К 80-летию поэта

Юрий Кузнецов (11 февраля 1941 — 2003) 

ПУСКАЙ ОСТАНЕТСЯ ВО МНЕ

 Пускай останется во мне 
Избыток вдумчивого детства. 
О! Как приятно в тишине, 
Совсем не думая о сне, 
Перебирать свое наследство. 
И хоть прошло немного лет, 
Но вспоминаешь: «Вот когда-то… 
Когда еще кутил сосед, 
Когда был крепок старый дед, 
Когда была новее хата. 
Когда…» От этого «когда» 
Скрипят тесовые ступени, 
Под ветром стонут провода. 
Горит, горит моя звезда, 
И от друзей ложатся тени. 

1955 

ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК 

Он возвращался с собственных поминок 
В туман и снег, без шапки и пальто, 
И бормотал: – Повсюду глум и рынок. 
Я проиграл со смертью поединок. 
Да, я ничто, но русское ничто. 

Глухие услыхали человека, 
Слепые увидали человека, 
Бредущего без шапки и пальто; 
Немые закричали: – Эй, калека! 
А что такое русское ничто? 

– Всё продано, – он бормотал с презреньем, – 
Не только моя шапка и пальто. 
Я ухожу. С моим исчезновеньем 
Мир рухнет в ад и станет привиденьем – 
Вот что такое русское ничто. 

Глухие человека не слыхали, 
Слепые человека не видали, 
Немые человека замолчали, 
Зато все остальные закричали: 
– Так что ж ты медлишь, русское ничто?! 

1994

НА РЕКЕ 

Желтеет за нахохленною станцией 
Далёкими кувшинками река. 
И, уплывая в длительное странствие, 
Цепляются за звёзды облака. 

Уходит деревень размытый облик — 
В туманах жизни зёрнышко судьбы. 
А в речке заблудившееся облако 
Встаёт перед баркасом на дыбы. 

Я снова здесь под маревами древними 
О родине негромко говорю. 
И снова за прибрежными деревьями 
Выщипывает лошадь тень свою. 

Под утро станет звякать каплей с ветки 
О патронташи тракторных следов. 
И я поставлю на окно соседке 
Сырое пламя сорванных цветов. 

1958 

ЗИМНЯЯ ГРУША 

Я видел на ветке последнюю грушу, 
Желтела она за версту. 
Но вырвала буря и древо и душу… 
Я грушу поймал на лету. 

А буря промчалась. А груша не знает, 
Что нет ни ствола, ни корней, 
И в теплой руке все еще дозревает… 
О, груша отчизны моей! 

1998 

*** 

Надо мною дымится 
пробитое пулями солнце 
Смотрит с фото отец, 
измотанный долгой бессонницей, 
Поседевший без старости, 
в обожженной измятой каске. 
Он оставил мне Родину 
и зачитанных писем связку. 
Я не помню отца, 
я его вспоминать не умею. 
Только снится мне фронт 
и в горелых ромашках траншеи 
Только небо черно, 
и луну исцарапали ветки. 
И в назначенный час 
не вернулся отец из разведки... 
Мне в наследство достался 
неувиденный взгляд усталый 
На почти не хрустящей 
фотокарточке старой. 
За рекою в степи 
как отцовские раны, 
Молодые закаты горят 
освящая курганы. 

1959 

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ 

О, Родина! Как это странно, 
Что в Александровском саду 
Его могила безымянна 
И — у народа на виду. 

Из Александровского сада 
Он выползает на твой свет. 
Как хвост победного парада, 
Влачит он свой кровавый след. 

Во глубине тысячелетней 
Владимир-Солнышко встаёт, 
И знаменосец твой последний 
По Красной площади ползёт. 

Его глаза полны туману 
А под локтями синий дым. 
Заткнул свою сквозную рану 
Он бывшим знаменем твоим. 

Его слова подобны бреду 
И осыпают прах земной: 
«За мной враги идут по следу, 
Они убьют тебя со мной. 

О, Родина! С какой тоскою 
Кричит поруганная честь! 
Добей меня своей рукою. 
Я криком выдаю: ты здесь. 

Немилосердное решенье 
Прими за совесть и за страх. 
У Божьей Матери прощенье 
Я отмолю на небесах…» 

Судьба на подвиг не готова. 
Слова уходят в пустоту. 
И возвращается он снова 
Под безымянную плиту. 

1998 

*** 

Жара! Пышут бешеной страстью цветы. 
Стоят, не шелохнутся пальмы. 
Я льдину держу над бачком воды – 
Сквозь лед увеличены пальцы. 

На брызжущий свет поднимаю ее, 
Какая прозрачная льдина! 
Такая прозрачная – 
Россию со ставнями видно. 

Где лодка царапает темное дно, 
Я цаплю челбасскую слышу. 
И тряпкою мать протирает окно – 
Она меня видит. Я вижу! 

1966 

КУБАНКА 

Клубится пыль через долину. 
Скачи, скачи, мой верный конь. 
Я разгоню тоску-кручину, 
Летя из полымя в огонь. 

Гроза гремела спозаранку. 
А пули били наповал. 
Я обронил свою кубанку, 
Когда Кубань переплывал. 

Не жаль кубанки знаменитой, 
Не жаль подкладки голубой, 
А жаль молитвы, в ней зашитой 
Рукою матери родной. 

Кубань кубанку заломила, 
Через подкладку протекла, 
Нашла молитву и размыла, 
И в сине море повлекла. 

Не жаль кубанки знаменитой, 
Не жаль подкладки голубой, 
А жаль молитвы позабытой, 
Молитвы родины святой. 

Клубится пыль через долину. 
Скачи, скачи, мой верный конь. 
Я разгоню тоску-кручину, 
Летя из полымя в огонь. 

1996