Проза

29.12.2022

Рояль и флейта

Кристина Лыжова

Это было слишком давно, чтобы говорить об этом так помпезно, как есть на самом деле. Я был юным, красивым, ещё и на рояле играл. Со мной в дуэте выступала флейтистка – София. Безумно талантливая. Людей, которые могли бы сыграть так, как она, я ни разу не встречал, даже спустя столько лет не смог найти ей достойную замену. Играли мы с ней достаточно долго, больше пяти лет уж точно. Ездили на разные конкурсы, выступали на концертах, но она так и не соглашалась прийти хоть раз на свидание. Максимум, что было между нами, так это «Подержи мою флейту, я забыла ноты в аудитории», или «Можешь сыграть ноту ля второй октавы?». А в остальном она никогда у меня ничего не просила. Мне казалось, что пытается меня избегать. Каждый мой презент был возвращен назад, либо передан нашему руководителю. Ему, конечно, было приятно, а мне обидно. Я ведь всегда старался выбрать подходящий подарок. Но это ведь София, можно было понять уже на третьем подарке, что она никогда от меня ничего не примет.

После репетиций Софа никогда меня не ждала, хотя нам нужно было идти одной дорогой. Поэтому мне всегда казалось, что она меня избегала. Из раза в раз моя напарница быстро складывала флейту, закидывала ноты в красивую красную сумку с брелоком в виде скрипичного ключа и торопилась домой. Она всегда уходила первой. Мы жили в одной стороне, но Софа все же выбирала идти одной поздно вечером, напевая под нос мелодию, которую ещё полчаса назад играла со мной. У неё была отличная память. Мало того, что флейтистка запоминала партитуру за считанные секунды, так еще и заостряла внимание на все мои неудачные попытки пригласить её куда-нибудь. Она всегда заставляла мои щеки краснеть, и это ее очень даже веселило. Однако в такие моменты я не обращал внимание на то, что подумают другие коллеги-музыканты.  Мой взгляд всегда был устремлен на флейтистку. Её смех в таких неловких ситуациях успокаивал меня, он был похож на звучание арфы, а с виду Софа напоминала мне виолончель. Я всегда любил виолончель.

Но вот когда был наш последний год игры вместе, на одну из репетиций ворвался руководитель, в его руках дрожал открытый конверт – там были не новые ноты. Партитуре он так не радовался. Было видно, что наставник пробежал несколько этажей до нашего зала, прежде чем наконец выдохнуть и сказать то, что звучало для меня так, словно весь мир уронил медные духовые инструменты на бетонный пол. Её пригласили в оркестр. Да не в абы какой, а в Московский симфонический. В это невозможно было поверить. Конечно, ее талант нельзя не заметить, но я всё же наивно полагал, что мы всегда будем дуэтом и никогда не расстанемся. К моему большому сожалению и к ее огромной радости. София не могла упустить этот шанс, поэтому сразу же дала согласие и чуть ли не расплакалась от счастья. Для неё это было, словно все инструменты в мире стали настроены на правильный лад. Но моё сердце явно из мажора перешло в минор. В душе у меня есть свой личный музыкальный инструмент.

София всегда говорила мне, что очень любит органную музыку, ее поражал внешний вид инструмента, его серьезное и статное звучание, но я ни разу от нее не слышал подобное в адрес рояля. Хотя и был разговор, что они между собой схожи – оба клавишные. Всегда Софа была такой скромной, что даже упрёки в мою сторону доносила через нашего наставника. «Не шуми, ты же не орган!», – а моя напарница лишь звонко смеялась, напоминая игру на колокольчиках. Но вот через несколько недель она должна покинуть город, наш ансамбль и меня. Эта новость была громом среди ясного неба. Конечно, я желал ей только счастья, но все же терять Софу – это самое худшее наказание для меня. И всегда буду помнить ее как лучшую флейтистку, как друга, как единственную любовь.

У меня не было ни сил, ни желания отпускать все те воспоминания, которые мы успели сотворить. То, как Софа смешно играла невпопад, специально подшучивая надо мной, чтобы я замедлялся или догонял её. Видеть, как в очередной раз мои конфеты теперь лежат на преподавательском столе, опаздывать и ловить на себе суровый взгляд, бояться поперечную флейту, указывающую на настенные часы, которые кричат о моем опоздании на целых 12 минут. Все грустные моменты мы переживали вместе. Но было и хорошее: улыбка от неожиданной радости, когда она слышала свои любимые произведения; её смех над моим лицом, когда, в очередной раз, не замечаю диеза в левой руке; мои вздохи, когда ломается последний карандаш в пенале или наставник дает нам никому неизвестные произведения, но Софа чудесным образом их всегда знала. Моя флейтистка – была и будет самым талантливым человеком, повстречавшимся на моем пути. И никто до сих пор так и не достиг её уровня.

Я просто не мог допустить нашего расставания. Тогда решил действовать, сделать какой-то серьезный шаг, который бы доказал мои чувства. В тот день мы почти не говорили, она ощущала мою печаль, и в её глазах читалась грусть, из-за того что не смог поддержать. Наверное, я просто отрицал это. После репетиции Софа впервые осталась, никуда не спешила, судорожно не складывала флейту в кейс, ноты сложила в аккуратную папку такого же цвета, как и сумка. Переминаясь с ноги на ногу, моя партнерша взглянула на часы, а потом и я удостоился встречи с её янтарными глазами.  При свете старой лампы они казались ещё желтее, чем есть на самом деле. Всегда долго рассматривал цвет глаз, гадал на что же всё-таки похож: на саксофон или же на тромбон, на валторну или трубу. Но Софа никогда не вглядывалась в мои. Возможно, мой немного блеклый платиновый цвет был не настолько интересен, как янтарь.

– Знаешь, почему я люблю Баха? Потому что великий немецкий композитор написал очень много органной музыки, которая мне очень нравится. В тебе сейчас так много печали, что твои глаза, цвета труб органа, стали почти белыми, словно клавиши у рояля. Я не хочу тебя обижать. И да, наш дуэт многое прошел, но это мой шанс.

Она немного дрожала. Словно, сам того не хотя, я передал ей всю печаль, которой обладал за последний час.

– Знаешь, почему мне нравятся виолончели, арфы и колокольчики? Они напоминают мне тебя. Когда нужно – ты изящная, гордая и сильная – виолончель, когда ты хочешь быть милой и дурачишься – арфа, ну, а колокольчики – это когда ты смеешься надо мной, заставляешь ещё больше становится бархатом внутри рояля, таким же красным.

Тогда я увидел её слёзы. Она схватила свое розовое пальто, даже не стала его застёгивать, взяла сумку, оставив кейс в руках, и выбежала из зала. Я слышал лишь стук удаляющихся каблуков, когда Софа решила от меня скрыться. Это было наше признание, но моя флейтистка ушла. И следующие две недели Софа не появлялась на репетициях, объясняя всё это тем, что готовится к переезду и ей уже незачем приезжать и заниматься. Всё равно в Москве дадут уже другие ноты, с ней будут играть другие люди, которые смогут рассмешить и поддержать. Кто-нибудь, но уж точно не я. Все эти дни у меня шла подготовка к серьезному решению. Оказалось, что в оркестре никому не нужен неизвестный маленький музыкант. Люди не будут ходить на такие концерты – всем нужны громкие имена. Ну и пока София уже во всю репетировала «Вальс цветов», я искал способы приехать в Москву. В столице ищут пианистов для джаз-групп, туда и подался. Меня ждали на прослушивание уже через две недели после отъезда флейтистки. Наш руководитель, разумеется, не хотел отпускать меня, потому что с кем же он тогда будет работать?

– Не глупи, ты там не приживешься. Ладно Софа – ведь всех, кто играет на мобильных инструментах, за ноги и за руки берут в оркестр, ну, а ты куда едешь? В неизвестность? С чего вдруг ты решил, что кто-то примет тебя? Хочешь работать учителем в музыкальной школе? Ради чего?

– Ради неё...

Столько криков в жизни я ещё не слышал, даже разбирая тех же Рахманинова или Прокофьева. Но всё же уверенно взял свой небольшой кожаный чемоданчик, куда помещались лишь ноты, пенал, ключи уже от старой квартиры и кошелёк с деньгами.

Переезд в Москву дался мне достаточно трудно, квартиру снимал в 2-х часах езды от репетиционного зала, где всё теперь было мне чуждо. Я не знал, где живёт Софа, знал лишь, где и когда она будет играть. Всего через три дня моя флейтистка будет выступать на сцене Концертного зала имени Петра Ильича Чайковского. Всегда мечтал там побывать – выпал замечательный случай. Не представляю, как ей будет тяжело играть, наверняка будет переживать, перед каждым нашим выступлением мы надевали парные белые перчатки, и так как руки начинали потеть, происходило неприятное чувство, будто держишь медный духовой инструмент после того, как прошелся с ним холодной зимой. Я всегда разминал её пальцы, она, в свою же очередь, делала то же самое. Все музыканты вокруг странно смотрели на нас, но это был наш особый ритуал, который обычно приводил к призовым местам. Сейчас же Софа не будет в парных перчатках, никто не станет растирать пальцы, а перед выходом на сцену, дабы успокоить, обнимет кто-нибудь другой.

Билет я купил еще в нашем старом городе, всё-таки в такое место попасть почти нереально. Столица может похвастаться тем, что в культурные места съезжаются со всей страны. Всегда мечтал сыграть в настолько большом зале, что маленький музыкант неожиданно стал бы известным, но сейчас я в этом зале буду как зритель, смотреть, как трудиться моя милая Софа.

За день до концерта у меня было прослушивание в одну джаз-группу. Ещё ни разу не играл так, как сделал это в тот день. Неожиданно для себя понял, что музыка настолько разнообразна, что банальная фраза «влюбился ещё больше, чем прежде» теперь не казалась мне глупой. Меня взяли с учётом на то, что буду работать в три раза усерднее, чем раньше. Это оказалось в моих силах, я научился так работать, благодаря наставнику и чрезмерной талантливости Софы. Меня сразу предупредили, что членство в джаз-банде будет подразумевать постоянные гастроли не только внутри страны, но и по всему свету. Уже через полтора месяца мы отправимся в Данию. Джаз в скандинавских странах – один из самых популярных видов музыки, наших артистов там очень ждут и ценят.

После сложного прослушивания отправился домой, ехал долго, в метро задержался ещё на 20 минут, слишком уж хороши маленькие музыканты, кинул им несколько купюр в кейсы от гитар и побрёл в свою съёмную квартиру.

Я переживал насчёт встречи с Софой даже больше, чем за вступление в джаз-группу. Есть столько слов, которые мог бы ей сказать, но так и не перешагнул через себя в нашем родном городе. Сейчас же все по-другому.

Всю ночь плохо спал, много думал о том, какой может быть её реакция, когда она увидит меня. Все утро утюжил свой концертный костюм, очень уж хотел произвести впечатление. И мои переживания были настолько сильны, что я не мог даже есть, поэтому быстро собрался и поехал к концертному залу. А в столице гораздо холоднее, чем в родном городе – пришлось надевать перчатки, чтоб не отморозить свой талант. Я взял все тот же кожаный чемоданчик, в которой вмещались лишь ноты, пенал, ключи уже от новой квартиры, кошелёк, а теперь еще и проездной на метро. Когда приехал к концертному залу, то понял, что забыл купить цветы. Раньше на первом этаже моего дома продавали бордовые гладиолусы, напоминающие мне о цвете софиной сумки, о её нотной папке, но тогда так и не решился купить их. Я вообще не дарил ей цветы.

Не уверен, что флейтистке понравится именно этот букет, но не принять его со сцены она просто не смогла бы. Ну или Софа их подарила бы их первой скрипке. Мне не впервой видеть свои подарки у другого человека.

Через 10 минут после блуждания по Москве, я всё-таки нашел цветочный магазин. Но там не было тех самых бордовых гладиолусов, были лишь розовые – в тот день когда мы признались друг другу, она была в пальто этого же оттенка. Я купил их. Попросил завернуть в нотную бумагу, а внизу повязать ленту.

Через полчаса, переминаясь с ноги на ногу, я уже стоял в фойе с букетом – в одной руке, а с чемоданчиком – в другой. Я искал глазами людей, с которыми мог когда-либо встретиться, но в суматохе это было чем-то нереальным. Повсюду были и взрослые, и дети, все идеально собранные на торжество. На входе в зал было слышно, как разыгрываются участники. Я услышал флейту. Знакомое звучание инструмента моей Софы. Она всегда начинала играть с верхних регистров, переходя к нижним, а потом снова поднималась и держала самую высокую ноту настолько долго, сколько позволяло дыхание. Внезапно все прекратилось. Гостей начали впускать. Я еле как успел купить билет в партер, слишком уж культурно развита наша столица. На сцене никого не было, все артисты ожидали своего выхода за кулисами.

У меня резко кончилось дыхание, когда её увидел. Она была в очаровательном розовом платье, в тех самых белых парных перчатках, бережно державших поперечную флейту, которую за пять лет совместного творчества уже смог бы отличить от других, даже если бы мои глаза были туго завязаны бархатом.

Весь оркестр замер. Дирижер поднял палочку и зал наполнился самыми разными, но при этом такими цельными звуками. Балет Чайковского «Щелкунчик» остановил биение моего сердца, но я смотрел лишь на мою Софу, как она старательно перебирала пальцами по клапанам, как её вздохи учащались с возрастанием мелодии.

Несколько часов мой взгляд был устремлен только на неё, моя прекрасная флейтистка старательно играла бесконечные пассажи. Но вот дирижер прекратил душевные муки. Все закончилось. Я так быстро стал пробираться к сцене, что мои цветы приняли уже немного растрепанный вид.

Янтарный взгляд коснулся моего. Она замерла, её руки немного дрогнули, а рот приоткрылся, словно Софа ещё не успела отдышаться после тех длинных пассажей. Я молча протягиваю букет розовых гладиолусов, вижу, как по её щекам потекли солёные реки, ещё немного и сам был бы готов расплакаться.

– Ты все ещё любишь органные произведения Баха?

– Безумно. А тебе еще нравятся виолончель, арфа и колокольчики?

– Они никогда не сравнятся с моей любовью к тебе, Софа. Могу ли я пригласить тебя отметить дебют в Московском симфоническом оркестре?

Ответа не последовало, флейтистка лишь одной рукой взяла цветы из моих дрожащих пальцев, а другой, в которой ещё покоился уже немного поцарапанный инструмент, вытерла слезы тыльной стороной ладони и с улыбкой кивнула.

29.12.2022

Статьи по теме