Злоключения ювелира Леона Гана

С начала ХХ века широкой известностью в Екатеринодаре пользовался ювелирный магазин Леона Яковлевича Гана на Красной, № 25 (дом Канивецкого). В нем всегда присутствовало изобилие изделий из золота, серебра, металла, терракота, фарфора, бисера и кожи. Рекламный слоган ювелира Гана был лаконичен и незамысловат: «Прочно, изящно и эффективно!» Надо полагать, он вызвал определенный интерес у двух местных оболтусов: 17-летнего Василия Васильева и 19-летнего Ильи Селиванова.

24 мая 1906 года около 6 часов вечера они заявились в магазин и с револьверами в руках потребовали у находящейся за прилавком жены Гана пятьсот рублей и ни копейкой меньше, угрожая ей «пустить пулю в лоб». Мужественная женщина Фаина Карловна не побоялась угрозы и, пообещав выполнить требование налетчиков, подошла к кассе и незаметно нажала кнопку электрического тревожного звонка. Тотчас в салоне появились, как черти из табакерки, местные охранники, предтеча нынешних «секьюрити». Испугавшись, Васильев с Селивановым поступили не по-бандитски: выскочили из магазина и бросились бежать наутек по Красной.

На их беду в это время там проходили, патрулируя, помощники полицейских приставов Андрей Семенович Ханин и Михаил Петрович Леурда с казаками. На всякий случай они задержали подозрительных молодчиков и препроводили в полицейскую часть, где при личном обыске у них обнаружили и изъяли револьверы, а также три серебряных портсигара, которые те успели «прибрать» в магазине.

Как потом отмечалось в полицейском протоколе, «благодаря счастливо сложившимся обстоятельствам и хладнокровию г-жи Ган, бывшей в магазине, разбой не удался и преступники были задержаны». После этого случая Леон Яковлевич еще сильнее стал любить свою жену.

Весной 1907 года состоялся суд. Приговор был безупречно жестким: Васильева упекли на 5 лет в каторгу, а Селиванова – на 4 года в тюрьму.

Прошли годы. В феврале 1919 года, когда в Екатеринодаре Антон Иваныч Деникин строил планы на Москву, по приговору местного военно-окружного суда известный в городе доктор медицины Исай Яковлевич Меерович был осужден на 4 года каторжных работ за пособничество красным. В своих многостраничных показаниях он вдруг вспомнил события времен 1-й русской революции, когда в Екатеринодаре царил террор, от которого кровь стыла в жилах, а местная купеческая верхушка отчего-то полагала, что вдохновителем и руководителем его был он, Меерович. А потому-то и купцы, и банкиры, и заводчики с фабрикантами просили у него защиты от террористов и бандитов.

«На одном из моих визитов к г. Гану, – пояснял Исай Яковлевич, – он показал мне письмо с требованием денег от социалистов-революционеров, и я дал ему совет вести себя осторожно, но денег не давать. Ган продолжал получать требования от всяких партий, но по моему совету отвечал им молчанием. Один раз к Гану явились двое, вооруженные револьверами, но его жена не растерялась, придавила кнопку звонка, явились люди и грабители бросились бежать».

Словом, доктор Меерович был в курсе всех криминально-террористических дел в городе. И не отрицал, что лечил раненых в налетах террористов, впрочем, делая оговорку, что не знал об их истинных делах.
Что касается ювелира Леона Гана, то вышеуказанный налёт был первым, но не последним эксом (так террористы называли акт экспроприации) в его практике.

…После первого налета, от греха подальше, Леон Яковлевич Ган перенес свое предприятие на новое место – на Красную, № 40 (дом Добровольского). Прошло время и вновь грабители вспомнили о его ювелирном магазине, а, может, и вовсе не забывали. На этот раз способ совершения преступления был несколько иным.

16 августа 1911 года около 4 часов утра четверо злодеев, вооруженных револьверами, напали на сторожа Ивана Мохнача, охранявшего магазин, стоя рядом с входом, на тротуаре, что само по себе выглядело довольно оригинально. Грабители избили сторожа и «под угрозой смерти» приказали не поднимать шума. Железным шкворнем они взломали замок ставни, разбили «зеркальное» стекло и принялись вытаскивать с витрины золотые и серебряные изделия. В это время по противоположной стороне Красной проходил гимназист старших классов (возвращался от «девок»). Сразу же догадавшись, что происходит у Гана, он быстро проскользнул в ближайшую аптеку и оттуда телефонировал в полицию. Когда та вместе с владельцем магазина прибыла на место происшествия, злоумышленников уже и след простыл. Избитый до полусмерти сторож рассказал о случившемся, а Ган, тем временем, скрупулезно подсчитал убытки: 2769 рублей 30 копеек – сумма весьма внушительная. Полиция сходу принялась за дознание и выяснила, что публика, гулявшая в «шумном баре ресторана» гостиницы «Европа» на Красной, № 38, слышала под утро два револьверных выстрела, а на Старом базаре тем же утром был обнаружен футляр от похищенных грабителями золотых часов. Это разбойное нападение, на беду ювелира, осталось нераскрытым.

В третий раз Леон Яковлевич перенес свой магазин на Красную, № 52, в небезызвестный «Мавританский дворец» (дом Хлебникова), о чем и объявил 4 января 1913 года. Несмотря на все предосторожности и надежные запоры, преступники вновь не обошли стороной сокровищницу екатеринодарского Али-Бабы. 20 июля 1917 года в магазине Гана у доверенного фирмы М.А. Литвинова прямо из-под носа украли из сейфа четыре золотых кольца с бриллиантами, стоимостью 654 рубля. Времена наступали смутные, воровали и грабили ежедневно, а недавно учрежденная милиция (еще не советская) только училась раскрывать преступления, да так и не научилась…

«Туды его в качель!»

Уличное пространство Екатеринодара не всегда использовалось городскими властями по назначению. К примеру, в начале ноября 1906 года екатеринодарский полицмейстер Василий Елисеевич Черник разрешил некому предпринимателю Малюшникову поставить на Базарной улице, между Красной и Бурсаковской, аттракцион «Американская качель с лодками», но с оговоркой – «чтобы сверх их была устроена крыша, а внизу – пол». Однако городские власти воспротивились и отвели место под аттракцион на углу Красной и Пашковской, № 93/65, «против Казначейства». Весьма мудрое решение!

И уже 10 ноября Малюшников установил там качели, «довольно оригинальные по постройке, удобные для детей и совершенно безопасные», как отрекомендовал свой аттракцион хваткий делец. Однако месяц спустя местная пресса негативно отреагировала на аттракцион: «"Американские качели" приютились непосредственно на тротуаре Пашковской улицы. Что тут делается во время качания – трудно себе представить. По улице и тротуару невозможно ни проехать, ни пройти вследствие массы народа. Все домовладельцы улицы протестуют, а карманные воришки вовсю работают».

Городская Управа уже начала осознавать свою оплошность и подумывала о закрытии «Американской качели с лодками». А тут и случай подвернулся. Как-то раз, в вечернее время, когда аттракцион был окружен толпой желающих покататься и зеваками, как отмечалось в полицейском протоколе, «во время качания сорвалась с люльки и сильно ушиблась девица Татьяна Горбенченко, которую отправили в городскую больницу». Выжила ли девица – неизвестно, но «Американскую качель» прикрыли, от греха подальше. По счастью, никто из екатеринодарских предпринимателей не додумался соорудить напротив Атаманского дворца, например, «Американские горки».

Рэкет по-екатеринодарски

        Всё, что только душа пожелает, имелось в магазине известного в Екатеринодаре купца, владельца макаронной и консервной фабрик, Алексея Акимовича Коваленко (старшего брата основателя и директора городской картинной галереи Федора Акимовича Коваленко) на Красной, № 23, в доме дворянки Ольги Павловны Платоновой. Владелец магазина сообщала горожанам: «Всегда в большом выборе бакалейные, кондитерские, гастрономические и прочие товары». Имелось там и что выпить с устатку, куда ж без этого: «Крымские, Кахетинские и другие своего розлива вина, удельные и других известных фирм. Вина иностранные лучших фирм. Ром, коньяк, ликеры, наливки и прочее». К «прочему» купец, по-видимому, стыдливо относил, не озвучивая, местную водочку – а зря! Естественно, были в продаже и различные консервы, «за хорошее качество которых на выставках в Кременчуге 1896 года и Киеве 1897 года присуждены награды: три серебряные медали». Известное дело, за просто так медали в ту пору не раздавали!

Успехи купца в торговом деле не остались незамеченными. Осенью 1906 года почтальон принес ему нежданное письмо (приведем его дословно):
«По постановлению группы анархистов комитета "Анархия" вы обязуетесь внести в комитет 300 рублей. В случае неисполнения требования или если вздумаете прибегнуть к защите полиции, – то поплатитесь жизнью! 23 сентября в 10 часов вечера вы должны эту сумму положить на Красной улице под первую лавочку возле Азовского банка».

Прочитав письмо, Алексей Акимович почесал за ухом, тяжело вздохнул, но угроз отнюдь не испугался и отнес письмо на Базарную, № 18, в Управление 1-й полицейской части.

– Извольте ознакомиться, Григорий Спиридонович, – Коваленко протянул конверт приставу Журавелю, известному в городе полицейскому.

Дослужившись до чина губернского секретаря (армейского поручика) Журавель прослыл в городской полиции профессионалом высшей пробы в уголовном сыске. Про таких говорили: на этом деле он свору собак съел и не поперхнулся. Кабы не погиб летом 1907 года от рук террористов, будучи исправляющим должность помощника полицмейстера Екатеринодара, то наверняка осенью 1908 года, при учреждении сыскного отделения при городской полиции, Григорий Спиридонович занял бы пост его начальника. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз.

Пристав внимательно ознакомился с «вымогательным» письмом, хитро улыбнулся в ус и распорядился положить в указанное анархистом место конверт с «оберточной бумагой» внутри, устроив засаду. В назначенный день в названное время к лавочке возле здания Азовско-Донского коммерческого банка на Красной, № 46, суетливо оглядываясь по сторонам, быстро приблизился невзрачный мужичок в поношенной рубахе и изрядно потертых штанах. Придерживая мастеровую фуражку, он нагнулся и стал шарить рукой под лавочкой. Едва мужичок достал конверт с «куклой», из засады выскочили городовые и вмиг скрутили его.

Из тени на освещаемый электрическим фонарем тротуар ступил Журавель, подошел к задержанному, взглядом просверлил его с головы до пят и, явно удовлетворенный увиденным, хмыкнул и произнес:

– Хлопцы, да из него анархист-террорист как из говна пуля.

Потом на секунду принюхался и вынес окончательный вердикт:

– Так, дрянь приблудная!

Городовые взорвали тишину дружным хохотом.

…В ходе дознания было установлено, что задержанный – крестьянин Василий Дехтерев, сапожник, проживавший неподалеку и никакого отношения к анархистам-террористам не имевший, но ежедневно покупавший у мальчишек газеты и от корки до корки их читавший.

Надо сказать, что в ту пору Екатеринодар наводнили террористические боевые группы эсеров, анархистов, максималистов и прочих социал-демократов, а также армянских боевиков из организаций «Гнчак» и «Дашнакцутюн». Они бесчинствовали, нахально являлись домой к «буржуям» (купцам и богатым обывателям) или направляли им письма, требовали денег, прикрываясь революционными лозунгами и риторикой, дескать, на правое дело нужны средства. При этом угрожали смертью не только главе семьи, но и его близким. Купцам приходилось отдавать деньги, ибо обращаться в полицию они боялись. Кто не отдавал – того демонстративно убивали на улице, на глазах у многочисленных очевидцев. Кое-кто из купцов начал панически покидать Екатеринодар, укрываясь в других населенных пунктах. Словом, на город опустились страх и жуть. Газеты едва ли не ежедневно выходили с траурными некрологами.

Местный простой люд, охочий до халявы, быстро смекнул и под вывеской «террористов» стал рассылать «вымогательные» письма и получать легкие деньги. Но нашему сапожнику крупно не повезло, ибо, во-первых, купец Коваленко не убоялся угроз и обратился в полицию, а, во-вторых, за дело взялся пристав Журавель.

Уголовно-политический террор массово продолжался в Екатеринодаре до октября 1907 года. В это время в город прибыло «инкогнито из Тифлиса» – полковник Засыпкин Федор Андреевич, который учредил охранный пункт, и накал страстей несколько снизился. А еще через год в Екатеринодаре воцарились покой и благочиние.

…Минуло четыре месяца. В ночь на 29 января 1907 года во всё тот же магазин Алексея Акимовича Коваленко на Красной, № 23, этот чудный оазис изобилия еды и выпивки, нагрянули двое громил: турецкоподданный армянин («продавец газет») и персидскоподданный татарин («неизвестной профессии»). Проломив ломом стену магазина со стороны двора, они забрались внутрь и стали взламывать «несгораемую кассу», то бишь сейф. Шум, доносящийся из магазина, услышали обитатели двора и сообщили владельцу – широко известному в городе человеку. Благо, тот жил неподалеку – через два квартала, на Екатерининской, № 16. Судя по всему, купец был еще и довольно смелым и сообразительным мужчиной. По пути к магазину, пробираясь через сугробы и темень (мостовые и тротуары три дня не убирались, а электрический фонарь, как водится, был разбит), Алексей Акимович встретил скучающего на посту озябшего городового, которого «зафрахтовал» в группу захвата и разъяснил план действий.

Подойдя к парадному входу в магазин, Коваленко открыл ключом двери и сразу же зажег свет, который, как потом отмечалось в протоколе, «моментально осветил помещение магазина электричеством». Одновременно, городовой, проникнув внутрь с задней стороны помещения магазина через пролом, наставил на грабителей револьвер и потребовал поднять руки. Ослепленные светом и ошеломленные обескураживающим приказом, злоумышленники, не ожидавшие подобного эффекта, беспрекословно выполнили требование представителя закона, а владелец магазина, тем временем, проворно зачистил их карманы, выудив оттуда 1210 рублей – сумму, которую они успели извлечь из кассы. К слову, в то незабываемое время за эти деньги в Екатеринодаре можно было прикупить не только вполне приличный домик недалеко от центра, но и свечной заводик к нему в придачу.

Как говорится, грабителей взяли с поличным. И можно только сожалеть, что к трем серебряным медалям за качество консервов, Алексею Акимовичу Коваленко не прибавилась медаль «За храбрость». Впрочем, злые языки утверждали, что он и с младшим братом, витавшим в облаках со своей картинной галереей, не находил общий язык, да и рабочих на собственных фабриках третировал переработками. Бог ему судья.

Взрыв в похоронном бюро Самойленко

        Многое повидал на своем веку Екатеринодар, но такого…

9 августа 1909 года около 4 часов утра на Красной, в квартале между цирком и городской больницей (Пашковской и Длинной улиц), раздался ушераздирающий взрыв. Обыватели квартала потом рассказывали, что взрыв был такой силы, что они были на некоторое время оглушены. К месту происшествия немедленно прибыла полиция и стала стекаться публика, несмотря на ранний час.

Выяснилось, что взрыв случился в похоронном бюро Макара Степановича Самойленко на Красной, № 95, находящегося рядом со зданием цирка купца Василия Васильевича Шахова. Силой взрыва были оторваны деревянные дверные ставни и отброшены через мостовую на другую сторону Красной. Толстый железный болт, которым запирались ставни, лопнул и оторвался от места крепления. Обе половины двустворчатой стеклянной двери за ставнями сорваны и брошены внутрь помещения, от стекол не осталось и следа. Осколки вонзились в потолок и стоящие в помещении гробы, кресты, венки. Зрелище было вполне себе апокалиптическое.

За перегородкой бюро, в жилой комнате во время взрыва спала жена Самойленко, а сам хозяин – в другом углу комнаты. Перепуганные взрывом супруги вскочили с постелей и устремились к двери, спотыкаясь о гробы. Весь пол был усеян осколками стекла, которыми сильно изранила ноги в кровь жена владельца похоронного бюро. На месте взрыва обнаружили обрывок кожаного мешочка: полиция предположила, что он был начинен порохом и, снабженный фитилем, был вложен в пространство между дверными ставнями и дверью. А потом злоумышленник подпалил фитиль…

Кто и с какой целью учинил взрыв, полиция установить не смогла. Террористический акт сразу же был отвергнут, а вот версия о происках конкурентов по гробовому бизнесу в ходе дознания присутствовала.

А теперь скажите – в каком ещё городе России цирк мог соседствовать с похоронным бюро? Вот за подобные алогизмы мы и любим наш неповторимый и единственный в своём роде город.

Странный постоялец

        Чем только не удивлял криминальный мир Екатеринодара за многолетнюю историю города, но подобный казус имел место впервые.

В середине июля 1917 года в отель «Европа» (бывшую «Европейскую» гостиницу) на углу Красной и Екатерининской, № 38/19 явился прилично одетый господин и осведомился, свободен ли для проживания № 3. Именно этот номер – третий, и никакой другой. Получив отрицательный ответ, он удалился, однако на следующий день явился вновь с аналогичным вопросом. Наконец, на третий день (!) ему был предоставлен требуемый номер 3, куда он и заехал, причем заперся в нем и в течение последующих трех дней никого из служащих гостиницы к себе не пускал для уборки, а еду ему подавали через едва приоткрывавшуюся странным постояльцем дверь номера. При заселении постоялец предъявил документ, выданный начальником «Воинской команды выздоравливающих № 211» в Армавире, на имя Крылова. Во время проживания к нему в номер приходил мужчина в форме офицера с миловидной дамой.

Утром 23 июля постоялец внезапно съехал из «Европы». В тот же день, спустя некоторое время, владелец ювелирного магазина «Уральские камни» Багиров, располагавшегося на первом этаже, как раз под № 3 гостиницы, открыв магазин и зайдя внутрь, обнаружил пустые витрины, где ранее лежали драгоценности, и квадратное отверстие в потолке. По вызову на место происшествия прибыла уголовная милиция, которая произвела осмотр магазина и гостиничного номера. В углу его, где стоял диван, линолеум был снят, а в деревянном полу зияло отверстие, рядом с которым лежал коловорот. В ящиках комода находился мусор от этой «работы» и зонт, в связи с чем сыщики выдвинули версию, что злоумышленник, просверлив небольшое отверстие, засунул в него зонт и, раскрыв его, продолжал высверливать пол до нужных размеров, выкладывая затем мусор из зонта в комод. А потом спустился по веревке в магазин, забрал приглянувшиеся драгоценности, поднялся в свой номер и был таков.

По словам владельца магазина Багирова, у него было похищено драгоценностей и товара на сумму 60 тысяч рублей. При тщательном осмотре оставленного постояльцем документа, удостоверяющего личность, он вызвал большое сомнение в подлинности. Милицейская собака-ищейка, взяв след преступника, довела сыщиков от «Европы» до билетной кассы 2-го класса на вокзале Владикавказской железной дороги. Вывод уголовной милиции был очевиден: после совершения дерзкой и хитроумной кражи «громила» уехал из Екатеринодара. На всякий случай был арестован швейцар «Европы», который своевременно не прописал постояльца.

Вскоре до сведения уголовной милиции дошла конфиденциальная информация, что некий мужчина в форме прапорщика с молодой дамой сняли комнату у хозяина пивной на углу Новой и Конвойной улиц Ивана Коваля. При этом у квартирантов было с собой два саквояжа из черной кожи. За проживание они отдали Ковалю несколько золотых вещей и серебряное портмоне, похищенные у Багирова. Подозреваемые в соучастии в краже из магазина «Уральские камни», как выяснилось, супруги Андрей и Ирина Коляда были задержаны, а их комнату милиция опечатала, изъяв саквояжи с похищенными ювелирными изделиями.

Вскоре сыщики узнали, что непосредственный исполнитель кражи, некий Яшка Казак (тот самый странный постоялец), уехал в Армавир. Туда был срочно откомандирован помощник начальника милиции 2-го отделения (бывшей 2-й полицейской части) Екатеринодара подъесаул Подымов с группой сыщиков, которые 2 августа и задержали Яшку в Армавире. Все похищенные из магазина драгоценности были возвращены Багирову, а преступников отправили в Екатеринодарскую областную тюрьму, однако очень скоро они были освобождены по амнистии.

Примечательный факт: пока вор с сообщниками парились в тюрьме, 4 августа в опечатанную комнату на углу Новой и Конвойной улиц, где до ареста проживали супруги Коляда, проникли воры и украли их одежду и личные вещи на сумму почти 1400 рублей. Как говориться, вор у вора дубинку украл!

Бытовуха рутинная

        В середине марта 1909 года казачка К. направила иск мировому судье 7-го участка Екатеринодарского судебно-мирового округа, статскому советнику Петру Михайловичу Ясинскому. Приведем его полностью, без исправлений, с сохранением стилистики и орфографии:

«Родной отец мой казак Егор К. вдов, в 1907 году 10 июня нанял меня в служение к казаку Петру Криворучко, у которого я прослужила 1 год и 4 месяца, который на степу, в приюте своем, при небытности там никого, насильно лишил мою девственную целомудренность. Я же от совести и страха родителю своему о том не заявила, и продолжала уже с ним невольное удовольствие, а потом и родила от него 9 февраля сего года дочь Евгению, за что прошу взыскать в пользу мою на прокормление и одеяние родившейся от него дочери».

Мировой судья в иске казачке К. отказал «за недоказанностью обвинения Криворучко». Грустная, конечно, история, но отнюдь не единичная. И чем она закончилась, можно только гадать.

Вертеп разврата по-советски

       Триумфальное шествие советской власти на Кубани завершилось воцарением НЭПа: в Краснодаре появились многочисленные коммерческие предприятия в различных сферах предпринимательства. В начале 1920-х годов один из «новых советских», кооператор Илья Семенович Джухадзе, взял в аренду дом на Красноармейской, № 37 (бывшей Бурсаковской) и открыл в нем номера «Дарьял». Надо сказать, в начале ХХ века при царском режиме этот дом принадлежал екатеринодарскому купцу Никифору Гордеевичу Кононенко, сдававшему его в аренду нахичеванскому мещанину Ивану Алексеевичу Алахвердиеву. Тот сначала содержал в нем духан, а затем, едва ли не до революции, гостиницу. Так что теоретически Джухадзе даже не поменял профиль деятельности заведения. Впрочем, на практике он внес некоторые коррективы, превратив свой «Дарьял» в увеселительное заведение сомнительного свойства, проще говоря – в дом терпимости, как они назывались в дореволюционном Екатеринодаре. Однако в то доброе, старое время их разрешалось легитимно открывать только в отдалении от центра города и под соответствующим пристальным медицинско-полицейским надзором. Но Илья Семенович, окрыленный возможностями новой экономической политики в Краснодаре, проигнорировал требования действующего советского законодательства, предусматривающего уголовное наказание за сводничество, содержание притонов разврата, а также вербовку женщин для проституции. Впрочем, похотливым гостям этого уютного гнездышка позволялось и приводить с собой девиц с пониженной социальной ответственностью.

Справедливости ради заметим, что и в дореволюционном Екатеринодаре имели место подобные казусы, когда под вывеской гостиниц и меблированных комнат вполне себе комфортно функционировали в центре города вертепы разврата. Но такого размаха, который развил наш грузин, даже они не могли себе представить, ибо «цепные псы самодержавия» довольно быстро их выявляли, закрывали и сурово наказывали их содержателей.

Пару-тройку лет фирма Джухадзе безбедно занималась своим делом, едва ли не вывесив красный фонарь перед входом в «Дарьял». Но нашлись добрые люди, для которых подобный бизнес был неприемлем и категорически недопустим: вероятно, впоследствии они стали ярыми апологетами принципов «Морального кодекса строителя коммунизма». Эти добрые люди конфиденциально сообщили о царящем в центре города безобразии в уголовный розыск 1-го отделения городской милиции Краснодара. Вечером 24 декабря 1924 года сотрудники оного, переодевшись в партикулярное платье, явились в «Дарьял» под видом «гостей» и учинили «контрольную закупку». И, естественно, Илья Семенович был взят с поличным, без шума и пыли.

Когда все материалы «спецоперации» краснодарские оперá передали следователю того же отделения, он возбудил уголовное дело. На первых порах Джухадзе отнекивался и всю вину сваливал на своего помощника Сергея Бута, занимавшегося хозяйственными вопросами и к делам шефа заведения не причастного. Однако в ходе следствия, собранными по делу доказательствами вина Ильи Семеновича была доказана в полном объеме. Предпринимательская деятельность советского «теневого» дельца закончилась весьма печально. В начале февраля он был привлечен к уголовной ответственности по статье 171 УК РСФСР. Данная норма предусматривала лишение свободы на срок не ниже трех лет с конфискацией всего или части имущества за сводничество, содержание притонов разврата, а также вербовку женщин для проституции.

До сегодняшнего дня дом на Красноармейской, № 37 не дожил, к сожалению, а ведь мог многое рассказать...

Плод просвещения

        Вряд ли вождь мирового пролетариата В.И. Ленин, говоря что «книга – огромная сила», мог предположить, насколько он огромная и беспощадная…

19 февраля 1909 года в 10 часов утра в войсковом лесу «Круглик», часть которого ныне занимает рукотворный парк Александра Галицкого, был обнаружен повесившийся на дереве мещанин города Старобельска Харьковской губернии, 22-летний Григорий Абрамович Рубан. Прибывшие на место происшествия городовые труп сняли и направили в анатомический покой при 1-й городской больнице. Полиция провела по сему факту дознание, в ходе которого выяснилось, что Рубан ушел из дома еще 16 февраля в 2 часа дня, оставив на столе написанную карандашом записку: «Круглик». Его мать со слезами на глазах рассказала, что в последние дни сын читал книжку под названием «Семь повешенных», которая доводила его «до ненормальности», что было замечено ею за два дня до его отлучки из дома.

Покойный служил конторщиком в депо при станции Екатеринодар Владикавказской железной дороги, получал жалованье 35 рублей в месяц, был холост и жил с матерью-вдовой. Вывод полиции был однозначным и неутешительным – суицид на почве книгочейства.

Необходимое пояснение: жалованье в 35 рублей по тем временам в Екатеринодаре было вполне себе нормальным для молодого (и не только) человека, к тому же не женатого. Для примера: мастера в кондитерской или булочной в среднем получали столько же (но пахали с раннего утра до позднего вечера), плотники и столяры в строительный сезон зарабатывали до 1 рубля 80 копеек в сутки, городовые – и вовсе 20 рублей ежемесячно. О несчастной любви юноши в материалах дознания не упоминалось, хотя суициды на этой почве в то время были в тренде (правда, главным образом, травились карболовой кислотой или настойкой осины, а кто имел соответствующее разрешение на револьвер – стрелялись, предварительно угробив объект своего вожделения). Учитывая указанные факторы, можно предположить, что юноша свихнулся, прочитав бестселлер Леонида Андреева «Рассказ о семи повешенных». Уж больно истонченная душевная организация была у Гриши Рубана…

«Не влезай, убьёт!»

        В те далекие времена таблички с подобным предупреждением на опорах воздушной линии электропередач в Екатеринодаре отсутствовали. И это нередко приводило к трагедиям.

18 декабря 1910 года около 11 часов вечера многочисленная публика с хорошим настроением покидала Александровское реальное училище на Красной (между Соборной и Гимназической), где состоялся «Пушкинский вечер». В это время прямо на их глазах 18-летний юноша Алексей Орлов залез на столб, поддерживающий провода электрического освещения, чтобы поймать голубя, но тот улетел, предчувствуя беду. Юноша принялся спускаться вниз и, случайно задев провод, моментально был убит «током электричества». Труп несчастного, зацепившись за «железные переплеты», повис вниз головой на столбе. Публику охватила истерика, некоторые дамы упали в обморок, кто-то из смелых и сообразительных мужчин догадался послать за полицией и пожарными. Прибывшие на место происшествия огнеборцы со всеми предосторожностями приставили к столбу пожарную лестницу и сняли труп юноши, а полиция отвезла его в «анатомический кабинет» городской больницы. Этот случай наглядно показал городской молодежи недопустимость легкомысленно-гусарского поведения по отношению к электричеству.

И ведь было же подано с небес предупреждение еще весной того же года… 4 мая над Екатеринодаром разбушевалась сильная гроза с ливнем – вода затопила всю Красную и близлежащие улицы. Молния попала в «воздушный провод трамвая» напротив входа в Городской сад. Удар был настолько сильный, что испортилась изоляция на металлическом столбе, на котором крепился провод, и ток по нему стал уходить в землю. В этот момент у столба стоял вагон трамвая битком набитый публикой, которая, впрочем, отделалась только легким испугом от произведенного эффекта.

Однако вечером, по словам очевидца, «у столба собралась толпа зевак, с интересом следивших как на столбе время от времени вспыхивали голубые огоньки, своим видом напоминавшие светлячков». Такие вот бесстрашные любители-энтомологи жили тогда в Екатеринодаре. Во избежание трагедии администрация Городского сада выставила у столба сторожа до прибытия техников с Центральной станции электрического трамвая на углу Екатерининской улицы и Карасунского канала, со строгим приказом никого из любопытных граждан к столбу не подпускать. Когда же сторож на секунду отвлекся, до столба дотронулся какой-то любознательный казак из толпы, вероятно пытавшийся поймать «светлячка». Мощным ударом тока его тотчас отбросило на несколько аршин в грязь. Хоронили с музыкой.