Спустя год после установления советской власти в Краснодаре местная газета «Красное Знамя» опубликовала 18 марта 1921 года краткое сообщение: «В ночь с 16 на 17 марта Особым отделом 9-й Кубанской Армии в Краснодаре раскрыта грандиозная белогвардейская организация, имевшая целью в ближайшие дни произвести в Краснодаре восстание. При аресте некоторые из соучастников заговора пытались бежать. Найдено оружие. Дознание производится. Уже выясняется, что заговор имел международную поддержку. Подробности будут нами получены». Впрочем, никаких подробностей впоследствии больше не сообщалось, что наводит на мысль о вбросе не соответствующей истине информации для оправдания последующих действий большевиков (по крайней мере, в открытых источниках о раскрытии упомянутой «грандиозной белогвардейской организации» в Краснодаре в указанное время нигде не упоминается[1]). К слову, еще 15 мая 1920 года на заседании Кубано-Черноморского областного комитета РКП(б) было утверждено соглашение между РВС 9-й Кубанской Армии и Кубано-Черноморским ревкомом о слиянии Кубано-Черноморской чрезвычайной комиссии (Кубчерчека) и Особого отдела 9-й Кубанской Армии, и создании единого местного органа государственной безопасности Кубано-Черноморской области – Кубчерчека, председателем которой был утвержден являвшийся председателем военного трибунала 9-й Кубанской Армии Дмитрий Павлович Котляренко[2]. В октябре 1922 года он был отозван с Кубани в аппарат ЦК ВКП(б). Таким образом, информация в газете от 18 марта 1921 года о раскрытии именно Особым отделом 9-й Кубанской Армии белогвардейской организации носит несколько уязвимый, с точки зрения организационно-правовой структуры местного органа государственной безопасности, характер, поскольку такового Особого отдела в тот период уже не существовало.

Тогда же, в марте 1921 года, в Краснодаре был создан «Чрезвычайный Штаб по изъятию, уплотнению и переселению буржуазии, конфискации ее имущества и размещению рабочих». Ранним утром 20 марта по городу была проведена грандиозная, доселе не виданная, операция по массовому выселению горожан из своих жилищ. В результате было изъято около 2400 квартир, громадное количество запасов белья и одежды, ценностей, продуктов питания и прочего добра. Всех бывших владельцев жилья посадили на подводы и под охраной доставили на окраины города – Дубинку и Сады, а некоторых – в тюрьму и в концентрационный лагерь. Передовица советской газеты извещала, что «энергичным нажимом была свергнута жилищная и имущественная диктатура буржуазии». Все реквизированное жилье предназначалось исключительно для рабочего класса Краснодара.

Подготовка к операции началась еще за три недели до «часа Х». Под видом жилищной переписи населения города члены Чрезвычайного Штаба собрали необходимые сведения о принадлежности жилья, тщательно проанализировали 50 тысяч (!) анкет жителей города и приняли решение по каждому адресу, после чего составили реквизиционные списки. Убедившись, что все предусмотрено и подготовлено, руководство Чрезвычайного Штаба назначило днем проведения операции 20 марта. До 4 часов утра в трех районных чрезвычайных штабах проходил инструктаж коммунистов, участников операции, которых разбили на тройки, вооружили и снабдили мандатами. В 4 часа 30 минут была дана команда «о наступлении». И репрессивный маховик завертелся…

Тройки заходили «в адрес», будили хозяев и членов их семей, включая детей, давали немного времени, чтобы одеться и взять необходимые документы, опечатывали двери квартир, после чего сажали в предусмотрительно подогнанные к дому повозки и отправляли в районные штабы. На дверях всех реквизированных квартир оставлялись так называемые «предупреждения», носящие грозный характер: «Настоящая (комната, квартира, вещи) реквизирована для рабочих Чрезвычайным Штабом Кубано-Черноморского Облисполкома. Всякий, пытающийся сорвать, или сорвавший этот бланк, равно похитить конфискованное у буржуазии имущество, являющееся народным достоянием, карается высшей мерой наказания и тотчас подлежит аресту и выселению».

Утром в газете появилось объявление: «От Чрезвычайного Штаба. Впредь до описи и вывоза вещей, конфискованных у буржуазии, и переселения рабочих, охрана опечатанных комнат и вещей и ответственность за сохранность их и целость печатей возлагаются на кварткомы и домкомы с обязательством назначать ночью смену дежурных жильцов как военных, так и гражданских у опечатанных комнат и вещей. За самовольное срывание печатей, пропажу вещей и покушения подвергнутся революционным репрессиям в первую очередь кварткомы, домкомы и соседи, жильцы того же дома. Начальник Чрезвычайного Штаба Гольман. Начальник гарнизона Батурин».

Чтобы понять логику и суть произошедшего, необходимо иметь в виду, что Михаил Борисович Гольман, уроженец Полтавской губернии, до октябрьского переворота являлся членом террористической партии эсеров-максималистов, а в 1918 году влился в ряды ВКП(б). До приезда в Краснодар товарищ Гольман с 1919 года руководил отделом народного образования Симбирской губернии, на родине вождя мирового пролетариата, которого боготворил и верно следовал его принципам построения социалистического общества. Впрочем, в конце 1920-х годов что-то пошло не так: его неоднократно арестовывали и отсылали в места, куда Макар телят не гонял – сначала в Восточно-Сибирский край, потом в Архангельск. В конечном счете, 1 марта 1938 года его расстреляли в Воркуте.

Что касается Григория Николаевича Батурина, уроженца кубанской станицы Ахтанизовской, который осуществлял руководство силовой частью операции по выселению из квартир жителей города, то в молодости он тоже путался с эсерами, но в 1917 году стал пламенным большевиком и даже занимал руководящие должности в Таманской армии во время Гражданской войны на Кубани. После завершения операции по реквизиции жилья, его перевели в конце 1921 года в Ростов-на-Дону, где по неизвестной причине он спустя четыре года застрелился...

Через день после завершения вероломной операции, вышел номер «Красного Знамени» с победоносной реляцией краснодарского журналиста Н. Колбанцева под названием «Первый транспорт», пронизанной изощренной иезуитской логикой. «20 марта 1921 года в Краснодаре, – сообщал журналист, – в 6 часов вечера на Красной улице показался первый транспорт буржуазии с узелками, отправляющейся на окраины города. Советская власть, учитывая, что буржуйчикам необходимо подышать свежим воздухом, позаботилась о них. Не поспав ночь, члены партии произвели их сортировку и, разбив по категориям, усадили плотно на фаэтонах, а для того, чтобы шествию придать эффект, то есть, чтоб никто не беспокоил выселенных, по сторонам были приставлены вооруженные проводники. Советская власть учитывает, что буржуазия любит почетный караул, и сделала для нее эту привилегию. Потянулись одна за другой подводы, и 4-я годовщина Февральской революции осуществила диктатуру пролетариата не на бумаге, а на деле. Занимавшие до настоящего времени роскошные дома, за одну ночь очистили город. Стало легче дышать воздухом в центре. Пусть же поселится здесь не буржуа, а рабочий класс, который до настоящего дня жил на окраинах в тесных и темных подвалах».

Подобная рокировка была осуществлена большевиками в полном соответствии с их лозунгом: «Кто был никем, тот станет всем!» Между тем, член Реввоенсовета 9-й Кубанской Армии Моисей Соломонович Эпштейн докладывал в РВС Кавказского фронта: «Имеются сведения, что от освободившихся в центре города квартир рабочие отказываются. Неизбежные случаи вопиющих злоупотреблений еще усугубили дело». 13 апреля того же года товарищи из Президиума Кубано-Черноморского областного комитета РКП(б) покумекали, подискутировали, пораскинули мозгами и запретили впредь проводить «ущемления» квартировладельцев, ибо проходящий 8–16 марта в Москве Х съезд партии принял курс на переход к НЭПу. Краснодарский опыт не был признан положительным и дальнейшего распространения по региону не получил, но жилье его владельцам, конечно же, не вернули.

…После завершения реквизиции жилья большевики не побрезговали детально ознакомиться с изъятыми документальными и эпистолярными материалами личного свойства, по результатам которого один из участников операции некто Киров (то ли фамилия, то ли псевдоним) опубликовал 24 марта в «Красном Знамени» свое «исследование», испещрив его собственными ремарками, с говорящим названием «О чем говорят письма». Приведем его в полном объеме, ибо этот образчик большевистского подхода к делу свидетельствует о сложившемся менталитете местной диктатуры пролетариата.

«В числе трофеев ночи с 19 на 20 марта, – живописал товарищ Киров, – имеется пачка писем генеральши У.[3] к своему мужу, сражавшемуся в войсках Деникина против большевиков. Все они лежат передо мною, эти письма любящей жены к своему мужу и, чем больше их читаешь, тем больше приходишь к заключению, что это ценный трофей. В них много интересного исторически и много поучительного.

Продолжение читайте в новом номере