12 марта 1801 г. в Петербурге был объявлен Манифест «о кончине Императора Павла I и о вступлении на Престол Императора Александра I» [1]. В Манифесте говорилось: «Объявляем всем верным подданным Нашим. Судьбам Вышнего угодно было прекратить жизнь Родителя Нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11 на 12 число сего месяца». К Манифесту прилагался текст клятвенного обещания «...Я ниже именованный обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом…, что хочу и должен Его Императорскому Величеству… верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови…» [2].

После учреждения «печальной» (похоронной) комиссии Александр I приступил к ревизии всех новаций своего батюшки [3]. 14 марта 1801 г. опубликован указ «О снятии запрещения на вывоз из России разных продуктов и товаров [4]. На следующий день Александр подписал указ «О прощении людей, содержащихся по делам производившимся в Тайной Экспедиции, с при совокуплением 4-х списков оных». По этим спискам числилось 155 лиц разного звания и попавших в немилость по разным, в том числе и «пустяковым» причинам. 31 марта появился указ «Об отмене запрещения ввозить из-за границы книги и музыкальные ноты и о дозволении типографиям печатания книг» [5]. Затем Александр простил беглецов, укрывающихся в заграничных местах, снял запрет на вывоз разных товаров из чужих краев [6]. В тот же день, 16 марта Александр возложил на себя звание Протектора державного ордена Св. Иоанна Иерусалимского, учрежденного Павлом I Бурную деятельность нового царя прервала внезапная смерть его сестры, великой княгини Александры Павловны, здоровье которой было подорвано насильственной смертью отца.

Как и император Павел, Александр I занялся делами Черноморского войска не сразу после восхождения на престол, а лишь спустя два с небольшим года, в конце мая 1803 г. [7]. Подписанная им грамота подтверждала соответствующие документы Екатерины II и Павла I на право пользования «рыбными ловлями» на Тамани черноморскими казаками, свободной внутренней торговли, но при обязательном несении пограничной службы по р. Кубани. Оговаривалось, что войско должно состоять из 20 полков.

25 февраля 1802 г. по именному указу, направленному в Сенат, предписывалось по войску Черноморскому: «1. Составить Войсковое Правительство с таким же числом присутствующих, как и в Донском войске полагается [войсковой атаман, два непременных члена и четыре избираемых асессора, сменяемых сих последних через каждые три года], но с тем, чтобы по делам воинским зависеть от инспектора Крымской инспекции, а по части гражданской состоять в ведомстве тамошнего Губернского начальства и особенно управляющего губернией. 2. Присутствие особого генерала также [как и в Донском войске] отменить, оставя в канцелярии прокурора седьмого класса, которому состоять в ведомстве Губернского Прокурора. 3. По совершенно нездоровому местоположению города Екатеринодара Войсковую Канцелярию перенести в Тамань, предоставляя однако же жителям Екатеринодара полную свободу оставаться на месте или по возможности, выгоде и удобности, также переселиться в Тамань. 4. Составление штата для Войсковой Канцелярии препоручить генералу Дашкову, с тем, чтобы он представил мнение свое Правительствующему Сенату для внесения к нам на утверждение» [8].

Можно представить, какой переполох это распоряжение из Санкт-Петербурга вызвало в правлении Черноморского казачьего войска. Как показывает вся история возникновения и перемещения запорожских кошей, они всегда выбирали места труднодоступные для противника, а заодно и для начальства. Видимо, черноморцы приложили немало усилий для отвращения новой напасти от их столицы. Защитником прежнего местоположения войсковой канцелярии выступил Новороссийский военный губернатор. 14 июля того же года он направил в Сенат донесение, в котором обосновал воинскую нецелесообразность переноса войсковой канцелярии в Тамань. 14 июля 1802 г.царь направил Новороссийскому военному губернатору именной рескрипт, в котором признавал: «Хотя указом 25 февраля с.г. … повелено было по нездоровому местоположению города Екатеринодара войсковую канцелярию перевести в Тамань; но с одной стороны, усмотрев из донесения вашего особенную выгодность положения Екатеринодара к соединению войсковых сил на укрощение закубанцев, неудобность воинских сношений с Таманом и, наконец, самое смягчение климата Екатиронодарского от осушения болот и обработки полей, год от году более приметное, а с другой получив сообразное тому прошение, как от Атамана войска Черноморского, так и прочих штаб и обер-офицеров и куренных атаманов, и приняв во внимание причины домашнего их благосостояния и оседлости в сем месте, повелеваю, перевод Войсковой Канцелярии в Тамань отменить и оставить оную в Екатеринодаре по-прежнему, устроив впрочем на точном основании вышеприведенного указа [9].

Судя по воспоминаниям российских и иностранных путешественников, доводы об улучшении климата и санитарной обстановке в пределах Екатеринодара не соответствовали действительности. В 1843 г. немецкий путешественник-естествоиспытатель, доктор М. Вагнер, в 1847 г. ученый секретарь графа Воронцова Н.Н. Мурзакевич, в 1856 г. географ И. Филиппов отмечали нездоровую санитарную обстановку, приводившую едва ли не к повальному заболеванию местных жителей лихорадкой и другими заболеваниями. Можно заключить, что и на этот раз черноморско-кубанскому казачеству удалось обвести начальство «вокруг пальца» и сохранить свое изоляционное положение на заболоченной плоскотине Прикубанья.

Насколько можно судить по документам, и Павел I, и Александр I довольно долго присматривались к состоянию и действиям Черноморского войска, не показывавшего особенных достижений. Об этом свидетельствует частое обращение императоров к совершенствованию управления и оплаты службы казаков Донского и Уральского, но не Черноморского казачьего войска. Только к середине ноября 1802 г. Александр I получил рапорты генерала от кавалерии Михельсона (разгромившего войска Пугачева в Поволжье) и «присутствовавшего в канцелярии войска Черноморского генерал-лейтенанта Кираева». При рапортах содержались ведомости о числе казаков и офицеров, состоящих в войске, с указанием годных и неспособных к службе. На основе этих данных император утвердил доклад Военной Коллегии «Об устройстве Черноморского войска [10].

Согласно данным, полученным Михельсоном и Кираевым, на 1 сентября 1802 г. в войске состояло:

Способных к службе:

Штаб и обер-офицеров, имеющих армейские чины                                                              100 чел.

Полковых есаулов, сотников и хорунжих, не имеющих армейских чинов                            285 чел.

  Сотенных есаулов, канониров и казаков                                                                             15 094 чел.

 Итого                                                                                                                                    15479 чел.

Кроме того в составе Черноморского войска находилось 7912 чел., неспособных к службе. В это число входило 85 обер-офицеров, имеющих армейские чины, 65 полковых есаулов, сотников и хорунжих, не имеющих армейских чинов, а также сотенных есаулов, казаков и малолетних, численность которых составляла 7762 чел.

Административные решения российской власти в отношении Черноморского казачьего войска в немалой мере зависели от эффективности защиты казаками пограничного рубежа по р. Кубань. В период правления Павла I и в первые годы царствования Александра I особых результатов боевой службы казаков на «Черноморском» участке границы не отмечалось, тогда как в пределах границы, контролируемой Кавказским линейны войском (в основном составленном из донцов-староверов), немало было ожесточенных боев с отрядами горцев.

Ситуация на рубежах, защищаемых черноморцами, стала меняться после того как атаманом был назначен Федор Яковлевич Бурсак. В репринтном издании «Кубанское казачье войско», говорится, что это назначение было произведено 22 декабря 1799 г. рескриптом Павла I [11]. Однако в ПСЗ подобный рескрипт не обнаружен. Некоторое время новый атаман совершенствовал систему охраны границы. Каждый кордон на правом берегу Кубани был превращен в сомкнутый редут, обнесённый рвом и валом с палисадом – сплошным частоколом из брёвен, забитых на вершине вала. Между двумя смежными кордонами находилось от пяти до шести подвижных пикетов, в состав каждого из которых входило от трёх до двенадцати конных казаков. Средний пикет между кордонами, численностью 12 человек, именовался «съездным», потому что к нему съезжались с двух противоположных сторон конные разъезды. Здесь они разменивались бирками. Бирка представляла собой квадратную дощечку толщиной в палец, на которой выжигалось название кордона. У одной бирки срезался один угол, у другой два, у третьей три угла.

Бирка с одним срезом выдавалась вечернему разъезду, с двумя – полуночному, а с тремя – предрассветному. В полуночный разъезд высылалось шесть человек, под командованием сотенного есаула, а в предрассветный – двенадцать казаков под командованием офицера или зауряд-хорунжего. По размену бирок и времени возвращения с ними разъездов командование судило о правильности несения караульной службы. На ночь высылались вперёд засады, а днём местность наблюдалась с вышек на пикетах, у которых стояли шесты с шарами и шесты, обмотанные соломой, которую в случае тревоги поджигали.

До 1809-1810 г. закубанские горцы не делали больших набегов на территорию Черноморского войска. Но после того как русские войска захватили турецкие опорные базы на Южном Кавказе – Поти, Сухум-кале и успешно осадили крепость Ахалкали военные власти Турции поспешили отвлечь внимание русских войск, инспирировав нападение черкесов и шапсугов на западный фланг границы по Кубани. В январе 1810 г., когда Кубань покрылась прочным льдом, горцы подготовились к нападению на Ивановскую, Мышастовскую, Стеблиевскую станицы и примыкающие со стороны Красного леса хутора. Русское командование понимало, что казачьих сил мало, а потому в каждой упомянутой станице расквартировали до роты 22^го егерского полка.

18 января на левом берегу Кубани, между Ольгинским и Славянским кордонами, сосредоточились значительные силы горцев. В это время на Ольгинском кордоне находилась сотня 4^го конного полка (командир полковник Л.Л. Тиховский) [12]. Усиленной сотней командовали полковой сотник Виташевский, зауряд-хорунжий Жировой и несколько младших командиров. К ней примыкала команда 11^го конного полка под начальством хорунжего Кривкова.

На Славянском кордоне находилась сотня казаков этого же полка под началом сотника Глинского. Другая сотня казаков с есаулом Гаджановым располагалась на Ново-Екатериновском кордоне. В станице Ивановской сосредоточилась рота егерей 22^го егерского полка и команда конных казаков, вернувшихся в этот день из станицы Славянской. В станице Мышастовской была расквартирована рота егерей и сотня казаков под командой есаула Голуба.

12 января черкесы переправились через Кубань у съездного пикета. Оставив против вышедших с кордона казаков заслон из нескольких сот конных, остальная масса горцев бросилась грабить станицу Ивановскую. Майор Бахманов с ротой егерей отразил это нападение. Хищники, разграбив по дороге несколько хуторов, бросились к реке, где их поджидал с казаками полковник Тиховский. Но грабители в бой не вступили, а переправились через реку в другом месте.

До 18 января на границе было тихо. В ночь черкесы составили огромное войско, среди которых было до трёх тысяч пеших и до четырёх тысяч конных горцев. Нападающие хотели нейтрализовать как егерей, так и конные казачьи сотни. Дальнейшие события показали образцы мужества и стойкости черноморских казаков, малой численностью пытавшихся любой ценой предотвратить разграбление станиц, убийство и угон жителей в рабство. Полковник Тиховский, понимая трагичность ситуации, написал короткое донесение атаману Бурсаку и с нарочным отправил в ставку, понимая, что подмога во время прийти не сможет и нужно биться до последней возможности.

В 9 часов утра 18 января с Ольгинского кордона вниз по Кубани был отправлен обычный утренний разъезд под командой зауряд-хорунжего Жирового. Поскольку ночь прошла спокойно, казаки продвигались без опаски, не предполагая, что наступивший день будет последним днём их жизни. Но въехав на пригорок, Жировой заметил, как написал И. Дмитренко, «чёрные змейки». Это были папахи черкесских боевиков, переправлявшихся через реку. Жировой немедленно поскакал к полковнику Тиховскому. Тот экстренно выслал сто конных казаков, стремясь не допустить резни в ближайших станицах и хуторах, захвата в плен кубанских жителей.

Оставив заслон на Ольгинском кордоне под началом сотника Виташевского, Тиховский с двумястами человек и с трехфунтовым орудием бросился к месту переправы пеших черкесов, которые спешили наброситься на жилые строения станиц Ивановской и Стеблиевской. В конце концов казакам, хотя многие в том числе и сам Тиховский, были ранены, удалось обратить в бегство хищников. В это время на Славянском посту казаки под командованием сотника Глинского отразили попытку другого нападения. Но хищники начали грабить хутор близ Стеблиевской станицы и попытались сжечь провиантский и соляной магазины в Ивановской. Их действия прервал лазутчик, сообщивший, что пеший черкесский отряд задержан у переправы и несёт большие потери. Грабители оставили хутора и бросились на подмогу пешему отряду.

Отряд Тиховского вынужден был отражать новые силы. Поскольку боеприпасы к орудию закончились, полковник, собрав вокруг себя уцелевших казаков, приказал ударить на черкесов в шашки. Бой был страшный. Только наступившая темнота и опасения подхода к казакам свежих сил заставили черкесов отойти с места сражения у переправы. Некоторые тяжелораненые казаки полка Тиховского сумели добраться до Ольгинского кордона, но не все выжили.

На рассвете к Тиховскому попытался пробиться есаул Голуб, но нашёл только место кровавой резни. Сотник Перекрест со своими казаками двинулся было с Новоекатерининского поста к Ольгинскому кордону, но попал под жестокий обстрел черкесов, залегших в Чернолесье. Отряд вынужден был вернуться обратно. Успешно оборонялся сотник Виташевский, обложенный пешими цепями черкесов. На следующий день выяснилось, что Тиховский и большинство его соратников были изрублены. Среди множества трупов тело полковника с трудом отыскали по кольцу на руке. Потери черкесов были огромными. Только неубранных трупов оказалось до пятисот. Часть своих погибших черкесы успели переправить на левый берег Кубани.

Расследование показало, что было убито сто сорок казаков. Спаслись тяжелораненные полковой  есаул Гаджанов, один из сотенных есаулов и шестнадцать казаков. Оставшихся в живых израненных казаков полка Тиховского, царь Александр I наградил Георгиевскими крестами. На могиле павших в 1810 г. был сооружён скромный памятник.

Несмотря на то что М.И. Кутузову перед началом французского нашествия удалось достичь мирного соглашения с Турцией, Черноморское казачье войско оставили охранять рубеж по р. Кубань, поскольку настроение горцев не всегда зависели от решений султанского дивана.

Список использованной литературы

1. ПСЗ. – 1801. – Т. XXVI, № 19779. –  С. 583.

2. Там же, с. 583.

3. ПСЗ. – 1801. –  Т. XXVI, 19780. –  С. 584.

4. ПСЗ. – 1801. –  Т. XXVI, № 19783. –  С. 584.

5. Там же, с 589.

6. ПСЗ. – 1801. –  Т. XXVI, № 19786 – С. 588; № 19791. –  С. 591.

7. Святыни Кубанского казачьего войска. Краснодар, Периодика Кубани. 2012. С. 62-63.

8. ПСЗ. – 1802. –  Т. XXVII, № 20156. –   С 54.

9. ПСЗ. – 1802. –  Т. XXVII, № 20327. – С. 191-192.

10. ПСЗ. – 1802. –  Т. XXVII, № 20508. – С. 356.

11. Фелицын Е.Д., Щербина Ф.А. Кубанское казачье войско.: Сов. Кубань. – Краснодар, 1996.

     – С. 282.

12. Дмитренко И. Подвиг полковника Тиховского // Разведчик, 1893.