I

Прошло чуть больше месяца с того дня, когда госпиталь принял первых вывезенных из Славянска раненых. С каждым днем их прибывало. Командиры и медики, которых единицы были в отрядах ополчения, везли их к нам отовсюду.

Палаты всех трех этажей переполнены, в большом спортивном зале, где раньше больные растягивали лечебной гимнастикой мышцы и суставы, теперь, на надувных матрасах, развернули отделение для легкораненых и контуженных.

Из них каждый день составляются наряды – в караул, на кухню, на уличные и хозяйственные работы.

Персонала в госпитале крайне мало, на счету каждые руки, поэтому приходится выкручиваться.

После утреннего совещания, главный врач госпиталя, Ольга Николаевна, оставила меня в кабинете. В городской больнице Шахтерска скопились раненые, эвакуировать их пока не получается, ситуация в городе сложная, если враг прорвется к больнице в живых там никого не оставят. Один автобус есть у нас, второй нам дадут вместе с сопровождающим. Ехать некому.

- Приказать не могу, прошу поехать.

На эвакуацию раньше не ездил, но сам из тех краев, знаю дорогу, в городе ориентируюсь, не раз бывал в больнице.

- С Вами еще фельдшер поедет, мало ли что в дороге случится, а сопровождающий приедет вместе с автобусом. И постарайтесь поменьше об этом рассказывать, сами понимаете…

Еще одной задачей было отвезти в больницу груз питьевой воды и медикаментов, и я спустился в нашу аптеку.

Запасов медимущества в госпитале чуть меньше чем в обрез, но коллегам помогать нужно.

Амбулаторный прием и сортировку поступающих раненых с меня никто не снимал, поэтому груз будут собирать наш фармацевт и две сбежавшие из Славянска школьницы, которых в госпитале прозвали птичками за неунывающий характер и звонкий голос. Фармацевт пообещала еще составить акт приема-передачи материальных ценностей.

Прием с медсестрой Анной Васильевной, настойчиво требующей называть её Аней, мы сумели начать в срок, всех нуждающихся в осмотре, она усадила под кабинетом, остальных, в зависимости от профиля направила в лабораторию, рентген-кабинет, кабинеты ЭКГ и УЗИ. Начинался ежедневный круговорот больных в госпитале, заработали большой и малый круги оказания медицинской помощи.

- Вот что бы я без тебя делал? Убери меня, и ты одна со всем справишься, - выкладываю на блюдце бублики. Сядем пить чай, кинемся – а они есть.

- Ты не хитри, заведующий, на эвакуацию вечером собрался? – Аня добавила к бубликам несколько желейных конфет. - Ну что ты так смотришь? Я судьбу не предсказываю, ни по картам, ни по ладони.

- А откуда знаешь тогда?

- Колхозник сегодня мужикам на курилке рассказывал, он в наряд по кухне идти должен был, но его освободили, потому, что он водитель автобуса и вечером на эвакуацию едет.

- А ты на этой курилке что делала? И кто там был вообще? – пытаюсь понять, кто еще знает о готовящейся поездке.

- Раненых разгоняла, дым в окно так тянул, что я кашлять начала. Не живешь ты жизнью отделения, заведующий.

На курилку под окном Аня сетовала с того дня, как мы с ней оказались вместе в одном кабинете, сама она не курила и тянущийся в окна, пропитывающий одежду и волосы дым выводил её из себя.

- Перенесу я эту курилку, потерпи немного, сделаю. А что, Колхозник сказал куда поедем?

- Сказал, что бензина в обрез дали, на нем в Шахтерск и обратно и то не спеша.

Бублик в моем кулаке превратился в крошки, Аня опустила глаза.

- Ладно тебе, обойдется все. Вернетесь невредимыми. Давай больных принимать, а то уедешь, придется тебя по телефону выдергивать.

Утренний прием закончился быстрее, чем мы рассчитывали, значит вечерний будет дольше, закон сохранения количества больных сбоев не дает.

До обеда я успел забрать из аптеки груз, который Аня пересчитала с точностью до ампулы. Получились три небольших коробки, в прозрачный пластиковый вкладыш я убрал акт.

Этого хватит на три дня, если город продержится, потом привезут еще.

Видимо, я говорил вслух, Аня, покивав головой, добавила из наших запасов еще коробку с бинтами.

II

После обеда, позвонив домой и рассказав, что вечером могу быть не на связи, я вытянулся на кушетке.

Аня рассказывала что-то о знакомом фельдшере со скорой, который очень серьезный и ответственный, совсем непьющий, она его к нам привести хочет, чтобы я к главному врачу отвел. Я слушал, молча кивал и незаметно стал засыпать. Аня тихо кивнула и взялась делать тупферки, штанишки, ватные шарики, утекавшие в перевязочных, как песок сквозь пальцы.

Проснулся я оттого, что кто-то в моем сне пытался пахать асфальт, занятие настолько бессмысленное, что удалось только зажать уши от скребущего звука.

Открыв глаза, я понял, что под нашим окном тянут что-то тяжелое.

Ани в кабинете не было. Щурясь, я выбежал на крыльцо госпиталя и свернул за угол.

Рядом с Аней стояла Лиса, одна из начмедов ополчения. Чуть дальше спиной к нам в полевом камуфляже с заправленным под ремень кителем, в черном берете, с повязанным на шее арабским шарфом, офицерским планшетом через плечо и пристегнутой с противоположной стороны к поясному ремню большой деревянной кобурой, опершись на капот перекрашенной «Нивы» неизвестный мне мужчина командовал переносом расставленных под окнами скамеек ко входу в спортивный зал.

- Здесь госпиталь, курение разрешено в строго отведенных местах, - голос у него был твердый и звонкий, говорил он четко.

- Так мы это, чтобы раненым, которые приема ждут присесть, - оправдывался обычно колкий на язык Колхозник, несущий пару снарядных укупорок, заменявших урны.

- Мил человек, - голос стал чуть более жестким и скрипучим, - скамеек тут хватает, нужно будет – еще привезем, а в окна палат дымить незачем.

Меня удивила эта сдержанность и подчеркнутая опрятность одежды и речи незнакомца.

- Оля, скажи честно, вам его прислали? Северный ветер? – с надеждой спросил я Лису.

- Местный он, просто из кадровых, офицер, умеет людьми управлять.

- Заметно, а ты его на прием привела? Госпитализировать? – мне сразу подумалось, что если его к нам хотя бы на неделю, то порядка тут сразу станет больше.

- Он руководит группой прикрытия, которая вас вечером сопровождать будет.

Колхозник с ранеными оттянув скамейки тут же присели на них и закурили.

Незнакомец обернулся -  коренастый, с короткой стрижкой и аккуратной бородкой, ироничными глазами и тонкими, сжатыми губами он все больше вселял в меня уверенность, что с северным ветром сюда стали поступать кадровые командиры. Закатанные ровно по локоть рукава кителя и аккуратно пришитый шеврон, на котором в расходящихся лучах конный воин поражал копьем змея, лишь добавляли мне уверенности.

Он представился мне Цезарем и удивился, узнав, что у меня нет позывного.

- А по радиостанции Вы как работаете?

Пришлось объяснить ему, что радиостанций в госпитале практически нет, их использует только караул и изредка выездная бригада.

- Понятно, - озабоченно протянул он. – А где водитель вашего автобуса?

Я молча показал ему на Колхозника, рассказывающего на скамейке одну из своих зубодробительных историй.

- Да, плохо вы здесь работаете с личным составом, водитель вместо того, чтобы машину к выезду готовить, курит под окнами, связи нет, Вы хоть сами к выезду готовы?

- Пока нет, думал Вы приедете, все обсудим, тогда и начнем готовиться.

- Ясно, Вы не готовы, так и говорите, без всех этих виляний. Берите водителя и пойдем разговаривать.

Следом за Аней и Ольгой Цезарь пошел к крыльцу. Застегнув халат, я пошел звать на разговор Колхозника, который не меньше моего был поражен серьезностью и подходом Цезаря.

- С таким не забалуешь, хотя знаете, доктор, с ним у нас куда больше шансов целыми вернуться.

- Слушай, Андрей, а у тебя автобус готов? Мы на нем туда и обратно доедем?

- Доктор, ну что вы все заладили за этот автобус. Я всю жизнь на автобусе детей в школу вожу, так я Вам ответственно заявляю, этот автобус нужно вывезти на полигон и расстрелять из гранатомета, а тому, кто его сюда притянул в голову штопор закрутить.

- Это ещё почему? И почему ты раньше молчал?

- Да чтобы у того, кто его отжал, в голове хоть что-то извилистое появилось. Автобус неизвестно где стоял и сколько, у него все трубки ссохлись, я жидкости залил, сильно вроде не течет, съездить сможем, тормоза схватывают, передачи через раз, но работают, сиденья я поснимал, стекла тоже. Что мне еще сделать?

- Может еще двери снять? Ну, на всякий случай?

- На всякий случай, это не спасет, от пули особенно. Подвеска, тормоза, двигатель, рулевое работает, значит доедем. Водитель автобусу постоянный нужен, водитель, а то ездят на нем каждый по-своему, потом машина взбрыкивать начинает.

III

В отделении Ольга с Аней остались чаевничать в смотровой, Цезарь со мной и Колхозником закрылся в комнате санитарной обработки, где распечатанную еще до войны в типографии карту области разложил прямо на каталке.

Выяснилось, что едем мы не первыми, накануне в город прорвалась эвакуационная группа на двух грузовиках, выехала назад и попала под огонь ДРГ. Не уцелел никто.

- ДРГ действует вдоль дороги, видимо кто-то из местных наводит, работают из засады, потом отходят. – Цезарь с недоверием посмотрел на нас. – Действовать нужно минута в минуту с составленным мной графиком, резерва времени нет, быстро зашли, быстро забрали и быстро ушли. Вопросы?

В степи сейчас сушь, ветер гоняет пыль вдоль дорог, искать в этой пыли следы колес одинокого автомобиля затея бессмысленная, да и если найти, доведут максимум до бетонированных проселков, ведущих к заброшенным шахтам или карьерам, попробуй туда сунься.

- А можно посмотреть график и маршрут движения, - даже если ДРГ и помогает кто-то из местных, то ждать они будут на главной дороге, всегда можно проселками вырваться.

Цезарь придвинул каталку с картой, я повел по карте пальцем вдоль знакомых мне мест, прикидывая как можно проскользнуть незамеченными.

- Мил человек, Вы что делаете? – Цезарь смотрел на меня так, словно я потрошил и разделывал мамонта.

- Пытаюсь сориентироваться на местности, - военный язык я позабыл уже лет пятнадцать, сразу после окончания военной кафедры.

- А пальцем по карте разве можно? - он протянул мне коричневый карандаш. – Мы здесь, добраться нужно сюда (на карте появились красные флажки с крестами внутри), маршрут предлагаю такой (коричневым карандашом в объезд Макеевки он провел уверенную линию), противник возможно будет здесь он нарисовал синим карандашом два овала, поэтому главная задача проскочить этот участок.

Аккуратным почерком возле каждой из указанных на карте точек он отметил время, справа для движения туда, слева для возвращения. Получалось, что самый опасный участок длиною двадцать километров с двух сторон окруженный лесополосами нужно будет пройти минут за двадцать.

- От кольца на выезде из Шахтерск до моста на въезде в Зугрэс автобусы будет прикрывать бронегруппа. Вопросы, предложения?

- Вам бы преподавать пойти, потом, когда все закончится, это я без ерничанья, так понятно все разъяснили, а, главное, кратко, - масштаб задачи начинал давить меня ответственностью за жизни других.

- Благодарю, я подумаю, тогда у меня вопрос, система связи Вам понятна?

Вот свалился на его умную голову я, безнадежно гражданский, в армии таких, кажется, зовут пиджаками.

- Извините, нет, раций у нас мало, остается телефон.

- Рации у милиции, а радиостанции на таком расстоянии не помогут. В каждой точке, при её прохождении будете отправлять мне СМС: Выезжаем. Мне будет понятно, а остальных, надеюсь, обманет. Все ясно?

- Так точно, - подтянувшись, синхронно отвечаем с Колхозником.

- Ответ не мальчика, но мужа, - Цезарь пожал нам руки. – А позывной себе придумайте.

Уверенно развернув Ниву на узком пятачке перед нашими окнами и помахав рукой, он уехал вместе с Ольгой, а мы все разошлись кто куда: я с Аней проводить амбулаторный прием, который оказался куда больше утреннего, Колхозник пытаться делать из старого автобуса гоночный вариант, способный пройти маршрут туда и обратно точно в установленные Цезарем сроки.

Как и Андрей я понимал, что сколько над нашим отжатым неизвестно где и кем, похожим на кубик с двумя дверями сбоку и одной сзади ПАЗиком не колдуй, а лучшей мишени для опытного стрелка придумать сложно и лишние километры на спидометре, даже в темноте нам ничем не помогут.

Спустя час Колхозник пришел к нам в кабинет, Аня уложила его спать на каталке, где Цезарь показывал нам на карте предполагаемую историю сегодняшнего вечера.

- Пока я сплю, мои враги не дремлют, вот вернемся и изведу их бессонными сутками.

Закончив прием, я пошел в столовую, съесть что-нибудь перед дорогой, в случае чего погибать сытым все же приятнее.

Оставалось надеяться, что нам как-то удастся проскочить незамеченными, да и вдруг ДРГ себе сегодня выходной объявила.

V

До места мы добрались без происшествий и даже чуть раньше указанного на карте времени.

Крайний отрезок пути, окружённый Цезарем синими овалами, Андрей ехал медленнее, прикидывая, где на колонну могут устроить засаду. Полгода назад еще черневшая свежеуложенным асфальтом, ровная дорога сейчас была местами разбита снарядными воронками и размолота гусеницами бронетехники. Опрокинутые вниз, за обочину, обгорелые скелеты развороченных взрывами легковушек, напоминали о бродячих Соловьях-разбойниках, при встрече с которыми вряд ли удастся отделаться только потерей коня.

От жары воздух над асфальтом привычно колебался. Андрей остановил автобус.

- Я в посадку, - торопясь он выпрыгнул из кабины.

- С ума сошел, а если там мины, растяжки, неразорвавшееся что-то? К заднему колесу иди, кому ты здесь нужен.

- Это Вы доктор, с ума сошли, чтобы на дорогу… Это как же совесть потерять нужно?

Широко расставив длинные руки он с гиканьем сбежал с обсыпанной щебнем обочины и зашагал в сторону вытянувшихся полосой кленов, акаций и ясеней.

Махнув рукой, я присел на ступеньку в открытой передней двери и закурил.

Машин на дороге не было, в наступившей тишине жаркий степной ветер, обдав смешанной с зеленью пыльцы придорожной пылью, заговорил знакомым многоголосием, в котором за протяжным шелестом травы и листьев слышалось хозяйственное жужжание собравшейся отовсюду мошкары и трескучий крик заприметившей Колхозника сороки. Шумно вспорхнув, робким скоком, кормящаяся вдоль дороги стайка воробьев расселась вокруг автобуса. Сдув с брюк деловито ползущую осу, я подставил лицо вечернему солнцу и ветру.

За посадками, разбросанные по степи, словно вырытые гигантскими кротами, похожие на острова в море вечно колышущегося разнотравья стояли терриконы, огромные памятники закрытым уже шахтам. В поисках лучшей доли уехали люди, опустели поселки, Заросли акацией и абрикосом-дичкой, а терриконы, словно древние пирамиды напоминают, что гудела здесь когда-то жизнь, ждали ранним утром женщины возвращающихся из-под земли отцов, мужей и сыновей, встречали их ласковым взглядом и свежим молоком от домашней коровы, и тогда только начинался новый день.

Андрей, прошуршав кустами, запрыгнул в кабину и остаток дороги мы проехали быстро. Солнце, сейчас нестерпимо золотое, скоро станет красным, заливающим все вокруг рыжим предзакатным светом, тускло-зеленая степь станет вначале серой, затем черной, со смотрящими в небо, похожими на шапки терриконами.

В засыпанном битым стеклом дворе больницы я передал коробки с медикаментами измотанному хирургу, на ходу чиркнувшему мне закорючку подписи.

- А из наркозного у вас есть хоть что-то? А то азот у нас закончился, пропофол на исходе, скоро у ветеринаров кетамин брать придется.

Здесь не военно-полевой госпиталь, оперировать под местным обезболиванием мало кто умеет, да и лучше когда пациент на столе не мешает работать хирургу.

- Постараемся привезти, дня через три, попробуйте продержаться.

Про то, что с ним сделают, если город не удастся удержать, мы оба стараемся не думать.

В открытые в корме двери автобуса загружают носилки с ранеными. У второго автобуса, в котором приехал Цезарь, в корме дверей нет, поэтому всех носилочных мы загружаем в наш автобус, он пойдет первым. Всего загрузили семерых, к поручням плотный добродушный фельдшер, с позывным Терминатор стал приделывать и подключать системы внутривенного доступа, шок забытья не любит, а дорога долгая.

Во второй автобус Цезарь рассадил вдоль бортов восемнадцать раненых.

Итого двадцать пять, выписки я аккуратно сложил в папку.

Хирург, вытирая пот с лысины подходит почему-то к Цезарю, видимо служил в юности срочную в армии, и безошибочно определяет главного.

- Тут такое дело, - начинает нерешительно.

- Слушаю Вас, - по звонкому тону ясно, что Цезарь недоволен, время идет, да и кто знает, чего от него хотят.

- Я понимаю, у вас своя задача, но у нас тут девочка ранена, десять лет, осколок в живот, шок, риск очень высокий, мы кровообращение поддерживаем, а оперировать не возьмемся. Детских хирургов тут нет, и анестезиологов тоже, из Донецка никто не приедет.

- Кроме нас, - добавил Терминатор, хирург согласно кивнул.

Цезарь посмотрел на меня, здесь и сейчас он находился в чужом для себя мире, где неясно было что во вред, что на пользу, и насколько рискованно то, о чем его просит немолодой уставший хирург.

- Сколько часов ранению?

- Почти двадцать, - хирург, повернувшись ко мне, разговаривает на понятном нам двоим языке медицинских терминов, из которых складывается неутешительная для ребенка картина.

Проникающее ранение в брюшную полость, в дверь уже смотрит перитонит, кишечник пока работает, но это ненадолго, в сочетании с шоком ситуация тупиковая, дольше суток она вряд ли протянет.

Раньше на такую эвакуацию вызывали бы специализированный реанимобиль с детским анестезиологом и кучей аппаратуры, у меня есть старенький тряский автобус, фельдшер Дима Терминатор и несколько флаконов с растворами.

Цезарь смотрит на меня выжидательно, во взгляде его нет укора за время, которого уже не хватает, кажется, что он волнуется и хочет, чтобы я принял решение к которому он не вправе меня подтолкнуть.

- Дима, ставь катетеры - в вену и в мочевой, грузи на носилки, бери сопровождающего и несите сюда. Андрей, пошли в начале автобуса место расчищать, заносим через переднюю дверь, так потом и выносить проще.

- Та и трясет там меньше, сделаем, товарищ доктор, - Колхозник явно доволен, святая простота, он даже не представляет понятного мне и Терминатору риска.

Цезарь легко подхватывает сложенные носилки – две алюминиевые штанги с брезентовым полотнищем посредине и резиновыми ручками на концах.

- Я помогу, - уходит он за хирургом.

- Противорвотное ей уколи, - кричу вдогонку Терминатору. Подгрузить её хотя бы супрастином, да неизвестно, что в дороге с давлением будет.

Минут через пять в сопровождении кутающейся в домашний халат худенькой женщины, Цезарь с Терминатором, ступая мелко, как на балетной сцене, словно проплывая по асфальту, принесли к автобусу носилки, на которых, занимая чуть больше половины места, головой вперед лежала совсем бледная девчушка.

- Тебя зовут-то как, раненый боец? – Колхозник протягивает ей свою широкую ладонь.

- Лиза, - чуть приоткрыв рот выдыхает та. Язык густо обложен белым, до самого кончика, значит везти её нужно, несмотря ни на что, второй раз солнце для неё вряд ли взойдёт.

Загрузив носилки в автобус, Терминатор проверил, чтобы системы были надежно прификсированы к кистям раненых, Цезарь махнул рукой наблюдающему за ним в зеркало Колхознику, двери захлопнулись и мы медленно покатились по больничному двору.

VI

- Это Вам, - Андрей протянул мне радиостанцию, - Цезарь оставил, сказал связь по ней.

Мы выехали на тянувшуюся через весь город дорогу, кажется она привычно называлась именем Ленина. Метрах в пятидесяти за нами катился такой же ПАЗик, в котором ехали Цезарь с легкоранеными.

На кольце, через которое мы заезжали в город, автобусы остановились.

С успокаивающим грохотом двигателя и визгом гусениц словно из ниоткуда перед нами встала БМП с длинным, тонким как комариное жало стволом, выступающим из чуть скошенной башни.

От её разогретого корпуса во все стороны разливался аромат дизельного топлива, машинного масла и чего-то неуловимого, смесь эта, видимо, была настолько родной и привычной для Цезаря, что он жадно втягивал её в себя, поглаживая скошенный с рифлением передний броневой лист.

- Это пулемет? – спросил я командира, который о чем-то разговаривал с механиком, торчащим головой из люка.

- Пушка, автоматическая, она любой ДРГ хвост по ветру пустит, - уверенно ответил командир машины, сдвинув на затылок шлемофон с торчащими из него проводами переговорного устройства.

Широкая, со скошенными под острым углом броневыми листами спереди, закрывающими ровно урчащий двигатель, с распахивающимися пузатыми дверьми десантного отсека сзади. Там две скамьи, на которых сидящие спиной друг к другу бойцы через узкие окошки пытаются набить как можно больше врагов. Она напоминала древнюю ладью или казачий струг, с тем еще сходством, что побеждали и погибали в ней все вместе.

Мне представилось, как слегка покачиваясь, приминая гусеницами подсохшую траву, плывет она по степи, разгоняя насвистывающих по буграм сусликов, вечно зовущих спать перепелок, цыкающих на верхушках колючих колосков кузнечиков навстречу новой орде, жгущей и заливающей поля кровью.

Выяснилось, что БМП идет впереди и по обочине, следом наш автобус, Цезарь замыкает колонну и наблюдает за тылом. Поскольку радиосвязь в БМП только внутренняя, то радиостанцию им придется отдать мою, со мной Цезарь будет по телефону связываться, а с БМП мне связь не нужна.

Взяв радиостанцию, экипаж бронемашины задраил люки, (перешел в боевое положение, как пояснил мне Цезарь), механик выпустил в небо струю черного дыма и БМП по-заячьи прыгнула вперед, после чего легко поплыла по дороге.

- Прибавь газу, родимая, тут светофоров нет, - напряжено набирал скорость Колхозник. - У нее потолок скорости километров шестьдесят, и то у новой, если сорок катиться будем то и хорошо, ладно хоть её дали, а то прислали бы дрышпак с пулеметом, была бы нам бронегруппа, прикрыли бы нас потом, одеялом.

- Молчи, душа червячья, накаркаешь,- Терминатор верит, что в моменты опасности материться нельзя, беду приманишь.

- Сам ты, медбрат козявочный, - весело огрызается Колхозник, - я говорю, что хорошо, что нам эту броню дали, а не тачанку с пулеметом.

Если спидометр не врет, то наша скорость километров сорок, максимум полчаса – и мы в безопасности.

- Ты как? - смотрю на бледную, кусающую губы Лизу. – Тошнит? От боли уколоть?

Она упрямо трясет головой

Все писаные для других времен руководства запрещают обезболивать ранения живота, хирургу потом трудно думать будет.

Вот только до хирурга еще нужно доехать.

Минут через пятнадцать, когда уже половина дороги была позади бодро катившаяся впереди БМП внезапно остановилась. Из башенного люка высунулся командир и, скрещивая руки, замахал Колхознику. Андрей плавно остановил автобус.

- Все, выгружаемся, я назад поехал, мы командира просрали.

VII

Вчетвером с командиром БМП, которого, как оказалось, звали Олег, мы перенесли носилки с ранеными в небольшую лесопосадку рядом с обочиной.

Андрей, развернув автобус, уехал и вскоре вернулся, выгрузив к нам Цезаря, раненых и еще нескольких вооруженных парней в масках.

Бронемашину Олег с механиком спрятали в лесополосу, мотор заглушили.

С трассы наше укрытие было незаметно. Андрей, поругиваясь, искал что-то в деревянном ящике, недобрым словом вспоминая какие-то трубки.

- Есть два варианта, первый – Вы максимально нагружаете работающий автобус ранеными, что называется трамбуете друг на друга и едете, времени у нас в обрез и поломку нашу заметили, БПМ доведет до блокпоста или…

- Или. Мы вместе выехали, вместе и доедем, Андрей второй автобус запустит, если нет, тормоза ведь у него работают сцепим их как-то, тут проехать осталось километров десять-двенадцать, нельзя нам порознь, неправильно это.

- Я Вас услышал, если за полчаса автобус не запустят, будем думать, что делать, дело не во мне и не в моих людях, нам нужно задачу выполнить, а время идет.

Кратко, но ясно. Мы выбрались на полянку, местные, у которых не всегда хватало денег купить уголь, регулярно пилили тут деревья, отчего в середине посадки получилась просека, утыканная пнями от кленов и ясеней.

Вооруженные парни залегли в указанные Цезарем места, Олег с водителем сидели в машине, направив ствол пушки на дорогу, в том направлении куда уехал Колхозник, идеальнее засаду, казалось мне, сложно придумать, поэтому вслед за отпустившей опасностью нахлынул голод и желание курить. Я было достал сигарету, но вспомнил, что огонек будет виден из далека и вернул её в пачку, Цезарь одобрительно кивнул.

Дима обкалывал раненых, готовясь к продолжению дороги, все заметно нервничали, суета и паника всегда заразны, особенно, когда находишься в беспомощном и зависимом состоянии.

- Скажите им что-нибудь командирское!

- Что например? Они не хуже моего понимают, что если автобус не заведется, то им тут куковать неизвестно сколько, и возможны осадки, с оболочкой или без.

- Тишина! – прозвучало негромко, но твердо – Сейчас автобус отремонтируют, выдвинемся по маршруту, до блокпоста двенадцать километров осталось.

- А хотите я стихи почитаю? - тонкий голос Лизы был едва громче шелеста ветра в деревьях, - только попить, пожалуйста, дайте.

Питье в таких ситуациях тоже противопоказано, но когда совсем непонятно, что будет дальше, от писаных правил можно и отступить.

- Три маленьких глоточка, набрала в рот водичку подержала полминутки и проглотила, начнешь уставать, читать переставай, договорились?

- Вы педиатр? – Цезарь смотрел на меня удивленно.

Вообще работа педиатра обывателями считается несерьезной, потому, что дети болеют часто, но умирают куда реже взрослых. На практике хлеб педиатра горек оттого, что приходится без конца объяснять насмотревшимся и начитавшимся интернета родителям, что нужно делать именно то, что им говорит врач, чтобы потом, когда ситуация, бывает, становится критической, не перекладывать вину на других. Чтобы не пускаться в долгие разговоры, я просто кивнул.

- И как же Вы взрослых лечите?

- Так бойцы они ведь как дети, пять лет и много-много месяцев, только автоматы уже не игрушечные.

Лиза, подтянув сжатые в коленях ноги и опершись спиной на бок и плечо матери стала читать.

Когда-то мне рассказывали, что есть стихи, а есть стихотворения, которые куда выше и серьезнее.

Она читала именно стихотворение в котором простые и обыденные слова рифмой сплетались в тонкое кружево, пробуждавшие где-то внутри воспоминания беззаботного детства, когда каждое утро молодые еще родители будят от спокойного сна, вокруг мир, тишина и лето, тепло двора, наполненный неизвестностью городок, истории от старших братьев и сестер, бег наперегонки с уличной собакой, кормление котенка, чтение книжки после ароматного компота, сваренного бабушкой, которая еще жива, поимка сверчка или кузнечика, купание с кругом на речном пляже, куда вражеский штурмовик не сбросил еще смертоносные ракеты, похоронив и искалечив навсегда чье-то детство.

Она продолжала чуть нараспев, о играх с друзьями, которые в высокомерном столичном морализаторстве не прокляли еще за сделанный мною выбор, пожелав долгой смерти мне и моим родным.

Сами собой из глаз покатились слезы, отвернув, невидимое в темноте лицо, я встретился глазами с Цезарем.

Подтянутое и собранное в комок лицо его расслабилось, углы напряженно сжатых губ приоткрылись в незаметной улыбке, иронично прищуренные глаза были широко открыты и смотрели на Лизу так, словно волшебным словом воскрешала она в нем давно уснувшие образы детства.

- У Вас аллергия? – голос у него тихий и понимающий.

- У меня через полгода сын родится, я хочу, чтобы в его жизни все это было, о чем она рассказывает.

- Хорошо, что моя мама всего этого здесь, на земле не видит, - чуть дрогнувшим голосом сказал он.

Лиза продолжала читать, одно стихотворение сменялось другим, тишина была такой, что слышен был шорох колес редких машин по дороге.

Она устала и замолчала, оглядываясь по сторонам. В наступившей тишине раздались хлопки, подойдя к ней, Цезарь аплодировал. Следом за ним захлопали раненые, экипаж бронемашины и даже равнодушный к поэзии Терминатор.

- А нас не услышат?

- И пусть слышат, мы на своей земле, а их мы за Днепр загоним, если раньше в море не потопим, правильно парни? – Олег был явно тронут от стихов и от пережитого за эти два месяца.

Колхозник по радиостанции сообщил, что они выдвигаются, через десять минут мы загрузились в автобусы, еще через пятнадцать минут мы были на блокпосте, где, распрощавшись с БМП-истами, как они сами себя называли, автобусы покатили в Донецк.

В детской, тогда еще областной больнице, хамоватый реаниматолог, наотрез отказался принимать Лизу, посоветовав отвезти её в Макеевку, Харцызск или вообще куда захотим.

- Уважаемый (только в Донецке этим словом умеют еще и оскорбить), а Вы знаете, куда нужно ударить, чтобы сломать сразу две челюсти и нос? – недобро улыбнувшись Цезарь надел узкие очки в золоченой оправе, сразу став похожим на степенного преподавателя, рассуждающего со студентами об позднем античном искусстве.

- А это зачем спрашивать? – толстое лицо реаниматолога пытавшегося закрыть подпертую ногой Цезаря дверь, стало трястись.

- Мил человек, каждому свое, с людьми надо поступать по-людски, а со скотами по-скотски. Согласны? Мы ведь Вам раненого ребенка привезли, с шоком, угрозой перитонита, правильно я говорю (я быстро кивнул), а Вы нам рассказываете куда пойти. Вы меня хорошо понимаете.

- От меня Вы что хотите? Я что должен сделать? – пытался вилять через месяц сбежавший на другую сторону белый халат. Цезарь смотрел на меня, тактика действий в пространстве белых халатов оставалась для него загадкой.

- Вызывай заведующего второй хирургией, начинай готовить её к операции, будешь дурить, поедем в Шахтерск, там сейчас анестезиологи очень нужны, - от неожиданной твердости я не узнал собственный голос.

Через пятнадцать минут, когда прибывший хирург стал звонить и вызывать другого анестезиолога, мы поехали дальше.

- Что значит моя школа, - удовлетворенно похлопал меня Цезарь, - всего один день, а столько всему научились.

Через полчаса, выгрузив в госпитале всех раненых, он уехал, так же виртуозно развернув Ниву на пятачке.

Отзвонившись домой и прихлебывая кофе из Аниной кружки, я думал, что все мы - даже большой и вечно смешливый Колхозник, спящий в свежепомытом автобусе, кажущийся твердокаменным Цезарь, я, с трудом запоминавший в школе мудреные рифмы - бессильны перед магической силой поэтического слова, когда в нем есть живое и правдивое. Способность понимать и пропускать сквозь себя эту правду, откликаясь на неё самыми глубокими детскими воспоминаниями и делает нас людьми, готовыми переносить страдания и приходить на помощь друг другу. И много нас таких, для кого детское чувство справедливости не угасло и не потухло, раздавленное нажитым за годы успеха скарбом.

А значит и победа обязательно будет с нами, про таких как мы, молча и терпеливо делающих свое дело, родятся потом стихи и песни.

Иллюстрация