Под синью миусского неба

Красноармеец Иван Вербицкий лежал в окопе и вспоминал родимый дом, жену, детишек. Ждали команды идти в наступление. Каждое мгновение казалось вечностью. Сейчас он не замечал ни запаха сырой земли, ни храпа спящего рядом товарища, ни усталости, которая морила его вот уже третьи сутки. Он видел перед собой лишь огромное небо, голубое летнее небо. «Какое же счастье – любоваться этим небом, дышать этим воздухом, слушать тишину, обычную тишину летнего утра!» – думал Иван.

Раздавшийся где-то близко рокот вернул Ивана к реальности. Он приподнялся и выглянул из окопа. Рядом, неторопливо и затейливо извиваясь, несла свои воды небольшая спокойная речушка, став основательной преградой для гитлеровских войск в ходе их южной наступательной операции. Линия обороны Миус-фронта проходила именно здесь, по руслу Миуса, неподалёку от Таганрога. Гитлер называл её «новой государственной границей Германии — нерушимой и неприкосновенной».

Выстрелы артиллерийских орудий и миномётов слышались всё чаще и чаще. Начался бой. «Батарея! Огонь!» – звучало в ушах. Поднятые взрывами в небо комья земли нарушили чистоту летнего воздуха и покой. Грохот орудий заглушил голоса рядом сидящих стрелков. Вокруг горела высушенная солнцем трава, и от едкого чёрного дыма стало трудно дышать. Из-за пыли и копоти теперь уже не было видно кристально-чистого небосвода. Иван вспомнил, что в нагрудном кармане, у самого сердца, он хранил фотокарточку жены. «Мария… Машенька… Маруся…» – нежно шептал он, словно молитву, прижимая левую руку к карману. Рядом, прикрыв голову, прижавшись лицом к краю окопа, стоял молодой боец Анатолий.

Видавший виды сорокасемилетний казак приблизился к Анатолию, достал фотографию Марии.

– Слышь, чего гутарю, – толкая локтем в бок никак не реагирующего, скованного ужасом и страхом Толика, проговорил Иван. – Глянь, красавица какая! Ждёт меня дома, детишек бережёт. Трое у меня их: старший Николай совсем взрослый. Четырнадцать ему стукнуло. Опора и подмога матери. Дочурка Сашенька есть, нянька мальцу моему.

Анатолий заметил, как по щеке дяди Вани покатилась слеза.

– Счастье разбилось в один момент, словно глечик, – продолжал дрожащим голосом Иван. – Пришла страшная, беспощадная война. Шурочке ведь всего три было… А Ванюшка-то на свет божий появился через четыре месяца, как на фронт я ушёл. Не видал его ни разу. Нарекла его Машенька именем моим: дескать, остался я с ней навечно в сыне своём младшом…

Разговор заглушила долгожданная команда: «Вперёд! В атаку!». Анатолий, словно очнувшись ото сна, выскочил из окопа. Иван, схватив винтовку, последовал за ним. Река была рядом, но добежать до неё оказалось не так-то просто. Всё поле было усеяно вражескими минами. Заграждения из колючей проволоки, дзоты и доты стали серьёзным препятствием на пути шестьдесят второй танковой бригады, пехотинцев второй и двадцать восьмой гвардейской армии, наступающих со стороны села Куйбышево и посёлка Матвеев Курган. Впереди раздался звенящий взрыв. Тяжелый танк стал как вкопанный. В одно мгновение Ивана отбросило назад. Некоторое время он лежал неподвижно, пытаясь понять, жив ли. На правом плече казак почувствовал руку товарища и услышал знакомый голос Толика: «Жив, дядь Вань? Жив!» Иван встал. Он понимал, что надо скорее двигаться вперёд, чтобы сблизиться с противником. «И там уж – держись фашист!» – неожиданно для себя вслух закричал Иван, прижав руку к той самой заветной фотографии-хранительнице.

В небо взметнулась ракета. Начался кромешный ад: топот тысяч бегущих бойцов, залпы зенитных орудий, взрывы мин и бомб, крики раненых, пылающее поле, горящая техника, всепоглащающая тьма от чёрного, выедающего глаза и затрудняющего дыхание прогорклого дыма. Голоса людей и рёв моторов сливались в единый протяжный гул, от которого закладывало уши. Земля дрожала. В голове одна мысль: «Скорее добежать и бить врага! Бить беспощадно за погибших друзей и страдания вдов, за слёзы матерей и горе сирот, за сожжённые хаты и истерзанные хутора!»

Одержимый этой мыслью, Иван не заметил, как добрался до реки. Её берега были выжжены дотла и изуродованы артиллерийским и миномётным огнём. Миус-река казалась маленькой и безобидной. Кто-то переходил её вброд, стараясь удержать оружие над головой, кто-то пытался попасть на наскоро сооружённый мосток, кто-то успевал запрыгнуть на подножку или в кузов сползающей с берега машины. Артиллеристы грузили пушки в рыбацкие лодки. Спустя несколько минут, из-за переправляющихся людей и техники уже не было видно проблесков воды. Иван вошёл в воду. Утренняя прохлада летней реки порадовала его, но ненадолго. В небе послышался рёв немецких самолётов. И вот – бомбы. Они сыпались, неся хаос и смерть.  Занявшие позиции на высоких берегах Миуса гитлеровцы открыли прицельный огонь. Люди вертелись и метались. Из тонущих лодок и машин под сплошным огнем фашистов они пытались выбраться на берег, но не успевали. Полноводный Миус загустел и стал багровым от крови. Тысячи и тысячи погибших совсем еще юных и не очень молодых солдат заполнили его берега по обе стороны.

Острая боль пронзила Ивана. В следующее мгновение река объяла его со всех сторон и потянула на дно. Грохот вокруг внезапно умолк. Уходил боец…

Уходил, так и не узнав, что в 1943 году Красная Армия прорвала «нерушимую» границу Третьего рейха и освободила край донской казачий от немецко-фашистских оккупантов.

Уходил, навсегда оставшись там, под синью миусского неба вечно молодым, мой прадед, Вербицкий Иван Григорьевич, так и не увидев появившегося на свет малыша, своего сына, моего дедушку.

Уходил, вернувшись домой лишь именем на «похоронке» с надписью «пропал без вести». Долго ещё не верила Мария этой злосчастной бумаге и ждала своего Ивана. Каждый год весной видела она море цветов и море слёз у бесчисленных могил, где высечены имена тех, кто, проявив мужество и отвагу, погиб в борьбе за свободу и независимость нашей Родины. Но не хотела видеть она имя Ивана на памятнике или обелиске, до последнего дня веря, что он жив. А жив он в сыне своём, жив и в правнуке, которые с гордостью носят имя Иван.

Илл.

02.05.2023

Статьи по теме