05.12.2024
Долгая ночь
Роман Кузин разогнулся. Устало потер поясницу. Громыхнул инструментом. Вытер вспотевший лоб. Веником вымел мусор на балконе. Еще раз осмотрел балкон. Вроде нормально получилось. Хозяин две недели над душой стоял, за каждым движением следил, каждый гвоздик пересчитал и проверил, а не торчит ли шляпка наружу. А почему тут щелка? Ты бы переделал. Я же за работу бабло плачу. А если будешь косячить, других приглашу. Сейчас только свистни, желающих понабежит много. И так каждый день, пока Роман не закончил обшивать балкон.
— Принимай работу, — сказал Роман. — Мне пора собираться. И так задержался с твоим заказом. Проканителился больше, чем заработал.
— Слышь, братан, а может бартером договоримся? — хозяин глядел, как он обувался. — Я скидку сделаю. Ты продашь белизну. Больше поимеешь, чем я налом отобьюсь.
— А за хлеб я тоже буду белизной расплачиваться? — буркнул Роман. — Договорились же. Я сделал свою работу. Пора рассчитаться.
Было видно, как хозяину тяжело расставаться с деньгами.
— А может, половину отдам? — хозяин достал из барсетки тугую пачку денег и стал крутить ее в руках. — Все бабки вложил в товар. Взял бы белизной. Наварился бы…
Он говорил, а сам неохотно отсчитывал деньги. Несколько раз пересчитал. Потом протянул.
— Мне продукты нужно купить, — сказал Роман. — И Антонина — это моя знакомая, должна в гости зайти. Я твою белизну в фужер налью? Давай деньги и разбежались. Мне еще до Пентагона нужно добраться.
— Нормальные люди в Пентагоне не живут, — завздыхал хозяин, посматривая на деньги в руках. — Хорошие люди в городе живут, а там алкашня и наркуши.
— У каждого свой насест. Ладно, я пошел, — вздохнул Роман, сунул в карман несколько купюр и, подхватил сумку с инструментом и открыл дверь. — Зовите, коли что…
— Дорого берешь, вслед сказал хозяин. — Знал бы раньше, других бы позвал. Вон, сосед мой по торговле говорил, что ему особняк строят приезжие. За копейки сговорились. Под ключ поставят. Так он еще с них повысчитывает за жилье на своем участке. А кто будет недоволен, тот вообще пешком домой отправится. А ты втридорога…
Не договорил. И торопливо захлопнул тяжелую металлическую дверь и загремел засовами, когда в подъезде раздались голоса.
— Тьфу ты! — чертыхнулся Роман, спускаясь по лестнице. — Эх, жизня настала! Башку бы оторвать тому, кто придумал эту перестройку. И жить не дают, и сдохнуть не получается.
Он еще раз плюнул под ноги и затопал по лестнице.
…Все изменилось в этой жизни, когда наша родная и привычная власть, которая делала все на благо народа, рухнула в одно мгновение, можно сказать. Но в то же на месте рухнувшей власти появилась свобода, которой было столько, что многие люди не знали, что делать с ней — этой самой свободой, ведь они же привыкли жить по законам нашей родной партии и правительства. К примеру, партия сказала или приказала, а народ сделал. И не нужно было оглядываться в прошлое, потому что у всех было настоящее и будущее. Рабочий работал, руководство руководило, воры воровали, а милиция сажала их. Всем и все было ясно и понятно. А тут словно доску из-под ног вышибли и всех закачало. Даже не закачало, а заштормило так, лишь бы на ногах устоять, а что вся наша жизнь превратилась в нижеплинтусовскую — это уже сами люди виноваты. Приспосабливаться нужно к новой жизни и веяниям, приспосабливаться…
Роман Кузин не захотел перестраиваться. Посчитал, что характер не тот, чтобы как савраска носиться с утра и до ночи и огрызаться, если тебя заденут. А понадобится, по головам лезть и никого не жалеть в этой новой жизни, если хочешь чего-то добиться. А может, он был более рассудителен и не захотел испытывать на своей шкуре новые веяния того времени. Да и ни к чему. Поздно что-то менять в своей жизни, если ты привык к ней и уже другой не хочется. Его время остановилось, а новое пришло, но не для него.
. В маленьком городке, где он проживал всю свою сознательную жизнь, почти все словно с ума посходили с этой свободой. И почти все кинулись торговать. Там купят, тут втридорога продадут. И снова за товаром торопятся. А другие кинулись кооперативы открывать. И принялись зарабатывать деньги, кто как может. Одни честно пытались — потом и кровью заработать копеечку, а другие из воздуха деньги делали, продавая тот же самый воздух. И столько появилось шальных денег, что у некоторых башни посносило. У них было все, что душа пожелает и не пожелает, и даже больше того. Рай да и только! И они с высоты небес гордо посматривали на тех, кто раньше был рядом с ними и ценилось не духовное развитие, а количество денег и положение в обществе, которое измерялось толщиной кошелька, а не уважением и знание…
Некоторые знакомые Романа подались в торговлю. Это же не металл на станках обрабатывать, и не тяжелые мешки перетаскивать с места на место. Стой за прилавком или разложи товар на земле и зазывай покупателей. Не ручеек, а река денежная потечет. Однажды Роман столкнулся с Саней Ягодкиным, который у них был электриком в цеху, а потом подался в торговлю. Был так себе мужичок. Ни рыбы, ни мяса, как говорится. А тут стоит возле Мерседеса, ключи крутит на пальце. Золотая цепь на тонкой шее, на пальцах перстни, одет с иголочки. Роман невольно глянул на свою потрепанную одежду. А Ягодкин ухмыляется. У меня есть все, что душе угодно. Баба торгует, а я бабки подсчитываю. Скатаюсь за товаром и снова прибыль в кармане. А ты, как был нищебродом, так и останешься им. Но обращайся, если деньги понадобятся. Так и быть выручу под небольшой процент. И снова заухмылялся. У Романа в душе заскребло от его самодовольного вида. Был никем, а теперь стал всем. И таких много развелось в наше шальное время…
Торговые палатки были везде. На каждом углу, на любом переходе, на площади, где люди раньше шагали на демонстрацию, несли транспаранты, пели патриотические песни и верили в светлое будущее, теперь шагают туда, чтобы поглазеть на заморскую жвачку, или женские трусики — ниточка тут, ниточка там и все на этом. А уж барахла было столько, глаза разбегались и хотелось того и этого, а еще вон того… Да что говорить, хотелось все, что попадало на глаза, но денег не было, потому что не стало работы и предприятия распродавались со свистом или вообще закрывались за ненадобностью.
И Роман Кузин оказался за воротами, когда завод закрыли. Сначала отправляли без содержания, а потом и вовсе прикрыли. Сказали, что проще купить продукцию где-нибудь в Африке и привезти сюда, чем выпускать втридорога на заводе. И все, светлое будущее исчезло. Каждый выживает сам по себе. И пришлось Роману с утра и до вечера рыскать по городу в поисках работы. На предприятия не попадешь. Своих некуда девать, а тут еще вы лезете. И выпроваживали. По кооперативам прошелся, но там такая зарплата, что плакать хотелось. Даже кошку не прокормишь. И пришлось выживать случайными заработками. Одни честно платили за работу, а другие обманывали. И жаловаться не пойдешь. Вот тебе и новая жизнь, к которой стремились…
Роман Кузин жил в пентагоне. Пентагон — как в городе называли круглый девятиэтажный дом, отделенный от города огромным пустырем с редкой растительностью, и виднелись большие и глубокие котлованы, края которых давно уже стали осыпаться, где любили играть местная ребятня. Островки чахлой растительности виднелись там и сям. Там обычно собиралась местная шантрапа, чтобы покурить да пивка дернуть, а много ли таким нужно? Больше куража, чем хмеля, но этого вполне хватало, чтобы почесать кулаки об чью-либо морду, да отобрать все ценное у случайно забредшего в эти места прохожего. Отобрать, чтобы показать при всей братве, какой он крутой. И если шпана попадала в руки доблестной милиции, тогда был один путь — это нары, где им показывали, что есть еще круче и тогда...
К этим островкам оазиса еще тянулись алкаши, чтобы под чахлой сенью кустов полеживать на такой же чахлой травке, и тянуть из горла всякую гадость, которую приобретали неподалеку в магазине или аптеке. А еще затаривались у местных самогонщиков, которые бодяжили свое добро непонятно с чем, но с одной бутылки валились все, кто ее испробовал на вкус. Ну, а на безденежье можно было замутить клей БФ с солью, пока не появится неопределенного цвета жидкость, а сам клей не превратится в тугой вязкий комок, который отправляли подальше, чтобы не портил воздух, и сами принимались за жидкость, что оставалась после клея. Пили небольшими глоточками, словно это был дорогущий коньяк. И тут же падали, отсыпались, и снова тащились в сторону магазина, словно зомби.
Вообще непонятно с какой целью был построен этот Пентагон. Говорили, буто в этом месте вырастет новый микрорайон, а потом уж город шагнет к нему, застраивая такими же домами всю округу. Но пришла перестройка, и на этом закончилось строительство светлого будущего.
От города достаточно далеко и приходилось добираться пешим ходом, потому что транспорт туда не ходил. За Пентагоном тянулись многочисленные озера, и протекала старица, за которой вдали виднелся лес и горы с проплешинами полян на склонах. Одни говорили, будто город должен был расти и всех, кто проживал в общагах или «дурдомах» на пять хозяев с одним горшком и вечно грязной ванной, будто собирались переселить в Пентагон. А на месте общаг и «дурдомов» понастроить магазины или кафешки для молодых, где можно было бы поесть мороженое да попить кофеек с пирожными.
А другие отмахивались. Пентагон — это вовсе не Пентагон, а шайба и на пустыре должны были построить дома в виде клюшек — это как память об Олимпиаде. Может быть и построили, но бурным потоком налетела перестройка и эти дома — клюшки никому не нужны стали, да и денег бы не хватило на такое количество, но все же успели перед самой перестройкой выкопать котлованы для будущих домов, понавезли стопки плит и огромные трубы и на этом строительство завершилось. Деньги превратились в воздух, а может, улетели по воздуху, как немного погодя исчезли привезенные плиты и трубы. Жители видели машины, что грузили, а куда все исчезло, до сих пор милиция не может найти. Вот уж точно, как испарились……
Ладно еще, что в этом районе была окружная дорога, которая протянулась от города и вокруг Пентагона и соединялась с трассой возле химзавода, а там как на распутье — на все четыре стороны. Ну, была еще ухабистая дорога в сам Пентагон, но по ней не каждый смельчак проедет, особенно в слякотную погоду. А уж дойти до него пешком — это вообще проблема — не утонешь, так увязнешь. Потому что при этой перестройке никому не нужна оказалась эта дорога, а потом и сам Пентагон. Говорили, радуйтесь, что еще воду и газ со светом подаем, а кто начнет кочевряжиться, тот останется у разбитого корыта. Сказали новоявленные чиновники и укатили на новеньких иномарках.
Стемнело, когда Роман Кузин добрался на автобусе до конечной остановки, которая была не возле Пентагона, а на краю города, и оттуда нужно было еще добираться до дома. Роман медленно шел по разбитой дороге, внимательно посматривая под ноги. Ладно, луна выглядывала, и можно было различить огромные лужи, но все равно невольно шаг в сторону и зачерпнул старым ботинком. И заматюгался. И что его дернуло согласиться на эту квартиру? Раньше Роман жил в общаге. Все же веселее, чем в отдельной квартире. А сейчас, как волк-одиночка. Ладно, Антонина заглядывает в гости, а то бы одичал от одиночества…
Общага была семейной, в которой он жил до Пентагона. Вроде заезжают семьи, такие ласковые и с улыбками на лицах, а года не пройдет, словно с цепи срываются. И мужики пьянствуют, потом за баб берутся. Ну, а итог — это приехала милиция и пошла забирать всех, кто под руку попал. А на следующий день опять повторяется, чуть ли не по минутам. Всякого насмотрелся. И поэтому не торопился жениться. Так и жил без жены, но бегал по подругам, пока был молодым. Но потом решил остепениться. И времена такие настали, что не до любовниц стало. А тут повстречал Антонину, вообще про других баб позабыл. Чем-то она зацепила его. Правда, не хотел даже себе признаваться в этом, но всякий раз в душе было тепло, когда вспоминал о ней…
Он с Антониной Ереминой сошелся случайно, когда от нее сбежал муж. Не ушел, пусть даже со скандалом, а потихонечку убежал, но при этом прихватил не только свои вещи, но и все наличные деньги. И ушел к другой бабе, у которой был особняк в пригороде. Ну, как особняк… дом от бабки остался, да пара сараев, где несколько хрюшек да десяток кур. А уж когда грянула перестройка, они быстро перестроились. Свинок на мясо. Курочек туда же. и все в продажу. А потом принялись мотаться за товаром, как делали другие. И зажили на широкую ногу, посматривая на всех свысока — новорусские хозяева страны…
Обидно было Антонине, что ее обменяли на деньги. И тут появился Роман. Такой простой, без запросов и живет в общаге, и умница, как о нем говорили. Со всех сторон надежный человек. Пусть Роман был старше ее почти в два раза, зато ценить ее будет в два раза больше, как она рассуждала. Конечно, ей хотелось жить на более широкую ногу, но где такого найдешь? Вот и пришлось довольствоваться тем, что было. Главное, что не мешал ей жить, а радовался, когда она приходила и готов был на руках носить. Конечно, ей нравилось такое отношение, но все же хотелось что-нибудь такого, чтобы душа запела, чтобы не думать о завтрашнем дне и деньги стояли мешками, чтобы…
А Роман перебивался случайными заработками с той поры, как закрылся завод. И сейчас шагал к дому. Задержался сегодня. Предложили подработать. Калым небольшой, но муторный. И отказаться нельзя. Кушать хочется каждый день. Вот и приходилось выкручиваться. За любые копейки калымы брал. И сегодня с ним рассчитались. Пусть немного, но все же душа радуется. По дороге заходил в магазин. Глаза разбегаются от всевозможных импортных товаров. Сюда нужно на экскурсию приходить, а не за покупками. Повздыхал. Вышел. Напротив палатки. Там тоже продают, но гораздо дешевле. Пока между палатками бродил. Приценивался. Потом решил устроить праздник живота. Взял немного вареной колбасы, несколько сосисок, импортное масло, которое больше по вкусу напоминало маргарин, два плавленых сырка, вермишель и рожки, чуточку конфет в ярких обертках — карамелек и шоколадку — это Антонине. Вот уж обрадуется! А когда рассчитался, чуть не матюгнулся. Все деньги оставил, какие скалымил. Вот тебе и праздник и таким же мерзопакостным настроением. Подхватил сумку и заторопился домой……
Чем дальше от города и ближе к дому, тем темнее становилось на дороге. Когда-то были фонари, но кому-то они помешали и теперь лишь столбы остались торчать из земли, а вот все лампы были побиты. И явно это сделали нке влюбленные, а местное хулиганье. Ведь и правда, темнота — это друг для влюбленных и хулиганов. Что те, что эти скрываются в ней. Одни любовью занимаются на природе, если погода позволяла, а другие в любую погоду поджидали тех, кого случайно занесло в эти места, чтобы облегчить у них карманы…
В Пентагоне местное хулиганье знали всех жителей в лицо и не трогали их, а вот забредет в эти края чужак, тогда берегись. И по морде схлопочет, и все ценное отберут, а побежит жаловаться, так в ответ, а вы видели нападавших в лицо? Сможете описать портреты? Нет, не видел. Как засветили в глаз, я сразу на земле очутился. А, если не рассмотрели их, тогда искать некого — это одинаково, что в темной комнате искать черную кошку. Если хотите найти, прогуляйтесь еще раз в Пентагон. Но на этот раз старайтесь запомнить в лицо, кто был, кто вас бил, а по возможности и имена спросите или клички ну и того… и неопределенно крутили рукой в воздухе. Потерпевший вздыхал. Хватило одного раза. А второй раз пусть дурак идет туда, а я уж дома посижу. И уходил…
Роман потихонечку брел по обочине дороги. Здесь как на минном поле. Если в лужу не попадешь, то можно угодить в котлованы для домов, которые выкопали и забросили, потому что денег не было на строительство новых домов. Ладно, он знал, как они располагаются, и старался не отходить от дороги. Лучше в лужу сунуться, чем сорваться в котлован и будешь в нем до утра голосить. Сам не выберешься, и никто на помощь не придет. Он уже слышал такие вопли по ночам. Там близко к краю котлована не подойдешь. Земля осыпалась. И если идет дождь, земля становилась скользкой, как лед. Не успеешь глазом моргнуть, как на дне котлована окажешься. И кукуй до утра. Все равно не докричишься. А по весне, когда таял снег, котлованы заполнялись водой, и вот была радость для ребятишек, которые на сорванных подъездных дверях устраивали гонки по воде, пока кто-нибудь не оказывался в ней. И тогда рев на всю округу, и ребятенок мчался домой, чтобы там получить вторую порцию для рева…
Ближе к Пентагону было слышно, как в огромном дворе развлекается молодежь. Визг девчонок и крики парней, рьяная ругань и громкий хохот. А там уже кого-то метелят, как принято говорить. Попали под горячую руку. Отлупят, а потом вместе же продолжают стоять. И так бывает почти до утра. Люди утром на работу отправляются, а их великовозрастные дитяти только идут почивать. И так каждый раз…
Но с приходом новой жизни, когда у некоторых деньги стояли мешками и они боялись всяко-разных бандитов, которых развелось как блох у собаки, так эти денежные мешки стали бояться за свою драгоценную жизнь. Личной охраной обзавелись, которая круглосуточно стерегла его не только во дворе, куда притащили вагончик, чтобы они со всеми удобствами караулили хозяина, но и на всех площадках в подъезде и возле квартиры стояли. А у некоторых даже в квартирах охрана была. Лишь нижеплинтусовские не имели защиты. С них нечего было взять. И каждое утро тянулись телохранители к машинам, зорко посматривая по сторонам и держа руки на кобурах, а вдруг налетят бандиты или подстережет наемный убийца, и тогда уж точно без стрелььбы не обойтись. Дикий Запад отдыхает…
Роман пошел вокруг дома. Редкие окна, в которых был свет. Но этого хватало, чтобы немного рассмотреть дророгу. Но все равно нет-нет, попадал в лужу. И чертыхался, чувствуя, как в ботинках хлюпает холодная жижа.
Он добрался до своего подъезда. Здесь еще сохранилась лавочка, где сидели старики. А вот дверь в подъезд была сломана. С корнем выдрали, чуть ли не половину косяка снесли. Он вздохнул. Зашел в подъезд. Темно. Света вообще не было. Это молодые каратисты тренировались, кто с одного удара собьет выключатель. И их нет, а лампочки побиты. Но Роман знал каждую выбоинку на лестнице и поэтому смело шагал по ступеням. Радовался, что добрался до дома. И еще радовался, что сейчас придет Антонина. Все веселее будет, чем одному сидеть в четырех стенах. Вроде недавно познакомились, а ему казалось, будто знает ее уже много лет. Не хотел себе признаваться, что скучает без нее, когда долго не видит, а появится, так не знает, куда посадить, хотя упорно делал вид, что семейные отношения его не интересуют, а в душе частенько мечтал, что когда-нибудь, но они сойдутся. Не век же одному куковать. А вдвоем будут, так легче жить станет. Никак нельзя без поддержки в наше время. радовался, что у него появилась Антонина, но в то же время опасался. Все же она намного моложе его и красивая, что мужики на улице глядят вслед. Боялся, что в один прекрасный день заявит, что надоел ей и уйдет. И он снова останется один в этой жизни. Сегодня уж в который раз хотел отдать ей ключи от квартиры. Если не женой, так пусть будет хозяйкой в доме. Не служанкой, а хозяйкой. Это значит, что они стали бы жить вместе. А согласится ли — он не знал. Ведь до сих пор она только посмеивалась над этим…
Роман захлопнул дверь. Щелкнул шпингалетом. Возле порога скинул мокрые ботинки. И сразу зазнобило, когда встал сырыми ногами на холодный пол. Стащил носки. В ванной бросил в тазик и залил горячей водой. Пусть отмокают. Ботинки оставил в ванной. Помыть и как-то нужно просушить. Прошлепал в зал. Стащил брюки. Взамен трико натянул. Рубаху поменял на майку. Шлепки на ноги. Включил транзистор. И поставил чайник на плиту. Люди уж давно спят, а он только собрался ужинать, когда появится Антонина. Сколько говорил ей, чтобы ключи взяла от его квартиры, а она отказывается. Без ключей я просто гостья и все. Приходящая и уходящая. Ведь у каждого человека должна быть своя личная жизнь, куда остальным вход запрещен. Вот и я не хочу ее терять. Вот если бы ты был денежным воротилой, я бы не отказалась от твоего ключа, но у тебя нечего брать — дыра в кармане да вошь на аркане. Эх, повстречать бы сына Рокфеллера или Буратино с золотым ключиком, вот уж я бы зажила! Она мечтательно закатывала глаза и смеялась. А Роман лишь хмурился…
…Роман зашел на кухню. Чайник давно уже закипел. Сыпанул заварку в старый заварочный чайничек. Конфеты на стол, колбасу нарезал и сыр. Хотел было сварить рожки, но раздумал. Уже ночь на дворе, а он жрать собрался. за окном, со стороны озер донесся протяжный крик. Роман оглянулся на окно. Тьма на улице. Ничего не увидишь. Щелкнул выключателем. Подошел и прижался к окну. На ощупь приоткрыл форточку. Сразу потянуло холодом и сыростью. Он долго всматривался в темень, но ничего не было видно. Прислушался. Вроде с той стороны доносились невнятные голоса. А кто там — мужики или молодежь и не разобрать. Он во тьме налил чай в бокал. Обжегся. Чертыхнулся. Сделал шаг к окну и пальцем ноги ударился об ножку стола. Чуть не заорал от боли и снова обжегся, когда отдернулся в сторону. Чертыхаясь уж в который раз, он уселся на табуретку. Бокал на подоконник. Рядом сигареты. И уставился в окно, словно в телевизор, надеясь не пропустить самое интересное…
Нет, не интересное, а страшное. Жизнь такая наступила, когда не знаешь, что может произойти через пять минут. Для одних эту жизнь оказалась привычной, словно они с рождения в ней находились. Сразу перестроились, если об этом сказали. И началась у всех новая жизнь. А другие восприняли эту самую новую жизнь настороженно. Да и деваться некуда было этим другим, потому что они привыкли к старой жизни, где была настоящая жизнь, а сейчас одно посмешище. Пародия на заграничную, где все ярко, как бы взглянуть, а за этой яркостью скрывается нищета, которой раньше не было в стране, а теперь она повсюду, и даже не нужно внимательно всматриваться — она на самом виду.
Роман прислушался. что-то Антонина не идет. Договорились же. А может она была и ушла, его не дождавшись? Сколько говорил ей, чтобы взяла ключи, так нет, не могу взять, не хочу быть хозяйкой. А кто же ты сейчас? Я же все вопросы решаю только с тобой. А она отмахивалась…
— Что Антонина не идет? — прислушиваясь к шуму за окном, нахмурился Роман. — Время-то уже — ночь на дворе, а ее нет. Странно. Если бы на последнем автобусе приехала, все равно бы уже добралась, а тут…
Он замолчал, повернулся к двери и прислушался. Тишина…
Роман забеспокоился. Такого никогда не было, чтобы Антонина пообещала, а сама не пришла. Может, занята — сам себя успокаивал Роман, только на душе легче не становилось. Наоборот, росло беспокойство. Если пойти к ней, а она в это время сюда приедет, и тоже не застанет, и начнет меня искать. Так и будем всю ночь друг за другом бегать, пока не повстречаемся. А если она сидит и меня ждет? Знает же, что начну себя накручивать, как всегда бывало. И что тогда? Он оглянулся на темные окна. А то, что нужно собираться и тащиться к ней по ночному городу, где, кроме всякого хулиганья и милиции больше никого не встретишь. Одни могут морду набить и не посмотрят на возраст, а другие заберут, потому что нормальные люди спят дома, а не шляются в ночи и не докажешь, что беспокоишься, что баба не пришла.
Роман завздыхал. Думай, что хочешь, а идти придется и передернул плечами, представив дорогу в ночи…
Достал сухие носки. Неторопливо оделся. Взял ботинки и передернул плечами. Они сырые, а тащиться нужно чуть ли не до середины города. Ладно, Антонина живет на окраине этой середины. Он натянул куртку, кепку на голову. Чиркнул записку. Вышел, чтобы соседи не слышали. Записку в условное место приткнул. И сам заторопился на улицу.
Он шагал в ночи в сторону города, который ярким пятном смотрелся во тьме. Шагал и вспоминал старые времена, когда можно было в любое время, хоть посреди ночи, пройти по всему городу и никто тебе слово не скажет. А сейчас идешь и не знаешь, доберешься до места или остановят в каком-нибудь переулке и… и зови — не зови, на помощь никто не придет. Своя шкура ближе к телу.
Сейчас, когда он двигался в сторону города, на темной дороге были заметны отсветы на лужах и он почти не замочил ноги, пока добрался до конечной остановки. Автобусы не ходят. И придется тащиться пешком, посматривая по сторонам, чтобы не угодить в какую-нибудь неприятность.
Странные времена наступили. Многие раньше мечтали о свободе. О любой свободе, а теперь получили ее и не знают, что делать. Он помнил, как на производстве на перекурах обсуждали бедную жизнь в стране и сравнивали с другими странами, где было все, что душе угодно и даже больше того. А сейчас, когда, как казалось, получили эту свободу, и стало все, что душа хочет и не хочет, вплоть до интим-магазинов и порнухи, многие стали отказываться от этой самой свободной жизни. Подавай им старую, где пустые витрины, где картошка, селедка и капуста — это самые вкусные продукты, а простенькая карамель — самая сладкая, а еще чай со слоном и одежда ширпотребовская. Вот это им подай, а еще старые законы верни. А все новое в красочных обертках и эту самую свободу заберите обратно к едрене фене. Во, как насвободились!
Роман шагал по городской окраине. Едва услышав голоса, он сворачивал во дворы или двигался за кустами, чтобы не столкнуться с какой-нибудь группировкай, которых тут развелось, как тараканов в грязной квартире. И правда, почти в каждом районе была группировка молодежи, которая устанавливала свои законы на своей территории. И вела постоянные войны с другими, если те посягнули на ее собственность. Роман видел эти столкновения, аж жутко становилось, когда толпа молодежи мчалась по улице, ее догоняла другая, сбивали с ног и принимались месить лежачего. Даже случайным прохожим попадало ни за что, а просто так, что встретились не в том месте и не в тот час. И тоже били. Жестоко лупили, и всем им было наплевать, что это простой прохожий. В такие минуты все встречные старались шмыгнуть в магазины или еще куда-нибудь, лишь бы не попасть под горячую руку. Да уж, о чем мечтали, то и получили — свободу вместе с гласностью и разноцветьем жизни…
Роман прислушивался к ночному городу, к ресторанной жизни и пьяным возгласам, а то и к шуму драк возле баров и ресторанов. А сам думал, что же произошло, почему не пришла Антонина. И старался прибавить шаг, если получалось.
Он свернул во двор, где жила Антонина. Невольно глянул на окна квартиры. На кухне и в зале виден свет. На душе полегчало. Значит, она дома. Роман поднялся по лестнице. Коротко стукнул. Тишина. Снова постучал и прислушался. За дверью слышны голоса, громко играла музыка и доносился ее смех. Он забарабанил по двери. Дверь распахнулась.
— А что пришел?.. — замешкалась Антонина, и продолжала стоять в дверях. — Ты же говорил, что на шабашке будешь.
Она невольно оглянулась, когда из квартиры донесся мужской голос. Смутилась, но тут же посерьезнела и на лице, словно маска появилась — непроницаемая и холодная.
— Ты же сказала, что придешь, — поежился Роман. — А я сосиски купил, вермишель и рожки. Конфеты и шоколадку взял для тебя. Ужин приготовил. Думал, придешь, вместе посидим…
Она снова оглянулась на голос. Тянуло вкусным запахом еды. Из квартиры доносилась музыка, звякнули тарелки, что-то упало на пол. кто-то зачертыхался. Снова позвал ее.
— Тонечка, сколько еще ждать? — громко сказал кто-то. — Гони всех в шею. Ходят всякие. Гони!
Раздалось звяканье мутылок.
— Ром… Ром, не обижайся, но у каждого человека свое счастье, — Антонина помялась. — И я нашла его. Муж вернулся. Ушел от своей кобры и забрал свою долю. Ты пойми меня. Все же законный муж, а мы с тобой — приходящие. И впереди никакого просвета. А мне хочется счастья. А еще хочу жить и не думать о завтрашнем дне. Вовчик в ногах валялся. И я простила его. Это мой золотой ключик в жизни. Извини!
— А я ключ от квартиры принес, — растерянно сказал Роман, достал ключ и протянул. — Чтобы ты в любое время могла прийти. Хочу, чтобы женой стала. И я ужин приготовил. Сосиски сварил, вермишель…
— Тонечка, сколько еще ждать? — донесся зычный голос. — Осетринка и балычок заждались под водочку, черная икорочка сохнет, буженинка, колбаска… Ну, Тоня…
И снова звякнула бутылка.
Роман невольно сглотнул.
Антонина глянула на ключ. Хотела было что-то сказать, но снова ее позвали.
— Иду, Вовчик, иду, — крикнула она, глянула на Романа, который стоял и поеживался, держа в руках ключ. — У каждого своя тропка в этой жизни. Ром, наши тропки пересеклись и разошлись в разные стороны. Извини…
И захлопнула дверь.
— А я ужин приготовил — сосиски там, вермишель, а ты… — он растерянно топтался возле закрытой двери. — Как же так, Тонь? Мы же с тобой…
Хотел было снова постучать, даже руку поднял, но безвольно опустил, повернулся и медленно стал спускаться по лестнице, и все повторял:
— Как же так, а? Как же так, Тонь? Ужин приготовил, а ты…
Он остановился возле подъезда. потом присел на лавку и взгляд в землю и завздыхал, не зная, что делать.
А вокруг ночь долгая и беспросветная и мелькнет ли в ней луч света — неизвестно…
Илл.: Г. Я. Малашин
05.12.2024
Статьи по теме