В этом году Краснодару исполнилось 227 лет. Прошлое города, Кубани в целом, неразрывно связано с именем Федора Андреевича Щербины: историком, основоположником российской бюджетной статистики, политика и общественного деятеля.

С раннего возраста он познавал уклад казачьей жизни, традиции и обычаи станицы Новодеревянковской, откуда был родом.  Все это сформировала его ценности, определило род занятий на профессиональном поприще. В детские годы стал свидетелем  классового расслоения на уровне казаки-паны, обособления казаков  на верхнее и нижнее сословия, наблюдал за несправедливостью по отношению к рядовым казаками, которых «эксплуатировали» паны-офицеры будучи «господами на лестнице чиновной иерархии» (т.1, с.47). Именно поэтому Щербина  ощущал   прочную связь со станичниками, простыми людьми: «Собственная идеология слагалась в направлении единения с трудовой массой и отрицательного отношения к привилегированным классам, поскольку они шли в разрез с интересами трудового народа» (т.1, с.50). Своим взглядам Федор Андреевич не изменил и в студенческие годы в Петровской земледельческой и лесной академии в Москве. По словам историка, составителя сборника «Пережитое, передуманное, осуществленное» В.К. Чумаченко, «попытки вовлечь его в ряды пропагандистов лопатинского или бакунинского толка неизменно заканчивались ничем»[3].  Данная жизненная позиция является внутренним «компасом», которому Щербина следовал, что свидетельствует  о сильном, волевом характере человека.

Именно родные места, люди, населяющие ее повлияли, на становление личности Федора Андреевича. Немало страниц сборника он посвящает родной станице «с церковью с зелеными куполами и мутно-желтыми крестами» (т.1, с.33), «широкой беспредельной степью, с пасущимися на ней животными и таинственными очертаниями степного миража», (т.1,с.34). По-особенному исследователь рисует народные традиции Новодеревянковской.  Фольклорные мотивы проявляются в описании рождественских святок, которые сопровождались «щедрованием», песнями хора порубков. Щербина вспоминает: «Мы переполнены были чувствами и представлением о том, что пение относилось к Иисусу Хритсу, который <…>был божеством, творившим все святое и лучшее для людей» (т.2,с.410). «Стихийную радость» он испытывает во время пасхальных святок. Они ассоциируются у него с хлебом,  яйцами красного цвета, обмен которыми сопровождался поцелуями. С трепетом и ответственностью относился  к   посту: «Умывался <…> заботясь о том, чтобы в рот не попала ни единая капля воды» (т.2, с. 417). Подобное отношение  к религии, по словам автора, было присуще каждому станичнику. Таким образом, данные факты подтверждают православную основу  сущности Щербины, укрепившуюся уже в детстве.

Ярко в «Пережитом, передуманном, осуществленном» изображены станичные  игры, например, в жмурки, «куцу бабу», «горю-горю пень» и др., а также  зрелища. Иронично описание казака-шутника Савостоя Хаблака, отличавшегося «особой гибкостью и ловкостью…во всей фигуре» (т.1,с.431). Значимое место в жизни деревянковцев занимали сказки о богатырях, например, Котигорошке. В нем юного Федора Андреевича привлекало сочетание  «малости» и «необычайной силы».

Через традиции, обычаи автор отображает колоритные черты станицы, мир со своими отличительными характеристиками. Воспоминания эти ценны и  для нас, современников, так как  дают представление о нашей истории.

Любовь к родным местам немыслима без любви материнской. Чувства эти  слились воедино в  сердце Щербины. Он подробно изображает Марину Григорьевну, вспоминает о времени, проведенном вместе. «Горел от удовольствия» (т.1, с.36), когда мать дарила свою ласку детям после сбора клубники в степи: «Гарна ягода<…> гарнi i ви у мене дiти» (т.1, с.36). Именно «жертвенная любовь» к своему чаду  стала причиной смерти женщины. Возвращаясь в декабре вместе с сыном Васей от сестры Александры Григорьевны из Новощербиновской, заблудились, попали в метель: «Вася (брат, -Д.Р.) так продрог в своем легоньком платьишке, что у него не попадал зуб на зуб. Лишь только заметила это мать, как немедленно сняла с себя нагольную баранью шубу<…>и надела ее на сына, оставшись сама в одном тонком пальто» (т.2, с.403). Могло ли поступить материнское сердце иначе? По приезде домой Марина Григорьевна слегла. С «сердечной пыткой» (т.2, с.410) Щербина описывает дальнейшие события: встречу с  близкими, тот контраст, который бросился ему в глаза в изменившемся до неузнаваемости облике матери: «Болезнь, как червь, поточила милые, искрившиеся любовью и лаской глаза<…>и на зрачках и на яблоке появились <…>сетчатые мелкие крапинки» (т.2, с.410). Потеря родного человека разделила жизнь семейства на «до» и «после». Однако в голове Федора Андреевича теплилась мысль о том, что равнодушие к окружающим событиям, интересам как последствие переносимого горя, пройдут, «жизнь<…>должна была взять свое» [4]. Так и случилось.

По рассказам матери живы воспоминания автора и об отце  Андрее Щербине, умершего от чахотки  в 36 лет. Именно он представлял собой достойный пример для ребенка в образовании, вызывал у него стимул к получению знаний: «Был всем обязан самому себе, своему непрерывному труду и энергии, что наверно влияло и на мои взгляды о необходимости учиться» (т.1, с.112). Будучи священнослужителем, он оставил после себя внушительное количество литературы: «учебники по греческому языку, или евангелие на этом языке<…>духовно-нравственные книги и проповеди» ( т.1, с.113). Именно по Четьям-Минеям (сборникам житийного и поучительного характера,-Д.Р.) и творениям Дмитрия Ростовского маленький Федор учился читать. Свойственно отцу были  «беспримерная доброта и теплое отношение» к людям, «к их горю и нуждам» (т.1, с.114), что, несомненно, отразилось и на характере сына.

Значимую роль в  развитии личности Щербины сыграл и дедушка по материнской линии отец Юрий (Григорий Белый в мирской жизни,-Д.Р.). С ним связан первый опыт обращения с  Гнедым конем. Юный Федор выступал в  качестве «вожатого», сопровождавшего коня на водопой. В новинку была для него и верховая езда. Придерживаясь тактики невмешательства в воспитании внуков, тем не менее, дедушка побудил Федора к изучению Псалтыря: «Затронул у меня своим сердечным отношением ту струнку, которая заставила меня преодолеть боязнь изучения грамоты, порожденную в течение одного дня в моей психике добрейшим Харитоном Захаровичем и его системой обучения грамоте в учебной команде» (т.1, с.279).

К слову, первым храмом науки для юного Щербины становится комната со столом, «сколоченным из чисто выструганных досок» (т.1, с.87).  Ощущая ненависть к сечению розгами как виду наказания за провинность, при этом относился с большим  уважением к своему учителю, «бодрому худощавому старику с <…> голубыми глазами<…> серьезным и вдумчивым» выражением лица» (т.1 с.77). Однако, Федор Андреевич  так и не свыкся с новой  обстановкой: «Почувствовал себя в чужой среде, и мое сердце сильно застучало от предчувствия чего-то неизвестного и зловещего» (т.1, с.88).

Совсем по-другому складывалась учебная деятельность Щербины в училище Екатеринодара. Особый интерес вызывает у него география,  которую преподавал молодой  учитель Федот Ипатьевич Дудкин. Именно благодаря знакомству с этим предметом у Федора Андреевича возникает «сознательная уверенность» в самостоятельной и успешной  работе в «храме науки» в будущем. В этот же период бесповоротно решает стать писателем: «А почему бы и мне не писать и не печатать свои работы, когда я вырасту, выучусь и овладею научными знаниями» <…> чувствовал, что это возможный путь для меня».

Внутреннее чутье не обмануло и он начал следовать  цели.   Для того, чтобы овладеть знаниям в земледельчестве, увидеть воочию уклад жизни трудового народа, Щербина совместно с сокурсниками по Кавказской духовной семинарии (Григорием Попко, Кириллом Грачевым и Василием Архангельским) отправляется в Бриньковскую. Здесь силами студентов зарождается артель.

Именно в этот период жизни он познает мастерство обращения с немецким плугом, тонкости посева зерна, молотьбы. Исследователь в подробностях описывает работу ассоциации на сенокосе. Красочно изображает «малейшие движения в жизни» степи.

Еще большей ценностью служат воспоминания Федора Андреевича о местных жителях. С кухаркой Ивановной Щербина и его приятели впервые знакомятся в доме священника  Петра Станицкого, своего рода партнера по  артели. Он предоставил молодым людям жилье, землю, инструменты и скот для земельных работ. Первое, что бросается юношам в глаза в образе женщины, наравне с «симпатичными духовными качествами», шрам на нижней части «красивого лица», символ непростой судьбы черноморской казачки .

Интересно ее отношение к православию: «Усердно ходила в церковь и молилась <…> свято соблюдала посты и праздничнее дни»,  однако в отрицательных поступках человека видела «неблаговидную и злобную роль» сатаны, злых духов. Подобное видение жизни передает сущность духовных ценностей Ивановны. Размышляя о судьбе «удивительной подвижницы трудовой жизни», Федор Андреевич говорит о стойкости как ключевой черте характера, которая сформировалась под влиянием «почти непрерывных военных происшествий», вызванных Кавказской войной (1817-1864 гг.)

Непоколебимость присуще и соседу отца Петра Свиридоновича. Оно сложилось в связи  с трудностями, преодоленными в раннем возрасте: сначала казак потерял  отца, затем мать. Попав в семью к «простым, бедным, но сердечным людям»,  он был приучен к труду, и к двадцати годам на собственные средства обмундировал себя в пехотную службу. В обустройстве хозяйства,  в вопросах ведения скота Свиридонович придерживался не количества, а качества. Как и Ивановну, события 1817-1864 годов не сломили дух мужчины, а послужили его самостоятельности, итогом которой стало процветание созданного  с нуля хозяйства. Трезвое оценка сил и их грамотное применение в быту, трудолюбие обеспечили казаку не только комфортную жизнь, но и  отразились на его видение проблемы нарушения казачьих интересов «панами офицерами», которые стремились к обособлению, «опираясь на свои служебные привилегии»[5].

В этом смысле  Ивановна и Свиридонович предстают  близкими по духу автора людьми. Описание их судеб пронизано чувством уважения со стороны Щербины. Упоминание подобных людей в своем труде является данью памяти устоям, традициям и взглядам, присущим трудовому народу, черноморскому казачеству в целом.

Как характеризуют автора «Пережитого, передуманного, осуществленного»  в наши дни?

Рассматривая Федора Андреевича как статистика, невольно  сталкиваешься с неоднозначной оценкой его личности. Пример тому – исследования историка С.Н. Якаева. Давая общую характеристику значимости работ Щербины, говорит об их достоверности, «реалистической основе для критических выводов о состоянии крестьянского хозяйства» России (с.26). Далее, на примере работы «Крестьянские бюджеты» (1890), наблюдаем противоречия во взглядах Якаева: «Выводы, сделанные им (Щербиной,-Д.Р.) из анализа деревенской экономики, во многом игнорировали реальный процесс классового, экономического расслоения крестьян» [6].

В статье Щербина вывел среднее число потребностей крестьянских хозяйств, также  настаивал на росте уровня жизни трудового населения. В предисловии к работе упоминает и о  самом  процессе создания  «Крестьянских бюджетов». В его основе лежит кропотливый труд: критика рассматриваемых материалов, выяснение «частностей по конкретным случаям, их подсчет», размещение  по рубрикам «разного рода мелочей». Федор Андреевич отмечает: «Все эти казалось бы простые черные работы соединены<…> с необходимостью близкого знакомства с бытом крестьян». Примечательна в этом смысле глава «Семейный строй и потребности, как основа его», в которой автор рассматривает крестьян не только как класс в целом, но и в качестве «ячеичной формы общественной жизни» (с.205). В частности, имеет в виду семью русского крестьянина-земледельца. Историк и статистик говорит о том, какие факторы влияют  на «размер средней семьи» (с.208), выводит эти значения в зависимости от расположения уездов. Например,  набольшее количество  членов семьи в Воронежской губернии насчитывалось в «уездах Нижнедѣвицкій, Коротоякскій и Землянскій» «от 7,06 до 7,77» (с.208).  На основе этого Щербина выделяет ряд тем. Например, проблему «семейного дележа и дробление крупных патриархальных семей на мелкие». Однако явление было не новым, и длилось  «последние 30 лет» (с.209). Причина данной проблемы  связана с «периодом крупных государственных реформ» и обусловлена «резкими изменениями в условиях существования». Последнее отражено в «недостатке пищи, худой  одежде, антигигиеничном жилище, тяжелых условиях труда» (с.220).

 Следовательно, игнорировать процессы, обозначенные Якаевым, молчать о них Щербина априори не мог в силу своих убеждений, которые начали формироваться еще в детстве, и были четко обозначены в юношеские годы, впоследствии отобразились  в его работах, в том числе и  в «Крестьянских бюджетах». К тому же, для изучения деревенского быта, его проблем, ранее Щербина совместно с сокурсниками по духовной семинарии артель. Якаев же делает заключения, основываясь не на биографических фактах, которые подтверждены словами самого Щербины, а на собственных домыслах, ссылается на работы Ленина («Что такое «друзья народа», «Развитие капитализма в России»), позиция которого, как он утверждает, схожа с его собственной. Однако конкретные цитаты ленинской оценки по  щербиновскому материалу Якаев  не  приводит. Он ограничивается лишь словами, которые передают общее отношение Ленина к трудам статистика: «...данные у Щербины так обширны и ценны, что дают возможность сделать правильные выводы» (с.31). Схожесть действительно видна, в первую очередь на уровне логики (или ее отсутствии)…Можно ли назвать данный подход профессиональным?

Иной путь отображает В.И. Лихоносов в  материале «Корни историка» (1986-1987). В  самом  названии статьи  заложена суть авторского метода  в изображении судьбы Щербины. Для того, чтобы выявить причинно-следственные связи между его деятельностью и тех мест, людей, которые повлияли на Федора Андреевича, описывает  последний этапа жизни в эмиграции: 16 лет (с 1921 по 1936 гг.) Щербина прибывал в Чехословакии, Праге. Лихоносов проводит параллель и  с жизнью талантливого И.С. Бунина, который также был вынужден покинуть Россию в 1920 году: «Как и писатель в Париже, местной жизнью не увлекался, говорил на родном языке<…>все думы и все время посвящал материнской земле»[2]. К слову,  над упомянутым ранее  собранием сочинений «Пережитое, передуманное и осуществленное» Федор Андреевич работал практически до конца смерти в 1936 году.

Трудолюбие, настойчивость  в достижении поставленной задачи, кропотливая работа с материалами, прослеживается  не только в «Крестьянских общинах», но и в более объемном, глобальном по своему значению как   для Кубани, так и для России, труде под названием «История кубанского казачьего войска» (1913). Лихоносов  говорит и о тех трудностях, с которыми столкнулся Щербина на пути к созданию совместно с Е.Д. Фелициным издания: «100 000 дел валялось в связках в архиве… Как выловить оттуда самые золотые песчинки, да еще одному?<…>Советами помогал Е.Д. Фелицын. С ним Ф.А. Щербина объезжал точки бывших кордонов, укреплений, аулы и станицы, проходил по тропам Адагумского отряда, плавал по ерикам и гирлам – местам передвижения лодок с ранеными в русско-турецкую войну 1855–1857 годов»[2].

Ни это ли, по выражению Виктора Ивановича, проявление «кровной любви к своей земле, «невыразимо высокой, поэтической и реальной»?

Сегодня подобную трактовку образа Федора Андреевича пытаются исказить некоторые местные СМИ. Журналист телеканала «Кубань 24» Алексей Куликов определяет  Щербину как «нигилиста». Идеи представителей данного направления исследователь якобы  почерпнул из трудов Д. Писарева. (Знай наших: Федор Щербина — нигилист, не принявший революцию/https://kuban24.tv). Знаком ли корреспондент с позицией самого Щербины на этот счет, а также понятием «нигилизм»?

Познание литературных произведений, журналов («Отечественные записки», «Современник») приходится на  период  обучения Щербины  в ставропольской духовной семинарии. Так вспоминает он соприкосновение с творчеством Писарева: «У меня он разрушал и путал знакомство с произведениями светил русской литературы» (т.2, с.476). Подобным автором, который оказался близким по духу Федору Андреевичу, стал Н.В. Гоголь. Именно с повестей «Старосветский помещик» и «Ссора Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем» началось путешествие будущего историка и статистика в своеобразный гоголевский мир. Знакомству этому он обязан сотруднику Ставропольской публичной библиотеки Всеволоду Лопатину, который и посоветовал данные произведения. В них Щербина ценил прежде всего «простоту содержания, красочность и образность картин и эпизодов и чудный<…>язык» (т.2, с.358). Все это вызывало у него  не только положительные эмоции, но и отражалось на   внутреннем состоянии. Федор Андреевич признается: «Я не помню ни одного писателя из прочитанных после Гоголя, который повлиял бы с такой силой на мое духовное настроение и повышенную психику» (т.2, с.358). Следовательно, работы Писарева оказались вне поля интересов будущего исследователя, поэтому рассматривать его как писателя, повлиявшего на мировоззрения Щербины, бессмысленно.

Много вопросов относительно того, почему Щербина  из человека с народным укладом жизни, будучи религиозным, воспевающим традиции и обычаи казачества, трудового народа, становится сторонником нигилизма? Определим сущность понятия. В толковом словаре Ожегова оно трактуется следующим образом: «Полное отрицание всего, полный скептицизм». В словаре  Даля читаем: «Безобразное и безнравственное ученье, отвергающее все, чего нельзя ощупать». Действительно, кардинально разнились со взглядами Федора Андреевича идеи большевизма, поэтому он избрал для себя белое движение, как наиболее близкое по мироощущению. Однако в целом относит себя аполитичному человеку. В письме к книговеду и писателю Н.А. Рубакину отмечает: «Стоя на аполитической почве, одинаково «поддерживаю»< ...> интересы и кубанского украинского населения и кубанского великорусского населения< ...> я не столько< ... > украинский деятель, сколько твердый в своих убеждениях и преданный народу и науке человек» (Щербина Ф.А. Сiм, я славянських народiв // Юбiлiнтий збiрник в честь профессора С.Диiстрянського. Прага, 1923). 

Говорить же  о том, что Щербина отвергает нематериальное в жизни, например, человеческие  ценности, устои,  значит, в первую очередь, проявить и неуважение к самому исследователю, показать легковесность, примитивность суждений. Фактические ошибки, допущенные Куликовым, говорят о поверхностном подходе к изучению материалов  статьи, опубликованной на сайте краевого телевидения.

В этом смысле собрание  сочинений «Пережитое, передуманное и осуществленное» является неким ответом тем людям, которые, то ли от не знания, то ли намеренно очерняют личность Федора Андреевича. Книга является авторской исповедью, повествующей о  среде, которая повлияли на формирование внутреннего «я» Щербины.

Именно поэтому одной из ключевых тем собрания сочинений служат люди, олицетворяющие богатство описываемых Щербиной местностей. Примечательно то, что и сам автор раскрывается перед читателем не только с профессиональной точки зрения, но и как человек со своими жизненными взглядами, нравственными устоями.  Обращение к «Пережитому, передуманному и осуществленному» позволяет проследить реакцию исследователя на исторические события, которые разворачивались вокруг него, а потому развеивать мифы, переиначивающие мировоззренческие принципы Федора Андреевича. Многие ли из современных  исследователей и СМИ способны противостоять невежеству, бороться с искажением фактов в данной области?

1.Крестьянские бюджеты / Ф.А. Щербина. - Воронеж : Вольн. экон. о-во, 1900. - 730 с. разд. паг., 2 л. табл.; 27.
2. Лихоносов В. Корни историка [Электронный ресурс]/ http://www.slavakubani.ru/kazachestvo/fame-cossack/scherbina-f-a/korni-istorika/
3.Щербина, Ф. А. Собрание сочинений : в 6 т. Т. 1. Пережитое, передуманное и осуществленное : в 4 т. – Т. 1. / Ф. А. Щербина ; [сост., науч. ред., вступ. ст. В.К. Чумаченко]. – Каневская; Краснодар; Москва, 2008. – 504 с. : ил.
4. Щербина, Ф. А. Собрание сочинений : в 6 т. Т. 2. Пережитое, передуманное и осуществленное : в 4 т. – Т. 2. / Ф. А. Щербина ; [сост., науч. ред., вступ. ст. В.К. Чумаченко]. – Краснодар : Книга, 2011. – 546 с. : ил.
5. Щербина, Ф. А. Собрание сочинений в 6 т. Т. 3: Пережитое, передуманное и осуществленное : в 4 т. – Т. 3 / Ф. А. Щербина ; [сост., науч. ред., вступ. ст. В.К. Чумаченко]. – Краснодар : Книга, 2013. – 448 с. : ил.
6.Якаев С.Н. Федор Андреевич Щербина. Вехи жизни и творчества./К 155-летию со дня рождения.-Ч.1.-Краснодар:ИМСИТ,2004.-202с.