолжающее необходимое кормление с пеленок, и если оно не отвечает этому назначению и этому составу, если оно превращено в молоко хищной волчицы – так чего же тогда и ждать?!»

Как созвучны мысли В.И.Лихоносова: «И вот череда томов Ю. Нагибина. Нету таких же томов Ф. Абрамова, В. Белова, Евг. Носова. Нагибин — насквозь книжный, мертвый писатель, а к концу жизни ещё и похабный. Всё время возбуждают громкие разговоры о ксенофобии, шовинизме, между тем именно в книжных магазинах чувствуешь острее, как программно, до минимума, сведены издания национальной русской литературы. И. Бродского, С. Довлатова, американца Ирвина Шоу и перепечатывают в разных вариациях, насильно расталкивают по всем городам.

Русское на своей земле терпит крах. Когда входишь в Москве в магазины православные, Русь снова открывается перед тобой. Русь, Русь! Родина, заветная, дыхание чувствуешь тотчас. И зайди на Мясницкой в “Глобус”, на Арбате в Дом книги — ощущение космополиса, чертовщины. И хватают, хватают мемуары Билла Клинтона, биографии Маргарет Тэтчер, Черчилля и проч. А русского мало, и оно скорбно лежит. У кого денег нет, а кто уже и перестал быть русским».

Стремление к сохранению русской классики как абсолютного идеала – тоже способ борьбы за чистоту русской жизни, против распада души, вслед за которой и перестают быть русскими. Выступая на юбилее В.И.Белова, В.И.Лихоносов скажет об этом прямо: «Писателей у нас много хороших, но родных писателей мало. Мы сейчас живём в такое время, Россия переживает такие трагедии, что нам нужны родные русские люди. Во всем. И в искусстве тоже».

Материнское молоко, взрастившее сына, позволяет ему научиться любить не только женщину, давшую ему жизнь, но и родную землю, на которой вырос, страну, его вскормившую. Об этой неразрывной связи говорил писатель, обращаясь к своему другу В.И.Белову: «Спасибо, Василий Иванович, за то, что ты стал и мне родным писателем русским. За то, что я не просто тебя читаю, а всегда нахожу там свои струны. И за то, что твоя любовь к матери так вольно переливается в любовь к матушке-России. И ты Россию любишь также нежно, горестно, с болью. И также никогда ей не изменишь».

***

Человек  так устроен, что стремится к яркому, броскому, внешне красивому. Лишь жизнь и годы таких наказывают, когда в испытаниях, бедах, потерях он осознает, что неяркое, но верное, пожертвовавшее внешней, видимой красотой ради рождения детей, семьи, но взамен получившее  внутренний свет, тепло души и было всегда, всю жизнь тем самым, на что всегда можно было рассчитывать, что не предаст и не бросит. И Имя ему - Любовь и Верность. Верность человеку, верность родителям и тем, кто нам их заменил, верность русскому слову. А популярные среди молодёжи рассказы о химии, о Фрейде, о том, что любовь живёт три года и она только гормоны и страсть - чушь.

У нравственно здорового человека есть ответственность, если он, конечно, сформировался как мужчина. Не по внешним половым признакам, а по внутреннему содержанию. Тогда любовь-страсть постепенно переродится в любовь-привязанность, любовь-уважение, любовь-благодарность, а их основа – нормальный человеческий разговор на нормальном, понятном, чистом русском языке. Разговор двоих. Разговор с самим собой. Разговор с Богом и окружающим миром.

И эта особенность окружающих не уметь увидеть неяркое, но своё, родное, теплое огорчала В.И.Лихоносова: «Почему люди так желают родства, близости, гармонии в жизни и кого попало выбирают  себе в спутники (пусть и на короткий срок) в книгах?

В одиночестве, без газет, без ультрафиолетовых вспышек теленвизора, без необходимости спорить, защищать свои вкусы и «точку зрения» в кабинетах и читаешь, и чувствуешь под Божеским дыханием, и зовёшь к себе всех, с кем бы хотел осчастливить свои часы или разделить ясные и такие утешительные мгновения родства с русскими тенями».

 В.Г.Распутин признавался, что именно труд писателя, литературное творчество открыли ему истинные глубины русского языка, помогли искоренить стеснение от деревенского произношения, постичь поистине безграничные высоты народной речи. Валентин Григорьевич скажет: «Отказ от собственной цивилизации и вековых национальных ценностей предвещал для России неизбежные потрясения, но что они будут такими, какие случились, мы боялись додумать. А следовало. Человек, в нравственном и духовном понятиях теряющий свою теплокровность, опасен». Сохранение русского языка и чистоты русской речи – способ сохранения теплокровности, а значит, – преодоления отчуждённости людей друг от друга.

Но это и есть та самая нравственно одухотворенная работа души. Стремление к достижению через любовь гармонии: с собой и людьми, с окружающим миром. А как закономерный итог конечной точки такого развития человек обретает ту самую нравственную константу, неподвластную ни времени, ни жизненным испытаниям.

Но любой срыв, отход от вековых традиций вызывает в душе Лихоносова скорбь. Ещё в 1984 году, размышляя о высоте нравственного звучания русской поэзии 19 столетия, Виктор Иванович горько запишет: «...Вот они были русскими писателями. Всё с тех пор разрушено. Родное чувство утеряно. Русские ли мы?» Но писатель лишён пессимизма, ибо есть путь для сохранения исторической памяти и теплокровности души отдельно взятого человека. И путь этот, по Лихоносову, состоит в единении с русской классической литературой: «Чтение — это неторопливое участие души в событиях и поворотах судеб героев. Так сейчас почти никто не читает. Растянуть время чтения — значит замедлить расставание с эпохой, которая только в книге и есть. Когда читаешь быстро и много, душа не успевает пропитаться. Не потому ли мы такими дёргаными стали, что рвём из книг одну информацию? Чувство как бы утрачено за ненадобностью. Да и в книгах-то нынешних, если говорить правду, чувства тоже нет. Одни проблемы и эта самая информация». Поэтому и рецепт жизни для современного человека предельно прост: не торопиться. Дать душе прочувствовать, погружаясь в нравственный мир русской литературы.

***

Я вспоминаю об одном эпизоде, оказавшем на меня глубокое впечатление. Это было примерно в конце 2000-х, когда комитет по образованию Государственной Думы РФ проводил мероприятие в филармонии г. Кисловодска, посвящённое формированию межнационального согласия в молодёжной среде. Дежурные выступления о процентном соотношении проведённых мероприятий навевали скуку. Зал на 2/3 был наполнен молодёжью северо-кавказских республик, по преимуществу, исповедующих ислам. И тут на трибуну пригласили выдающегося калмыцкого поэта и общественного деятеля Давида Кугультинова. С детства помню его по передачам советского центрального телевидения. Ещё достаточно молодым, он возглавлял комиссию по делам национальностей Верховного Совета народных депутатов СССР.

На сцену с огромным трудом при помощи помощников за 1,5 минуты взощёл глубокий старик, в котором легко узнавался тот прежний Д.Кугультинов. Но когда он начал свою речь, зал замер. В воцарившейся абсолютной гулкой тишине он рассказал историю знакомства и служения его друга, православного митрополита Ставропольского и Бакинского Гедеона. Далее рассказ был от первого лица и посвящался истории начала служения Богу будущим митрополитом.

Это было в год депортации калмыцкого народа. Мы вдвоём с мамой жили около железнодорожной станции, на которой останавливались поезда, везущие депортированных в Сибирь. Крики, стоны, просьба о куске хлеба и кружке кипятка заставили меня сбегать домой за чайником. Раньше на каждом вокзале можно было разжиться кипятком из общего чана. Набрав воды, я пошёл к вагону, но остановился перед оцеплением. Круглолицый рыжий красноармеец с винтовкой сурово смотрел на меня. Испугавшись, я помчался домой. Плача, рассказал всё маме. А она попросила подойти к красноармейцу и просто улыбнуться ему. Когда на дрожащих ногах я подошел вновь к оцеплению, нашел силы и улыбнулся. Я увидел, как суровое круглое лицо расплылось в ответной улыбке и превратилось в яркое солнышко. Он сделал полшага в сторону и я юркнул к полуоткрытой двери вагона. Через минуть женская рука протянула мне пустой чайник. Пока стоял состав, мне удалось сделать 7 походов к вагону. В этот день я понял, что буду служить людям и изберу такой путь, который будет свидетельством чудес преображения человека.

Дальше Д.Кугультинов прочитал пронзительно трогательное стихотворение своего сочинения о русской женщине, протянувшей последнюю корку хлеба, оторванную от своей семьи, в вагон с депортированными. Напоследок женщина перекрестила отдаваемый кусок хлеба, спасший жизнь голодному переселенцу. Завершил рассказ поэт строками Пушкина.

Спускаться со сцены было тяжелее. Три минуты долгого пути к первому ряду зал стоя оглушительно аплодировал ему, пока Давид Кугультинов не сел при помощи сопровождающих в кресло. Такова сила русского слова, произнесённого буддистом о православном подвиге служения людям русского священника и митрополита в более чем наполовину мусульманский зал. 

Как же это созвучно мыслям В.И.Лихоносова об особой роли писателя в России. Высшей нравственной меркой он отмечает всё, что связано с теми, кто по долгу дарованного Богом таланта обязан блюсти и собственную человеческую чистоту и думать о том, какое влияние он произведёт на окружающих. В «Записках перед сном» он с горечью скажет об обратном примере. Действие происходило в Пятигорске на банкете после митинга памяти М.Ю.Лермонтова: «Душа моя всё-таки никогда не дремлет. Что-то смущало её, отчего-то страдала она, скучала, чем-то была унижена. Во всем было заметно убожество, распад и разлад личности, отсутствие подлинности, ума, игры воображения, задумчивости и совести. Иногда я думал: окажись какой-нибудь умный юноша в зале, послушай он эту пустую компанию титулованных писателей — что он мог вынести для себя? Что могли подумать о нас люди во время митинга у памятника М. Лермонтову? Я прожил жизнь в провинции, я меньше москвичей видел и слушал выдающихся умниц, но мне было теперь стыдно. Российские дни литературы нигде, может быть, особой высотой не отличаются, но на этот раз они пустотой превзошли все».

Но размышления о сути человеческой личности, о перспективах роста души приводят Виктора Ивановича к важным наблюдениям в его произведении «Тут и поклонимся»: «Душе моей не досталось того чувства тихого приближения, которое испытали все древние странники. Туризм укоротил преклонение. Нет больше на свете терпеливых паломников. Я с обольщением думал на Святой Земле о путниках «времен старых». Думаю и сейчас - дома, на берегу Азовского моря».

И важные размышления о вечном и важном сопровождают любой эпизод: «- Ты бывал в Даниловом монастыре?

- Один раз. Перед тысячелетием.

- Когда монастырь передали патриархии, поставили наместника, появился вскоре какой-то старичок. К нему вышел игумен. После революции старичок (тогда юноша) жил возле монастыря Саввы Сторожевского. Уже церкви грабили. И один монах принес ему ковчежец, в котором была мироточивая голова Саввы, попросил спрятать ковчежец до лучших, как сказал, времен. Старик прятал семьдесят лет. Теперь эти мощи в Даниловом. И из Америки передали частицы мощей Даниила Московского, чудотворца. Так много ли у нас таких людей? Таили ковчежец, верили. Где они? В телевизоре? В писательском Союзе? В деревне? У нас на пароходе? Какая это Россия?»

***

Какой будет Россия, уже зависит от нас. Точнее, от того, как мы сумеем принять уроки истории и русской литературы, продолжить дело подвижника русского слова В.Лихоносова. И ещё от того, окажемся ли мы способны на любовь как постоянный, непрерывный, одухотворённый труд. Для этого важно сохранить чистоту. Чистоту помыслов, чистоту действий, чистоту телесную. Ради Родины. Ради дорогих сердцу людей. Ради своего будущего, которого без России не наступит.

В укрепление нашему труду и дана Русская любовь, явленная нам в милости Божией, в том числе через подвижников русского слова – классиков русской литературы, в ряду которых своё особое место занимает наш современник, последний из старой школы русских писателей великий Виктор Иванович Лихоносов.