Алексей Татаринов

Роман-эпопея Льва Толстого «Война и мир»

Прочитав эпопею Льва Толстого в Европе или Америке (еще как читают!), трудно сказать, что Россия не имеет своего особого смысла, не обращается к миру с неповторимым духовным словом.

Приходящий к нам враг не найдет местного Наполеона или Александра Македонского. Многое будет казаться агрессору проявлением слабости, согласия с незавидной участью. Мы будет отступать, избегать очередного сражения и даже отдадим Москву. На время покинем столицу, чтобы очередная жертва гордыни почувствовала смысл Кутузовской войны. Охаем, ахаем, но постепенно собираем силы, готовя размах народной дубины. Мало высоких слов, громких призывов – горят  наши дома, и лучшие защитники напоминают смиренных мужичков. Французы – пришедшие без приглашения – всматриваются в своего наглого кумира. Мы – спасающие свое – слышим подсказки Бога. Это значит, что оккупанты будут жрать лошадиное мясо, замерзать в полях, задыхаться в русских объятиях.

Главное даже не в этом. Роман Толстого, сообщающий об успехе русской оборонительной войны, заставляет западного человека полюбить народ, побеждающий Запад и нравственно превосходящий его.

Борьба с нечистым – одна из важнейших толстовских задач. Решается она на всех фронтах. С семейством Курагиных все ясно, они отвратительны: князь Василий, Элен, Анатоль. Интереснее тот, кто сложнее. Например, старый князь Николай Болконский. Достойный человек – воин, хозяин, мыслитель. Как же ему тяжело, как далек он от счастья! Старший Болконский – мученик неслиянности с миром. Его катастрофа – ошибка сильного мужчины, разбившегося об иллюзии своей воли и власти, которые обернулись самодурством. Вытащи - пока не поздно - занозу себялюбия и недоверия к жизни. Перестань играть в рассерженного бога.

Долохов или Денисов не могут выдвинуться на позиции главного героя – нет в них задумчивости о собственной судьбе, отсутствует желание сделать рывок по направлению к иной судьбе. Гусарской удали, аристократической нервности, а у Долохова еще и циничного шалопайства – много. Боли о недоразвившейся душе нет. Как будто нет этой проблемы и у тех, кого Толстой готов записать в подлинные герои. «Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось все веселее и веселее», - в этой характеристике простого капитана со «слабым, тоненьким голоском» нет места сложности. У «круглого» Платона Каратаева нет ни дружбы, ни любви, ни привязанностей. Нет у Платона важных «сюжетов». Есть у него, как и у Тушина, спокойное, бездумное пребывание в истине, без страха ее потерять, без намека на рефлексию и столь важный для образованных людей взгляд со стороны.

Каратаевым, Тушиным и даже Тихоном Щербатым Толстой извиняется за своих аристократов – очень больных людей. Крест умного человека – искать смысл, научиться быть радостным, закрепиться в гармонии, как на священной для решающего боя высоте. Толстовские простецы не ищут, а обладают. И Лев Николаевич, преодолевая многие печали разных романов XIX века, хочет сказать нам: не стыдно быть счастливыми!

«Герои жизни» для Толстого – маленькие иконки в едва заметном углу. «Герои романа» выглядят иначе. Князь Андрей Болконский – интеллект, аристократизм в каждом движении, большие планы. Уже женат, супруга Лиза беременна, скоро родит мальчика. Она сильно волнуется – не только предчувствует близкую смерть, но и ощущает холод, незаинтересованность мужа. Князь Андрей не любит Лизу? Не изменит, не оскорбит… Он наносит обиду жене другим способом – его сознание далеко от нее, его сердце – в молчаливом высокомерии, в презрении ко многим и многому. Это презрение не требует специального объекта, оно – пространство, в котором вращается ум Болконского. Слава стоит смерти, за восхищение и любовь можно заплатить небытием. Лишь бы взойти на пьедестал, где царит Наполеон и те избранные, кто при жизни стал сверхчеловеком.

Рана под Аустерлицем исцелит на время. «Как же я не видал прежде этого высокого неба?» Наполеон станет «маленьким и ничтожным», приоткроется жизнь – в смерти жены, в рождении сына, в мыслях о собственной конечности. Однако Бог еще далеко. Пока князь Болконский настаивает на негативном определении счастья: не испытывать угрызений совести, не быть больным… А потом придет время для двух любовей. Первая – Наташа Ростова: чудо юности, полноты простого существования, способности раствориться в ожидании мужа, найти в этом ожидании счастье. Ему бы схватить и не отпускать, стать по-настоящему горячим! И ведь любит! Да внутренний лед управляет дистанцией: соглашается с приказом отца подождать год, не признает страха Наташи перед месяцами разлуки.

И не без любования своим величием дает избраннице право оставаться свободной. Наташа не выдержала – Андрей не удивился. Опять кривая усмешка, хмурый вид, отточенный до блеска аристократизм, вспышки злобы. «Убить бешеную собаку очень хорошо!..  Пленных брать не надо…» Вторая любовь придет после ранения в Бородинском сражении. Наташа, полная раскаяния и нежности, появится снова. Уже не как страсть и красота, она другою войдет в новую для Андрея картину мира. Здесь солидарность и братство, прощение и Бог. «Пробуждение от жизни» тоже здесь. Давняя готовность к героической смерти, размышления об отсутствии счастья соединятся с философией покоя, с интуицией исчезновения – и Болконский умрет.

Не Болконского соединит Толстой со своей любимой Наташей, а графа Безухова. Шансы Пьера на счастье невелики. Обладатель огромного наследства, он оказался в лапах координаторов нечистоты и обнаружил себя мужем смертоносной Элен. Наверное, должен погибнуть. Спиться и пропасть в очередном загуле – раз. Быть убитым на дуэли с Долоховым – два. Провалиться навсегда в масонские абстракции – три. Разорваться под ударом ядра в Бородинском сражении – четыре. Исчезнуть в оккупированной Москве или получить пулю во французском плену – пять.

Если Болконский – жаждущее совершенства сознание, которое не может не подниматься над миром людей, то Безухов – раненая душа, мечтающая успокоиться среди себе подобных, утратить саму мысль о гордости. Значит, автор поможет Пьеру. Почему ему легче, чем Андрею? Большой, некрасивый, незаконнорожденный Безухов не боится быть смешным, полностью свободным от ловкости, элегантности, любой власти. Андрей – лидер, и ему тяжело. Пьер – аутсайдер (как с этим была согласна Элен!), пожелавший жить совестью и найти правильный путь. Ему тоже тяжело, но легче, чем князю Болконскому, признать величие кротких – Платона Каратаева, Наташи Ростовой и всего русского народа.

Чтобы полюбить без условий и причин, Пьеру можно обойтись без смертельного ранения. «Верите ли в будущую жизнь?», - с масонских времен этот вопрос остается с графом Безуховым. Иногда замирает, но всегда сохраняет готовность прозвучать снова. Бога он находит не в ритуалах, символах и богословских трактатах. Душа хочет чистоты! И Пьер отдаляется от Элен и салонной культуры. Душа хочет подвига! И Пьер в белой шляпе, зеленом фраке ходит по Бородинскому полю в час сражения. Душа хочет веры и правды! Пьер склоняется перед Платоном Каратаевым. Душа хочет счастья! Пьер делает – сначала неуклюжие, потом все более уверенные – шаги навстречу Наташе.

Наташе Ростовой необходимо радоваться, пока молода – безгрешно прыгать, всех заражая влюбленностью в мир. Скачет, как сумасшедшая! Глупенькая? Прекрасная дурочка, прочно сидящая в Наташе, - это сама жизнь человеческая, в тот момент, когда хочет обольстить нас, заставить полюбить самое простое. Даже грех Ростовой, ее бегство к Курагину – знак воодушевления, поднимающего искреннее над мертвым. Жизнь, по Толстому, не ритуал под контролем разных умников, а подлинный, сложный роман. Конечно, он нуждается в Наташе Ростовой.

Как, помня о смерти, хорошо и честно построить жизнь земную, которая станет для себя и других благословением? В чем, по Толстому, смысл истинной религии? Она – правильная жизнь. Не профессионалы спасения интересны автору «Войны и мира», не монахи и кабинетные ученые, а русские люди, растворившие Христа в повседневности, как бы забывшие о его специальном присутствии в простом соединении быта и бытия.

Почему так близок роман большинству из нас? В «Войне и мире» Лев Толстой поднимается высоко, но не в парадоксах или экстравагантных оценках, а в предсказуемости своих авторских реакций. Здесь Толстой – это МЫ в момент гениального просветления, не отрывающего от обыденности, подчеркивающего необходимость этой обыденности. Широта житейского ума, панорама семейно-бытовых событий, желание все – военное и вроде бы совсем духовное – сделать близким, домашним. Кутузов охает и храпит, как глава большого семейства, ведет себя как малозаметный и при этом важный старик. Каратаев – идеальный сосед, от которого никогда не ждешь жесткого маневра на вечерней лавочке. Отношения Марьи Болконской и Николая Ростова – пособие по бракотворению, когда деньги и чувства, любовь и прагматика пребывают в единстве. В подробности входить не будем, но скажем: совсем не Достоевский с его нервностью и вывертами!

Толстой - тот, кто развязывает узлы, не оставляет с чувством недоумения. Никакого специального пессимизма, любования депрессивным сознанием. Каждый доходит до своей точки, даже если остается в сюжете живым. Разве не понятно, что с Курагиным, которому автор снарядом изуродовал, а потом ампутировал ногу? Или с семьей Пьера и Наташи? Она показана так основательно, с таким контролем над будущим, что допустить измену мужа или оформившуюся стервозность жены невозможно.

В этот роман трудно войти: тучи персонажей, дребезжит французская речь… Но еще сложнее выйти. В первом эпилоге озадачивают картины итогового быта, превращения Наташи в «плодовитую самку». В эпилоге втором десятки страниц еще раз бьют по голове философией истории, объясняют, в чем отличие мнимого гения от подлинного народа, злой воли эгоцентрика от божественного миропорядка.

 Словно говорит писатель: жизни, совершенной жизни хочу, а не замечательно сделанных текстов! Побег мастера из литературы (постоянная мысль Толстого) способен сделать из нее мощное оружие. Ведь это поощряет искать в придуманных сюжетах правду жизни и спасение от смерти.