Прошла мировая война. Все государства, принимавшие в ней участие, сейчас [в 1921 году] подводят итоги ее: внимательно изучаются в деталях эпизоды великих битв и бережно заносят на страницы военной науки все поучительные примеры и выводы. Конечно, военные авторитеты западноевропейских государств уделяют должное внимание и новому техническому средству войны – авиации, которая в течение четырех лет, 1914 – 1918 гг., из вспомогательного, почти исключительно разведывательного средства, достигла значения мощного боевого сотрудника других родов оружия. Специфический характер мировой войны, особенно на Западноевропейском фронте, где были сосредоточены грандиозные технические средства, отвечающие последнему слову науки, дает материал, для изучения главным образом вопросов применения авиации в позиционной войне.

В то время как на Западном фронте окончательно замолк грохот орудий, на востоке Европы та армия, которая в 1917 году, разваленная преступной изменнической агитацией бросила фронт, уже через несколько месяцев судорожно сжимала в своих руках винтовку и с невероятной яростью вступила в братоубийственную схватку.

Уже в 1919 году белые и красные имели организованные силы и вели борьбу. Стойкость войск той и другой стороны была слаба, пока каждая из них стремилась вести непрерывные наступательные операции, что придавало Гражданской войне вполне определенный характер – маневренный.

К сожалению, в силу исключительных условий жизни большинства участников русской Гражданской войны материала для изучения ее в печати еще пока нет, а поэтому для многих роль и значение авиации в этой войне остаются неясными. Я беру на себя смелость […] коснуться именно этого вопроса – с целью освещения его главным образом с тактической стороны.

Гражданская война в России началась с момента захвата власти большевиками в обеих столицах. К сожалению, Временным правительством не было заранее подготовлено вполне реальной силы, почему, начиная с конца 1917 г., организация войск, как белых, так и красных, производилась в период самой борьбы и носила поспешный характер. Бралось все мало-мальски способное к бою и посылалось на фронт. Естественно, что при таких условиях невозможно было даже мечтать о какой-либо серьезной роли авиации. Организация в это время первоначально затруднялась вследствие полного отсутствия у противобольшевистских сил основных баз.

Только в 1919 г. армии Юга России приняли организованную форму и были снабжены всеми необходимыми техническими средствами. […] я буду касаться только авиации Юга России, так как, с одной стороны, все ее развитие протекало на моих глазах, почему я имею возможность подробнее останавливаться на тех или иных вопросах тактического применения ее, с другой стороны – по имеющимся данным, работа авиации на других фронтах Гражданской войны, мало отличалась от таковой в армиях Юга России.

По недоразумению, по преступному ли попустительству или, наконец, злоупотреблению к началу 1919 г. Юг России был снабжен в массе почти совершенно непригодными для боевой работы аэропланами – так называемыми – «Ариейтами»i . Лучшие же системы – «Гевлянды» ii – стали прибывать в значительном количестве только летом этого [1919] года. Эта серьезная заминка технического свойства, конечно, значительно отразилась на боеспособности авиационных отрядов Юга России. Тем не менее в 1919 г. авиация Юга России своими действиями как отдельных летчиков, так и некоторых отрядов внесла крупный вклад в свою историю.

На Тереке борьба с восставшими воинственными горными племенами в некоторых случаях возлагалась почти исключительно на авиацию, которая, не считаясь с непроходимостью дикой горной страны, свободно достигала неприступных аулов и своим грозным бомбометанием приводила к покорности беспокойных абреков iii .

В Донецком бассейне некоторые отдельные летчики, проявляя инициативу, своими активными действиями – бомбометанием и обстрелом из пулеметов земных целей – нередко расстраивали густые ряды наступающего сильнейшего противника, отбрасывали наседающие бронепоезда, чем склоняли успех операции в нашу пользу iv .

Еще более характерные задачи, присущие только условиям Гражданской войны, были поставлены авиации на Дону.

Пример. В Новочеркасске были получены сведения, что Верхнедонцы восстали против советской власти. Для проверки и подтверждения этих сведений решено было послать аэроплан. Так как число восставших было не велико, к тому же внешне они ничем не отличались от красных, то, естественно, произвести в этом случае какую-либо разведку сверху было невозможно, почему являлась необходимость опуститься где-либо в предполагаемом районе восстания и опросом жителей выяснить обстановку. Зверский террор красных, а также трудность выполнения этой задачи в техническом отношении, заставляли смотреть на этот полет, как на верный путь к смерти. Тем не менее нашелся не один храбрец-летчик. Ими окончательно была установлена связь с повстанцами, перевезено в район восстания воздушным путем оружие, большое количество патронов, медикаментов. При этом неоднократно были случаи посадки аэроплана среди красных и взлета под их ружейным огнем на расстоянии почти прямого выстрела v .

Другой случай ответственной связи был произведен авиацией в период Мамантовского рейда. На этот раз некоторые из летчиков геройски сложили свои головы, попав в руки красных vi .

Наконец, на Царицынском направлении, с началом майского наступления, авиация стремилась всемерно к согласованному с войсками действию, своей разведкой и активными действиями она способствовала победоносному продвижению Кавказской армии к Царицыну, оказала неоценимую услугу при взятии его и в дальнейшем помогла удержать его за нами в тот момент, когда красные, сосредоточив крупные силы, обрушились на нас. В этот период особенно характерными и красочными являются активные действия авиации в операциях: 5 мая под Великокняжеской; 30 мая – у Царицына; в июне – при взятии Царицына и в конце августа – при отбитии атак красных на подступах к Царицынской укрепленной позиции. Здесь впервые выявилось исключительное значение активных действий авиации в маневренном бою и особенно подчеркнулась ее мощь в борьбе с конными массами vii .

***

Описывая Гражданскую войну, я хотел бы дать объективную историческую правду о Кубани и о наших казаках. У донцов, например, были Подтелковы и его последователи, а у нас Сорокин да Кочубей и, кажется, без последователей. Кубань, по-моему, в массе своей явилась чистой «Вандеей» viii, и это историческое понятие. От истории это скрывать не надо. А я пишу не для сегодняшнего дня и не в угоду правым или левым, не ради гонорара, которым мне, наверное, пользоваться не удастся ix .

Что же толкнуло меня в стан белых? Только горячая любовь к Родине и своему народу. Я шел против Советской власти не потому, что защищал какие-то личные привилегии; не потому, что был противником каких-либо социальных перемен; не потому, что спасал от коммунизма капитал, а мне казалось, что я спасаю Родину! Немало разочарований пережил я в стане белых. Но жребий был брошен. Как впитавший в себя с детства дух дисциплины, я подчинился власти на Юге России и добросовестно исполнял все даваемые мне поручения x .

Доподлинно неизвестен хронологический отрезок жизненных перипетий Ткачева с момента оставления им Ставки в Могилеве и до появления на Кубани. На этот счет существует ряд версий, выдвинутых авторами, изучавшими биографию Ткачева. К сожалению, они не указывают источник информирования, что весомо снижает достоверность изложенных ими событий. Так, например, В. Кондратьев пишет: «Рассказ о том, как Ткачев пробирался „по бурлящей России’’ с бывшего фронта на Кубань, мог бы стать сюжетом для приключенческого романа. Ему приходилось переодеваться в солдатское обмундирование, его дважды арестовывали, но оба раза он сумел бежать. В марте 1918-го Ткачев добрался до Майкопа, занятого красными, и там его арестовали в третий раз. Более четырех месяцев Вячеслав Матвеевич провел в городской тюрьме, пока в августе его и других заключенных не освободили вступившие в город части Добровольческой армии генерала Деникина» xi .

Несколько иную интерпретацию событий дает И. Софронов. По его словам, после оставления Ставки Ткачев направился на Кубань, «где, как он справедливо рассчитывал, красные встретят вооруженное сопротивление. Дважды полковника задерживали, дважды он бежал из-под ареста. И в начале 1918 года появился в родных местах, где рядовым бойцом вступил в партизанский отряд казачьего полковника Кузнецова и участвовал в нескольких боях против войск Северо-Кавказской советской республики. В одной из таких стычек подразделение, в котором сражался Ткачев, прикрывало переправу основных сил через Лабу, было отрезано от своих и практически в полном составе уничтожено красными. Вячеслав Матвеевич оказался в числе тех, кто был взят в плен. С марта 1918-го он находился в майкопской тюрьме. И лишь в начале сентября, когда большевики были выбиты из города, смог предложить свои услуги штабу Добровольческой армии» xii .

Совсем лаконично описывает события А. В. Шишов: «В конце ноября 1917 года полковник Ткачев покинул Могилевскую ставку и уехал на Кубань. Там он вступает в белый партизанский отряд полковника Кузнецова, действовавший у Майкопа. Попал в плен и чудом избежал расстрела (за него заступились казаки-кубанцы)» xiii. Еще меньше информирован М. Быков: «Октябрь Ткачев не принял, ушел на Дон и Кубань, командовал авиацией в Русской армии генерала Врангеля» xiv .

По свидетельству А. В. Махалина, «в декабре 1917-го Ткачев добирается из Могилева до родной Кубани и вступает в белогвардейский конный отряд рядовым казаком. Участвует в боях, попадает в плен, дважды по несколько недель томится в большевистских тюрьмах»xv. Почти вторят ему А. Дробышевский и В. Куликов: «В декабре 1917 г. Ткачев добирается из могилевской ставки до родной Кубани и вступает в белогвардейский конный отряд рядовым казаком. В феврале – марте 1918 г. он активно участвует в боях, дважды попадает в плен, где проводит 4 месяца, и чудом спасается из тюрьмы»xvi .

А вот как пишет В. Бардадым: «20 октября 1917 года, когда ставка была занята большевиками, В. М. Ткачев оставляет должность и выезжает на Дон, в распоряжение генерала Л. Г. Корнилова. Но и там дела ему не оказалось. И он подался в свой отчий угол на Кубань. В феврале – марте 1918-го Вячеслав Матвеевич, прекрасный наездник, служит простым рядовым в конном отряде и однажды, участвуя в одной из рискованных схваток, попадает в красный плен, где проводит четыре месяца»xvii .

Осведомленный историк русской авиации В. М. Томич, будучи в эмиграции и переписываясь с Ткачевым с середины 1920-х годов вплоть до его смерти в 1965 году (кроме ГУЛАГовского периода), указывал, что после Октябрьской революции Ткачев вместе с военным летчиком В. Г. Барановым «пробрались на Дон, где В. Г. Баранов с 1918 по 1920 год был начальником Донской Авиации у белых, а В. М. Ткачев, вступивший в ряды Корниловских ударных частей, попал в плен к красным, в котором находился с апреля по август 1918 года. Несколько позже своего освобождения из плена, т.е. уже зимой 1918 года, он создал и возглавил 1-й Кубанский казачий авиационный отряд» xviii .

Наконец, племянник Ткачева – Б. И. Ткачев так описывает события, в ряде которых и сам принимал непосредственное участие: «Вяч[еслав] Мат[веевич] возвращается на Кубань и вступает в Правительственный Кубанский войсковой антибольшевистский отряд в конную группу пол[ковника] Кузнецова, посланного после командующим для отвлечения внимания противника от главных отступающих сил и разбитого наголову противником. Вяч[еслав] Мат[веевич] раненый попадает в Майкопскую тюрьму, откуда его, по приговору станицыxix, выручают казаки, взяв его на поруки. В августе [1918 года], вместе с частями 1-й Кубанской Казачьей Дивизии, я, командуя Партизанским отрядом 1-й Куб[анской] Каз[ачьей] Дивизии, после ночного боя, вступил в станицу Гиагинскую, где и нашел скрывавшихся там Вяч[еслава] Мат[веевича] и других наших офицеров. Объяснив обстановку, я дал подводу и небольшой конвой и направил Вяч[еслава] Мат[веевича] и ген[ерала] Данилова в Екатеринодар»xx .

Сам же Ткачев об всех этих событиях нигде и никогда не упоминал, ограничиваясь констатацией факта нахождения в тот период на территории Кубани, занятой красными.

[…] Юг, хваченный белым движением, был не мал, а я не был вездесущим. К тому же я около полгода – в 1918 году – был вне белых, жил в станице при советской власти с семьейxxi. […] летом 1918 года […] я жил в своей родной станице близ Майкопа (Келермесской), где в то время была советская властьxxii .

О том, как разворачивались дальнейшие события, известно со слов Б. И. Ткачева: «С радостью он [Ткачев] туда [в Екатеринодар] поехал с полной надеждой организовать в Добровольческой армии любимую им авиацию, но опять-таки – судьба играет человеком, и ему, знаменитому уже в то время летчику, бывшему Начальнику всей Российской авиации, Главным командованием [Добровольческой армии] было отказано в этом, а назначили полу-поляка, полу-литовца, мало известного до тех пор, как и мало что сделавшего после, ген[ерала] Военного Летчика Кравцевичаxxiii. Чем объяснить эту причину, я так и не мог добиться у Вяч[еслава] Мат[веевича] – моего дяди. Он всегда старался обходить этот вопрос. Я же это относил к той причине, по какой и Главное командование не разрешало иметь кубанцам свою армиюxxiv. Но так или же иначе, обиженный генерал Вяч[еслав] Мат[веевич] Ткачев отошел от дел Добр[овольческой] армии и пошел служить родному Кубанскому казачьему войску. Он в нем занимал разные должности: ездил в качестве председателя комиссии в Киев для переговоров с правительством Гетмана Скоропадского об оказании кубанцам помощи, ездил туда же и в качестве члена комиссии под председательством Н. Рябовола. […] Когда Кубанское инженерное управление добилось разрешения к формированию своего авиаотряда. Вяч[еслав] Мат[веевич] принял живое участие в организации такового»xxv .

С авиацией я сблизился главным образом в Крымский период, при Врангеле, где я ею командовал. […] я не был в гуще летчиков, а в деникинский период был от них вообще далек. Ведь авиация при Деникине – со второй половины 1918 года и до весны 1920 года – была в Донском войске и в Добровольческой армииxxvi , и каков в этот период был политико-моральный облик летчиков, конечно, точно не могу сказать. А, в сущности, и за врангелевский период, когда я уже общался с летчиками, мне трудно сказать точно – каков был их политический облик. На эту тему мне никогда не приходилось с ними разговаривать, да и было некогда это делать. С летчиками я бывал всегда в боевой обстановке, которая […] совершенно исключает политику – это был принцип старой Русской армии. […] я думаю, что не все офицеры-летчики имели одинаковый взгляд на политику – были, вероятно, среди них республиканцы, демократы и даже монархисты. Но никто из них, конечно, не задавался вопросом – как надо строить будущую Россию? Как удовлетворить работой, как ответить на почти вековые чаяния крестьян? Эта высокая политика была уделом Деникина с его окружением, а позже – Врангеля. Откровенно говоря, я и сам пытался ответить – какую Россию я представлял себе в будущем. Все мы, рядовые белые, думали тогда не о постройке России, а о ее спасении. Естественно, когда мне приходилось слышать от кого-либо, что все мы, белые, контрреволюционеры, я возмущался этим и думал: нет уж возврата к прежнему, но может быть действительно революция должна очистить нашу Родину от всей этой гнили, от всей той позорной накипи, которую создал разлагающийся режим Николая II. […] А что касается морали летчиков – она была, как, пожалуй, и у многих белых, под влиянием того финансово-экономического и политического хаоса, который создался в тылу победоносно двигающихся к Москве войск еще летом 1919 года и продолжался после военных неудач вплоть до катастрофической Новороссийской эвакуации. Мне приходилось видеть наших летчиков, георгиевских кавалеров, в ролях самых злостных спекулянтов и чуть ли не мародеров. Правда, это были единичные случаи.

Что касается идейности белых летчиков, мне уже легче ответить, так как я и сам пережил, перестрадал и передумал то, что и многие другие. Конечно, не все, кто работал в белой авиации, был вполне идейным, ведь кое-кто вошел в нее просто после того, как известная территория была занята белымиxxvii . Идейными надо считать, главным образом, бывших фронтовиков. Эта «идейность» родилась еще там – на внешнем фронте. Она не была контрреволюционной и даже поначалу антикоммунистической. Но сама обстановка внушала и толкала наших боевых летчиков, из которых некоторые годами не покидали фронта, только на одно чувство и желание – жажду победы над врагом, ради спасения от позора и порабощения. […] Вдумайтесь и поймите – какую же душевную трагедию переживали боевые офицеры, а в том числе и летчики фронта! И эта трагедия пришла исторически. […] Возможно, что были среди белых летчиков и шкурники, боровшиеся за утерянные привилегии. Но их лучшая часть была настроена так, как мне известно. […] В армиях Деникина и Врангеля никакой пропаганды не велось, а в тылу, при Деникине, работал пресловутый ОСВАГxxviii, который в результате вооружил против себя всех и был в Крымский период ликвидирован.

Точно не знаю, что было в период мало мне знакомый в Донской авиации и в отрядах Добровольческой армии. Но думаю, что не ошибусь, если скажу, что потерь там в воздушных боях не было, так как все эти летчики были старые опытные, обстрелянные еще на внешнем фронтеxxix. А в Крымский период мне известен лишь один случай, когда красный летчик смело и решительно остановил «Хевиленд»xxx белых в районе Каховки, однако последний без повреждений и ранения летчиков вернулся на свой аэродром xxxi .

После освобождения Екатеринодара Добровольческой армией1 А. И. Деникина и М. В. Алексеева от красных в начале августа 1918 г. в город вернулось Кубанское краевое правительство. В это время Екатеринодар напоминал Вавилонское столпотворение – туда устремились военные, не признавшие советскую власть, и беженцы из центральных губерний России. Член Особого совещания при Главнокомандующем ВСЮР Н. В. Савич вспоминал: «Екатеринодар показался мне грязным губернским городом средней руки, он был переполнен, найти помещение частному лицу было невозможно»xxxii. Однако для «освободителей» подобной проблемы не существовало. Штаб Добровольческой армии разместился в шикарном доме братьев Богарсуковых на Гимназической улице в центре города (ныне Краснодарский государственный историко-археологический музей-заповедник имени Е. Д. Фелицына). Генерал А. И. Деникин с семьей поселился в особняке владельца крупной обувной фабрики Х. И. Фотиади на углу Соборной и Борзиковской улиц (ныне ул. Ленина, 53 – Творческое объединение «Премьера»). Генерал М. В. Алексеев занял особняк чешского пивовара М. Ф. Ирзы на Екатерининской улице (ныне ул. Мира, 60 – отель «Престиж»), но прожил там недолго: после его кончины 25 сентября 1918 г. от воспаления легких в особняк перебрался заместитель председателя Особого совещания генерал А. М. Драгомиров. Управление контрразведки Добровольческой армии дислоцировалось в Гранд-отеле Губкина на Гимназической улице (ныне угол улиц Гимназической, 69 и Красноармейской, 39 – музей им. Фелицына), а его Екатеринодарский контрразведывательный пункт – на Соборной улице, 30 (ныне ул. Ленина). Наконец, Управление авиации Добровольческой армии нашло приют на Крепостной улице, 27 (ныне ул. Пушкина). Вот туда-то по прибытии в Екатеринодар и устремился Ткачев, однако понимания у «полуполяка, полулитовца» Кравцевича не нашел. Но почему? Поскольку, по словам племянника Ткачева, дядя «всегда старался обходить этот вопрос», можно только предположить следующее. Назначенный 20 декабря 1916 г. инспектором авиации Северного фронта в Великую войну, Кравцевич оставался на этом посту до октября 1917-го. Следовательно, он был некоторое время в подчинении Ткачева, который с 30 июня 1917 г. руководил всей авиацией на театре военных действий. Не исключено, что требовательный Ткачев высказывал какие-либо нарекания Кравцевичу, а тот, возглавив авиацию Добровольческой армии, не смог этого забыть. Впрочем, не исключена и банальная причина: Кравцевич опасался, что авторитетный не только в авиационных кругах Ткачев займет его место руководителя авиации Добровольческой армии. Как показывают дальнейшие события, в принципе, так и произошло, но уже при Главнокомандующем ВСЮР генерале Врангеле.

Как бы то ни было, но 15 ноября 1918 г. войсковой штаб Кубанского казачьего войска, куда обратился Ткачев, направил его в распоряжение начальника Управления инженеров войска полковника С. В. Попова, который и назначил его исполняющим обязанности командира «Первого Кубанского авиационного отряда»xxxiii. Уже 28 ноября на заседании Совета Кубанского краевого правительства был утвержден штат Кубанского авиационного отрядаxxxiv, который был объявлен 22 декабря приказом № 511 войскового атамана Кубанского казачьего войска генерал-лейтенанта А. П. Филимонова. В штат отряда вошел 21 офицер, в том числе: командир отряда, военный летчик (штаб-офицер); его помощник, военный летчик (есаул, мог быть штаб-офицером); 8 военных летчиков (обер-офицеры); 8 летчиков-наблюдателей (обер-офицеры); механик (он же заведующий технической частью отряда); делопроизводитель (чиновник). Помимо офицеров, в штат отряда вошли 82 казака, в том числе: 20 мотористов (10 старших и 10 младших); 2 слесаря; 2 столяра; технический каптенармус; его помощник; 3 писаря (высшего, среднего и младшего оклада); вахмистр; медицинский фельдшер; команда для охраны и обслуживания отряда в количестве 42 казаков. Помимо ежемесячного содержания, военным летчикам и летчикам-наблюдателям за каждый час выполнения боевой задачи выплачивалось по 25 руб. К «материальному оборудованию отряда» были отнесены 10 «самолетов разных систем»; 10 «пулеметов для установки на самолетах» и 5 «палаток-ангаров». К отряду «прикомандировывалось» 2 легких и 2 грузовых автомобиля. Особо уточнялось, что «к каждому самолету и автомобилю должны быть в необходимом количестве запасные части и инструменты, кроме того при отряде должны быть устроены мастерские – столярная и слесарная в масштабе, потребном для незначительных починок самолетов и автомобилей» xxxv . На деле же вышло, что ни аэропланов, ни вооружения к ним, ни, тем более, автомобилей не было – в наличии имелись только военные летчики, рвущиеся в бой, причем в достаточном количестве. По этому поводу начальник Управления инженеров Попов сетовал, мол, летчиков нынче в Кубанском войске полно, а вот дипломированных офицеров инженерных войск днем с огнем не сыщешьxxxvi .

12 декабря 1918 г. Ткачев издал приказ № 1 «по формирующемуся Кубанскому авиационному отряду.

§1. Сего числа приступлено к формированию Первого Кубанского отряда. […]

§ 3. При сем объявляю список гг. офицеров, чиновников, казаков и солдат, предназначенных в формирующийся мною отряд».

В «список» вошли 8 военных летчиков (в том числе и Ткачев), 3 пилота-авиатора, 7 летчиков-наблюдателей, делопроизводитель и 19 казаков и солдат. В дальнейшем авиаотряд продолжал пополняться личным составом до установленного штата. Так, например, 20 декабря приказом № 2 в штат отряда было зачислено еще 16 казаков и урядников. Все казаки и солдаты были размещены в гостинице «Александра» на ул. Шевченко, а позднее – в гостинице «Александрия» на Ростовской ул., 133. Офицеры авиаотряда жили на квартирах, однако ежедневно к 10 часам все свободные от службы офицеры обязаны были собираться в «Александре»xxxvii.

Заметим, что с 20 декабря авиаотряд уже именовался как «1-й Кубанский казачий авиационный отряд». Поскольку авиаотряд пополнялся кубанскими казаками, ранее никогда в авиации не служившими, привыкший к соблюдению строгой дисциплины Ткачев уже в своем приказе № 3 от 22 декабря объявил «Временный порядок дня в авиационном отряде.

Подъем людей в 7 час. утра.

Утренняя молитва и чай от 7½ до 8 час.

От 9 час. до 12 час. занятия в летном классе для подготовки казаков по должности мотористов.

В канцелярии занятия от 9 час. до 3 час. дня.

В 12 час. обед. От 12 до 2 час. дня послеобеденный отдых.

От 2 до 4 час. дня строевые занятия и знакомство с уставами для команды, предназначенной для обслуживания аэродрома.

Ужин в 5 час. дня.

Знакомство с устройством самолетов и теорией полета от 5½ до 7½ час. вечера.

Заря и общая молитва в 9 час. вечера.

К 10 час. вечера команда должна ложиться спать» xxxviii .

Пока казаки постигали технические азы авиации, летный состав вынужденно бездействовал. Дело оставалось за малым – военным летчикам нужны были аэропланы. Но инспектор авиации Добровольческой армии Кравцевич разводил руками – самим не хватает. По свидетельству Деникина, к началу 1919 г. на балансе армии находилось только 29 самолетов xxxix. Пришлось Ткачеву при содействии краевого правительства приобретением аэропланов заняться самостоятельно.

В ночь на 20 февраля 1919 г. на железнодорожную станцию Екатеринодара прибыл эшелон из Одессы, доставивший 6 аэропланов («Фарман-ХХ», «Сикорский-16», «Ньюпор-XVII», «Анасаль» и два «Моран-Парасоль») и техническое имущество для 1-го Кубанского авиаотряда, которые были направлены на Черноморский вокзал (ныне ж/д станция Краснодар-2). Вплоть до 1 марта осуществлялись выгрузка, сборка и ремонт аэропланов на «аэродроме» (фактически – участок местности рядом с вокзалом, где осенью 1913 г. Ткачев летал на радость местной публики после одиночного перелета из Киева) и заводе «Кубаноль» (в советское время завод им. Седина). 2 марта Ткачев впервые совершил тренировочный полет на «Анасале» продолжительностью 10 минут и на следующий день приказом № 60 объявил 1-й Кубанский казачий авиационный отряд «считать сформированным»xl. С этого времени практически ежедневно, в зависимости от погоды, военные летчики авиаотряда и Ткачев летали над городом.

Вчера [24 марта 1919 года] мною испытан в полете самолет «Сикорский-16», привезенный с Украины есаулом Лобовым в совершенно непригодном для полетов состоянии, но усиленным и настойчивым трудом мотористов машина приведена в полный порядокxli .

Заметим, что к 11 марта 1919 г. в 1-м авиаотряде к прибывшим из Одессы шести аэропланам добавилось еще три «Анасаля». Согласно «Ведомости распределения самолетов отряда между летчиками» Ткачев закрепил за собой «Ньюпор-XVII» № 129, остальные были переданы другим военным летчикам, а «Фарман-ХХ» был приспособлен как «тренировочный для всех летчиков». Помимо аэропланов в распоряжение авиаотряда поступили на вооружение 10 английских пулеметов «Льюис», 10 австрийских и 33 итальянских винтовок с патронами в количестве 1500 штук. А 4 апреля Кравцевич вспомнил о проблемах кубанских летчиков и отправил из 1-го авиационного генерала Алексеева отряда Добровольческой армии в распоряжение 1-го Кубанского авиаотряда аэроплан «Альбатрос», однако «требующий капитального ремонта»xlii. В тот же день он поведал Ткачеву, что предполагает снабдить 2-й Кубанский казачий авиационный отряд (формирование которого началось 28 марта под командованием военного летчика полковника Е.И. Виташевского) аэропланами из авиаотрядов Добровольческой армии, как только они начнут снабжаться английскими аппаратамиxliii .

19 апреля 1919 г. 1-й Кубанский авиаотряд во главе с Ткачевым в составе 10 офицеров, 1 чиновника и 64 казаков выступил на фронт, получив на авиабазе ВСЮР более 300 фугасных и зажигательных бомб xliv. Уже 2 мая по приказу Деникина 1-й Кубанский авиаотряд в составе 8 аэропланов поступил в распоряжение Главнокомандующего Кавказской армией генерал-лейтенанта барона П. Н. Врангеляxlv . По его распоряжению была создана авиационная группа во главе с Ткачевым, должность которого стала именоваться как «командующий авиацией при Кавказской армии». В состав авиагруппы вошли: 1-й Кубанский авиаотряд, 4-й Донской самолетный отряд под началом военного летчика есаула Ф. Т. Зверева из авиации Донской армии (начальник управления – военный летчик полковник В. Г. Баранов) и звено (light) «В» английского авиационного дивизиона (squadron) № 47 Королевских воздушных сил (Royal Air Force) под командованием капитана Дэвиса (в июле было заменено на звено «С» капитана Фрогли)xlvi .

Продолжая начатую еще 3 мая операцию на р[еке] Маныч, наши силы 5 мая 1919 года имели под ст[аницей] Великокняжескойxlvii следующее расположение: с юга наступали слабые пехотные части, с запада действовал конный корпус генерала Шатилова, за ним, уступом за правым флангом, располагался другой конный корпус – генерала Покровского.

Наступление развивалось успешно, но к 2 часам дня воздушной разведкой обнаружилось в районе хутора Королькова (северо-восточнее Великокняжеской) сосредоточение значительных сил красной кавалерии Думенко. Это создавало прямую угрозу нашему правому флангу.

Продвигаться далее на запад значило подставлять под удар свой тыл – переправы через р. Маныч, приостановка же грозила переходом инициативы в руки противника.

Командующий конной группой генерал Врангель приказывает генералу Покровскому, при поддержке аэропланов, атаковать Думенко.

Для выполнения этой задачи вылетело 9 машин, из которых большая часть была мало пригодна для бомбометания. В момент появления аэропланов над местом предстоящего кавалерийского боя картина была следующая: наши конные части, вытянувшись в длинные походные колонны, двигались на север, главные же силы красной кавалерии оставались на месте, у хутора Королькова, в резервном порядке и только их передовой полк стройными рядами шел на юг, стремясь войти в соприкосновение с нами.

Цель для бомбометания была ясна, и весь удар воздушных сил был направлен против группы у хутора Королькова. Несмотря на несоответствие аэропланов, эффект бомбометания был колоссальный. Красные понесли большие потери лошадьми и людьми и в полном беспорядке рассыпались по полю...

В результате Думенко не мог своевременно привести в порядок свои главные силы, и, не вводя их в бой, отошел, дав возможность ген[ералу] Покровскому легко обеспечить правый фланг ген[ерала] Шатилова. К вечеру [6 мая] Великокняжеская была в наших рукахxlviii .

7 мая штаб Главнокомандующего ВСЮР сообщал: «Большую помощь нашим частям оказали Добровольческий, Кубанский и Донской авиаотряды, под общей командой полковника Ткачева. Находясь почти целый день в воздухе, совершив за последние три дня, несмотря на сильный дождь и порывистый ветер, более 76 боевых полетов, летчики своей неутомимой работой поддерживали связь между частями, своевременно давали самые точные сведения о группировке и силах противника и своими бесстрашными полетами неоднократно приводили в расстройство части красных, низко спускаясь над ними и забрасывая их бомбами»xlix. В свою очередь, Ткачев с теплотой отзывался о военных летчиках Донской авиации.

Несмотря на неблагоприятную погоду [командир 4-го Донского самолетного отряда есаул Ф. Т. Зверев] сам на самолете «Ньюпор-XVII» производил разведку расположения и группировки противника, давая самые ценные сведения, чем способствовал удачному маневрированию нашей конницы. Во время каждого полета сбрасывал бомбы на резерв противника, а около 17 часов 6 мая во время группового полета для атаки конной дивизии Думенко, готовившейся нанести удар нашим войскам, удачным сбрасыванием бомб на стоящую в резерве колонну конницы противника, способствовал созданию среди нее паники и расстройстваl . [Летчик-наблюдатель 4-го Донского самолетного отряда штабс-капитан Липявкин с военным летчиком подъесаулом Жмедко] в глубоком тылу противника давал ценные сведения о передвижениях неприятеля, несмотря на неблагополучную погоду, заставлявшую для наблюдения спускаться менее тысячи метров. 6 мая обнаружил конницу дивизии Думенко, готовившуюся нанести удар нашим частям и заблаговременным предупреждением дал возможность нашим войскам произвести соответствующую перегруппировку, кончившуюся разгромом противника.

Отличная работа летчиков группы, оказавшая большую заслугу в удачном развитии операции, отмечена в сводке Главкома [Деникина] за 8 мая и благодарностью Командующего [Кавказской] армией генерала Врангеля»li .

Газета «Донская волна» в то время писала: «Великокняжеская операция завершилась самым активным и решительным участием авиации, вписавшей в свою историю одну из славных своих страниц. Генерал Врангель, поблагодарив летчиков за боевую работу, сказал: „Много мне приходилось наблюдать за работой нашей авиации и в прежнюю кампанию и теперь, в войне с большевиками, но я ничего подобного не видел. Благодаря работе летчиков, для меня была все время совершенно ясна обстановка’’» lii. Сам Врангель по этому поводу вспоминал, что «6-го [мая] с рассветом бой возобновился на всем фронте. […] На закате я назначил общую атаку […] Налет полковника Ткачева оказался весьма удачным. Противник потерял большое число людей и лошадей; морально потрясенные, его части расстроились. […] Великокняжеская была взята. […] Путь к Царицыну и Волге был открыт»liii .

8 мая Врангелю была поставлена задача захватить Царицынliv. Началось наступление Кавказской армии, в котором принимала участие и авиагруппа Ткачева. В этот непростой период приказом по Кубанскому казачьему войску № 662 от 19 мая 1919 г. Ткачев был произведен в чин генерал-майораlv. 21 мая Врангель направил Ткачеву телеграмму: «Поздравляю [с] производством [в] генерал-майоры»lvi .

Новоиспеченному генералу авиации (первому в истории Русской армии!) теперь бы передохнуть, обмыть с «крылатыми» коллегами новенькие генеральские погоны, да и не соваться больше в пекло, а командовать авиагруппой с аэродрома (как это делали иные авианачальники). Но нет, не таков Ткачев: продолжалось наступление на Царицын, и негоже было ему отсиживаться в тылу. Удивительный факт – генерал(!) Ткачев на аэроплане ведет в бой своих товарищей. Где и когда подобное можно было увидеть?! И тут вдруг приключилась не поддающаяся здравому смыслу оказия: не имевший за всю Великую войну даже маломальской царапины от рук германцев-австрияков, Ткачев получает русскую пулю от русских же. Причем на территории горячо им любимой России: 30 мая при поддержке наступления конницы 2-го Кубанского корпуса генерала С. Г. Улагая, атакуя с высоты 200 метров, он был ранен, но смог посадить аэроплан в районе железнодорожной станции Червленнаяlvii. Как следует из «Свидетельства о ранении № 14», выданном передовым перевязочным отрядом № 3: «1-го Кубанского казачьего авиационного отряда генерал-майор Ткачев Вячеслав Матвеевич, 33 года, ранен 30 мая 1919 года вблизи ст[анции] Бекетово. Сквозное пулевое правого предплечья, слепое поверхностное там же от осколка брони, ссадина ни мизинце. Оказанное пособие: перевязка»lviii . Если не брать в расчет «ссадину на мизинце», то ранение лишало Ткачева возможности управлять аэропланом и продолжать боевую работу – необходимо было залечить рану.

Под Великокняжеской я нанес удар по красной коннице и получил возмездие уже под Царицыном (был ранен) lix .

В период лечения в Екатеринодаре обязанности Ткачева исполнял военный летчик есаул Василий Лобов. О деятельности отряда в отсутствие генерала при взятии Царицына вспоминал летчик-наблюдатель 1-го Кубанского казачьего авиационного отряда подъесаул Владимир Удовико:

«15 июня командующим 1-м Кубанским авиационным отрядом военным летчиком есаулом Лобовым было получено приказание поддержать наступление 2-го Кубанского корпуса, усиленного всеми техническими средствами, как то: танками, бронепоездами, бронеавтомобилями, а следовательно, и аэропланами. Последним было приказано бомбить и обстреливать из пулеметов действующие батареи и резервы противника. Самолеты должны были вылететь около 4½ – 5 часов утра на следующий день, чтобы как раз в момент самой атаки быть уже в действии. У места стоянки поезда командующего армией на ст[анции] Червленная была выставлена легкая база. Поздним вечером из штаба было получено изменение часа вылета, а именно – в 3 часа самолеты должны быть в воздухе.

На следующий день еще в 2 часа ночи все летчики и мотористы были на ногах. Предрассветная мгла покрывала землю, но, несмотря на этот легкий туман, небо обещало в этот день благоприятную для нас погоду. Самолеты, подготовленные еще с вечера, были уже выведены на старт, и мотористами делались последние приготовления к полету.

Но вот летчики в аппаратах. Быстро укладываются в аппараты бомбы и пулеметные ленты. Заработали моторы, заряженные пулеметы испробованы и по знаку командующего отрядом один за другим взвились в воздух «Воздушные черные пираты» (так окрестила царицынская большевистская печать наших авиаторов, настолько ежедневные полеты над Царицыном с сбрасыванием бомб по советским кварталам, вокзалам и пристаням нервировали советских комиссаров). Перегруженные бомбами большие 2-местные машины тяжело оторвались от земли и, медленно набирая высоту, полетели в сторону позиций. Над станцией Червленной у поезда командующего не было заметно никакого движения и лишь в сторону Сарептыlx – наших передовых позиций – двигался большой поезд да отдельные группы повозок, по-видимому, зарядных ящиков и патронных двуколок быстро двигались в одну и ту же сторону – к Царицыну. Вдали, сверкая при первых лучах восходящего солнца, виднелась величественная Волга. Наши конные части уже разворачивались в боевой порядок. Танки – старые чудовища – продвигались к передовым окопам. Противник, очевидно, нервируя при виде незнакомого для него зрелища, открыл беспорядочный огонь из ближайших батарей по танкам. К этим-то батареям и устремились самолеты. Близость наших позиций позволила аппаратам опуститься на более низкую высоту, – беспорядочная же стрельба артиллерии для аэропланов в этот момент не была опасна. Не сразу заметил противник аппараты, так как батареи продолжали стрелять беглым огнем по танкам. Но вот одна за другой пущенные опытными руками полетели английские полупудовые бомбы. Сразу перестали стрелять 3 батареи у селения Червленное, и видно было, как засуетились люди и бросились к лошадям, но тут зарокотали пулеметы, огонь которых вносил еще большую панику среди красных, старавшихся спасти свои батареи. В это же время другие самолеты бомбили батареи и резервы противника у сел[ения] Эльшанки lxi, производя ужас и замешательство в рядах красных, не ожидавших стольких сюрпризов сразу. Но вот бомбы и патроны израсходованы, и аппараты один за другим летят и опускаются у штаба командующего армией у станции Червленная. Быстро наливаются бензин и масло в аппараты, берутся приготовленные бомбы и пулеметные ленты и, получив новую задачу преследовать отходящего противника, летчики снова летят в указанном направлении.

Теперь нашим глазам представляется картина панического бегства красных – кавалерия, бросая на произвол судьбы артиллерию, пехота, не отставая от кавалерии, – все это панически бежит в направлении на север, оставляя Царицын в стороне. Все бегущее скопилось у переправы через балку у сел[ения] Эльшанки, у нагиба железной дороги против этого селения. Здесь представился один из редких случаев работы авиации, где каждая бомба попадала в гущу скопившихся людей и лошадей, где от взрыва люди, как волны при падении в воду камня, бросались в панике из стороны в сторону. Ни одна бомба здесь не пропала даром. Самолеты, снизившись на минимальную высоту, осыпали противника дождем из пулеметов, довершая тем полный разгром противника, бегство которого было настолько поспешно, что его в состоянии были преследовать лишь аэропланы.

В этот же день в 10 часов утра, за отсутствием связи, одному самолету было приказано доставить оперативный приказ командиру корпуса генералу Покровскому, перешедшему в наступление в обход Царицына. Для исполнения этого задания вылетел командующий отрядом есаул Лобов. Разыскав местонахождение корпуса, он доставил приказание, по просьбе генерала Покровского произвел воздушную разведку, на основании сведений которой корпусатаковал противника, и некогда известная конница Буденного и железные полки коммунистов были разбиты наголову.

К рассвету следующего дня остатки противника сосредоточились у северо-западной окраины Царицына и далее вдоль железной дороги на Гумрак lxii (самый город был уже оставлен противником), решив, очевидно, дать последний бой.

На следующий день мы вылетели со специальной целью разведки путей отступления противника и его группировки. Над местом расположения противника нам пришлось испытать всю его бессильную ярость за нашу работу накануне – огонь 6 – 8 батарей был сосредоточен по одному лишь нашему самолету. Эта разведка дала командованию все необходимые сведения о противнике, согласно которым была завершена операция под Царицыном.

19 июня аппараты отряда опустились на царицынском аэродроме и были поставлены в построенных большевиками ангарах»lxiii .

Следует добавить, что 18 июня, когда Царицын пал, а Х и ХI армии красных были разбиты, летчик-наблюдатель 1-го Кубанского казачьего авиационного отряда подъесаул Удовико со своим коллегой сотником Белым, а также товарищами по авиаотряду военными летчиками есаулом Михаилом Лиманским и сотником Носенко получили благодарность от Врангеляlxiv .

Радость победы была омрачена первой безвозвратной потерей. 20 июня, как следует из рапорта, «при исполнении боевой задачи подпоручик Журкевич, вследствие порчи мотора в воздухе, разбился насмерть». Катастрофа произошла после взлета летчика с площадки возле железнодорожной станции Абгонеровоlxv на аэроплане «Ньюпор-XVII», у которого в полете отказал мотор. По приказу Ткачева тело погибшего по железной дороге было перевезено в Екатеринодар, где 26 июня у вагона была отслужена панихида. На следующий день в 10 час. утра тело военного летчика Василия Журкевича было перенесено в войсковой собор, где были отслужены заупокойная литургия и панихида, а затем с почестями он был погребен на городском кладбище Екатеринодара lxvi .

26 августа на заседании Совета Кубанского краевого правительства был заслушан доклад помощника главы Ведомства по делам военным генерал-майора С. П. Звягинцева, который указал, что в находящемся на фронте 1-м Кубанском авиаотряде «имеется только 10 самолетов, полученных разными способами из частей Добрармии, большей частью в разрушенном виде, отремонтированных ныне собственными попечением и силами. Все они устаревшего типа и, не представляя собою прочных машин за своею ветхостью (построены в 1914 – 1915 гг.), стали слишком часто ломаться не при посадке на землю, а в воздухе, следствием чего были, например, гибель доблестного поручика Журкевича и катастрофы с другими летчиками Кубанской авиации. Такое положение летательных аппаратов требует принятия самых спешных мер к достижению нормального функционирования авиационных отрядов, а следовательно, к поднятию на должную высоту столь важного в боевом отношении дела авиации». По результатам заседания Совет Краевого правительства выделил почти 10 миллионов рублей на приобретение в Италии аэропланов и запчастей к ним lxvii. Однако этот проект не был претворен в жизнь.

Исчерпывающих данных по аварийности дать не могу. Думаю, что благодаря опытности летчиков ее было не так много. В Екатеринодаре сгорели в воздухе 6 летчиков на пресловутых английских аэропланах типа «Ариейт R.E.8» lxviii (спасибо союзникам!). В Крымский период были 2 случая гибели по случайным причинам, а один – благодаря излишнему удальству летчика (низкий штопор) lxix .

Залечив ранение, 10 июля Ткачев вернулся на фронт. А через неделю, 18 июля, к авиагруппе Ткачева на станции Бекетовка присоединилось звено «С» 47-го авиадивизиона Королевских воздушных сил. Как следовало из рапорта офицера связи англичан корнета Гартинга начальнику авиагруппы Ткачеву, «вновь прибывший английский авиационный отряд состоит из командира отряда капитана Фрогли» и 12-ти летчиков: «Все они являются англичанами-добровольцами, также как и находящиеся с ними 45 солдат. Осведомление о большевиках и их действиях – хорошее и, безусловно, все они стремятся, чем только могут, помогать Добрармии. Первое время, не имея достаточного осведомления о положении вещей на Юге России, они относились свысока иногда в некоторых вопросах. Среди солдат была проба вести большевистскую агитацию, но она успеха не имела. Единственное желание – принести как можно больше пользы на фронте, согласно получаемых ими указаний из Штаба» lxx .

Усиленная английскими летчиками авиагруппа Ткачева проводила разведку передвижения войск противника, наносила бомбовые удары по позициям красных, сбрасывала прокламации над населенными пунктами вплоть до Камышина, который 28 июля был взят. В течение месяца летчики совершили 41 полет, в том числе 26 боевых, и сбросили 70 бомб. Ткачев получил телеграммы со словами благодарности за успешную поддержку наземных войск от генералов Деникина, Кутепова и Покровскогоlxxi. И тут удача вновь отвернулась от Ткачева: 6 августа он заболел брюшным тифом и был эвакуирован в Екатеринодар, а 8 сентября в соответствии с решением врачебной комиссии при войсковой больнице и по распоряжению управляющего Ведомством (т. е. Министерством) здравоохранения Кубанского краевого правительства он был направлен в Анапу для лечения в санаторииlxxii. Надо сказать, болезнь была очень серьезной: тиф не щадил никого – ни рядовых солдат, ни генералов. Так, например, 1 февраля 1920 года от него скончался в Екатеринодаре в войсковом госпитале генерал К. К. Мамонтов. Впрочем, поговаривали, что ему помогли уйти из жизни недоброжелатели…

В период лечения Ткачева не забыли: как следует из приказа начальника Британской военной миссии при ВСЮР генерал-майора Герберта Хольмана, 18 октября «по Указу Его Величества Короля Английского» Ткачев был награжден «Орденом выдающейся службы»2 (Distinguished Service Order – D.S.O.) lxxiii .

Между тем в жизни Ткачева произошли значительные перемены. 11 ноября 1919 г. Кубанская краевая Рада избрала войсковым атаманом Кубанского казачьего войска генерал-майора Н. М. Успенского, а уже 28 ноября его приказом № 59 по Кубанскому краю был назначен новый состав Кубанского краевого правительства, в том числе Ткачев – членом Кубанского краевого правительства по Ведомству внутренних дел (т. е. министром внутренних дел Кубани). Уже на следующий день Ткачев впервые принимал участие в заседании Совета Кубанского краевого правительства lxiv. В этот период он проживал в Екатеринодаре на Гимназической улице, 8, а его рабочим местом был кабинет № 745 на Штабной улице, 30 (ныне ул. Комсомольская) lxxv .

В подчинении у Ткачева были все органы охраны общественного порядка и борьбы с преступностью Кубанского края. Поскольку краевое правительство, после возвращения в Екатеринодар в начале августа 1918 г., отказалось от царского названия «полиция» и «милиция» Временного правительства, а также Совдепа, они были названы «городской стражей» и учреждались в городах Кубани – Екатеринодаре, Ейске, Анапе, Темрюке, Армавире и Майкопе, а также в двух крупнейших хуторах – Романовском lxxvi и Тихорецком lxxvii , которые являлись важными железнодорожными узлами, носившими стратегический характер в условиях мирного времени, а в период Гражданской войны – тем более. Причем Екатеринодарская городская стража подчинялась главе Ведомства внутренних дел Ткачеву напрямую, а остальные – через атаманов отделов. Член краевого правительства по внутренним делам был «высшим руководителем охраны, порядка и спокойствия в крае»: за всеми инструкциями, распоряжениями и указаниями по городской страже атаманы отделов обращались непосредственно к нему. В сельской местности была образована отдельская стража, которая подчинялась 42 участковым начальникам, соответственно находившимся в ведении соответствующих атаманов отделов. Таким образом, Ткачев стоял во главе городской и отдельской (сельской) стражи Кубанского края и руководил охраной общественного порядка и борьбой с преступностью на всей территории Кубани lxxviii .

Быстро войдя в курс дела, в своем приказе по Ведомству внутренних дел № 116 от 13 декабря 1919 г. Ткачев указывал: «Ознакомившись с деятельностью Екатеринодарской городской стражи, нахожу, что далеко не все чины ее вполне соответствуют своему назначению, что в деятельности чинов Уголовного отделения3 стражи обнаружены недопустимые нарушения порядка и злоупотребления по службе, что лица, совершившие целый ряд краж, грабежей и убийств до сего времени не обнаружены и к уголовной ответственности не привлечены, а потому предлагаю начальнику стражи в срочном порядке принять самые решительные меры к улучшению личного состава стражи из лиц строго дисциплинированных и вполне безупречных в служебной деятельности […] Настаиваю на том, чтобы ни одно преступление не оставалось необнаруженным»lxxix . Почти 100 лет прошло с той поры: и вновь в Краснодаре охрану общественного порядка и борьбу с преступностью осуществляет полиция, и вновь «не все чины ее вполне соответствуют своему назначению», и уголовный розыск не всегда на высоте, и раскрываемость преступлений в городе заставляет желать лучшего. Ничто не изменилось…

В конце декабря 1919 г. Ткачев встречался с Врангелем в Екатеринодаре.

[…] небольшой одноэтажный дом в районе между Котляревской и Борзиковской4 . Квартира в несколько комнат […] Скромная частная квартира без всяких особых атрибутов, обставлена просто. [Присутствовали супруга Врангеля Ольга Михайловна и две дочери-подростки]. Одеты просто, скромно. [Врангель был] в черкеске. Я был у него, когда мы были товарищи по несчастью, оба выгнанные Деникиным из армии. Никакой должности в то время Врангель не занимал и никакой роли не играл, и его дом был просто частной квартирой. У них я не ужинал и не обедал, а чаем или кофе угощали. Никакой личной охраны не былоlxxx .

Как известно, Врангель и Деникин летом 1919 г. разошлись во взглядах на стратегическое планирование военных операций и в понимании главного вектора наступления армий ВСЮР: Врангель ориентировался на Царицынское направление для соединения с Восточным фронтом Русской армии адмирала А.В. Колчака, Деникин же стремился овладеть Москвой. Конфликт достиг своего апогея в конце года – вместо Врангеля, отправленного командовать Добровольческой армией, командующим Кавказской армией был назначен генерал Покровский. 20 декабря Врангель прибыл к Деникину в Ростов-на-Дону, где фактически был отстранен от командования Добровольческой армией. Сам Врангель вспоминал: «На меня возлагалась задача объявить „сполох’’ на Кубани и Тереке и спешно формировать там казачью конницу. […] Отъезд свой в Екатеринодар я назначил на следующий день. До вечера не прекращался поток посетителей, одни приходили справиться о положении, узнать причины оставления мною командования армией, слухи о чем уже проникли в город, другие – с просьбой оказать им содействие для выезда. Тревога, быстро возрастая, начинала охватывать город. Росло и общее неудовольствие, уже не стесняясь, обвиняли Главнокомандующего. Ползли темные слухи о назревающем „перевороте’’» lxxxi. В феврале 1920 г. Врангелю вместе с семьей даже пришлось уехать в Константинополь, впрочем, ненадолго. Что касается Ткачева, то в середине октября 1919 г. в Екатеринодаре началось формирование Кубанского казачьего авиационного дивизиона, командиром которого планировалось назначить Ткачева. Пока он приводил в порядок здоровье после перенесенной болезни, временное командование формируемым авиадивизионом было поручено командиру 2-го Кубанского авиаотряда полковнику Е. И. Виташевскому. Однако Ткачев так и не вступил в должность командира авиадивизиона lxxxii . Вероятно, не без ведома Деникина, это назначение было сорвано – Ткачев у Врангеля в Кавказской армии успешно командовал авиацией, а Деникин, подозревавший Врангеля в «перевороте» с целью возглавить ВСЮР, тень своих подозрений обратил и на Ткачева, который пользовался огромным авторитетом не только в среде военных летчиков. И тогда войсковой атаман Успенский, дабы снизить накал страстей и показать значимость генерала авиации для кубанского казачества, неожиданно назначает Ткачева главой Ведомства внутренних дел в Кубанском краевом правительстве. Однако это только наше предположение.

Между тем Успенский пробыл в должности немногим больше месяца и 17 декабря неожиданно умер от сыпного тифа. 31 декабря состоялись выборы Краевой Радой нового атамана. На эту должность баллотировались генералы Ткачев, Букретов и Шкуро, однако последний отказался от своей кандидатуры. Ткачев набрал 133 голоса, против – 244; Букретов – 275, против – 102. Войсковым атаманом Кубанского казачьего войска стал Букретов, который своим приказом № 1 от 5 января 1920 г. принял отставку Краевого правительства, в числе прочих – и Ткачева с поста главы Ведомства внутренних дел lxxxiii .

На некоторое время Ткачев оказался не у дел, но ненадолго. 15 февраля 1920 г. по приказу начальника Штаба Верховного главнокомандующего ВСЮР генерал-лейтенанта И. П. Романовского вновь назначенный исправлять дела начальника авиации ВСЮР полковник И. П. Степанов, сменивший на этом посту Кравцевича, распорядился о сформировании «Авиагруппы для района Тихорецкая–Торговая», командиром которой назначил Ткачева, а его помощником – командира 1-го Кубанского казачьего авиаотряда капитана И.М. Бордовского. В состав авиагруппы вошли: 1-й Кубанский авиаотряд с прикомандированными к нему всеми боеспособными самолетами с военными летчиками, летчиками-наблюдателями, старшими и младшими мотористами 1-го и 2-го Кубанских авиаотрядов, а также начальник авиагруппы английской авиации № 47 майор Арчер, со звеньями «В» и «С» lxxxiv. Но было уже поздно – через две недели, 4 марта 1920 г., Екатеринодар был взят красными. По словам очевидца, «они расползлись, как муравьи, по всему городу и окрестностям его и стали наводить „порядок’’. Очищали город от „контрреволюционеров’’ и прочего, по их выражению, „хлама’’» lxxxv .

Около 20 Хевилендов (D.H.9) было сожжено при отступлении из Екатеринодара lxxxvi .

Еще три аэроплана были захвачены красными lxxxvii . Почему это могло произойти? Ответ на этот вопрос, по крайне мере в отношении семи сожженных аэропланов, дает сослуживец Ткачева еще по предыдущей войне, глава авиации Донской армии генерал-майор В. Г. Баранов: «Среди мотористов и мастеровых таилось много темного и враждебного элемента. Чрезвычайно ярок случай, когда 1-й Донской отряд получил от Добровольческой армии 7 прекрасных английских самолетов «Ди-Хевелянд-9». Это было в Екатеринодаре, незадолго перед эвакуацией. Офицеры и мотористы отряда работали чуть не круглые сутки, чтобы успеть собрать аппараты до эвакуации из Екатеринодара. В ночь с 3 на 4 марта 1920 года аппараты были готовы, и утром летчики должны были вылетать. Когда рано утром летчики после короткого сна пришли на аэродром, чтобы лететь, мотористов не оказалось. Все моторы были искусно испорчены, и прекрасные новые аппараты, с таким трудом полученные и собранные, пришлось сжечь, т. к. большевики были уже у Екатеринодара» lxxxviii .

Непосредственный очевидец событий, командир 14-й Донской отдельной конной бригады генерал-майор А. В. Голубинцев свидетельствует: «4 марта, около 10 Ткачев еще вернется в ставший родным город через 35 лет. Правда, тот будет именоваться уже иначе – Краснодар. А пока путь Ткачева лежал на Новороссийск, откуда он с супругой Надеждой Алексеевной эвакуировались в Крым. Примеру Ткачева последовали и некоторые кубанские летчики…

***

Еще 26 декабря 1919 г. командующий 3-м армейским корпусом ВСЮР генерал-майор Я. А. Слащев получил от Деникина приказ удержать от красных Крым. В январе 1920 г. началось противостояние красным, и в боях под Юшунью xc Слащев отстоял Крым, отбросив части красных к северу.

24 февраля 1920 года красные начали наступление на Юшуньском участке фронта. Работа наших летчиков во время завершившихся здесь боев впервые выдвинула авиацию в ряды самостоятельных родов оружия xci .

По свидетельству самого Слащева, «в помощь мне явились летчики: у меня были 6 летательных аппаратов. Но вылететь на них, чтобы опуститься […] было невозможно, потому что спуск на размягченную почву должен был кончиться неудачей. Летчики летали непрестанно, донося мне о положении своих и неприятельских войск; соответственно этому я отдавал распоряжения, которые с аэроплана сбрасывались боевым участкам. У войск создалось впечатление, что я сам нахожусь на одном из аппаратов. Благодаря летчикам картина боя и группировка красных стали мне ясны. […] Летчики заменяли мне телеграф и телефон, всегда отстававший от войск и все войска обороны Крыма были использованы в бою […]» xcii .

После Новороссийской катастрофы, уже находясь в Крыму, 22 марта генерал Деникин покинул пост Главнокомандующего ВСЮР: «Разбитый нравственно, я ни одного дня не могу оставаться у власти» xciii . На Военном совете в Севастополе в тот же день был избран преемник – генерал Врангель, которого Деникин своим последним приказом назначил Главнокомандующим ВСЮР. Новому Главкому досталось тяжелое наследство. Как вспоминал Врангель, «огромные запасы обмундирования и снаряжения были брошены на юге России, и раздетую и в значительной части безоружную армию нечем было снабжать. Винтовок было в обрез, пулеметов и орудий не хватало, почти все танки, броневые машины и аэропланы были оставлены в руках противника. Немногие сохранившиеся боевые машины не могли быть использованы за полным отсутствием бензина. Огнеприпасов, особенно артиллерийских снарядов, могло хватить лишь на короткое время» xciv . Необходимо было экстренно принять меры по приведению в боевую готовность эвакуированных из Новороссийска войск, сконцентрировать их в более крупные соединения, сократить многочисленные штабы и, наконец, осуществить ротацию командного состава. Во исполнение намеченных реформ, если говорить об авиации, 1 апреля начальником Управления авиации ВСЮР был назначен Ткачев, обратившийся по этому поводу ко всем летчикам: «В тяжелое время и в тяжелой обстановке волею судьбы я поставлен во главе остатков некогда великой русской авиации. Но твердая вера в искреннюю привязанность к любимому, славному нашему делу лучших представителей нашей родной авиации дает мне силы и энергию для воссоздания крепкого тела будущего воздушного флота возрожденной Великой, Свободной России xcv».

По свидетельству летчика-наблюдателя С. Н. Покровского, «из авиационных средств из Новороссийска не было вывезено ничего, лишь нескольким летчикам удалось перелететь с Кавказа со своими машинами. Личный состав авиации прибыл почти полностью. […] 1 апреля белая авиация получила авторитетного боевого руководителя. Начальником авиации был назначен ген[ерал] Ткачев. Личный состав подвергся значительной перетасовке и отбору» xcvi .

Ткачеву пришлось заново создавать военную авиацию, на сей раз в Крыму. 28 апреля по приказу Врангеля ВСЮР были переименованы в Русскую армию: «Из двух сражавшихся в России армий, конечно, право называться Русской принадлежало той, в рядах которой сражались все те, кто среди развала и смуты остался верным родному национальному знамени, кто отдал все за счастье и честь Родины. Не могла же почитаться Русской та армия, вожди кото-часов утра, бригада подходила к Екатеринодару. Проходя мимо аэродрома, я удивился спокойствию и беспечности летчиков: на аэродроме стояло много машин, как бы в ожидании, чтобы их захватили большевики. Я спросил у находившегося здесь офицера, что предполагается делать с аэропланами и известна ли обстановка. Офицер-летчик ответил, что обстановка неизвестна и никаких распоряжений не получено. Я попросил к себе начальника отряда. Явившийся полковник очень удивился и заволновался, когда узнал, что в нескольких верстах от Екатеринодара находятся неприятельские разъезды. Никаких распоряжений и сведений он не получал. Впечатление такое, что об аэропланах будто бы забыли, хотя самолеты нам были очень и очень нужны. По просьбе начальника базы я оставил на аэродроме одну сотню в прикрытие, дабы дать возможность спокойно приготовить машины к отлету. На аэродроме засуетились, сожгли и привели в негодность некоторые не готовые к отлету машины, чего, конечно, не случилось бы, если бы своевременно были приняты меры к планомерной эвакуации такого ценного для нас военного материала. Учитывая такие поразительные факты небрежности или легкомыслия, невольно зарождается мысль о злом умысле […] Весь этот хаос и неудачи нельзя приписывать только инертности, небрежности или глупости» lxxxix.

¹_{26 декабря 1918 г. между Главнокомандующим Добровольческой армией генералом А. И. Деникиным и атаманом Всевеликого войска Донского генералом П. Н. Красновым было заключено соглашение об установлении единого командования и образовании Вооруженных сил Юга России (ВСЮР), куда позднее вошли и войска других армий. Главнокомандующим ВСЮР был назначен А. И. Деникин.}

²_{Правильно – орден «За выдающиеся заслуги»}