45 лет назад ушёл из жизни Василий Макарович Шукшин. Публикуем последнее, итоговое произведение великого русского писателя.

  Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок -- ждали. Библиотекарша напоследок поговорила с кем-то по телефону... Говорила она странно, персонажи слушали и не понимали. Удивлялись.
      Да нет, -- говорила библиотекарша, -- я думаю, это пшено. Он же козел... Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он же козел. Мы потопчемся, так? Потом пойдем к Владику... Я знаю, что он баран, но у него "Грюндик" -- посидим... Тюлень тоже придет, потом этот будет... филин-то... Да я знаю, что они все козлы, но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну... слушаю...
      Ничего не понимаю, -- тихо сказал некто в цилиндре -- не то Онегин, не то Чацкий -- своему соседу, тяжелому помещику, похоже, Обломову.
      Обломов улыбнулся:
      -- В зоопарк собираются.
      -- Почему все козлы-то?
      -- Ну... видно, ирония. Хорошенькая. А?

      Господин в цилиндре поморщился:
      -- Вульгаритэ.
      -- Вам все француженок подавай, -- с неодобрением сказал Обломов. -- А мне глянется.
      С ножками -- это они неплохо придумали. А?
      Очень уж... того... -- встрял в разговор господин пришибленного вида, явно чеховский персонаж. -- Очень уж коротко. Зачем так?
      Обломов тихо засмеялся:
      -- А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.
      -- Да мне что, в сущности? -- смутился чеховский персонаж. -- Пожалуйста. Почему только с ног начали?
      -- Что? -- не понял Обломов.
      -- Возрождаться-то.
      -- А откуда же возрождаются? -- спросил довольный Обломов. -- С ног, братец, и начинают.
      -- Вы не меняетесь, -- со скрытым презрением заметил Пришибленный.
      Обломов опять тихо засмеялся.
      -- Том! Том! Слушай сюда! -- кричала в трубку библиотекарша.
      -- Слушай сюда! Он же козел!
      У кого машина? У него? Нет, серьезно? -- Библиотекарша надолго умолкла -- слушала.
      -- А каких наук? -- спросила -- она тихо. -- Да? Тогда я сама козел...
      Библиотекарша очень расстроилась... Положила трубку, посидела просто так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку на замок.
      Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали стульями... В темпе, в темпе! -- покрикивал некто канцелярского облика, лысый. -- Продолжим. Кто еще хочет сказать об Иване-дураке? Просьба: не повторяться. И -- короче. Сегодня мы должны принять решение. Кто?

 -- Позвольте? -- это спрашивала Бедная Лиза.
      -- Давай, Лиза, -- сказал Лысый.
      -- Я сама тоже из крестьян, -- начала Бедная Лиза, -- вы все знаете, какая я бедная...
      -- Знаем, знаем! -- зашумели все. -- Давай короче!
      -- Мне стыдно, -- горячо продолжала Бедная Лиза, -- что Иван-дурак находится вместе с нами.
      Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?
      -- Выгнать! -- крикнули с места.
      -- Тихо! -- строго сказал Лысый конторский, -- Что ты предлагаешь, Лиза?
      -- Пускай достанет справку, что он умный, -- сказала Лиза.
      Тут все одобрительно зашумели.
      -- Правильно!
      -- Пускай достанет! Или пускай убирается!...
      -- Какие вы, однако, прыткие, -- сказал огромный Илья Муромец. Он сидел на своей полке -- не мог встать. -- Разорались. Где он ее достанет? Легко сказать...
      -- У Мудреца. -- Лысый, который вел собрание, сердито стукнул ладонью по столу. -- Илья, я тебе слова не давал!
      -- А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало, а то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.
      -- Ну, начинается!.. -- недовольно сказал Обломов. -- Илья, тебе бы только лаяться. А чем плохое предложение: пускай достанет справку. Мне тоже неловко рядом с дураком сидеть. От него портянками пахнет... Да и никому, я думаю, не...
      -- Цыть! -- громыхнул Илья. -- Неловко ему. А палицей по башке хошь? Достану!
      Тут какой-то, явно лишний, заметил: -- Междоусобица.
      -- А? -- не понял Конторский.
      -- Междоусобица, -- сказал Лишний. -- Пропадем.
      -- Кто пропадет? -- Илья тоже не видел опасности, о какой говорил Лишний. -- Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок...
      -- Требую удовлетворения! -- вскочил Лишний.
      -- Да сядь! -- сказал Конторский. -- Какое удовлетворение?
      -- Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.
      -- Сядь, -- сказал и Обломов. -- Чего с Иваном-то делать?
      Все задумались.
      Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка, вроде ухо.
      -- Думайте, думайте, -- сказал он. -- Умники нашлись... Доктора.
      -- Не груби, Иван, -- сказал Конторский. -- О нем же думают, понимаешь, и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?
      -- Где?
      -- У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...
      -- А я не склоняюсь! -- бухнул опять Илья. -- Склоняется он. Ну и склоняйся сколько влезет.
      Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали -- справку... Кто это со справкой выскочил?
      Лизка? Ты чего, девка?!
      -- А ничего -- воскликнула Бедная Лиза. -- Если ты сидишь, то и все должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. -- И она еще раз сказала звонко и убедительно: -- Надо что-то делать!
      Все задумались. А Илья нахмурился.
      -- Какая-то "сидячая агитация", -- проворчал он. -- Выдумывает чего ни попадя. Какая агитация?
      -- Да такая самая! -- вскинулся на него Обломов. -- Сидячая, тебе сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать, друзья. Надо только понять: что делать-то?
      -- И все же я требую удовлетворения! -- вспомнил свою обиду Лишний. -- Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.
      -- Сядь! -- крикнул Конторский на Лишнего. -- Дело делать или дуэлями заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько... Дело надо делать, а не бегать по лесам с пистолетами. Тут все взволновались, зашумели одобрительно.
      -- Я бы вообще запретил эти дуэли! -- крикнул бледный Ленский.
      -- Трус, -- сказал ему Онегин.
      -- Кто трус?
      -- Ты трус.
      -- А ты -- лодырь. Шулер. Развратник. Циник.
      -- А пошли на Волгу! -- крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. -- Сарынь на кичку!
   -- Сядь! -- обозлился Конторский. -- А то я те покажу "сарынь". Задвину за шкаф вон -- поорешь там.
      Еще раз спрашиваю: что будем делать?
      -- Иди ко мне. Атаман, -- позвал Илья казака. -- Чего-то скажу.
      -- Предупреждаю, -- сказал Конторский, -- если затеете какую-нибудь свару... вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.
      -- Сказать ничего нельзя! -- горько возмутился Илья. -- Чего вы?! Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь -- все не так.
      -- Только не делайте, пожалуйста, вид, -- с презрением молвил Онегин, обращаясь к Илье и к казаку, -- что только вы одни из народа. Мы тоже -- народ.
      -- Счас они будут рубахи на груди рвать, -- молвил некий мелкий персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. -- Рукава будут жевать...
      -- Да зачем же мне рукава жевать? -- искренне спросил казачий атаман. -- Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.
      -- Все -- междоусобица, -- грустно сказал Лишний. -- Ничего теперь вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.
      -- Айда на Волгу! -- кликнул опять Атаман. -- Хоть погуляем.
      -- Сиди, -- сердито сказал Обломов. -- Гуляка... Все бы гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять.
      -- А-а-а, -- вдруг зловеще тихо протянул Атаман, -- вот кохо я искал-то всю жизню Вот кохо мне надоть-то... -- И потащил из ножен саблю. -- Вот кому я счас кровя-то пущу... Все повскакали с мест...
      Акакий Акакиевич птицей взлетел па свою полку, Бедная Лиза присела в ужасе и закрылась сарафаном... Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:
      -- О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!
      Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:
      -- Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я только лодырь беспросветный... Но я же безвредный!
      -- А вот похлядим, -- говорил Казак, -- похляди-им, какой ты хороший: хороших моя сабля не секеть.
      Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский отскочил.
      -- Бей, казаче! -- гаркнул Илья. -- Цеди кровь поганую!
      И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:
      -- Закрыто на учет!
      И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю. Обломов вытер лицо платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.
      -- Азия, -- тихо и горько сказал Конторский. -- Разве можно тут что-нибудь сделать!
      Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло -- закрыть на учет.
      -- Илья, у тя вина нету? -- спросил Казак Муромца.
      -- Откуда? -- откликнулся тот. -- Я же не пью.
      -- Тяжко на душе, -- молвил Казак. -- Маяться буду...
      -- А нечего тут... размахался, понимаешь, -- сказал Конторский. -- Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать...
      -- Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, -- сказала Лиза звонко и убежденно.
      -- Если он к третьим петухам не принесет справку, пускай... я не знаю... пускай убирается от нас.
      -- Куда же ему? -- спросил Илья грустно.
      -- Пускай идет в букинистический! -- жестко отрезала Лиза.
      -- О-о, не крутенько ли? -- усомнился кто-то.
      -- Не крутенько, -- тоже жестко сказал Конторский. -- Нисколько. Только так. Иван...
      -- Аиньки! -- откликнулся Иван. И встал.
      -- Иди.
 Иван посмотрел на Илью.
      Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал, только мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на столе, -- все, видно, искал вино.
      -- Иди, Ванька, -- тихо сказал Илья. -- Ничего не сделаешь. Надо идти. Вишь, какие они все... ученые. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не тонуть... За остальное не ручаюсь.
      -- Хошь мою саблю? -- предложил Казак Ивану.
      -- Зачем она мне? -- откликнулся тот.
      -- Иван, -- заговорил Илья, -- иди смело -- я буду про тебя думать. Где тебя пристигнет беда... Где тебя задумают погубить, я крикну: "Ванька, смотри! "
      -- Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? -- спросил Казак.
      -- Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь. Иван вышел на середину библиотеки, поклонился всем поясным поклоном... Подтянул потуже армячишко и пошел к двери.
      -- Не поминайте лихом, если где пропаду, -- сказал с порога.
      -- Господь с тобой, -- молвил Обломов. -- Может, не пропадешь.
      -- Придешь со справкой, Иван, -- взволнованно сказала Лиза, -- я за тебя замуж выйду.
      -- На кой ты мне черт нужна, -- грубо сказал Иван. -- Я лучше царевну какую-нибудь стрену...
      -- Не надо, Иван, -- махнул рукой Илья, -- не связывайся. Все они... не лучше этой вот.
      -- Показал на Лизу. -- На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты заегозила-то? Куда вот парню... на ночь глядя! А и даст ли он ее справку-то, ваш Мудрец? Тоже небось сидит там...
      -- Без справки нельзя, дядя Илья, -- решительно сказала Лиза. -- А тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню!
      -- Иди, иди, Иван, -- сказал Конторский. -- Время позднее -- тебе успеть надо.
      -- Прощайте, -- сказал Иван. И вышел.

x x x

      И пошел он куда глаза глядят.
      Темно было... Шел он, шел -- пришел к лесу. А куда дальше идти, вовсе не знает. Сел на пенек, закручинился.
      -- Бедная моя головушка, -- сказал, -- пропадешь ты. Где этот Мудрец? Хоть бы помог кто. Но никто ему не помог.
      Посидел-посидел Иван, пошел дальше.
      Шел, шел, видит -- огонек светится. Подходит ближе -- стоит избушка на курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие.
      -- Есть тут кто-нибудь? -- крикнул Иван.
      Вышла на крыльцо Баба-Яга... Посмотрела на Ивана спрашивает:
      -- Кто ты такой? И куда идешь?
      -- Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, -- ответил Иван. -- А где его найти, не знаю.
      -- Зачем тебе справка-то? -- Тоже не знаю... Послали.
      -- A-a... -- молвила Баба-Яга. -- Ну заходи, заходи... Отдохни с дороги Есть небось хочешь?
      -- Да не отказался бы...
      -- Заходи.
      Зашел Иван в избушку.
      Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати...
      -- Кто с тобой еще живет? -- спросил Иван.
      -- Дочь. Иван, -- заговорила Яга, -- а ты как дурак-то -- совсем, что ли, дурак?
      -- Как это? -- не понял Иван.
      -- Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада возьмет -- крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз как заору: у, дура та'кая1 А какая же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой такая история; привыкли люди; дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а только... бесхитростный. А?
      -- Не пойму, ты куда клонишь-то?
      -- Да я же по глазам вижу: никакой ты не дурак, ты просто бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: "Ох, и талантливый парень! " У тебя же на лбу написано: "талант". Ты хоть сам-то догадываешься про свои таланты? Или ты полностью поверил, что ты -- дурак?
      -- Ничего я не поверил! -- сердито сказал Иван. -- Как это я про себя поверю, что я -- дурак?
      -- А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством когда-нибудь занимался?
      -- Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили... А тебе зачем?
      -- Понимаешь, хочу коттеджик себе построить... Материалы завезли, а строить некому. Не возьмешься?
      -- Мне же справку надо добывать...
      -- Да зачем она тебе? -- воскликнула Баба-Яга. -- Построишь коттеджик... его увидют -- ко мне гости всякие приезжают -- увидют
      -- сразу: кто делал? Кто делал -- Иван делал... Чуешь? Слава пойдет по всему лесу.
      -- А как же справка? -- опять спросил Иван. -- Меня же назад без справки-то не пустют.
      -- Ну и что? -- Как же? Куда же я?
      -- Истопником будешь при коттеджике... Когда будешь строить, запланируй себе комнатку в подвале... Тепло, тихо, никакой заботушки. Гости наверху заскучали -- куда? -- пошли к Ивану: истории разные слушать. А ты им ври побольше... Разные случаи рассказывай. Я об тебе заботиться буду. Я буду тебя звать -- Иванушка...
      -- Карга старая, -- сказал Иван. -- Ишь ты, какой невод завела! Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо, бабуленька?
      -- А-а, -- зловеще протянула Баба-Яга, -- теперь я поняла, с кем имею дело; симулянт, проходимец... тип. Мы таких -- знаешь, что делаем? -- зажариваем. Ну-ка, кто там?! -- И Яга трижды хлопнула в ладоши. -- Стража! Взять этого дурака, связать -- мы его будем немножко жарить. Стражники, четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку.
      -- Последний раз спрашиваю, -- еще попыталась Баба-Яга, -- будешь коттеджик строить?
      -- Будь ты проклята! -- сказал гордо связанный Иван. -- Чучело огородное... У тебя в носу волосы растут.
      -- В печь его! -- заорала Яга. И затопала ногами. -- Мерзавец! Хам!
      -- От хамки слышу! -- тоже заорал Иван. -- Ехидна! У тебя не только в носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!
      -- В огонь! -- вовсе зашлась Яга. -- В ого-онь!.. Ивана сгребли и стали толкать в печь, в огонь.
      -- Ох, брил я тебя на завалинке! -- запел Иван. -- Подарила ты мене чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я иду смело! Только Ивана затолкали в печь, на дворе зазвенели бубенцы, заржали кони.
      -- Дочка едет! -- обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно. -- У-у, да с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать.
      Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в ладоши.
      -- Змей Горыныч едет, Змей Горыныч едет! -- закричали они. -- Эх, погуляем-то! Эх, и попьем же! Вошла в избушку дочка Бабы-Яги, тоже сильно страшная, с усами.
    -- Фу-фу-фу, -- сказала она. -- Русским духом пахнет. Кто тут?
      -- Ужин, -- сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: -- Ха-ха-ха!..
      -- Чего ты? -- рассердилась дочка. -- Ржет, как эта... Я спрашиваю: кто тут?
      -- Ивана жарим.
      -- Да ну? -- приятно изумилась дочка. -- Ах, какой сюрприз!
      -- Представляешь, не хочет, чтобы в лесу было красиво, -- не хочет строить коттеджик, паразит.
      Дочка заглянула в печку... А оттуда вдруг -- не то плач, не то хохот.
      -- Ой, не могу-у!.. -- стонал Иван. -- Не от огня помру -- от смеха!..
      -- Чего это? -- зло спросила дочка Бабы-Яги. И Яга тоже подошла к печке. -- Чего он?
      -- Хохочет?..
      -- Чего ты, эй?
      -- Ой, помру от смеха! -- орал Иван. -- Ой, не выживу я!..
      -- Вот идиот-то, -- сказала дочка. -- Чего ты?
      -- Да усы-то!.. Усы-то... Ой, господи, ну бывает же такое в природе! Да как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж выходишь...
      -- Как все... А чего? -- не поняла дочка. Не поняла, но встревожилась.
      -- Да усы-то!
      -- Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую.
      -- Да тебе-то не мешают... А мужу-то? Когда замуж-то выйдешь...
      -- А чего мужу? Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий муж? -- вовсе встревожилась дочка.
      -- Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам подумает: "Черт те что: солдат не солдат и баба не баба". И разлюбит. Да нешто можно бабе с усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни хрена не понимают. Ведь не будет он с тобой жить, с усатой. А то еще возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих Горынычей. Баба-Яга и дочка призадумались.
      -- Ну-ка, вылазь, -- велела дочь.
      Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся.
      -- Хорошо погрелся...
      -- А чего ты нам советуешь? -- спросила Баба-Яга. -- С усами-то.
      -- Чего, чего... Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить.
      -- Да как свести-то, как?
      -- Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.
      -- Не кинем, Ванюшка, -- заговорила ласково дочь Бабы-Яги. -- Отпустим тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться.
      Тут наш Иван пошел тянуть резину и торговаться, как делают нынешние слесари-сантехники.
      -- Это не просто, -- заговорил он, -- это надо состав делать...
      -- Ну и делай!
      -- Делай, делай... А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же к третьим петухам надо назад вернуться...
      -- Давай так, -- заволновалась Баба-Яга, -- слушай сюда! Давай так: ты сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у Мудреца. Иван призадумался.
      -- Быстрей! -- заторопилась усатая дочь. -- А то Го-рыныч войдет.
      Тут и Иван заволновался: -- Слушайте, он же войдет и...
      -- Ну?
      -- Войдет и с ходу сожрет меня.
      -- Он может, -- сказала дочь. -- Чего бы такое придумать?
      -- Я скажу, что ты мой племянник, -- нашлась Баба-Яга. -- Понял?
      -- Давайте, -- понял Иван. -- Теперь так: мой состав-то не сразу действует...
      -- Как это? -- насторожилась дочь. -- Мы его счас наведем и наложим на лицо маску... Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской...
      -- А обманет? -- заподозрила дочь. -- Мам?
      -- Пусть только попробует, -- сказала Баба-Яга, -- пусть только надует: навернется с поднебесья -- мокрое место останется.
      -- Ну, елки зеленые-то!.. -- опять заволновался Иван; похоже, он и хотел надуть. -- Ну что за народ! В чем дело? Хочешь с усами ходить? Ходи с усами, мне-то что! Им дело говорят, понимаешь, -- нет, они начинают тут... Вы меня уважаете, нет?
      -- При чем тут "уважаете"? Ты говори толком...
      -- Нет, не могу, -- продолжал Иван тараторить. -- Не могу, честное слово! Сердце лопнет. Ну что за народ! Да живи ты с усами, живи! Сколько влезет, столько и живи. Не женщина, а генерал-майор какой-то. Тьфу! А детишки народятся? Потянется сынок или дочка ручонкой: "Мама, а что это у тебя? " А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: "Твоя мамка с усами, твоя мамка с усами! " Легко будет ребенку? Легко будет слушать такие слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него -- с усами. Как он должен отвечать? Да никак он не сможет ответить, он зальется слезами и пойдет домой... к усатой мамке...
      -- Хватит! -- закричала дочь Бабы-Яги. -- Наводи свой состав. Что тебе надо?
      -- Пригоршню куриного помета, пригоршню теплого навоза и пригоршню мягкой глины -- мы накладываем на лицо такую маску...
      -- На все лицо? Как же я дышать-то буду?
      -- Ну что за народ! -- опять горько затараторил Иван. -- Ну ничего невозможно...
      -- Ладно! -- рявкнула дочь. -- Спросить ничего нельзя.
      -- Нельзя! -- тоже рявкнул Иван. -- Когда мастер соображает, нельзя ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска будет с дыркой -- будешь дышать. Все.
      -- Слышали? -- сказала Яга стражникам. -- Одна нога здесь, другая в сарае! Арш!
      Стражники побежали за навозом, глиной и пометом.
      А в это самое время в окно просунулись три головы Змея Горыныча... Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на Ивана. Потом спросил:
      -- Кто это?
      -- Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, -- сказала Яга. -- Иванушка, поздоровайся с дядей Горынычем.
      -- Здравствуй, дядя Горыныч! -- поздоровался Иван. -- Ну, как дела? Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван занервничал.
      -- Да ну что, елки зеленые? Что? Ну -- племянник, ты же слышал! Пришел к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить -- всех детишечек пожрем, да? Папа называется! Головы Горыныча посоветовались между собой.
      -- По-моему, он хамит, -- сказала одна.
      Вторая подумала и сказала: -- Дурак, а нервный.
      А третья выразилась и вовсе кратко: -- Лангет, -- сказала она.
      -- Я счас такой лангет покажу!.. -- взорвался от страха Иван.
      -- Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя, где моя волшебная сабля? -- Иван вскочил с лавки и забегал по избушке -- изображал, что ищет волшебную саблю. -- Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! -- Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него, -- жутко было смотреть на эти три спокойные головы. -- Такое счас устрою!..
      -- Он просто расхамился, -- опять сказала первая голова.
      -- Нервничает, -- заметила вторая. -- Боится.
      А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.
      -- Шпана, -- сказал Иван. -- Я тебя сам съем.
      Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.
      -- Ванька, смотри! -- сказал Илья.
      -- Да что "Ванька", что "Ванька"! -- воскликнул Иван. -- Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя... великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! -- Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько.
      -- Жри, -- сказал он, отвлекаясь от дудочки. -- Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! -- И Ванька опять засвистел в свою дудочку.
      -- Горыныч, -- сказала дочь, -- плюнь, не обращай внимания. Не обижайся.

      -- Но он же хамит, -- возразила первая голова. -- Как он разговаривает?!
      -- Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.
      -- Я все ведаю, -- встрял Иван, перестав дудеть. -- Все я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш... для будущего батальона...
      -- Ванюшка, -- заговорила Баба-Яга кротко, -- не хами, племяш. Зачем ты так?
      -- Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет -- тогда вращай. А счас нечего.
      -- Нет, ну он же вовсю хамит! -- чуть не плача сказала первая голова -- Ну как же?
      -- Заплачь, заплачь, -- жестко сказал Иван. -- А мы посмеемся. В усы.
      -- Хватит тянуть, -- сказала вторая голова.
      -- Да, хватит тянуть, -- поддакнул Иван. -- Чего тянуть-то? Хватит тянуть.
      -- О-о! -- изумилась третья голова. -- Ничего себе!
      -- Ага! -- опять дурашливо поддакнул Иван. -- Во, даеть Ванька! Споем?
      -- И Ванька запел:

      Эх, брил я тебя
      На завалинке,
      Подарила ты мене
      Чулки-валенки...

      Горыныч, хором:
      Оп -- тирдарпупия! -- допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.
      -- А романсы умеешь? -- спросил Горыныч.
      -- Какие романсы?
      -- Старинные.
      -- Сколько угодно... Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хоть. Завалю романсами. Например:

      Хаз-булат удало-ой,
      Бедна сакля твоя-а,
      Золотою казной
      Я осыплю тебя-а!..

      А? Романс!.. -- Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошел к нему и похлопал одну голову по щеке. -- Мх, ты... свирепый. Свирепунчик ты мой.
      -- Не ерничай, -- сказал Горыныч. -- А то откушу руку.
      Ванька отдернул руку.
      -- Ну, ну, ну, -- молвил он мирно, -- кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.
      -- Будешь, -- оказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. -- Я тебе возьму и голову откушу.
      Две другие головы громко засмеялись. И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.
      -- Тогда-то уж я и вовсе не спою -- нечем. Чем же я петь-то буду?
      -- Филе, -- сказала голова, которая давеча говорила "лангет". Это была самая глупая голова.
      -- А тебе бы все жрать! -- обозлился на нее Иван. -- Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.
      -- Ванюшка, не фордыбачь, -- сказала Баба-Яга. -- Пой.
      -- Пой, -- сказала и дочь, -- Разговорился. Есть слух -- пой.
      -- Пой, -- велела первая голова. -- И вы тоже пойте.
      -- Кто? -- не поняла Баба-Яга. -- Мы?
      -- Вы. Пойте.
      -- Может быть, я лучше одна? -- вякнула дочь; ее не устраивало, что она будет подпевать Ивану.
      -- С мужиком петь... ты меня извини, но...
      -- Три, четыре, -- спокойно сказал Горыныч. -- Начали.

      Дам коня, дам седло, --

      запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:

      Дам винтовку свою-у,
      А за это за все
      Ты отдай мне жену-у.
      Ты уж стар, ты уж се-ед,
      Ей с тобой не житье,
      С молодых юных ле-ет
      Ты погубишь ее-о-о.

      Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.
      -- Дальше, -- тихо сказал он.

      Под чинарой густой,

      -- пел дальше Иван, --

      Мы сидели вдвое-ом;
      Месяц плыл золотой,
      Все молчало круго-ом.

      И Иван с чувством повторил еще раз, один:

      Эх, месяц плыл золотой,
      Все молчало круго-ом.,.

      -- Как ты живешь, Иван? -- спросил растроганный Горыныч,
      -- В каком смысле? -- не понял тот.
      -- Изба хорошая?
      -- А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.
      -- Хочешь отдельную избу?
      -- Нет. Зачем она мне?
      -- Дальше.

      Она мне отдала-ась...

      -- повел дальше Иван, --

      До последнего дня...

      -- Это не надо, -- сказал Горыпыч. -- Пропусти.
      -- Как же? -- не понял Иван.
      -- Пропусти.
      -- Горыныч, так нельзя, -- заулыбался Иван, -- из песни слова не выкинешь,
      Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.
      -- Но ведь без этого же нет песни! -- занервничал Иван. -- Ну? Песни-то нету!
      -- Есть песня, -- сказал Горыныч.
      -- Да как же есть? Как же есть-то?!
      -- Есть песня. Даже лучше -- лаконичнее.
      -- Ну ты смотри, что они делают! -- Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. -- Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Все.
      -- Ванюшка, -- сказала Баба-Яга, -- не супротивничай.
      -- Пошла ты!.. -- вконец обозлился Иван. -- Сами пойте. А я не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три тыквы... я их тоже буду немножко жарить...
      -- Господи, сколько надо терпения, -- вздохнула первая голова Горыныча. -- Сколько надо сил потратить, нервов... пока их научишь. Ни воспитания, ни образования...
      -- Насчет "немножко жарить" -- это он хорошо сказал, -- молвила вторая голова. -- А?
      -- На какие усы ты все время намекаешь? -- спросила Ивана третья голова. -- Весь вечер сегодня слышу: усы, усы... У кого усы?
      -- А па-арень улыбается в пшеничные усы, -- шутливо спела первая голова. -- Как там дальше про Хаз-бу-лата?
      -- Она мне отдалась, -- отчетливо сказал Иван. Опять сделалось тихо.
      -- Это грубо, Иван, -- сказала первая голова. -- Это дурная эстетика. Ты же в библиотеке живешь... как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза... прекрасная девушка, я отца ее знал... Она невеста твоя?
      -- Кто? Лизка? Еще чего!
      -- Как же? Она тебя ждет.
      -- Пусть ждет -- не дождется.
      -- Мда-а... Фрукт, -- сказала третья голова. А голова, которая все время к жратве клонила, возразила:
      -- Нет, не фрукт, -- сказала она серьезно. -- Какой же фрукт? Уж во всяком случае -- лангет. Возможно даже -- шашлык.
      -- Как там дальше-то? -- вспомнила первая голова. -- С Хаз-булатом-то.
      -- Он его убил, -- покорно сказал Иван.
      -- Кого?
      -- Хаз-булата.
      -- Кто убил?
      -- М-м... -- Иван мучительно сморщился. -- Молодой любовник убил Хаз-булата. Заканчивается песня так: "Голова старика покатилась на луг".
      -- Это тоже не надо. Это жестокость, -- сказала голова.
      -- А как надо?
      Голова подумала.
      -- Они помирились. Он ему отдал коня, седло -- и они пошли домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?
      -- На самой верхней... Рядом с Ильей и донским Атаманом.
      -- О-о! -- удивились все в один голос.
      -- Понятно, -- сказала самая умная голова Горыныча, первая.
      -- От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к Мудрецу идешь?
      -- За справкой.
      -- За какой справкой?
      -- Что я умный.
      Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже подхихикнули.
      -- А плясать умеешь? -- спросила умная голова.
      -- Умею, -- ответил Иван. -- Но не буду.
      -- Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, -- встряла Баба-Яга. -- Я подняла эту тему...
      -- Ти-хо! -- рявкнули все три головы Горыныча. -- Мы никому больше слова не давали!
      -- Батюшки мои, -- шепотом сказала Баба-Яга. -- Сказать ничего нельзя!
      -- Нельзя! -- тоже рявкнула дочь, И тоже на Бабу-Ягу. -- Базар какой-то!
      -- Спляши, Ваня, -- тихо и ласково сказала самая умная голова.
      -- Не буду плясать, -- уперся Иван.
      Голова подумала:
      -- Ты идешь за справкой... -- сказала она. -- Так?
      -- Ну? За справкой.
      -- В справке будет написано: "Дана Ивану... в том, что он -- умный". Верно? И -- печать.
      -- Ну?
      -- А ты не дойдешь. -- Умная голова спокойно смотрела на Ивана. -- Справки не будет.
      -- Как это не дойду? Если я пошел, я дойду.
      -- Не. -- Голова все смотрела на Ивана. -- Не доидешь. Ты даже отсюда не выйдешь. Иван постоял в тягостном раздумье... Поднял руку и печально возгласил:
      -- Сени!
      -- Три, четыре, -- сказала голова. -- Пошли.
      Баба-Яга и дочь запели:

      Ох, вы сени, мои сени,
      Сени новые мои...

      Они пели и прихлопывали в ладоши.

      Сени новые-преновые
      Решетчатые...

      Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками... а руки его висели вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.
      -- А почему соколом не смотришь? -- спросила голова.
      -- Я смотрю, -- ответил Иван.
      -- Ты в пол смотришь.
      -- Сокол же может задуматься?
      -- О чем?
      -- Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч, -- взмолился Иван.
      -- Ну сколько уж? Хватит...
      -- А-а, -- сказала умная голова. -- Вот теперь ты поумнел. Теперь иди за справкой. А то начал тут... строить из себя. Шмакодявки. Свистуны. Чего ты начал строить из себя?
      Иван молчал.
      -- Становись лицом к двери, -- велел Горыныч.
      Иван стал лицом к двери.
      -- По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.
      -- Со звуком -- это ты лишка хватил, Горыныч, -- возразил Иван. -- Я не сумею так.
      -- Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре! Иван вылетел из избушки.
      Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись. -- Иди сюда, -- позвал Горыныч невесту, -- я тебя ласкать буду.

x x x

      А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не было, а была малая звериная тропка Шел, шел Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.
      -- В душу как вроде удобрения свалили, -- грустно сказал он. -- Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка...
      Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.
      -- Чего такой печальный, мужичок? -- спросил Медведь.
      -- Да как же!.. -- сказал Иван. -- И страху натерпелся, и напелся, и наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо -- ложись и помирай.
      -- Где это ты так?
      -- А в гостях... Черт занес. У Бабы-Яги.
      -- Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?
      -- Да зашел по пути...
      -- А "уда идешь-то?
      -- К Мудрецу.
      -- Во-он куда! -- удивился Медведь. -- Далеко.
      -- Не знаешь ли, как к нему идти?
      -- Нет, Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда иду -- не знаю.
      -- Прогнали, что ль?
      -- Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то вот недалеко -- монастырь; ну, жили себе... И я возле питался -- там пасек много. И облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь монастырь, -- их внутрь-то не пускают, -- с утра до ночи музыку заводют, пьют, безобразничают...
      -- А чего хотят-то?
      -- Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их, стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино навяливают -- сбивают с толку. Такой тарарам навели на округу -- завязывай глаза и беги. Страсть что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился...
      Медведь достал пачку сигарет и закурил.
      -- Нет житья никакого... Подумал-подумал -- нет. думаю, надо уходить, а то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж...
      -- Это скверно.
      -- Уж куда как скверно! Медведицу избил... Льва по лесу искал... Стыд головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот -- иду.
      -- Не знают ли они про Мудреца? -- спросил Иван.
      -- Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только не связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.
      -- Да ну... чего, поди?
      -- Пропадешь. Попытай, конечно, но... Гляди. Злые они.
      -- Я сам злой счас.. Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал! Всего изломал.
      -- Кто?
      -- Змей Горыныч.
      -- Бил, что ли?
      -- Дайне бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал... Тьфу! Лучше бы уж избил.
      -- Унизил?
      -- Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти дела. Вернусь и подожгу их. А?
      -- Брось, -- сказал Медведь, -- не связывайся. Он такой, этот Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава богу. Эту шайку не одолеешь: везде достанут.
      Они посидели молча, Медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил, затоптал окурок лапой и встал.
      -- Прощай.
      -- Прощай, -- откликнулся Иван. И тоже поднялся.
      -- Аккуратней с чертями-то, -- еще раз посоветовал Медведь. -- Эти похуже Горыныча будут... Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь. Ну и охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты на поводке у них -- захомутали.
      -- Ничего, -- сказал Иван. -- Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... Леший-то навязался на мою голову! А время -- до третьих петухов только.
      -- Ну, поспешай, коли так. Прощай.
      -- Прощай. И они разошлись. Из темноты еще Медведь крикнул:
      -- Вон, слышь, музыка?
      -- Где?
      -- Да послушай!.. "Очи черные" играют...
      -- Слышу!
      -- Вот иди на музыку -- они. Вишь, наяривают! О, господи! -- вздохнул Медведь. -- Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка... Не хочут жить на болоте, никак не хочут, хочут в кельях.

x x x

      А были-ворота и высокий забор. На воротах написано:

      "Чертям вход воспрещен".

      В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко поглядывал кругом. Кругом же творился некий вялый бедлам -- пауза такая после бурного шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких брюк, легонько бил копытцами ленивую чечетку, кто листал журналы с картинками, кто тасовал карты... Один жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове. Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски -- выпивали. А четверо -- три музыканта с гитарами и девица -- стояли прямо перед стражником; девица красиво пела "Очи черные". Гитаристы не менее красиво аккомпанировали ей. И сама-то девица очень даже красивая, на красивых копытцах, в красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел на нее -- почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.
      -- Хлеб да соль! -- сказал Иван, подходя к тем, которые выпивали.
      Его оглядели с ног до головы... И отвернулись.
      -- Что же с собой не приглашаете? -- жестко спросил Иван.
      Его опять оглядели.
      -- А что ты за князь такой? -- спросил один, тучный, с большими рогами.
      -- Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от вас клочья полетят. Стать!
      Черти изумились... Смотрели на Ивана.
      -- Я кому сказал?! -- Иван дал ногой по бутылкам. -- Стать!!
      Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили свои и оттащили в сторону. Перед Иваном появился некто изящный, среднего возраста, в очках.
     -- В чем дело, дружок? -- заговорил он, беря Ивана под руку. -- Чего мы шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или настроение испорчено? Что надо?
      -- Надо справку, -- зло сказал Иван.
      К ним еще подошли черти... Образовался такой кружок, в центре которого стоял злой Иван.
      -- Продолжайте, -- крикнул Изящный музыкантам и девице. -- Ваня, какую справку надо? О чем?
      -- Что я -- умный.
      Черти переглянулись... Быстро и непонятно переговорили между собой.
      -- Шизо, -- сказал один. -- Или авантюрист.
      -- Не похоже, -- возразил другой. -- Куда-нибудь оформляется. Всего одну справку надо?
      -- Одну.
      -- А какую справку, Ваня? Они разные бывают... Бывает -- характеристика, аттестат...
      Есть о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что", есть "так как", есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем, что" -- разные, понимаешь? Какую именно тебе сказали принести?
      -- Что я умный.
      -- Не понимаю... Диплом, что ли?
      -- Справку.
      -- Но их сотни справок! Есть "в связи с тем, что", есть "несмотря на то, что", есть...
      -- Понесу ведь по кочкам, -- сказал Иван с угрозой. -- Тошно будет. Или спою "Отче наш".
      -- Спокойно, Ваня, спокойно, -- занервничал Изящный черт. -- Зачем подымать волну?
      Мы можем сделать любую справку, надо только понять -- какую? Мы тебе сделаем...
      -- Мне липовая справка не нужна, -- твердо сказал Иван, -- мне нужна такая, какие выдает Мудрец.
      Тут черти загалдели все разом.
      -- Ему нужна только такая, какие выдает Мудрец.
      -- О-о!..
      -- Липовая его не устраивает... Ах, какая неподкупная душа! Какой Анжелико!
      -- Какой митрополит! Он нам споет "Отче наш". А "Сухой бы я корочкой питалась" ты нам споешь?
      -- Ша, черти! Ша... Я хочу знать: как это он понесет нас по кочкам? Он же берет нас на арапа! То ж элементарный арапинизм! Что значит, что этот пошехонец понесет нас?
      Подошли еще черти. Ивана окружили со всех сторон. И все глядели и размахивали руками.
      -- Он опрокинул коньяк!
      -- Это хамство! Что значит, что он понесет нас по кочкам? Что это значит? Это шантаж?
      -- Кубок "Большого орла" ему!
      -- Тумаков ему! Тумаков!
      Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили.
      -- Ша, черти! Ша! -- крикнул Иван. И поднял руку. -- Ша, черти! Есть предложение!..
      -- Ша, братцы, -- сказал Изящный черт. -- Есть предложение. Выслушаем предложение. Иван, Изящный черт и еще несколько чертей отошли в сторонку и стали совещаться. Иван что-то вполголоса говорил нм, посматривал в сторону стражника. И другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему "несли вахту" девица и музыканты; девица пела теперь ироническую песенку "Разве ты мужчина! ". Она пела и пританцовывала.
      -- Я не очень уверен, -- сказал Изящный черт. -- Но... А?
      -- Это надо проверить, -- заговорили и другие. -- Это не лишено смысла.
      -- Да, это надо проверить. Это не лишено смысла.
      -- Мы это проверим, -- сказал Изящный черт своему помощнику.
      -- Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы посылаем с Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец принимает Ивана. К нему очень трудно попасть.
      -- Но без обмана! -- сказал Иван. -- Если Мудрец меня не принимает, я вот этими вот руками... беру вашего черта...
      -- Ша, Иван, -- сказал Изящный черт. -- Не надо лишних слов. Все будет о'кей. Маэстро, что нужно? -- спросил он своего помощника.
      -- Анкетные данные стражника, -- сказал тот. -- Где родился, кто родители... И еще одна консультация Ивана.
      -- Картотека, -- кратко сказал Изящный. Два черта побежали куда-то, а Изящный обнял Ивана и стал ходить с ним туда-сюда, что-то негромко рассказывал.
      Прибежали с данными. Один доложил:
      -- Из Сибири. Родители -- крестьяне.
      Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке.
      -- Да? -- спросил Изящный.
      -- Как штык, -- ответил Иван. -- Чтоб мне сдохнуть! -- Маэстро?
      -- Через... две с половиной минуты, -- ответил маэстро, поглядев на часы.
      -- Приступайте, -- сказал Изящный.
      Маэстро и с ним шестеро чертей -- три мужского пола и три женского -- сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться. Вот они сыгрались... Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули:

      По диким степям Забайкалья,
      Где золото роют в горах,
      Бродяга, судьбу проклиная,
      Тащился с сумой на плечах.

      Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно, погрузиться в мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и грустный. Звуки песни, негромкие, но сразу какие-то мощные, чистые, ударили в самую душу. Весь шабаш отодвинулся далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг, что смысл истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином -- в любви, в сострадании.

      Бродяга к Байкалу подходит,
      Рыбачью он лодку берет,
      Унылую песню заводит,
      О родине что-то поет.

      Ах, как они пели! Как они, собаки, пели! Стражник прислонил копье к воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами, он как-то даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем.

      Бродяга Байкал переехал, --
      Навстречу родимая мать.
      Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная,
      Здоров ли отец мой и брат?

      Стражник подошел к поющим, сел, склонил голову на руки и стал покачиваться взад-вперед, -- М-мх... -- сказал он.
      А в пустые ворота пошли черти.
      А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни -- звала на простор, на вольную волю. А черти шли и шли в пустые ворота. Стражнику поднесли огромную чару... Он, не раздумывая, выпил, трахнул чару о землю, уронил голову на руки и опять сказал;
      -- М-мх...

      Отец твой давно уж в могиле,
      Сырою землею зарыт.
      А брат твой давно уж в Сибири --
      Давно кандалами гремит.

      Стражник дал кулаком по колену, поднял голову -- лицо в слезах.

      А брат твой давно уж в Сибири --
      Давно кандалами гремит, --

      пропел он страдальческим голосом. -- Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори все синим огнем! Дай вина!
      -- Нельзя, мужичок, нельзя, -- сказал лукавый маэстро. -- Ты напьешься и все забудешь,
      -- Кто?! -- заорал стражник. И лапнул маэстро за грудки: -- Кто тут меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла завяжу, вонючка! Я вас всех понесу по кочкам!..
      -- Что они так обожают кочки? -- удивился Изящный черт. -- Один собирался нести по кочкам, другой... Какие кочки вы имеете в виду, уважаемый? -- спросил он стражника.
      -- Цыть! -- сказал стражник, -- "Камаринскую"!
      -- "Камаринскую", -- велел Изящный музыкантам.
      -- Вина! -- рявкнул стражник.
      -- Вина, -- покорно вторил Изящный.
      -- Может, не надо? -- заспорил притворяшка маэстро. -- Ему же плохо будет.
      -- Нет, надо! -- повысил голос Изящный черт. -- Ему будет хорошо!
      -- Друг! -- заревел стражник. -- Дай я тебя поцелую!
      -- Иду! -- откликнулся Изящный черт. -- Счас мы с тобой нарежемся! Мы их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!..
      Иван удивленно смотрел на чертей, что крутились вокруг стражника, особенно изумил его Изящный черт.
      -- Ты-то чего раздухарился, эй? -- спросил он его.
      -- Цыть! -- рявкнул Изящный черт, -- А то я тебя так понесу по кочкам, что ты...
      -- Что, что? -- угрожающе переспросил Иван. И поднялся. -- Кого ты понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори.
      -- Ты на кого это тут хвост поднимаешь? -- тоже угрожающе спросил верзила-стражник Ивана.
      -- На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю!
      -- Опять лангет, -- сказал Иван, останавливаясь. -- Вот дела-то!
      -- "Камаринскую"! -- раскапризничался Изящный черт. -- Иван нам спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай!
      -- Пошел к дьяволу! -- обозлился Иван. -- Сам давай... с другом вон.
      -- Тогда я не посылаю с тобой черта, -- сказал Изящный черт. И внимательно, злобно посмотрел на Ивана. -- Понял? Попадешь ты к Мудрецу!.. Ты к нему ни-ког-да не попадешь.
      -- Ах ты, харя ты некрещеная! -- задохнулся от возмущения Иван. -- Да как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у тебя? Мы же договорились. Я же такой грех на душу взял -- научил вас, как за ворота пройти.
      -- Последний раз спрашиваю: будешь плясать?
      -- О, проклятие!.. -- застонал Иван. -- Да что же это такое-то? Да за что же мне муки такие?
      -- "Камаринскую"! -- велел Изящный черт. -- "Пошехонские страдания".

      Черти-музыканты заиграли "Камаринскую". И Иван пошел, опустив руки, пошел себе кругом, пошел пристукивать лапоточками. Он плясал и плакал. Плакал и плясал.
      -- Эх, справочка!.. -- воскликнул он зло и горько. -- Дорого же ты мне достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!..

x x x

      И вот -- канцелярия. О канцелярия! Вот уж канцелярия так канцелярия. Иван бы тут вконец заблудился, если бы не черт. Черт пригодился как нельзя кстати. Долго ходили они по лестницам и коридорам, пока нашли приемную Мудреца.
      -- Минуточку, -- оказал черт, когда вошли в приемную. -- Посиди тут... Я скоро. -- И куда-то убежал.
      Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая секретарша, похожая на библиотекаршу, только эта другого цвета, и зовут Милка. А ту -- Галка. Секретарша Милка печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам.
   -- Ой, ну это же пшено! -- говорила она в одну трубку и улыбалась. -- Помнишь, у Моргуновых: она напялила на себя желтое блестящее платье, копну сена, что ли, символизировала? Да о чем тут ломать голову? О чем? И тут же -- в другую, строго:
      -- Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте, я вам пятый раз говорю: его нету. Не знаю.
      -- Во сколько ты там был? В одиннадцать? Один к одному? Интересно... Она одна была? Она кадрилась к тебе?.
      -- Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не интонируйте. Не знаю.
      Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет спросить по телефону у своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает: "Твой бугор в яме? " И он тоже спросил Милку:
      -- А бугор когда будет в яме? -- Он вдруг что-то разозлился на эту Милку.
      Милка мельком глянула на него.
      -- Что вы хотите? -- спросила она.
      -- Я спрашиваю: когда бу...
      -- По какому вопросу?
      -- Нужна справка, что...
      -- Понедельник, среда, девять тире одиннадцать.
      -- Мне... -- Иван хотел сказать, что ему нужна справка до третьих петухов. Милка опять отстукала:
      -- Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой?
      Это пшено, -- сказал Иван. И встал и вольно прошелся по приемной. -- Я бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка: "собачья радость на двух", "смесь козла с "грюндиком". Я спрашиваю глобально: ты невеста? И сам отвечаю: невеста. Один к одному. -- Иван все больше накалялся. -- Но у тебя же -- посмотри на себя -- у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты невеста? Ты вот спроси меня -- я вечный жених, -- спроси: появилась у меня охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси.
      -- Появилась охота?
      -- Нет, -- твердо сказал Иван.
      Милка засмеялась и захлопала в ладоши.
      -- Ой, а еще? -- попросила она. -- Еще что-нибудь. Ну, пожалуйста. Иван не понял, что "еще"?
      -- Еще покажите что-нибудь.
      -- А-а, -- догадался Иван, -- ты решила, что я шут гороховый. Что я -- так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты говоришь. Так вот знай: я мудрее всех вас... глубже, народнее. Я выражаю чаяния, а вы что выражаете? Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и этого нету. Одни танцы -- шманцы на уме. А ты даже говорить толком со мной не желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!..
      Милка опять громко засмеялась.
      -- Ой, как интересно! А еще, а?
      -- Худо будет! -- закричал Иван. -- Ой, худо будет!.. Лучше вы меня не гневите, не гневите лучше!..
      Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на девицу.
      -- Тю, тю, тю, -- испуганно затараторил черт и стал теснить Ивана в угол. -- Чего это тут такое? Кто это нам разрешил выступать?.. Ая-я-я-яй! Отойти никуда нельзя. Предисловий начитался, -- пояснил он девице "выступление" Ивана. -- Сиди тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там договорился: нас примут в первую очередь.
      Только черт сказал так, в приемную вихрем ворвался некто маленький, беленький -- сам Мудрец, как понял Иван.
      -- Чушь, чушь, чушь, -- быстро сказал он на ходу. -- Василиса никогда на Дону не была.
      Черт почтительно склонил голову.
      -- Проходите, -- сказал Мудрец, ни к кому отдельно не обращаясь. И исчез в кабинете.
      Пошли, -- подтолкнул черт Ивана. -- Не вздумай только вылететь со своими предисловиями... Поддакивай, и все.

x x x

      Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и метал.
      -- Откуда?! Откуда они это взяли?! -- вопрошал он кого-то и поднимал руки кверху. -- Откуда?!
      -- Чего ты расстроился, батя? -- спросил Иван участливо. Мудрец остановился перед посетителями, Иваном и чертом.
      -- Ну? -- спросил он сурово и непонятно. -- Облапошили Ивана?
      -- Почему вы так сразу ставите вопрос? -- увертливо заговорил черт. -- Мы, собственно, давно хотели...
      -- Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель?
      -- Разрушение примитива, -- твердо сказал черт. Мудрец погрозил ему пальцем.
      -- Озоруете! А теоретически не готовы.
      -- Нет, ну серьезно... -- заулыбался черт на стариковскую нестрашную угрозу. -- Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего стоят!
      -- Что им, в полупендриках ваших ходить?
      -- Зачем в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но, положа руку на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно отстали? Вы скажете -- мода. А я скажу: да, мода! Ведь если мировые тела совершают свой круг по орбите, то они, строго говоря, не совсем его совершают...
      -- Тут, очевидно, следует говорить не о моде, -- заговорил старик важно и взволнованно, -- а о возможном положительном влиянии крайнебесовских тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали...
      -- Конечно! -- воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными глазами. -- Конечно, о возможном положительном влиянии.
      -- Всякое явление, -- продолжал старик, -- заключает в себе две функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая функция в данный момент больше раздражается; моторная или тормозная. Если раздражитель извне попал на моторную функцию -- все явление подпрыгивает и продвигается вперед, если раздражитель попал на тормозную -- все явление, что называется, съеживается и отползает в глубь себя. -- Мудрец посмотрел на черта и на Ивана. -- Обычно этого не понимают...
      -- Почему, это же так понятно, -- сказал черт.
      -- Я все время твержу, -- продолжал Мудрец, -- что необходимо учитывать наличие вот этих двух функций. Учитывайте функции, учитывайте функции! Всякое явление, если можно так выразиться, о двух головах: одна говорит "да", другая говорит "нет".
      -- Я видел явление о трех головах... -- вякнул было Иван, но на него не обратили внимания.
      -- Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим "нет". -- Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился пальцем в черта. -- Какую ударили вы?
      -- Мы ударили, которая сказала "да", -- не колеблясь, ответил черт. Старик опустил руку.
      -- Исходя из потенциальных возможностей данных голов, данного явления, голова, которая говорит "да", -- крепче. Следует ожидать, что все явление подпрыгнет и продвинется вперед. Идите. И -- с теорией, с теорией мне!.. -- Старик опять погрозил пальцем черту.
      -- Манкируете! Смотрите! Распушу!.. Ох, распушу! Черт, мелко кивая головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу... Задом открыл дверь и так с подкупающей улыбкой на мордочке исчез. Иван же как стоял, так упал на колени перед Мудрецом.
      -- Батя, -- взмолился он, -- ведь на мне грех-то: я научил чертей, как пройти в монастырь...
      -- Ну?.. Встань-ка, встань -- я не люблю этого. Встань, -- велел Мудрец. Иван встал.
      -- Ну? И как же ты их научил? -- с улыбкой спросил старик.
      -- Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника... Они там мельтешили перед ним -- он держался пока, а я говорю: вы родную его запойте, родную его... Они и запели...
      -- Какую же они запели?
      -- "По диким степям Забайкалья". Старик засмеялся
      -- Ах, шельмы! -- воскликнул он. -- И хорошо запели?
      -- Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло перехватило.
      -- А ты петь умеешь? -- быстро спросил Мудрец.
      -- Ну, как умею?.. Так...
      -- А плясать?
      -- А зачем? -- насторожился Иван.
      -- Ну-ка... -- заволновался старичок, -- вот чего! Поедем-ка мы в одно место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю -- боюсь, упаду когда-нибудь и не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей.
      Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.
      -- Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, -- доложила она.
      -- Ага! -- воскликнул старичок и пробежался по кабинету. -- Что? Толчки?
      -- Толчки. Температура в кратере... Гул.
      -- Пойдем от аналогии с беременной женщиной, -- подстегнул свои мысли старичок. -- Толчки... Есть толчки? Есть. Температура в кратере... Общая возбудимость беременной женщины, болтливость ее -- это не что иное, как температура в кратере. Есть? Гул, гул... -- Старичок осадил мысли, нацелился пальцем в Милку: -- А что такое гул?
      Милка не знала.
      -- Что такое гул? -- Старичок нацелился в Ивана.
      -- Гул?.. -- Иван засмеялся. -- Это смотря какой гул... Допустим, гул сделает Илья Муромец-это одно, а сделает гул Бедная Лиза -- это...
      -- Вульгартеория, -- прервал старичок Ивана. -- Гул -- это сотрясение воздуха.
      -- А знаешь, как от Ильи сотрясается! -- воскликнул Иван. -- Стекла дребезжат!
      -- Распушу! -- рявкнул старичок. Иван смолк. -- Гул -- это не только механическое сотрясение, это также... утробное. Есть гул, который человеческое ухо не может воспринять...
      -- Ухо-то не может воспринять, а... -- не утерпел опять Иван, но старичок вперил в пего строгий взор.
      -- Ну что тебя, распушить?
      -- Не надо, -- попросил Иван. -- Больше не буду.
      -- Продолжим. Все три признака великой аналогии -- налицо. Резюме? Резюме: пускай извергается.
      -- Старичок выстрелил пальчиком в секретаршу: -- Так и запишите. Секретарша Милка так и записала. И ушла.
      -- Устаю, Ваня, дружок, -- продолжал старичок свою тему, как если бы он и не прерывался.
      -- Так устаю, что иногда кажется: все, больше не смогу наложить ни одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять накладываю. По семьсот, по восемьсот резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... -- Старичок тонко, блудливо засмеялся.
      -- Захочется иной раз пощипать... травки пощипать, ягодки... черт те что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.
      Опять вошла секретарша Милка: -- Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого этажа.
      -- Разбился?
      -- Разбился.
      Старичок подумал...
      -- Запишите, -- велел он. -- Кот Тимофей не утерпел.
      -- Все? -- спросила секретарша.
      -- Все. Какая по счету резолюция на сегодня?
      -- Семьсот сорок восьмая.
      -- Перекур.
      Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.
      -- К царевне, дружок! -- воскликнул освобожденный Мудрец. -- Сейчас мы ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А?
      -- Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько.
      -- Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да? Грех, да?
      -- Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили -- вот грех-то.
      Старичок значительно подумал.
      -- Чертей-то? Да, -- сказал он непонятно. -- Все не так просто, дружок, все, милый мой, очень и очень не просто. А кот-то... А? Сиамский-то. С восьмого этажа! Поехали!

x x x

      Несмеяна тихо зверела от скуки.
      Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.
      -- Повешусь! -- заявила она.
      Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами -- загорали. И всем было страшно скучно.
      -- Повешу-усь! -- закричала Несмеяна. -- Не могу больше!
      Молодые люди выключили транзисторы.
      -- Ну, пусть, -- сказал один. -- А что?
      -- Принеси веревку, -- попросила его. Этот, которого попросили, полежал-полежал... сел, -- А потом -- стремянку? -- сказал он.
      -- А потом -- крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.
      -- Не надо, -- сказали. -- Пусть вешается -- может, интересно будет.
      Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и поставил ее под крюк, на котором висела люстра.
      -- Люстру сними пока, -- посоветовали.
      -- Сам снимай! -- огрызнулся парень.
      Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез па стремянку -- снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось.
      -- Веревку-то надо намылить.
      -- Да, веревку намыливают... Где мыло?
      Пошли искать мыло.
      -- Есть мыло?
      -- Хозяйственное...
      -- Ничего?
      -- Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?
      -- Сколько в тебе, Алка? -- Алка это и есть Несмеяна. -- Сколько весишь?
      -- Восемьдесят.
      -- Выдержит. Намыливай.
      Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со стремянки.
      -- Давай, Алка. Алка -- Несмеяна вяло поднялась... зевнула и полезла на стремянку. Влезла...
      -- Скажи последнее слово, -- попросил кто-то.
      -- Ой, только не надо! -- запротестовали все остальные. -- Не надо, Алка, не говори.
      -- Этого только не хватает!
      -- Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.
      -- Ни петь, ни говорить я не собираюсь, -- сказала Алка.
      -- Умница! Давай.
      Алка надела на шею петлю... Постояла.
      -- Стремянку потом ногой толкни.
      Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:
      -- Тоже скучно-о!.. -- не то пропела она, не то заплакала. -- Не смешно-о! С ней согласились.
      -- Действительно...
      -- Ничего нового: было-перебыло.
      -- К тому же патология.
      -- Натурализм.
      И тут-то вошли Мудрец с Иваном.
      -- Вот, изволь, -- бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая руки, -- дуреют от скуки. Ну-с, молодые люди!.. Разумеется, все средства испробованы, а как избавиться от скуки -- такого средства нет. Так ведь? А, Несмеянушка?
      -- Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, -- капризно сказала Несмеяна со стремянки.
      -- А я и придумал! -- воскликнул старичок весело. -- Я обещал, я и придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем забыли о народе. А ведь народ не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться. Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища -- и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за стенами вдруг раздавался могучий смех... Враги терялись и отходили. Надо знать историю, милые люди... А то мы... слишком уж остроумные, интеллектуальные... а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?
      -- Что ты придумал? -- спросила Несмеяна.
      -- Что я придумал? Я взял и обратился к народу! -- не без пафоса сказал старичок.
      -- К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня?
      -- Да мне как-то неловко: они нагишом все... -- сказал Иван. -- Пусть хоть оденутся, что ли.
      Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно -- показал, что он тоже не в восторге от этих средневековых представлений Ивана о стыдливости.
      -- Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело -- петь и плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку.
      Иван взял ее. Потренькал, потинькал -- подстроил... Вышел за дверь,.. И вдруг влетел в комнату -- чуть не со свистом и с гиканьем -- с частушкой:

      Эх, милка моя,
      Шевелилка моя,
      Сама ходит шевелит...

      -- О-о!.. -- застонали молодые и Несмеяна. -- Не надо! Ну, пожалуйста...
      -- Не надо, Ваня.
      -- Так, -- сказал старичок. -- На языке офеней это называется -- не прохонже. Двинем резерв.
      Перепляс! Ваня, пли!
      -- Пошел к чертовой матери! -- рассердился Иван. -- Что я тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.
      -- А справка? -- зловеще спросил старичок. -- А? Справка-то... Ее ведь надо заработать.
      -- Ну вот, сразу -- в кусты. Как же так, батя?
      -- А как же! Мы же договорились.
      -- Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то... Ну стыдно же, ну...
      -- Не мучай человека, -- сказала Несмеяна старичку.
      -- Давай справку, -- стал нервничать Иван. -- И так проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.
      Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился он на очень и очень постыдный выверт -- решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему стало угодить своей "царевне", так невтерпеж сделалось старому греховоднику. К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих баранов.
      -- Справку? -- спросил он с дурашливым недоумением. -- Какую справку?
      -- Здрассте! -- воскликнул Иван. -- Я же говорил...
      -- Я забыл, повтори.
      -- Что я умный.
      -- А! -- "вспомнил" старичок, все стараясь вовлечь в нехорошую игру молодежь тоже. -- Тебе нужна справка, что ты умный, Я вспомнил. Но как же я могу дать такую справку? А?
      -- У тебя же есть печать...
      -- Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим, дам тебе справку, что ты умный, а ты -- дурак дураком. Что это будет? Это будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса. Ответишь -- дам тебе справку, не ответишь -- не обессудь.
      -- Давай, -- с неохотой сказал Иван. -- Во всех предисловиях писано, что я вовсе не дурак.
      -- Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет?
      -- Это что, первый вопрос?
      -- Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот какой: что сказал Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам? -- Старичок искоса и лукаво поглядел на свою "царевну" и на других молодых: поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен. -- Ну? Что же сказал Адам?
      -- Не смешно, -- сказала Несмеяна. -- Тупо. Плоско.
      -- Самодеятельность какая-то, -- сказали и другие. -- Идиотизм. Что он сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"?
      Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека, который так сострил.
      -- Очень близко!.. Очень!
      -- Мог бы и поостроумнее сказать.
      -- Минуточку... Минуточку... -- суетился старичок. -- Самое же интересное -- как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?
      -- А можно, я тоже задам вопрос? -- в свою очередь спросил Иван. -- Потом...
      -- Нет, сначала ответь: что сказал...
      -- Нет, пусть он спросит, -- закапризничала Несмеяна. -- Спроси, Ваня.
      -- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?
      -- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!
      -- Ну-у, это уже ребячество, -- огорчился старичок. -- Хорошо, спроси, Ваня.
      -- Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? -- Иван. подражая старичку, нацелился в него пальцем.
      -- То есть? -- опешил тот.
      -- Нет, нет, не "то есть", а почему? -- заинтересовалась Несмеяна. -- И почему ты это скрывал?
      -- Это уже любопытно, -- заинтересовались и другие. -- Лишнее ребро? Это же из ряда вон!..
      -- Так вот вся мудрость-то откуда!
      -- Ой, как интересно-о!
      -- Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста! Молодые люди стали окружать старичка.
      -- Ну, ну, ну, -- испугался старичок, -- зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?
      Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дергал за штаны -- Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.
      -- И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?
      -- Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь!
      -- Прекратите! -- закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. -- Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!
      -- По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, -- вовсю шуровал один здоровенный парень. -- У него тут еще майка... Нет, теплое белье! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...
      С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем теплом белье.
      -- Это безобразие! -- кричал он. -- Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства -- все искажено! Когда налицо отклонение от нормы!
      Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.
      -- А это... разве не отклонение?
      -- Руки прочь! -- завопил старичок. -- Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...
      В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.
      -- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?
      -- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..
      -- Дайте ему сказать.
      -- Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. -- И тут старичок пукнул, так это -- по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился.
      А с молодыми началась истерика, Теперь хохотали они, но как! -- взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими -- хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее.
      -- Вы пока тут занимайтесь, -- сказал он, -- а мне пора отправляться.
      -- Зачем же ты всю-то... печать-то? -- жалко спросил Мудрец. -- Давай, я тебе справку выдам.
      -- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. -- Иван пошел к двери. -- Прощайте.
      -- Это вероломство, Иван, -- сказал Мудрец. -- Насилие.
      -- Ничего подобного. -- Иван тоже стал в позу. -- Насилие -- это когда по зубам бьют.
      -- Я ведь наложу резолюцию! -- заявил Мудрец с угрозой. -- Наложу ведь -- запляшете!
      -- Слабо, батя! -- крикнули из компании молодых. -- Клади!

      -- Возлюбленный мой! -- заломила руки в мольбе Несмеяна. -- Наложи! Колыхни атмосферу!
      -- Решение! -- торжественно объявил Мудрец. -- Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем -- смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.

x x x

      И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор. Хор, похоже, поет и движется -- приплясывают.
      Песенка чертей.

      Аллилуйя -- вот,
      Три-четыре -- вот,
      Шуры-муры. Шуры-муры,
      Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!

      Мы возьмем с собой в поход
      На покладистый народ --
      Политуру. Политуру.
      Аллилуйя -- а! Аллилуйя -- а!

      Наше -- вам
      С кистенем;
      Под забором,
      Под плетнем --
      Покультурим. Покультурим.
      Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!

      Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э -- э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся. Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь; над лесом, близко, висела луна. На воротах стоял теперь стражник -- черт. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг.
      Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько -- в основном пожилые -- сидели в горестных позах на земле и покачивали головами... Но вот диковина: хоть и грустно они покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван -- постоял маленько и не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил. Но вот визг и песнопение смолкло в монастыре -- видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел с пьяных глаз на свое былое место.
      -- Ну-ка, брысь! -- сказал он черту. -- Ты как здесь?
      Черт-стражник снисходительно улыбался.
      -- Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!
      -- Эт-то што такое?! -- изумился монах. -- По какому такому праву? Как ты здесь оказался?
      -- Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!
      Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой.
      -- Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.
      -- Ах ты, харя! -- заругался монах. -- Ах ты, аборт козлиный!.. Ну, ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!
      -- И выражаться не положено, -- строго заметил черт. -- А то я тебя быстро определю -- там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он будет! Я те по -- обзываюсь!
      Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!
      -- Агафангел! -- позвали монаха. -- Отойди... А то наживешь беды. Отойди от греха.
      Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:

      По диким степям Забайкалья,
      Где золото роют в горах,
      Бродяга, судьбу проклиная...

      Черт-стражник захихикал ему в спину.
      -- Агафангел... -- сказал он, смеясь. -- И назовут же! Уж скорей-"Агавинус". Или просто-"Вермут".
      -- Што же это, братцы, случилось-то с вами? -- спросил Иван, подсаживаясь к монахам. -- Выгнали?
      -- Выгнали, -- вздохнул один седобородый. -- Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.
      -- Беда, беда, -- тихо молвил другой. -- Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.
      -- Надо терпеть, -- откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался. -- Укрепиться и терпеть.
      -- Да что же терпеть-то?! -- воскликнул Иван. -- Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!
      -- Молодой ты, -- урезонили его. -- Потому и шумишь. Будешь постарше -- не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь -- вишь, сила какая! -- Это нам за грехи наши. -- За грехи, за грехи... Надо терпеть. -- Будем терпеть.
      Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:
      -- Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.
      -- Ну, ну, ну, -- стали его успокаивать. -- Что ты? Эка, как тебя сграбастало. Чего ты?
      -- Эх-х!.. -- сокрушался Иван. И даже заплакал. -- Сколько же я на душу взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!..
      -- Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок.
      Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.
      -- Мужички, -- сказал он, -- есть халтура! Кто хочет заработать?
      -- Ну? А чего такое? -- зашевелились монахи. -- Чего надо-то?
      -- У вас там портреты висят... в несколько рядов...
      -- Иконы.
      -- А?
      -- Святые наши, какие портреты?
      -- Их надо переписать: они устарели.
      Монахи опешили.
      -- И кого же заместо их писать? -- тихо спросил самый старый монах.
      -- Нас.
      Теперь уж все смолкли. И долго молчали.
      -- Гром небесный, -- сказал старик монах. -- Вот она, кара-то.
      -- Ну? -- торопил Изящный черт. -- Есть мастера? Заплатим прилично...
      Все равно ведь без дела сидите.
      -- Бей их! -- закричал вдруг один монах. И несколько человек вскочило... И кинулись на черта, ко тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти и выставили вперед пики. Монахи остановились.
      Какие вы все же... грубые, -- сказал им Изящный черт из-за частокола. -- Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас... Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся. -- И он ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула музыка... И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику -- черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за голову и пошел прочь.

x x x

      Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал -- так горько было на душе, так мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел прошлый раз. Сел и задумался. Сзади подошел Медведь и тоже присел.
      -- Ну, сходил? -- спросил он.
      -- Сходил, -- откликнулся Иван. -- Лучше бы не ходил...
      -- Что? Не дали справку?
      Иван только рукой махнул, не стал говорить -- больно было говорить. Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял без слов.
      -- Эти... -- сказал он. -- Все пляшут?
      -- Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!
      -- Ох, мать честная! -- изумился Медведь. -- Прошли?
      -- Прошли.
      -- Ну, все, -- сказал Медведь обреченно, -- надо уходить. Я так и знал, что пройдут.
      Они помолчали.
      -- Слушай, -- заговорил Медведь, -- ты там ближе к городу... Какие условия в цирке?
      -- Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.
      -- Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?
      -- Шут его знает. Хочешь в цирк?
      -- Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь -- пойдешь. Куда больше?
      -- Да... -- вздохнул Иван. -- Дела.
      -- Сильно безобразничают? -- спросил Медведь, закуривая. -- Эти-то?
      -- А что же... смотреть, что ли, будут!
      -- Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!.. --
      Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. -- Еще откажут вот... в цирке-то -- собрался. Забракуют. Легкие как тряпки стали. Бывало, пробку вышибал -- с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался... кхо, кхо, кхох... с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.
      -- Там надо на задних лапах ходить, -- сказал Иван.
      -- Зачем? -- не понял Медведь.
      -- Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет.
      Любая собака знает...
      -- Да какой интерес-то?
      -- Это уж я не знаю.
      Медведь задумался. Долго молчал. -- Ну и ну, -- сказал.
      -- У тебя семья-то есть? -- поинтересовался Иван
      -- Где!.. -- горько, с отчаянием воскликнул Михаило Иваныч. -- Разогнал.
      Напился, начал буянить-то -- они все разбежались. Где теперь, сам не знаю. -- Он еще помолчал. И вдруг встал и рявкнул: -- Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!
      -- Зачем же монастырь-то?
      -- Они же там!
      -- Нет, Михаило Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь туда.
      Михаило Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.
      -- Ты не пьешь? -- спросил.
      -- Нет.
      -- Зря, -- зло сказал Михаило Иваныч.. -- Легче становится. Хошь, научу?
      -- Нет, -- решительно сказал Иван. -- Я пробовал -- она горькая.
      -- Кто?
      -- Водка-то.
      Михаило Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана по плечу.
      -- Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?
      -- Нет. -- Иван поднялся с лесины. -- Пойду: время осталось с гулькин нос. Прощай.
      -- Прощай, -- сказал Медведь. И они разошлись в разные стороны. x x x

      И пришел Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо протопать, как услышал -- зовут:
      -- Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?
      Оглянулся Иван -- никого.
      -- Да здесь я, -- опять голос, -- в сортире! Видит Иван-сортир, а на двери -- замок пудовый. А голос-то -- оттуда, из сортира.
      -- Кто там? -- спросил Иван.
      -- Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь?
      -- Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?
      -- Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу все.
      Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.
      -- Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я тебе устрою...
      -- Это Горыныч тебя туда законопатил?
      -- Горыныч.., Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я тебе тоже придумаю гауптвахту, гад. -- За что он тебя? -- спросил Иван. -- Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя изображает -- на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая.
      -- Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана. -- Слушай, -- сказала она, -- хочешь стать моим любовником? А? Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже больше -- и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так -- признак.
      -- Я что-то не понял... -- замялся Иван. -- Как-то это до меня... не совсем... не того...
      -- Ванька, смотри! -- раздался вдруг голос Ильи Муромца. -- Смотри, Ванька!
      -- Начинается! -- поморщился Иван. -- Заванькал.
      -- Что начинается? -- не поняла невеста; она не могла слышать голос Ильи: не положено.
      -- Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.
      -- Да нет, -- сказал Иван, -- зачем? Я в том смысле, что... значит, это... дело-то такое...
      -- Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет -- нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову. -- А Баба-Яга -- то?
      -- Она в гости улетела. А Горыныч на войне.
      -- Пошли, -- решился Иван. -- У меня полчаса есть еще. Побалуемся.
      Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно прилег пока на кровать.
      -- Устал, -- сказал он. -- Ох, и устал же! Где только не был! И какого я только сраму не повидал и не натерпелся...
      -- Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?
      -- Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то -- к свету.
      -- Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то -- посытней. -- Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.
      -- Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня -- как ты умеешь? -- И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.
      -- О -- о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
      -- Кто не умеет? -- взвился Иван соколом. -- Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?
      -- Держу? Ну?..
      -- Отпускай-ай, -- заорал Иван.
      -- Погоди, сковородка перекалилась, наверно, -- сказала дочь Бабы-Яги.
      -- Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?
      -- Чего же не сделать? -- вовсю раздухарился Иван. -- Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да возни... знаешь сколько!
      -- Я уже пеленать умею, -- похвасталась дочь Бабы-Яги. -- Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю... и покажу.
      Иван засмеялся:
      -- Ну, ну...
      -- Счас увидишь. -- Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану. -- Ложись.
      -- Зачем я-то?
      -- Я тебя спеленаю. Ложись.
      Иван лег... И дочь Бабы-Яга стала пеленать его в простыни.
      -- Холосенький мой, -- приговаривала она, -- маленький мой... Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну-ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..
      -- У-а-а, у-а-а, -- поплакал Иван. -- Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!..
      Дочь Бабы-Яги засмеялась:
      -- А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька... Ну, вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим... все дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке. Иван улыбнулся "мамочке".
      -- Во-от... -- Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спеленатого Ивана... И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.
      -- Утютюсеньки, -- ласково сказал Горыныч. -- Маленький... Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись, Ну-ка?
      -- Мне не смешно, -- скачал Иван.
      -- А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
      -- По-моему, да, -- признался Иван.
      -- Мамочка! -- позвал Горыныч. -- Иди, сыночек обкакался.
      Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой... Остолбенела. Молчала.
      -- Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а вы грустные. -- Горыныч улыбался всеми тремя головами. -- Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят... Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка... С косточками! -- Горыныч перестал улыбаться. -- С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! -- загремел он хором. -- Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!
      -- Горыныч, -- почти безнадежно сказал Иван, -- а ведь у меня при себе печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь... того... штука! Так что ты не ори тут. Не ори! -- Иван от страха, что ли, -- стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе. -- Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он... Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то,
      -- глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лба, будешь тогда...
      Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк... Только еще сказал тихо:
      -- Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.
      Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.
      -- Возлюбленный мои, -- заговорила она, -- только пойми меня правильно: я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое... тепленькое, в простынках,
      -- Вот твари-то! -- изумился Иван. -- Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас! И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.
      -- Доигрался, сукин сын?! -- закричал он на Ивана. -- Допрыгался?! Спеленали! Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы...
      -- Эт-то что еще такое? -- зашипел он.
      -- Пошли на полянку, -- сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную сабельку.
      -- Там будет способней биться. -- Он опять посмотрел на Ивана,.. Укоризненно сморщился.
      -- Прямо подарок в кулечке. Как же ты так?
      -- Оплошал, Атаман.. -- Ивану совестно было глядеть на донца, -- Маху дал.. Выручи, ради Христа.
      -- Не горюй, -- молвил казак. -- Не таким оглоедам кровя пускали, а этому-то... Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!.
      -- Какой у меня завтрак сегодня! -- воскликнул Горыныч. -- Из трех блюд. Пошли.
     И они пошли биться.
      Скоро послышались с полянки тяжелые удары и невнятные возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали.
      -- А чего это он про три блюда сказал? -- спросила дочь Бабы-Яги, -- Он что, не поверил мне? Иван молчал. Слушал звуки битвы.
      -- Не поверил, -- решила дочь Бабы-Яги. -- Тогда он и меня сожрет: я как десерт пойду.
      Иван молчал. Женщина тоже некоторое время молчала.
      -- А казак-то!.. -- льстиво воскликнула она. -- Храбрый какой. Как думаешь, кто одолеет?
      Иван молчал.
      -- Я за казака, -- продолжала женщина. -- А ты за кого?
      -- О-о, -- застонал Иван. -- Помру. От разрыва сердца.
      -- Что, плохо? -- участливо спросила женщина. -- Давай я распеленаю тебя. -- И она подошла было, чтобы распеленать Ивана, но остановилась и задумалась. -- Нет, подождем пока... Черт их знает, как там у них? Подождем.
      -- Убей меня! -- взмолился Иван. -- Приткни ножом... Не вынесу я этой муки.
      -- Подождем, подождем, -- трезво молвила женщина. -- Не будем пороть горячку. Тут важно не ошибиться.
      В это время на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги замерли в ожидании... Вошел, пошатываясь, Атаман.
      -- Здоровый бугай, -- сказал он. -- Насилу одолел. А где эта... А-а, вот она, краля! Ну, чего будем делать? Вслед за дружком отправить тебя, гадину?
      -- Тю, тю, тю, -- замахала руками дочь Бабы-Яги. -- О, мне эти казаки! Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!
      -- А то я не знаю вас! -- Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к женщине: -- Что же тут было?
      -- Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник, такой охальник!.. Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения... И приплод, мол, оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый -- так и обжигает!.. -- И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала.
      -- Прямо огонек!
      Атаман удивленно посмотрел на Ивана.
      -- Иван...
      -- Слушай ее больше! -- воскликнул Иван горько. -- И правда бы, убить тебя, да греха на душу брать неохота -- и так уж там... невпроворот всякого. Хоть счас бы не крутилась!
      -- Но какой он ни боевитый, -- продолжала женщина, словно не слыша Ивана, -- а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.
      -- А что, тебе так глянутся боевитые? -- игриво спросил Атаман, И поправил ус.
      -- Брось! -- сказал Иван. -- Пропадем. Не слушай ее, змею.
      -- Да ну, зачем пропадать... Мы ее в плен возьмем. -- Пойдем, Атаман: у нас времени вовсе нету. Вот-вот петухи грянут.
      -- Ты иди, -- велел Атаман, -- а я тебя догоню. Мы тут маленько...
      -- Нет, -- твердо сказал Иван. -- С места без тебя не тронусь. Что нам Илья скажет?
      -- Мх-х, -- огорчился казак. -- Ну, ладно. Ладно... Не будем огорчать Муромца. До другого разочка, краля! Ишь ты, усатая. Ох, схлестнемся мы с тобой когда-нибудь... усы на усы! -- Атаман громко засмеялся. -- Пошли, Ивашка. Скажи спасибо Илье -- он беду-то почуял. А ведь он остерегал тебя, чего не послухал?
      -- Да вот.. вишь, мы какие боевитые... Не послухал.
      Иван с Атаманом ушли.
      А дочка Бабы-Яги долго сидела на лавочке, думала.
      -- Ну, и кто же я теперь? -- спросила она сама себя. И сама же себе ответила:
      -- Вдова не вдова и не мужняя жена. Надо кого-нибудь искать.

x x x

      В библиотеке Ивана и донца встретили шумно и радостно.
      -- Слава богу, живы -- здоровы.
      -- Ну, Иван, напужал ты нас! Вот как напужал!..
      -- Ванюша! -- позвала Бедная Лиза. -- А, Ванюша!
      -- Погоди, девка, не егози, -- остановил ее Илья, -- дай сперва дело узнать: как сходил-то, Ванька? Добыл справку?

      -- Целую печать добыл -- вот она. -- И Иван отдал печать.
      Печать долго с удивлением разглядывали, крутили так, этак... Передавали друг другу. Последним, к кому она попала, был Илья; он тоже долго вертел в огромных пальцах печать... Потом спросил всех:
      -- Ну, так... А чего с ней делать?
      Этого никто не знал.
      -- И зачем было посылать человека в такую даль? -- еще спросил Илья.
      И этого тоже теперь никто не знал. Только Бедная Лиза, передовая Бедная Лиза, хотела выскочить с ответом:
      -- Как это ты говоришь, дядя Илья...
      -- Как я говорю? -- жестко перебил ее Муромец. -- Я говорю: зачем надо было посылать человека в такую даль? Вот -- печать... Что дальше?
      Этого и Бедная Лиза не знала.
      -- Садись, Ванька, на место и сиди, -- велел Илья. -- А то скоро петухи грянут.
      -- Нам бы не сидеть, Илья! -- вдруг чего-то вскипел Иван. -- Не рассиживаться бы нам!..
      -- А чего же? -- удивился Илья. -- Ну, спляши тогда. Чего взвился-то? -- Илья усмехнулся и внимательно посмотрел на Ивана.
      -- Эка... какой пришел.
      -- Какой? -- все не унимался Иван. -- Такой и пришел -- кругом виноватый. Посиди тут!..
      -- Вот и посиди и подумай, -- спокойно молвил Илья.
      -- А пошли на Волгу! -- вскинулся и другой путешественник, Атаман. Он сгреб с головы шапку и хлопнул ее об пол. -- Чего сидеть?! Сарынь!..
      Но не успел он крикнуть свою "сарынь", раздался трубный глас петуха: то ударили третьи. Все вскочили на свои полки и замерли. -- Шапка-то! -- вскрикнул Атаман. -- Шапку оставил на полу.
      -- Тихо! -- приказал Илья. -- Не трогаться! Потом подберем... Счас нельзя.
      В это время скрежетнул ключ в дверном замке... Вошла тетя Маша, уборщица. Вошла и стала убираться.
      -- Шапка какая-то... -- увидела она. И подняла шапку. -- Что за шапка?! Чудная какая-то. -- Она посмотрела на полки с книгами. -- Чья же это?
      Персонажи сидели тихо, не двигались... И Атаман сидел тихо, никак не показал, что это его шапка. Тетя Маша положила шапку на стол и продолжала убираться. Тут и сказке нашей конец. Будет, может быть, другая ночь... Может быть, тут что-то еще произойдет... Но это будет уже другая сказка. А этой -- конец.