12.02.2021
Уроки истории
К 90-летию голода 1932-33 годов в Советском Союзе
Почему в СССР в 1932-33 годах случился голод, и к каким последствиям он привел?
Пожалуй, в каждой семье коренных жителей Кубани сохранились воспоминания о страшных событиях на стыке 1932-33 годов. Как «комсоды» (комитеты содействия) забирали у людей все съестные припасы до последнего зернышка, как люди умирали голодной смертью целыми семьями, как везли на телегах каждый день в братские могилы на кладбищах десятки людей, как опустели и заросли бурьяном выше человеческого роста улицы станиц и хуторов…
Моя бабушка Мария Яковлевна Руженская (урожденная Гоннова), родившаяся в станице Хамкетинской Мостовского района, пережила эти события 15-летним подростком. Она прошла большой жизненный путь и много раз смотрела в глаза смерти. Вспоминала, как ее преследовала стая голодных волков, когда ехала в Лабинск на волах. В войну плюнула в морду полицаю. В ответ был выстрел… шрам так и остался у нее на лице. Потом всех жителей станицы Хамкетинской согнали в глубокий яр на расстрел. Требовали выдать партизан. На руках у нее была моя полугодовалая мама. Спаслись они тогда чудом. А соседнюю Михизееву поляну спалили тогда дотла вместе со всеми жителями. Теперь ее называют кубанской Хатынью…
Но всю свою жизнь она с содроганием вспоминала голодные 1932-33 годы. Как первым в старом колодце похоронили кормильца-отца. Как потом один за другим умирали братья и сестры. И больше всего горевала о старших Василии и Сергее. Как люди умирая, лежали на улице и шепотом просили: «Хлеба…». Как бежали с матерью на товарняках от голодной смерти в Ростов-на-Дону, где просили милостыню и ночевали под железнодорожным мостом через Дон. Потом часто говорила, что не боится никакой смерти, кроме голода. Голод – это страшно…
Как же могла произойти такая беда в стране советов, которая по идее была призвана стоять на страже интересов простого трудового народа? Об этом мы поговорили с известным исследователем истории доколхозной и колхозной деревни Дона, Кубани, Ставрополья 1920-30-х гг. доктором исторических наук, профессором кафедры истории и культурологии Донского государственного технического университета г. Ростова-на-Дону Виталием Александровичем Бондаревым.
Наша справка:
Историк Виталий Александрович Бондарев занимается аграрной историей (историей крестьянства Юга России – Дона, Кубани и Ставрополья) с 1998 г. после окончания истфака Ростовского государственного педагогического университета. В 2002 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Российское крестьянство в годы Великой Отечественной войны (на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краёв)». В 2007 г. состоялась защита докторской диссертации на тему «Российское крестьянство в условиях аграрных преобразований в конце 20 – начале 40-х годов XX века (на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краёв)». После защиты докторской расширил хронологию исследований и начал заниматься таким этапом истории южно-российского крестьянства и казачества, как 1920-е годы, период нэпа.
На данный момент в списке научных публикаций В.А. Бондарева около 250 наименований, из них – 11 монографий (ряд в соавторстве). Последняя монография, посвященная вопросам становления советского аграрного строя и аграрного законодательства (с 1917 г. до конца 1930-х гг.), вышла совсем недавно.
Авторская статья В.А. Бондарева помещена в изданном в 2009 г. в Краснодаре сборнике «Историческая память населения Юга России о голоде 1932 – 1933 г.», научными редакторами и составителями которого являются известные кубанские ученые Н.И. Бондарь и О.М. Матвеев. Это издание - одно из наиболее представительных исследовательских проектов по теме голода 1932 – 1933 гг.в нашем регионе.
Можно сказать, что, в отличие от советской эпохи, в наше время аграрная история, история колхозной деревни, советского колхозного крестьянства уже «не в моде»: это хорошо заметно по снижению публикационной активности и довольно редким защитам диссертаций по соответствующей проблематике. Поэтому, так сложилось, что В.А. Бондарев остался одним из немногих на Юге России специалистов по истории доколхозной и колхозной деревни Дона, Кубани, Ставрополья 1930-х гг.
Вопрос: В 2022 году исполнится 90 лет страшной дате – началу голода 1932 года. И хотя уже практически не осталось в живых очевидцев тех событий, но во многих семьях хранятся истории и воспоминания о том времени.
В советское время тема голода была закрытой. А с 90-х годов 20 века было опубликовано немало воспоминаний, документов и научных работ об этом периоде истории.
Сейчас мы наблюдаем достаточно пеструю картину мнений на этот счет. От полного отрицания голода до обвинений Сталина в намеренной организации голода путем изъятия продовольствия у большей части сельского населения страны. Хотелось бы получить от Вас, как специалиста этого периода истории объективную оценку событий тех лет.
По каким причинам в 1932-33 гг. в СССР произошел голод? Было ли это последствием неурожая? Некоторые исследователи утверждают, что затруднения с продовольствием тогда отмечались во многих странах мира. Так ли это?
В.А. Бондарев: Различие мнений по тем или иным вопросам истории – явление нормальное и, более того, необходимое, принимая во внимание известное выражение о том, что «в споре рождается истина». Другое дело, что дискуссии о голоде 1932 – 1933 гг. часто носят политизированный характер, когда спорщики стремятся не выявить истинные причины и результаты тех трагических событий, а отстоять свою точку зрения даже путем прямых фальсификаций. Отсюда следуют безапелляционные заявления о том, что голод был спланирован специально, что это был «голодомор», направленный либо против крестьянства вообще, либо против отдельных национальных групп деревни (украинцев, немцев и т. д.).
С другой стороны, звучат не менее уверенные высказывания, что голода не было вообще, это все выдумки антисоветской пропаганды, или что он был, но умерло не так уж много людей – в пределах 2,5 млн.
Разумеется, историкам чужда подобная абсолютизация мнений (хотя, надо признать, и среди нашей корпорации встречаются индивиды, забывающие о принципе объективности и из исследователей превращающиеся в пропагандистов).
Среди причин голода следует выделить три важнейших: это сплошная коллективизация, высокие хлебозаготовительные планы и засуха 1932 г.
Неблагоприятные погодные условия стали одной из наименее существенных причин голода. Засуха не являлась повсеместной и не привела к сильному недороду. Недород был локальным. В частности, он поразил отнюдь не все районы Северо-Кавказского края, в административных границах которого в то время объединялись Дон, Кубань и Ставрополье.
По имеющимся данным, к весне 1933 г. вызванные недородом продовольственные затруднения имели место в 47 зерновых районах края из 75. В том числе, из 34 кубанских районов голодом был поражен 21. Из них «особо неблагополучными» были признаны 11 районов: Армавирский, Ейский, Каневской, Краснодарский, Курганинский, Кореновский, Ново-Александровский, Ново-Покровский, Павловский, Старо-Минской, Тимашевский.
Гораздо более серьезной причиной голода стала аграрная политика сталинского режима, то есть уже упомянутая коллективизация и хлебозаготовки. Ведущий отечественный специалист по проблеме голода 1932 – 1933 гг. – В.В. Кондрашин – обоснованно указывает, что этот голод, впервые в российской истории, был вызван не естественно-природными факторами, не «божьей волей», а волей человеческой, то есть политикой государства. В этом смысле, это был «организованный голод», вызванный субъективно-политическими факторами.
Надо сказать, что коллективизация сельского хозяйства в СССР была объективно обусловленной, необходимой. Мелкие индивидуальные крестьянские хозяйства, доминировавшие в аграрной сфере после великого уравнительного передела 1917 г., в большинстве своем были слабыми и носили натуральный характер. Они не могли дать стране нужного ей количества зерна, которого хватило бы не только на продовольственное обеспечение городов, армии, растущей промышленности, но и на экспорт с целью получения валюты.
С другой стороны, в 1920-хгг. сформировалась группа «культурных хозяев», крестьян-«культурников», которые строили свое хозяйство на использовании новейших приемов земледелия и животноводства, на использовании научных достижений, стремились преодолеть общинный консерватизм. В определенной мере, «культурники» напоминают современных фермеров, это тип самостоятельных, предприимчивых хозяев, способных развивать аграрное производство, заботиться о земле, увеличивать объем выращенной продукции и повышать ее качество. «Культурники» могли бы стать если не альтернативой колхозам, то, по крайней мере, компенсировать многие недостатки колхозной системы. Однако, для укрепления «культурничества» требовался другой политический режим и немало времени, а ничего этого у страны не было; в любом случае, «культурники» –тема для отдельного разговора.
Коллективизация предусматривала создание крупных хозяйств, которые были бы обеспечены техникой и агроспециалистами, смогли бы расширить посевные площади и поднять урожайность. В конце концов, эти задачи были выполнены. В этом смысле, коллективизация – это модернизация сельского хозяйства, а ее позитивные итоги сказываются и сегодня.
Однако, хотя у коллективизации было немало сторонников в деревне (множество сельских бедняков приветствовали колхозы, потому что прожить собственным хозяйством они не могли), среди большинства крестьян она не пользовалась популярностью и потому проводилась «сверху», путем государственного принуждения и прямого насилия.
Одним из методов коллективизации стало «раскулачивание». Вообще, кулаком в российской деревне называли примитивного предпринимателя (так сказать, предпринимателя эпохи «первоначального накопления капитала»), который широко занимался ростовщичеством, обманом собственных односельчан, их эксплуатацией и т. п. Подобных субъектов в деревне презирали и ненавидели, так что у «раскулачивания» имелась социальная база.
Однако, «раскулачивание» как метод коллективизации было направлено не только против настоящих кулаков, но и против действительных или мнимых противников советской власти или колхозов. А такими противниками являлись очень и очень многие крепкие состоятельные крестьяне, которые, соответственно, оказались в числе «раскулаченных». Ликвидация таких крестьянских хозяйств подрывала потенциал аграрного производства в СССР.
Множество крестьян сопротивлялись государственному насилию во время коллективизации. Широко распространенными методами стали уход из деревни (бегство в города и промышленные центры, где можно было сменить род деятельности и устроиться на работу) и забой скота. Даже по официальным цифрам, озвученным И.В. Сталиным в отчетном докладе XVII съезду ВКП(б) в январе 1934 г., поголовье лошадей сократилось с 34 млн голов в 1929 г. до 16,6 млн голов в 1933 г. (то есть, в 2 раза), крупного рогатого скота – с 68,1 до 38,6 млн голов (почти в 2 раза), и т. д. Естественно, эти потери тоже крайне отрицательно сказывались на сельском хозяйстве.
Далее, в уже созданных колхозах царили бесхозяйственность, трудовая апатия, злоупотребления руководства. Множество колхозников не желали активно работать, потому что не получали за свой труд достойного вознаграждения, возмущались царившей в колхозах бесхозяйственностью и своей зависимостью от начальства. Поэтому, обычными явлениями в колхозах в начале 1930-х гг. были падеж скота, плохая обработка земли, затянутые сроки выполнения важнейших сельхозкампаний (пахота, сев, уборка), значительные потери урожая и т. п.
Следует добавить, что эпоха «великого перелома» на рубеже 1920-х – 1930-х гг. стала временем разнообразных экспериментов. Здесь и создание колхозов-гигантов и агропромышленных комбинатов, и пропаганда мелкой пахоты, и «хлебный конвейер», и многое другое. Большинство этих экспериментов оказались неудачными и усугубили негативную ситуацию в деревне.
Например, колхозы-гиганты, охватывавшие огромные земельные площади (от 4 до 10 тыс. га и более) с множеством работников, были совершенно нежизнеспособны, так что в скором времени после их создания пришлось эти громоздкие образования разукрупнять.
Все эти неудачные эксперименты дополнительно дезориентировали вовлеченных в колхозы крестьян, усиливали в них недоверие к колхозной системе, порождали сомнения в ее жизнеспособности.
Таким образом, можно сказать, что коллективизации, призванная стимулировать развитие сельского хозяйства, на первых порах сильнейшим образом это хозяйство ослабила, дезорганизовав его и подорвав экономический потенциал.
Наконец, сталинский режим рассматривал колхозы как источник дешевого продовольствия и сырья, о чем свидетельствует сталинское определение коллективных хозяйств как «сдатчиков хлеба [государству]», которое он дал во время своих выступлений в Сибири перед местными партработниками в январе 1928 г. Колхозы должны были выполнять высокие хлебозаготовительные планы.
Причем, в начале 1930-х гг. объемы изымаемого у колхозов и единоличников хлеба были наиболее высокими, а практика изъятия – наиболее жесткой. Не зря исследователи полагают возможным говорить об этой практике как о «хлебозаготовительном беспределе» и «бесчинствах заготовителей». Даже если тот или иной колхоз полностью выполнял хлебозаготовки, он мог быть обложен (и, зачастую так и случалось) «встречными планами», то есть дополнительными заданиями.
Практиковался также «буксир» или «буксирная помощь», когда более мощные колхозы выполняли заготовки за своих менее развитых соседей. Это не только демотивировало колхозников, но и подрывало экономику таких коллективных хозяйств.
Размеры заготовок были высоки. Так, в 1930 г., согласно сводным годовым отчетам 2 399 колхозов Северо-Кавказского края, они отдали государству из собранного урожая 46 % озимой и яровой пшеницы, 55,8 % ржи, 46,4 % ячменя и т. д. (это без учета «встречных планов» и разного рода дополнительных обязательств, вроде продажи части продукции по низким ценам на городских рынках).
В целом, в Северо-Кавказском крае в 1930 г. доля урожая зерновых культур, переданная государству в ходе заготовок, составила 38,1 %, в 1931 г. – 43,9 %, в 1932 г. – уже 51,4 % по отношению к валовому сбору. При столь высоком уровне хлебозаготовок многие колхозы были вынуждены отдавать государству не излишки, но дае семенное зерно, а также хлеб, предназначенный на оплату трудодней колхозников.
Когда из-за засухи случился неурожай, немало коллективных хозяйств собрали мизерное количество зерна. Плюс к этому некоторое количество урожая было потеряно из-за бесхозяйственности или растащено колхозниками, не надеявшимися на то, что им оплатят трудодни, и стремившимся обеспечить свой прожиточный минимум самостоятельно, хотя и противозаконно. В итоге, хлебозаготовители забрали у колхозов максимум произведенной продукции, не оставив зерна даже на посев. Весной 1933 г. государство выдавало колхозам семенную ссуду, компенсируя тем самым собственные «перегибы» при проведении хлебозаготовок.
Представляется возможным констатировать, что коллективизация (вернее, ее деструктивные импульсы) создала условия для голода, а налогово-заготовительная политика вкупе с засухой его спровоцировали.
Что касается голодовок в других странах и государствах мира, то они, конечно, неоднократно имели место. Можно, в частности, упомянуть масштабный голод в Индии в последней четверти XIX в. В начале 1930-х гг. крупные голодовки, сопровождавшиеся высокой смертностью, наблюдались в Польше, на Западной Украине (которая тогда входила в состав Польши), в Румынии, в США, и т. д. Нынешние сталинисты очень любят указывать на эти факт, заявляя, что голод в СССР представлял собой общемировую тенденцию.
С одной стороны, внимание к голоду за рубежом в начале1930-х гг. представляется обоснованным и необходимым, потому что со времен «перестройки» отечественные исследователи неправомерно акцентировали усилия на изучении только нашего голода, в связи с чем у неискушенного читателя могло сложиться мнение, что за границей в это время царил «золотой век; на самом деле, и там хватало проблем.
С другой стороны, сталинистов, как я уже говорил, заботит не истина, а лишь политически мотивированное стремление обелить своего кумира. Указывая на факты голодовок за рубежом, они, тем самым, стремятся оправдать большевистское руководство. Однако, некорректно сравнивать голод в колониях и зависимых странах, эксплуатируемых метрополией, или в капиталистических странах (где, по определению, буржуазия жирела и не обращала внимания на страдания народа), и в СССР, где, вроде бы, народ являлся верховным собственником всех богатств страны. Голодовки за границей не способны снять вину с советского руководства за голод 1932 – 1933 гг.
Надо сказать, что отдельные современные писаки по-прежнему, как и идеологические их вдохновители из 1930-х гг., возлагают вину за голод 1932 – 1933 гг. на неких «врагов народа» или «кулаков», которые, якобы, и устроили это бедствие. Они же утверждают, что советская власть, мол, сурово наказала этих организаторов голода.
Идиотизм (или запредельный цинизм) этих заявлений потрясает. При таком подходе «врагами народа» должны были быть объявлены и Сталин, и Молотов, и многие другие высокопоставленные партийные чиновники, вплоть до краевого (областного) и районного руководства, настаивавшие на безусловном выполнении завышенных хлебозаготовительных планов, на предельном сокращении выдач зерна на трудодни, сажавшие и расстреливавшие представителей колхозной администрации за то, что выдали колхозникам больше зерна в качестве заработной платы, чем дозволялось властью (известный пример, впервые описанный историком Е.Н. Осколковым – расстрел секретаря партийной ячейки станицы Отрадной Тихорецкого района Н.В. Котова и еще ряда лиц за то, что они осмелились выдать на трудодни не 491 гр зерна, как предписывалось, а около 1 кг).
Но, логика не нужна нынешним сталинистам. Еще раз повторюсь – они не ищут истины, они, как и их идейные антагонисты-либералы, всего лишь отстаивают свою политчески мотивированную точку зрения и считают, что все средства для этого хороши, в том числе и манипулирование фактами.
Вопрос: Был ли голод следствием проведения насильственной коллективизации? Не загоняли ли таким путем крестьян в колхозы?
В.А. Бондарев: Разумеется, был. Безусловно, творцы коллективизации не ставили перед собой цель устроить голод. Но, как уже говорилось, коллективизация проводилась таким образом, что создала условия для голода.
Относительно использования голода как кнута, чтобы загнать крестьян в колхозы… Источники не позволяют говорить об этом. Конечно, единоличники нередко страдали от голода сильнее, чем колхозники. Ведь, единоличникам в голодавших районах не предоставлялась продовольственная помощь, которая все-таки была оказана колхозникам весной 1933 г., чтобы стимулировать их трудовую активность.
Так, по просьбе М.А. Шолохова Сталин инициировал оправку в Вешенский район 120 тыс. пудов зерна. Для Украины было предусмотрено 80 тыс. тонн, то есть по 3 кг на человека единовременно.
По этому поводу, смутно помнится мне из глубокого детства рассказ моей бабушки о том, как она, будучи колхозницей, во время голода записала в то же коллективное хозяйство свою сестру-единоличницу и тем спасла ее от голодной смерти.
Добавлю, что, хоть единоличники не получали продовольственную помощь, семенная ссуда была им выделена весной 1933 г., перед посевной. Ранее считалось, что такой помощи единоличники не получали, но мне удалось обнаружить в Государственном архиве Ростовской области (ГАРО) документы о предоставлении некооперированным крестьянам Северо-Кавказского края определенных объемов семенного зерна. Очевидно, в данном случае, государственные мужи здраво рассудили, что, хоть единоличники и не вступают в колхозы, но также облагаются хлебопоставками, в связи с чем необходимо обеспечить им условия для посевной.
С другой стороны, нельзя сказать, что колхозники были в привилегированном положении в сравнении с единоличниками. Немало единоличников даже считали, что находятся в лучшем положении, чем колхозники, что последние отличаются ущербным социальным статусом.
Например, единоличники Ставрополья объясняли свое нежелание вступать в колхозы тем, что представители власти заставляют колхозников пахать на коровах, что колхозники вынуждены за бесценок сдавать крупный рогатый скот из своих хозяйств в колхоз, и т. п.
Что касается продовольственной помощи, то далеко не все колхозники ее получили, так что кубанские единоличники заявляли в 1934 г., что в 1932 – 1933 гг. «одинаково умирали от голода и колхозник, и единоличник». Функция «убеждения примером», которая возлагалась на колхозы, в начале 1930-х гг. работала далеко не всегда.
Более того, 1933 – середина 1934 г. являются временем некоего расцвета единоличного крестьянства, неким «золотым веком» единоличников. Я не один раз писал в своих работах о том, что в данное время единоличный сектор южно-российской деревни настолько окреп, что, в ряде случаев, колхозники даже подавали заявления на выход из колхозов, насмотревшись на хорошую жизнь преуспевающих единоличников.
В конце концов, с лета 1934 г. сталинский режим развернул новое наступление на единоличников, используя налоговое и административное давление. После этого численность единоличников стремительно сократилась, хотя и в конце 1930-х гг. немногочисленные их хозяйства еще сохранялись на Юге России, особенно в тех районах, природно-экономические условия которых благоприятствовали некооперированным крестьянам.
Так, в 1940 г. в Северском районе Краснодарского края насчитывалось 336 единоличных хозяйств или 4 % от общего числа крестьянских хозяйств района: это был самый высокий удельный вес единоличников по всем районам Краснодарского края. Это потому, что здесь основными отраслями сельского хозяйства являлись табаководство, садоводство и огородничество и можно было бесперебойно продавать овощи и фрукты жителям рабочих поселков, получая очень неплохие доходы.
Поэтому, нельзя утверждать, что партийно-советское руководство использовало голод как стимулятор коллективизации. Еще раз подчеркну, что голод 1932 – 1933 гг. никоим образом не был спланированной акцией большевиков. Да, он стал результатом аграрной политики сталинского режима, но результатом непредвиденным. Обвинять представителей власти в целенаправленном уничтожении голодом населения собственного государства безосновательно (хотя подобные обвинения раздавались уже в 1930-х гг.: я не раз натыкался в источниках на высказывания крестьян, что, якобы, Сталин велел выморить голодом столько-то сельских жителей, а столько-то оставить в живых).
Вопрос: Не стала ли одной из причин голода проводимая в те годы индустриализация? Считается, что для приобретения зарубежного оборудования для заводов и электростанций за границу продавалось зерно. А зерно это в тот год изымалось у крестьян путем чрезмерно высокой нормы хлебозаготовок. В итоге образовавшийся дефицит продовольствия и привел к голоду. Так ли это?
Одновременно хотелось бы уточнить вопрос – а продавалось ли тогда зерно за границу? Некоторые историки утверждают, что нет документов, подтверждающих такую продажу. Соответствует ли это действительности?
В.А. Бондарев: Я не знаю специалистов, которые стали бы такое утверждать. Очевидно, это заявляют нынешние так называемые «исследователи» из лагеря сталинистов, читать опусы которых и спорить с которыми у меня нет ни малейшего желания, поскольку это люди ангажированные, заинтересованные в возвеличивании Сталина и его режима. Истина их не интересует, они (как, впрочем, и либералы из противоположного лагеря) весьма вольно обходятся с фактами.
Прекрасно известно, что зерно вывозилось за границу. Экспорт этот был необходим, обусловлен потребностями развития Советского Союза. Путем продажи пшеницы СССР получал жизненно необходимую нашей стране валюту, которая тратилась на осуществление индустриализации. На валюту приобретались механизмы и технологии, нанимались заграничные специалисты. Историк В.В. Кондрашин в этой связи справедливо замечает, что «непосредственная связь между коллективизацией, принудительными хлебозаготовками и зерновым экспортом, осуществлявшимся…в интересах индустриализации, очевидна».
Однако, когда в 1932 г. на Юге России и, в частности, на Кубани, был собран не столь высокий урожай, как ожидалось, Сталин потребовал выполнить планы хлебозаготовок во что бы то ни стало, дабы не срывать планы экспорта. Это также стало одним из важных факторов голода.
Давно известны и цифры зернового экспорта. Так, один из крупнейших отечественных историков-аграрников В.П.Данилов отмечал, что в 1930 г. в СССР было собрано 835 млн центнеров хлеба, из которых на экспорт ушло 48,4 млн центнеров, в 1931 г. – 695 (51,8) млн центнеров, в 1932 г. – 699 (18) млн центнеров. По его же подсчетам, отказ от экспорта в 1932 г. позволил бы прокормить 7 млн человек и тем спасти от голодной смерти множество людей.
Вопрос: Какие процессы происходили во время голода на Кубани? Почему здесь в этот период появились чернодосочные станицы и происходило массовое выселение их жителей? Почему выселялось население не только чернодосочных станиц? Кого из жителей Кубани и по какой причине вообще высылали?
В.А. Бондарев: На Кубани хлебозаготовки 1932 г. проходили с большим трудом. Во-первых, во многих колхозах урожай был крайне низким, причем не только из-за погодных условий, но и в результате огромных потерь при уборке и транспортировке.
Во-вторых, множество колхозников и единоличников растаскивали и прятали зерно с колхозных полей. Этим, кстати, нередко объясняются и большие потери при уборке: колхозники надеялись собрать это потерянное зерно, не дошедшее до колхозных амбаров. Так, в прессе в 1932 г. тиражировались обоснованные утверждения о том, что «очень широкое распространение получила утайка хлеба путем сознательного его недообмолота. Иногда также сознательно пускали зерно в мякину, полову и представляли его в виде различных отходов».
Колхозников заставляли так поступать особенности оплаты труда в колхозах. Надо понимать, что в данное время колхозники получали оплату выработанных ими трудодней один раз в год и по остаточному принципу. Оплата трудодней производилась осенью-зимой, по итогам года (не считая 15 % аванса после первых обмолотов полученного урожая).
Причем, выдачи на трудодни производились только после того, как колхоз выполнил хлебозаготовки, оплатил сельхозпродукцией работу машинно-тракторной станции, засыпал внутриколхозные семенные и фуражные фонды, и т. д. После выполнения всех этих требований нередко случалось так, что на трудодни оставалось мизерное количество продукции; твердых ставок оплаты трудодней колхозников не существовало.
В 1932 г. колхозники видели, что урожай плох и, не надеясь на оплату трудодней, старались позаботиться о себе сами, путем хищений зерна. Это снижало и без того невысокий урожай и предельно затрудняло хлебозаготовки.
Сталин крайне жестко реагировал на подобные затруднения. Он сам и близкие к нему партийные функционеры расценили неудовлетворительный ход хлебозаготовительной кампании в Северо-Кавказском крае и, в том числе, на Кубани, как «кулацкий саботаж хлебозаготовок». Для слома «саботажа» Сталин направил в край комиссию из высокопоставленных партийно-советских чиновников во главе с секретарем ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичем. Комиссия обладала чрезвычайными полномочиями и должна была любыми методами провести хлебозаготовки.
Одной из наиболее жестких карательных акций, примененных в отношении значительного количества сельских жителей, стало занесение ряда кубанских и донских станиц на «черную доску» за «срыв планов сева и хлебозаготовок». Так в нашем регионе появились «чернодосочные» станицы (в одном из документов в ГАРО мне попалось наименование «чернодащатые» – так это звучало в местном говоре). На «черную доску» были занесены 15 станиц, – 13 кубанских и 2 донские.
Практика «черных досок» существовала еще в досоветские времена и выражение «занести на черную доску» означало «публично опозорить», «предать огласке неблаговидные поступки». Например, актер и режиссер В.В. Лужский вспоминал, что знаменитый режиссер К.С. Станиславский применял в отношении опоздавших на репетиции актеров «штрафной журнал» и «черную доску». Бытописатель старой Москвы В.А. Гиляровский утверждал, что в элитном Английском клубе была своя «черная доска», куда заносили имена членов клуба, исключенных за неуплату долгов. В 1920-х гг. «черная доска» применялась в городах и селах Юга России, о чем содержатся сведения в архивных документах и прессе (в частности, в газете «Молот»).
В 1932 г. занесение на «черную доску» означало для населения подвергнувшихся этому станиц уже не только предание позору, но и суровые репрессии, вершиной которых стала массовая депортация. По подсчетам историка Е.Н. Осколкова, который первым начал исследовать эту болезненную тему (его статья, специально посвященная «чернодосочным» станицам, вышла еще в 1993 г.), из этих станиц было выселено по меньшей мере 61,6 тыс. жителей.
На место депортированных жителей уже к середине февраля 1933 г. были вселены примерно 50 тыс. крестьянских хозяйств, в том числе около 20 тыс. демобилизованных красноармейцев с семьями, в основном из центральных, западных и северо-западных военных округов. Переселение продолжалось и позднее. Об этом содержится немало информации в документах переселенческого комитета (переселенкома) Северо-Кавказского края, хранящихся в ГАРО. Но полностью покрыть образовавшуюся из-за репрессий убыль населения не удалось.
В апреле 1934 г. Азово-Черноморский крайком ВКП(б) (в январе 1934 г. был создан Азово-Черноморский край, куда вошли Дон и Кубань) отмечал, что на территории края в станицах и селах пустовало 26 тыс домов, из которых вполне годных для проживания насчитывалось не менее 5,1 тыс. Показательно, что большая часть пустующих домов – 19,4 тыс. – находилась в станицах 18 районов Кубани, серьезно пострадавших от хлебозаготовок и депортаций. Реагируя на эту ситуацию, крайком принял решение расселить в крае еще 20 тыс. колхозных семей из других регионов СССР.
Однако репрессии, разумеется, коснулись и хлеборобов из других станиц. Столь массовых выселений, как в чернодосочных станицах, здесь не было, но пострадали многие. Мотивы был все те же – невыполнение хлебозаготовок, неосмотрительная критика происходивших в стране событий (которую власть квалифицировала как антисоветскую агитацию и причисляла таких критиков к числу «кулаков» или «подкулачников»), и т. п.
Вопрос: Почему многочисленные записанные рассказы очевидцев свидетельствуют о том, что изымалось не только зерно в выполнение плана хлебозаготовок, но и вообще любые продукты питания, семена овощей. А часто члены комитетов содействия (комсодов), проводившие изъятие продовольствия, и вовсе выливали на пол суррогаты еды, приготовленные из травы, опилок и прочих малосъедобных составляющих? Часто обыски продолжались регулярно до тех пор, пока семья полностью не умирала. Это были злоупотребления или выполнение каких-то приказов по ускорению гибели населения?
В.А. Бондарев: Во время «слома кулацкого саботажа хлебозаготовок» широчайшее распространение поучила практика изъятия хлеба не только у колхозов, но и у колхозников. Часто у колхозников забирали зерно, выданное в счет оплаты трудодней. Подобные действия власть мотивировала тем, что колхозная администрация не имела права оплачивать колхозникам трудодни до выполнения «первой заповеди» – то есть, до выполнения хлебозаготовок. Поскольку же хлебозаготовки не были выполнены, выданное колхозникам зерно рассматривалось как присвоенное ими незаконно.
О случаях конфискации у колхозников хлеба, выданного на трудодни, писал Шолохов в известном письме к Сталину от 4 апреля 1933 г. Подобное же случалось и позже. В частности, начальник политотдела Тимашевской МТС в декабре 1933 г. докладывал, что колхозам в зоне его ответственности краевые власти предоставили дополнительный план натуроплаты, и только «то что мы не распределили окончательно доходов спасло нас от необходимости вывозить на элеватор семенные и фуражные фонды или брать у колхозников хлеб обратно».
Когда весной 1933 г. началась подготовка к посевной, у колхозников снова стали требовать зерно, на сей раз для создания семенных колхозных фондов. Это называлось «внутриколхозный семенной заем». Председатель крайисполкома Северо-Кавказского края Ларин, выступая на одном из краевых совещаний в самом начале 1933 г., заявил, что «семена в колхозах есть, надо суметь собрать их» и бороться за эти «семена надо таким же путем, каким боролись за выполнение хлебосдачи». То есть, снова применялись обыски и конфискации.
Что касается изъятия всех продовольственных запасов, уничтожения суррогатов и многократных обысков, то это уже являлось самоуправством местных начальников и активистов. Никаких приказов о том, что надо довести крестьян до голодной смерти путем изъятия у них всей еды, в природе не существует. За все годы, что я занимаюсь научными изысканиями, я не встречал в архивах ничего подобного. Это местная инициатива, «перегибы на местах».
Очевидно, поступавшие так субъекты либо испытывали эйфорию от своей власти и безнаказанности, либо сводили счеты с односельчанами. Нельзя забывать и о том, что, с точки зрения тогдашних коммунистов, комсомольцев и беспартийных активистов, колхозники (и, тем более, единоличники), к которым они приходили с обысками, являлись если не «кулаками» или «подкулачниками», то, то всяком случае, «несознательными элементами», утаивавшими хлеб от родного государства и, значит, «пляшущими под дудку классового врага». Поэтому и отношение к таким колхозникам было суровым, безжалостным, часто – бесчеловечным, что не делает чести членам бригад, обыскивавших односельчан.
Вопрос: Что было с семьями тех крестьян, у кого находили спрятанный хлеб? Глав этих семей арестовывали или расстреливали? Почему многочисленные воспоминания говорят о том, что членов таких семей выгоняли из жилья без права остановиться даже у родственников, обрекая их тем самым на смерть?
В.А. Бондарев: Документы, пресса и воспоминания позволяют говорить о том, что обычно применялся арест. Доходило до того, что арестованные колхозники даже радовались этому, потому что в тюрьме кормили. Впрочем, кормили и не всегда. В начале апреля 1933 г. прокурор Каневского района писал первому секретарю Северо-Кавказского края, выполнявшему тогда еще и роль начальника краевого посевного комитета (крайпосевкома) Б.П. Шеболдаеву, что тюрьмы переполнены и среди арестованных большая смертность от голода: за февраль – начало апреля умерли 220 чел.
Но, в то истеричное время и расстрелы не были редкостью. Немало колхозников и представителей колхозной администрации были расстреляны как «саботажники», «вредители», «классовые враги» за совершенно незначительные упущения, за которые в иные времена даже тюремного заключения не применялось бы.
Тот же прокурор Каневского района писал, что в конце марта 1933 г. были расстреляны два бригадира колхоза им. Шевченко Старо-Деревянсковской МТС за допущенный ими «вредительский» сев на площади 4 га: посев был проведен с огрехами и до 20 % зерна на 1 га оказались не заделаны в землю. Причем, когда за сходный проступок Каневской райпосевком хотел привлечь к ответственности председателя колхоза «Большевик», присутствовавший на заседании секретарь Северо-Кавказского крайкома Горшин не дал того в обиду, сказав, что постановление об аресте «на всех не распространяется, ибо если применять его ко всем, то выйдет по-чиновничьи».
В ноябре 1933 г. работник Аполлоновской МТС Вайнштейн рассказывал на одном из совещаний, что за финансовые долги колхозов председателей «поарестовали, поснимали, порасстреляли».
Историк Е.Н. Осколков в своей монографии о голоде 1932 – 1933 гг. приводит в пример «дело Котова», секретаря партячейки станицы Отрадной Тихорецкого района. Н.В. Котов, а также председатель колхоза им Первой Конной Армии М.А. Цыбров и колхозный кладовщик П.А. Гиталов были осуждены в ноябре 1932 г. и расстреляны за то, что, «стремясь материально заинтересовать колхозников в общественном труде в колхозе,… выдали им не 491 г зерна на каждый заработанный трудодень, как предписывалось, а около 1 кг».
Выселение семей арестованных на улицу применялось широко. Об этом, например, писал Шолохов в своем известном письме к Сталину 4 апреля 1933 г. В наше время не сложно отыскать это письмо и другие послания Шолохова Сталину в интернете. Это была мера устрашения, чтобы сломить молчаливый протест остальных сельских жителей, принудить их отдать спрятанный хлеб или указать на тех односельчан, которые утаивали зерно от заготовителей.
Вопрос: Почему руководство страны стало препятствовать бегству жителей голодных регионов в те области и республики, где голода не было? Почему вообще ситуация с голодом была не одинаковой по стране? Почему больше всего от него пострадали именно хлеборобские районы, а республики Закавказья, например, таких проблем не испытывали?
В.А. Бондарев: Установленная правительством блокада голодавших районов была обусловлена рядом соображений. Прежде всего, это стремление скрыть информацию о голоде, как от собственного населения, так и от иностранных наблюдателей. Имели место и хозяйственно-экономические расчеты: нельзя было допустить бегства населения из голодавших районов, потому что в противном случае колхозы и совхозы остались бы без работников.
Различие ситуации с голодом по стране объясняется хозяйственной спецификой тех или иных районов. Одни районы аграрные, производящие сельхозпродукцию, другие промышленные, которые эту продукцию потребляли. Разумеется, производящие районы, – в частности, Дон, Кубань, Ставрополье, – облагались хлебозаготовками, у них изымали максимум выращенного урожая. Потребляющие районы и города получили то зерно, которое было вывезено из производящих районов.
Республики Закавказья, да и Северного Кавказа, не относились к числу важных производителей зерна, потому и высокими хлебозаготовками не облагались. Злая ирония состоит в том, что в 1932 – 1933гг. умирали от голода как раз производители продовольствия, у которых власть забрала выращенный урожай.
Вопрос: Сколько человек стали жертвами голода, в частности на Кубани? Почему так разнятся цифры исследователей? Что говорят об этом демографические исследования, перепись населения, которая проводилась после голода? Есть ли документальные подтверждения убыли населения в те годы?
В.А. Бондарев: Установленная во время голода сталинским режимом информационная блокада стала причиной того, что мы не знаем и никогда уже не узнаем точных цифр смертности от голода. Разные исследователи приводят разные цифры. Сталинисты, например, заявляют, что погибших от голода было 2,5 млн. Специалисты же, обстоятельно исследующие эту трагическую страницу нашей истории, называют цифры 4 – 7 млн погибших от голода в СССР.
В частности, историк В.В. Кондрашин пишет: "...только по официально зарегистрированной статистике можно утверждать, что в основных зерновых районах РСФСР (Поволжье, ЧЦО, Северном Кавказе и Южном Урале) от голода и связанных с ним болезней умерло не менее 891 тыс. человек… Если согласиться с мнением начальника отдела народонаселения ЦУНХУ (Центральное управление народно-хозяйственного учета) М.В. Курмана о том, что в 1933 г. на 2,5 млн зарегистрированных смертей, превысивших предшествующий уровень смертности, следует приплюсовать еще 1 млн незарегистрированных смертей, то к цифре 891 тыс. необходимо прибавить еще 500 тыс. незарегистрированных смертей. И в итоге получится цифра, равная 1 391 тыс. смертей.
Исходя из этого есть основания утверждать, что прямые жертвы голода 1932 - 1933 гг. в российских регионах составили примерно 1,5 человек, то есть примерно 7 % к общей численности сельского населения по переписи 1926 г. При этом не учитываются демографические потери в российских регионах в первой половине 1934 г., когда голод сохранялся на территории, пораженной сильной засухой 1933 г. Кроме этого, в расчет не берутся последствия голода в Казахстане, входившего в начале 1930-х гг. в состав РСФСР на правах автономной республики. По последним данным демографов Казахстана, от голода погибло около 2 млн коренных жителей, включая около 200 безвозвратно ушедших за рубеж...
На сегодняшний день можно утверждать по крайней мере о 5 - 7 млн жертв голода 1932 - 1933 гг. Из них около 1,5 млн приходится на Поволжье, Южный Урал, Дон и Кубань. В целом по РСФСР без Казахстана от голода погибло не менее 2,5 млн человек" (Кондрашин В.В. Голод 1932 - 1933 годов: трагедия российской деревни. М., 2008. С. 192).
Нет полной ясности и с числом погибших от голода в Северо-Кавказском крае. Когда в начале 1990-х гг. историк Е.Н. Осколков, который впервые в нашем регионе серьезно стал исследовать эту тему, пытался выявить число умерших по данным Ростовского областного архива ЗАГСа, ему пришлось констатировать неполноту этих данных.
По официальным (неполным!) данным, в рассматриваемое время в Северо-Кавказском крае смертность втрое превышала рождаемость: 416,7 тыс. умерших против 138,9 тыс. родившихся. Избыточная смертность составила 350 тыс. человек. Понятно, что умерли от голода не все из них, но, очевидно, преобладающее большинство.
Есть немало сообщений о масштабах смертности в границах районов и отдельных населенных пунктов. Так, в конце июня 1933 г. начальник Армавирского оперсектора ОГПУ Петров докладывал краевому руководству, что в Курганинском районе с 15 по 20 июня по колхозам Ново-Алексеевской и Петропавловской МТС умерло 303 человека, в Лабинском районе «ежедневно умирают на почве истощения» около 150 человек, и т. д.
Многие исследователи полагают, что Всесоюзная перепись 1937 г. (первая в 1930-хгг., после Всесоюзной переписи 1926 г.) показала убыль населения. Критики возражают, что она проводилась всего за 1 день и её кратковременность является главным фактором невысоких цифр учтенного населения: то есть, времени на опрос и переписывание населения было мало и потому переписчики многих не учли.
Однако, уже в том же 1937 г. советские специалисты указывали именно на события 1933 г. как главный фактор убыли населения, показанного переписью. Наиболее ярким примером является докладная записка М.В. Курмана. Он, в частности, указывал, что среднегодовая смертность в СССР обычно составляла до 2,6 млн человек, а в 1933 г. она составила, по его предположению, до 5,7 млн. То есть, примерно 4 млн человек могут быть признаны умершими от голода или от того, что из-за голода и общего ослабления организма у них обострились разного рода другие болезни, которые привели к смерти.
Ссылаясь на подобные документы 1930-х гг., большинство серьезных исследователей сегодня полагает, что перепись 1937 г. вновь поднимала тему голода, которую власти хотели бы забыть. Поэтому ее итоги засекретили и провели перепись 1939 г., которая, разумеется, полностью удовлетворила представителей власти, потому что здесь убыли населения уже не было зафиксировано.
В целом, для выяснения масштабов смертности от голода на Дону, Кубани, Ставрополье нужна дальнейшая упорная исследовательская работа. Но, полагаю, точных цифр мы уже никогда не узнаем.
Вопрос: К каким последствиям привел голод 1932-33 годов? Какие уроки можно извлечь из событий тех лет?
В.А. Бондарев: Непосредственными результатами голода стало сокращение численности рабочих рук в колхозах, резкое падение трудовой дисциплины, углубление кризиса в сельском хозяйстве. Все это заставило правительство страны оперативно реагировать и принимать чрезвычайные меры для преодоления кризиса, наиболее известной из которых стало создание политотделов МТС.
Очень показательно, что, осуществляя репрессивные акции против всех тех, кого они считали врагами колхозной системы, работники политотделов МТС огромное внимание уделяли материальному обеспечению колхозников, их продовольственному снабжению. Власть не хотела повторения голода, хотя свою вину за него признавать не собиралась.
Сегодня, размышляя о трагедии 1932 – 1933 гг. можно, конечно, утешаться тем, что время было жестокое, что голод все-таки не был спланированной акцией, что жертвы, в конечном счете, были не напрасны, потому что коллективизация позволила укрепить Советское государство, а без этого русский народ вряд ли выжил бы в последовавшей затем войне с гитлеровской Германией....
Можно говорить, что построенная в 1930-х гг. колхозная система, при всех её многочисленных минусах, все-таки обладала массой достоинств и на протяжении десятилетий спасала советскую деревню от краха, пока не настали страшные 1990-е годы. Но, все это слабенькое утешение. Даже с учетом всех этих соображений остается ощущение несправедливости происходивших в 1932 – 1933 гг. событий.
Голод 1932 – 1933гг. – частный пример ограниченности возможностей человека при реализации глобальных социальных проектов. Хотели построить счастливое общество, а убили массу людей. И итог этого строительства, – советское государство, – оказался вовсе не идеален (хоть и смотрится весьма выигрышно в сравнением с реалиями современной России).
В 1930-х гг. было воссоздано традиционное российское государство с характерным для него всевластием бюрократии, чинопочитанием, презрением и безразличием к рядовым гражданам. Более того, эти характеристики были многократно усилены. И вот, под ширмой "народовластия" появилось государство, на вершине которого находилась партийная номенклатура с ее многочисленными привилегиями. Да, эти привилегии не афишировались, в отличие от современных нуворишей, кичащихся новыми дорогими машинами и яхтами. Но народ видел двуличие и несправедливость советского устройства, возмущался им, что стало одной из немаловажных причин крушения СССР.
В общем-то, говоря о голоде 1932 – 1933 гг., сегодня нам остается только не забывать о тех жертвах – это своего рода поминовение.
Главным уроком тех трагических событий, на мой взгляд, должно стать понимание, что главной ценностью в российском государстве являются не красивые слова, идеи, не территории и полезные ископаемые, а народ, люди – мы все, живущие на этой земле.
Беседовал Сергей Шептун
12.02.2021
Статьи по теме