I

Санитарная машина виляла по покрытому язвами разрывов полю. Водитель Саша, пытаясь увести нас из под обстрела, старался сохранить трудом и матом отремонтированную подвеску автомобиля.

Привстав на сиденье и прижавшись к лобовому стеклу, он безостановочно вертел тонкий руль. Разрывов за бортами и кормой УАЗика-буханки, которую в медслужбе называли Помирайкой, слышно не было, видимо, по нам работал пулемет. Странно, но от извилисто-рваного движения машины голова совсем не кружилась, только во рту пересохло от ощущения себя мишенью, у которой нет возможности ни спрятаться, ни огрызнуться. Ямки и кочки отдавали в спине ноющей болью, непрерывно усиливающейся и особенно ощутимой слева.

До террикона, за которым можно было укрыться, оставалось метров триста, когда боль шилом вошла в точку между нижних ребер.

- Саша, я триста! – крикнул водителю, пытаясь по сверлящим спину ощущениям понять насколько все плохо.

Засунул руку спереди под пластину бронежилета, живот мягкий, давлю – боли нет, значит, ранение непроникающее, повезло, только мягкие ткани задеты, по спине не течет, кажется сосуды не зацепило, в худшем случае – почка, но сейчас этого не скажешь.

Боль нарастала – шило выпало и на его место стал вворачиваться шуруп.

Саша из приделанной к двери аптечки, не глядя, бросил шприц-тюбик нефопама.

- Уколи, я когда сквозное в плечо получил, еле руками шевелил.

О том, что он тогда так же вертел руль Помирайки мы оба промолчали.

Машина, резко вильнув вправо, завернула за террикон и остановилась, двигатель Саша не заглушал.

Отогнав манящую мысль об обезболивающем, я сунул руки в лежащий на коленях рюкзак с белым кругом и красным крестом внутри него.

Боль я переживу, скоро разовьется шок, и неизвестно куда мне прилетело, поэтому чем ярче ощущения сейчас, тем больше понимания происходящего потом.

- Я лучше дексу, до больницы дотянем, там обезболят, - дексаметазон так же незаменим при ранениях с шоком, как и свечи на детском именинном торте.

От распирающей боли я совсем забыл зачем мы здесь и вопросительно посмотрел на Сашу.

- И дексу тоже, но сначала обезбол, - водитель хмуро смотрел на меня, - у тебя лицо такое, как-будто по ногам сейчас потечет.

Я внезапно понял, что не знаю, есть ли у нас кто-то в салоне и что сейчас с ними.

Распахнув дверцу машины, я свесил вдоль колеса ноги и спрыгнул.

Земли с не почувствовал, распирающая боль вытолкнула меня вверх.

II

Я проснулся в медицинском пункте, известном мне до мелочей развешанных по стенам плакатов, словно в издевку призывающих к невозможным сейчас ежедневной ванне и полноценному сну. Несколько дней тянувшая поясницу боль, от которой толком не спасали таблетки и мази, превратилась в ясное понимание левосторонней почечной колики, развившейся совершенно не вовремя. Был канун Рождества, уже две тысячи двадцать третьего, и мне после сдачи суточного дежурства, отчетливо представлялись сразу два выходных дня. С поездкой к родителям и ужином с семьей. Еще виделось вечернее чаепитие со свежевынутым из духовки яблочным пирогом и поучительными историями возле вделанного в стену детской камина. Отдельно мечталось о возможности выспаться и сходить на прогулку, отоспавшемуся вообще жизнь кажется куда светлее и проще.

Надеясь перехитрить судьбу и проскочить на тот авось, который случается в рождественских историях, я взял в смотровой связку ключей и тихо, чтобы не разбудить не спавшую полночи фельдшера Ольгу, стал красться в манипуляционную.

Движения в спину болью, наощупь открыв дверь, я достал из стеклянного шкафа ампулы с лекарством. Набрав препарат в шприц, я скинул лямки форменных брюк и остановился. Колоть самому себе мне еще не приходилось. Подумав, что хуже уже не будет, вслепую отвел руку со шприцем.

Ольга не вошла, а именно появилась из-за двери, замерев на пороге.

- Совсем плохо? – разрядила она начавшуюся немую сцену.

- Колика почечная, слева – все еще примериваясь в наружный верхний квадрант, смог выдавить я.

- Что колоть будем? – шприц аккуратно вынут из моей руки, незаметным движением неощутимо она воткнула в меня иглу.

- Баралгин, - продолжила она, медленно вводя препарат и глядя то на меня, то на пустую ампулу.

Спустя час, когда к баралгину добавился платифиллин, а легче мне так и не становилось, решительно сняв с ручки колпачок, Ольга села заполнять направление на госпитализацию.

- Ты какого года? – тон её не оставлял сомнения в том, что предстоящий праздник я встречу и проведу на больничной койке.

- Семьдесят девятого, - спорить с ней занятие бессмысленное, нужен маневр, - слушай, ну зачем я койку занимать буду, все отделения ранеными переполнены, и тут я с коликой этой, давай я домой, проколюсь, отлежусь, не придется рапортом на тебя мои обязанности возлагать, а?

- Не в первый раз, справлюсь потихоньку, а тебе в больницу нужно, ты как с выезда вернулся все к батарее в перевязочной жмешься, спину согреть пытаешься, не будет дома толку, сам измучаешься и родных изведешь.

- А так поедешь в больницу, родишь камушек и вернешься назад, - уговаривала она меня словно ребенка.

- Понимаешь, я своим дома на выходные быть обещал, что ни праздник, все мимо, пришел, переночевал и ушел, и то не каждый раз.

Ольга согласно кивнула, она жила такой же жизнью, только добираться домой на окраину Макеевки ей было еще дальше моего.

- Понимаю, а все равно нужно, товарищ капитан, нужно, - виновато продолжила она, - лучше ты через три дня сюда вернёшься, чем потом на две недели с операцией выпадешь.

III

Наряд я сдал быстро, Ольга подписывала и согласовывала в разных кабинетах мой рапорт, непросто заболеть в армии медику. Сдав подписанную бумагу в строевую часть и вклеив копию в мою медкнижку, Ольга сменила китель на халат.

Она достала из небольшой сумочки, в которой хранила целую гору всякой всячины (периодически она выворачивала содержимое на наш стол и избавлялась от лишнего) какую-то особо эффективную таблетку, которую периодически вынуждена была принимать сама.

- Хоть немного, а отпустит, - проговорила заклинанием, потряхивая огненно-рыжими шлемом волос.

Сняв с пояса связку ключей от сейфа, я протянул их Ольге, затем из единственного запирающегося ящика стола вынул символ власти медицинской службы.

Цвета мореной древесины, с золотой каймой и таким же тиснением, с металлическими уголками и большим гербом посредине, кожаная папка, на которой большими сияющими буквами было выдавлено «На подпись», любому встречному безошибочно давала понять, кто сегодня в медслужбе главный, как, впрочем, и в других службах тоже. Работает это куда надежнее чем разные скипетры, державы, и прочие непонятные штуки, в наше время уместные разве что в ролевых играх.

Через час я уже был дома, где ошарашенные моей новостью домашние, привычно убрав на полку смирения предвкушение общего праздника стали собирать меня в дорогу.

Десятилетний Вова принёс свой похожий на жука навесной тактический фонарь, совершенно, по его мнению, необходимый в больнице. Маша, которая уже готовилась к вступительным экзаменам в медицинский университет принесла термокружку.

Жена, загнав меня в ванную и решительно отобрав всю одежду («Ты три дня безвылазно на службе провел, приятно будет если к тебе в таком на прием явятся?»), проводила со мной воспитательную работу по правилам поведения больных в клинике.

Уже лет тридцать я ходил в белом халате, иногда в хирургичке, и сейчас слушал видение больничного быта другой стороной.

- Вот тебе новое белье, пара, и не спорь, Дима, тебя врач смотреть будет,- уверенным голосом учителя-предметника говорила жена. – Здесь постельное, сверху плед махровый постелешь, тебе теплее и мягче, и белье дольше чистым будет.

Повидавшие не один больничный коридор резиновые медицинские тапки с хлястиком для пятки и закрытым носом разместились рядом с хлопковыми штанами и круткой к капюшоном. Точными движениями Юля распределяла вещи по сумке в той последовательности, в которой они могут пригодиться в палате.

Я попытался было возразить насчет пледа, он все же с цветами, как-то не солидно для серьезного (я даже замялся было, не зная кем себя обозвать) начмеда и целого капитана медицинской службы.

- Глупости говоришь,- но плед Юля все же вынула и держала в руках. - Все эти надуманные твои гламурные персонажи из мира столичной ванильной жизни тем более таким пледом кровать не застелют, для них это как на завтрак в латте вместо миндального молока кумыс налить.

Я почувствовал, что плед этот, вдоволь попутешествовавший по всем диванам и кроватям, Юля отдала мне именно как частицу нашего общего дома, поэтому плед я аккуратно положил в самый верх сумки.

- Спасибо, - улыбнулся одними глазами, - что-то мне и вправду крайнее время дури много в голову лезет, выпишусь и будем избавлять от неё.

Еще через час, Юля отвезла меня в нашу республиканскую больницу, где терпеливо ходила с бумагами от кабинета дежурного уролога в санпропускник и обратно, ровным учительским почерком вписывая в историю болезни мои персональные данные.

Потом мы постояли с ней на крыльце недавно отремонтированного восьмиэтажного корпуса со свежими пробоинами от осколков в обшивке. Прижавшись друг к другу мы говорили о том, что все происходящее когда-нибудь закончится и мы уедем в отпуск, к морю, в горы, в лес, неважно куда, хоть в тундру, главное, что вместе.

Потом она уехала и, подхватив сумку, я поднялся в отделение.

IV

Медсестра, посмотрев на красные отметки вверху титульного листа истории болезни, определила меня в четырехместную палату, широкие окна которой выходили на полосу остриженных деревьев с облетевшей уже листвой, за ними тянулся узорный кованый забор, аллея из кленов, тротуар со скамейками в нишах, на которых жались друг к другу парочки, подставив лица необычно теплому сегодня солнцу.

- Такая себе лесополка, ни штурмануть, ни спрятаться - дополнил мои впечатления Цыден, невысокий крепкий парень с торчащими из спины дренажными трубками. Его кровать, как и моя, находилась у окна. Кроме нас в палате были лежащий на животе Плут и высокий, с окладистой седой бородой Сан Саныч.

- Здесь вообще, как в санатории, - медленно перевернулся на бок Плут, - чисто, три раза кормят, душ с горячей водой, спи сколько влезет, заведующий просто душа-человек. Правду я говорю, Саныч?

- Здесь, конечно, лучше, чем там, - Саныч кивнул вдаль в противоположном от окна направлении, - а только все равно туда идти придется.

Познакомились мы быстро – я раздал всем домашние пирожки с вареньем и удивил Цыдена с Плутом, угадав их диагнозы.

Цыден водил санитарный автомобиль и как раз ехал работать на эвакуацию под Горловкой, когда сзади в салон влетел дрон да там же и взорвался.

- Хорошо в салоне никого не было, - поджав на кровати ноги, он поставив на пол флакон дренажной системы.

Ему повезло, осколок задел почку но не разрушил. Юрий Юрьевич, который заведовал отделением с самого начала войны, сумел почку спасти, что для специалиста больше похоже на сказку, ранение почки – это всегда её удаление. Оказалось, что Юрий Юрьевич, свою методику разработал, почку теперь спасти можно, из самого Петербурга из академии военно-медицинской его методикой заинтересовались.

- Они, гады, сейчас постоянно так делают - пригоняют простенькую этажерку, на дороге сажают, винты выключают и ждут, а в небе коптер-разведчик держат. Увидал он приближение, неважно, гражданского автомобиля, военного, автобуса, винты на этажерке запустили, приподняли и бьют спереди или сзади, - Плут вытянулся на боку, зажав между колен надувную подушечку. – А ты, небось, без броника выехал.

Цыден молча показал ему шеврон, где под вышитым золотым шаром и полумесяцем красовалось: «Не зли бурята!», потом улыбнулся.

- У меня от броника руки немеют, рулить тяжело, да и РЭБ я включал.

- Не сработает РЭБ на таком расстоянии, не успеет птичку в сторону отвести, - спокойно пробасил Саныч.

Оказалось, что он инженер, собирающий прямо в окопе, в «лисьей норе», дроны. Потом ими управлял Плут. Его расчет, в котором он был оператором беспилотного летательного аппарата накрыли из РСЗО.

- Целую «Химеру» на меня не пожалели, - что стало с остальными он не сказал.

Плут называет себя пилотом и дуется, когда Цыден называет его дроноводом.

- Какой ты пилот? Пилот самолет водит, я в самолете над тайгой летал, когда пожар был, мы его тушили.

- Нашли, о чем спорить, праздник сегодня, приготовиться к нему нужно, - Саныч кажется мне непонятно как оказавшимся на войне Дедом Морозом, только в мешке у него рамы, двигатели, винты, батареи, видеокамеры, сбросы, очки и пульт. От таких подарков радости врагу точно не прибавляется.

У него худое лицо, глубоко запавшие с легкой желтизной глаза, землистый с бледностью оттенок кожи, что напоминает мне о страшном диагнозе хронической почечной недостаточности, с которым от холодной и сырой «лисьей норы» лучше держаться подальше.

- А Вы диету соблюдаете? Хотя бы частично? – пытаюсь издалека подтвердить свою догадку.

- Какая там диета, - спокойно басит Саныч, - щи да каша пища наша, а тушенку молодым отдаю, им нужнее.

- Ты врач, наверное? Откуда про наши болезни знаешь? – киваю на вопрос Цыдена.

За три крайних часа в меня вкололи кучу препаратов, которые понемногу заработали, боль начинала становиться тянущей.

- А давайте дежурного по палате назначим: дежурный по палате назначается из наиболее подготовленных больных, подчиняется лечащему врачу, о смене наряда дежурный по палате докладывает заведующему отделением, а в его отсутствие старшей медицинской сестре, - пытаюсь придумывать на ходу.

Я стараюсь даже дневальных по медицинскому пункту не назначать, только когда мы под завязку загружены приходится выбирать кого-то из выздоравливающих, санитарки в штате нет, а порядок и чистота не обсуждаются

С пониманием посмеявшись, Цыден взялся наводить порядок в тумбочке, Саныч, взяв собранные из бусин чётки и Псалтырь, засобирался в столовую, там сейчас никого.

Отделение пустело, всех, кому было куда идти, отпускали домой до послезавтрашнего утра, медсестра выдавала им справки на случай вопросов от патрулей и комендатуры.

- Того и смотри, только мы и останемся, - Плут увязался со мной в аптеку. Идти ему некуда, сам он из издалека, да и с кучей дырок в спине особо не попразднуешь.

В аптеке, расположенной в двухэтажном здании наискосок от нашего корпуса, я купил себе еще обезболивающих, чтобы ночью лишний раз никого не беспокоить, тут и без меня хлопот хватает.

Завернув за угол, мы оказались на дороге между акушерским и нейрохирургическим корпусом.

- А куда мы идем?

- Куда глаза глядят, мне воду пить и ходить нужно, иначе камень не выйдет, если тебе ходить больно, давай назад провожу.

- Я с тобой, устал уже в четырех стенах, хоть воздухом подышу.

Дойдя до угла нейрохирургического корпуса в подвале которого ежемесячно заседал страшный суд – аттестационная комиссия, присваивающая врачам квалификационные категории, мы свернули к одноэтажному зданию из выцветшего красного кирпича.

Здесь располагался архив больницы - излюбленное место для перекуров студентов, интернов и ординаторов, заходишь за здание и никто тебя не видит.

Мы свернули за угол, в просторный двор на дальнем краю которого шеренгой вытянулись новенькие мусорные контейнеры на колесах.

Я давно здесь не был и от неожиданности вздрогнул – бесформенной вереницей стояли обгорелые остовы машин скорой помощи: пустые глазницы фар, закопченные салоны и облупившаяся на бортах новых автомобилей краска ясно давали понять, что им так и не удалось выйти из заведомо неравного боя.

- А зачем их сюда притянули?

- Их с баланса центра медицины катастроф списать нужно, а это не быстро, для этого кузов и двигатель нужны, там номера выбиты, - объясняю Плуту то, что уже приходилось делать,- да и опять же сгорает не все, с остатков хоть какие, а снять запчасти можно.

Докурив, мы развернулись и пошли к корпусу.

V

В палате Саныч рассказывал Цыдену, как в подмосковном городке, откуда он приехал, готовились к Рождеству: украшали храм, строили вертеп, пекли специальных рождественских ягнят из сладкого теста.

- Доктор, - Цыден решил называть меня так, - а здесь Рождество как встречают?

- Сейчас особо никак, да я и редко дома на праздники, а раньше, до войны, то есть до четырнадцатого, уточняю, потому, что ей бывает разный отсчёт, здесь по вечерам детишки колядовать приходили, кто с чем, но в основном со звездой восьмиконечной. Они колядки пели, то на русском языке, то на украинском, добрые такие песни, в них всякого добра семье и дому желали. Их обычно ждали, давали кто сладости, кто деньги. В четырнадцатом году последний раз колядовать приходили, и потом все, как отрезало.

Выпив стакан теплой минеральной воды, я зашагал по длинному коридору полупустого отделения. Дежурный врач ушел на третий этаж, туда, везли раненых, работы хватало, наш этаж считался легким – выздоравливающие, послеоперационные. Осталась дежурная медсестра, угостившая меня оставшимся от обеда компотом. Ставшая ноющей боль понемногу смещалась книзу, я зашагал быстрее.

За окном сумерки сменились темнотой, в больничном дворе зажглись фонари, елочным светом заиграл крест на аптеке.

В полусотне километров отсюда в маленьком городке названном по имени построенной в нем электростанции, в этот день мама, увидев первую звезду кормила нас с отцом пшеничной кашей с медом, орехами, маком и кусочками сушеных фруктов, здесь такое угощение называют кутьёй.

Потом, перепроверив расставленные на балконе праздничные блюда и в очередной раз напомнив нам, что и где находится, она шла на всенощную службу в маленький, по-домашнему уютный храм, где седой, крестивший меня священник, радовался каждому пришедшему, встречая подарками, как детей, своих прихожан совсем уже взрослых. Иногда я ходил вместе с ней, обычно мы приходили облепленные дождем, снег на Рождество у нас редкость, но после праздничной службы небо всегда было чистым и ветер утихал, словно причину его сказочный гоголевский кузнец утихомирил гибким прутом.

Назад мама обычно шла молча, лишь иногда глядя в небо.

- Сегодня ночь особая, небо открыто, если попросить у Бога, только важное, настоящее, такое, что сам сделать не сможешь, то обязательно дано будет. И не себе просить нужно, себе поделом получаем, а другим, особенно детям.

Мне временами думалось, что из всех моих военных передряг я выбирался невредимым именно потому, что Бог слышал просьбы моей мамы, хотя временами и вразумлял меня крепко, так на то ведь она и беда, чтобы важное для себя уяснить, раз в мирной жизни кучу лет прожил, да понять и не сподобился.

Сегодня всенощной не будет, слишком опасно добрым людям собираться вместе, силен пока злой дух и много дурного ветра напустил он в когда-то незлобивые головы. Не дрогнут руки и не устыдится вражья душа отправить смертоносный пакет с ракетами на встречающих светлый праздник, не раз уже такое случалось.

Когда-то я спросил у мамы, куда нужно смотреть в небе, чтобы просьбы услышали, она, удивленно посмотрев, объяснила, что небо цельное и любая часть услышит и поймет меня. Позже я понял, что такое возможно только на небе, на земле, нахватавшиеся непонятно от кого звезд люди с мастерством футбольного чемпиона пасовали просителей из одного кабинета в другой.

Спустя полчаса с гостинцами приехали мои домашние. Вова, с тщательно приглаженными волосами, в вычищенных ботинках, темно-синем пиджачке поверх голубой рубашки шел первым. В палате он решительно поздоровался со всеми за руку, представившись по-взрослому Владимиром.

- Не мой это, подменили ребенка, - украдкой шепнул Плуту.

- Я тоже сначала не понял, смотрю открывается дверь и маленький Путин заходит, думаю, совсем от лекарств поехал.

В двух уложенных друг на друга как летающая тарелка, глиняных татарских блюдах, украшенных волнистой росписью, Юля принесла кутью.

- Полчаса как сварила, поостынет немного и ешьте, выздоравливайте.

Маша раздала вырезанные из теста пряники которые она после выпекания украсила глазурью. Пряники размером чуть больше ладони были уложено в полотняный мешок, каждый доставал свой подарок сам.

Саныч вытянул пряничную избу с отчетливо различимыми бревнами, широко распахнутыми окошками и широкой трубой, Плуту досталось улыбчивое, круглое солнце, Цыден вытянул многоконечную звезду, раскрашенную золотистой глазурью с шариками орешков на концах лучей. Мне досталась праздничная, раскрашенная зеленым ель, с развешанными на ней подарками.

Еще в звенящих эмалированных судках была простая домашняя еда, которая вкуснее кулинарных изысков из самых модных и дорогих ресторанов.

Когда наш ужин закончился, мы с Санычем отправились мыть посуду на пищеблок. Постоянного централизованного водоснабжения нет даже в больнице, пластиковым ковшом я зачерпывал и лил воду из бочки, Саныч мыл и ополаскивал посуду.

Вернувшись, мы пили заваренный Циденом чай из бурятских трав с ягодами, принесенные пряники мы разломили каждый на четыре части, хлеб и табак на войне всегда делят поровну.

VI

Небо уже все укрылось звездами, по ярко освещенному проспекту все так же ездили дорогие автомобили, вместо парочек, сидящих на скамейках, по тротуарам чинно прогуливались собаки, временами оглядываясь на сопровождавших из людей.

Я оделся, чтобы идти в больничный двор.

- Снова гулять? – уже полусонно спрашивает Цыден.

- Не только, говорят, сегодня ночь особенная, если у неба попросить что-то, только настоящее, такое, что только Бог послать сможет, то оно и придет, особенно если не себе просишь.

- Тебе это кто сказал? – привстал на боку Плут.

- Мама еще в детстве, а я вот так толком ни разу и не пробовал.

- Саныч, а такое бывает? Чтобы попросил и оно сбылось? Сказки все это, сколько не проси, война ведь завтра не закончится, - Плут попытался лечь на спину, но тут же присел не кровати.

- Не закончится, конечно, хотя о мире Бога просить нужно, а как войну закончить и победу нам даровать, он уже и управит. Ты только помни, что у Бога нет других рук, кроме наших, поэтому от нас и зависит, когда мир наступит. - Саныч расправил густые усы. - А так бывает, что когда не может человек в храм попасть, как сейчас вот, из-за козней бесовских, в большой праздник он под открытым небом Бога попросит, только от души, от сердца попросит, и не за себя лучше, а за кого-то близкого, кому поддержка нужна, глядишь, Бог и услышит.

Выйдя из корпуса, я повернул вниз, где рядом с тыльным входом была площадка, на которой дежурные врачи оставляли свои автомобили. Ограниченное сзади громадиной корпуса надо мной темнело донецкое небо. Виновато я стянул с себя шапку, сложно назвать мою жизнь безгрешной – приходится и лгать, и лукавить, а уж про не желать зла ближнему и говорить нечего. Чуть было не закурил, но вовремя убрал сигарету.

Вспомнил, как в детском спектакле воскресной школы, куда ходит Вова ему досталась роль петушка, который прогоняет злую лису и возвращает домик зайцу. Сын тогда чуть не расплакался, говорил, что после такой роли его точно засмеют, нам с женой большого труда стоило уговорить его, но потом он сам сделал из ручки от швабры косу и тонко сыграл пернатого борца за справедливость.

Боль, сжимавшая меня весь этот день, утекла, мысли завертелись в голове праздничным хороводом, я увидел на северо-западе маленькую, словно подмигивающую звездочку, и сосредоточился на ней.

Я долго вспоминал все, что я хотел бы моим родным людям, друзьям, всем, кто мне дорог. Каждый раз когда я о чем-то просил, звездочка неярко подмигивала, казалось, что она меня понимает.

Закончив, я так же без шапки пошел наверх.

Перед корпусом был маленький парк с фонтаном в центре и лавочками вокруг. Возле одной из лавочек стоял Плут, подняв подбородок вверх, он что-то беззвучно говорил, загибая пальцы. Цыден стоял прямо за фонтаном, и глядя на Луну, беззвучно качал головой, временами поднимая кверху указательный палец. Саныч стоял ровно, борода его смотрела в пол, словно клюв уснувшего журавля, только высохшие пальцы перебирали бусины четок.

В палате мы расселись по кроватям, Плут хотел было сказать что-то, но, махнув рукой, улегся на бок.

- Вот и правильно, молчи, а то ведь не сбудется, - улегся на спину Цыген.

Саныч выключил свет и через десять минут в палате раздалось мерное посапывание, сон на войне большая ценность, на долгие засыпания времени нет, на просыпания тем более. Посмотрев в окно, я увидел все ту же подмигивающую мне звездочку и улыбнулся ей.

Спина наливалась мягкостью и покоем, если повезет, то послезавтра меня выпишут.

А праздники еще будут и не нужно даже привязываться к календарю. Ведь в странное наше время встретить на улице невредимым старого друга, почаевничать с домашними, увидеться с родителями, сходить на прогулку с женой, или увидеть спектакль, где играет твой ребенок, услышать в конце бессонного наряда, что все вернулись с ротации невредимыми, получить новость, о том, что скоро приедет в гости тот, про которого уж две недели как вестей не было – какие еще праздники нужны и что на них праздновать?

С водой вот наладится, так и совсем тогда заживем припеваючи.

Была бы нам такая радость, а остальное мы и сами добудем.

Илл.: Полетаев М.А.