Врачебная ошибка

Сашка Цоган заболел. Прожил на белом свете более пятидесяти лет, а первый и последний раз врачи осматривали, когда в армию призывали. Был здоровым мужиком, крупным — центнера два с  гаком, не менее. А как-то сразу захворал.

Время покажет

Дети выросли и разъехались из родного дома. Младшие в институте учились, а старшие уже успели семьи создать, когда отец прислал письмо и сообщил, что матери не стало.

Дом, где всегда ждут

Аким Базанин уселся на кровати, мотнул головой и вполголоса зачертыхался. Опять одолели сны. Почти каждую ночь мать снится. И сегодня, казалось, едва закрыл глаза, как рядышком послышался её голос.

Врачебная ошибка

Сашка Цоган заболел. Прожил на белом свете более пятидесяти лет, а первый и последний раз врачи осматривали, когда в армию призывали. Был здоровым мужиком, крупным — центнера два с  гаком, не менее.

Тропка в новую жизнь

После развода со второй женой, Кузьма Фалалейкин решил окончательно и бесповоротно завязать с бабами. Не везло в жизни с ними. Едва успел жениться на первой, с недельку пожили, не более, она подхватилась и умчалась с бывшим ухажёром, попутно прихватив все подарки и деньги, какие на свадьбе дарили.

Разговоры по душам

Ленька сидел на подоконнике. Смотрел на машины, которые день и ночь сновали по дороге. Смотрел, а мыслями был рядом с матерью. Ленька ненавидел родную мать. Один сын и тот нежеланный.

Живите мирно, род людской

Старый автобус заскрипел рессорами и стал притормаживать. Водитель взглядом проводил легковушку, которая обогнала его и помчалась по трассе. Потом автобус съехал на проселочную дорогу и неторопливо запылил в сторону далеких гор, возле подножья которых тянулся густой мрачный лес.

Живая душа

— Пал Ваныч, зачем вызвал меня? — приоткрыв дверь в кабинет, сказал Виктор: крепкий, смуглый, в грязной порванной рубахе и замызганных джинсах. — Что случилось?

Последняя осень

Время пришло, некуда стало торопиться. Молодость пролетела, когда хотелось самого себя перегнать и всегда быть с флагом впереди. Торопился жить, старался все дела переделать, которых всегда было непочатый край, всё хотел обнять необъятное, но прошли годы и настал момент, когда оглянулся и глазам не поверил, что жизнь-то проходит, а он не заметил её, не познал — эту самую жизнь, потому что кроме работы, ничего не видел.

Два свободных дня

А Шурка неторопливо шёл по деревне. Он смотрел по сторонам, приподнимал шляпу, здороваясь с соседями. Одни узнавали его, а другие не признавали и сидели, всё гадали, кто же это приехал.

Знак

Старый Хибак заелозил на скрипучей табуретке и не удержался, шлёпнул ладонью по столу, чертыхнулся, закурил и запыхал: торопливо, зло и снова прилип к экрану. Опять политики спорят, доказывая друг другу, кто больше принесёт пользы народу.

Земной поклон

Дед Василий сидел на крыльце, поглядывая в сторону реки. Сидел, а на душе было тоскливо. Схоронил свою Анфиску и затосковал, да так, что места не мог найти.

И падал серый снег

Зима запаздывала. Беспрестанно сыпала морось, но бывало, редкий раз летел снег, но не зимний — пушистый и искристый, а какой-то тусклый, как бы грязный, словно испачкался еще в полете...

Дачная жизнь

Дачный сезон начали с майских праздников. Конечно, и раньше приезжали, едва сошел снег, смотрели, что творится на дачном участке (зимы-то долгие), что нужно подлатать и уже были первоначальные планы, чем займутся, когда откроют сезон.

У каждого своя Голгофа

Старуха Макелиха заметалась на кровати. Тоненько застонала, но тут же смолкла. А потом беспокойно зашарила узловатыми пальцами по впалой груди.

Неприкаянный

Облокотившись на небольшой столик, на котором стоял стакан, и в нем позвякивала чайная ложка, а рядом лежала потрепанная книга, Виктор смотрел, как за окном вагона сплошной непрерывной картиной проплывали разнообразные пейзажи.

Мозаика жизни

Аким Фадеев добрался до деревни ранним сентябрьским утром. Более суток на поезде в душном переполненном вагоне, где гомон стоял круглосуточно, а пассажиры то и дело шмыгали по проходу.

Жизнь беспросветная

Бабка Липа, прозванная в деревне Камбалой из-за единственного глаза, ждала сына. Много лет ждала, поглядывая на дорогу, когда вернётся, скучала по нему, но в то же время, как огня, боялась его.

Танечка

Невысокая, худенькая девушка в выцветшем коротковатом платье, не обращая внимания на промозглый порывистый ветер и нудный осенний дождь, едва слышно напевала и медленно танцевала.

С возвращением, Федька

Скрипели старые, рассохшиеся двери под резкими порывами ветра, не в силах прикрыть внутреннее убожество домов. Тёмными провалами смотрелись оконца. Видно было, здесь уже кто-то побывал — по-хозяйски себя вёл, ничего не опасался, влезая в старые избы.

Малая родина

Павел Иванович поставил сумку и присел на стул. Это привычка из далекого детства, когда с родителями ездил в райцентр за сорок верст от родного дома. Редко случались поездки, и поэтому к ним готовились основательно.

Говоруха

Десятки, сотни, а может, и тысячи лет в дали дальние торопится речка Говоруха. Словно по крутой лестнице стекает.

Соловушка

Дядька Ефим проживал в глухомани, в забытой Богом и людьми деревне, от которой осталось всего дворов двадцать-тридцать, не более, а раньше, как Роман помнил, деревня Васильевка считалась, чуть ли не самой большой в районе.

Светлый день

Дороги в колдобинах, по обочинам лебеда и крапива. Кое-где побеги ивняка. Заброшены здешние края, забыты жители. С десяток дворов в деревне, но и те скоро опустеют.