«…Когда было написано уже около трёхсот строк, я испугался, что умру, и поэма останется незаконченной. Державин, к примеру, умер, не дописав стихотворение. Ну и что? Одним стихотворением меньше — ничего страшного. Но у меня же другой случай… Всё время думал: только бы не умереть, только бы не умереть»…

И Господь услышал его мольбу и дал ему время, в сущности, для того, чтобы поэт окончательно для себя пересмотрел историю Европы со всеми её знаменитыми именами и кумирами, которыми Европа гордится до сего дня. Кого и за что отправил в ад Юрий Поликарпович, и каковы были его обвинения, аргументы и пересмотр своих прежних взглядов для подобных «внесудебных решений» — вот в чём заключается смысл поэмы «Сошествие в ад». Во всяком случае, знания мировой истории у него были отменные.
В молодости Юрий Поликарпович искренне ценил «духом высокое Средневековье» Европы, с этого он начал переоценку европейских ценностей:

А между тем, на ладони мерцала моей

Средневековая линия в царстве теней.

И какова же она была, эта линия? Рыцари средневековых походов, легендарные крестоносцы по Вальтеру Скотту предстали перед ним в аду не как люди веры, долга и чести, не как обожатели прекрасных дам, а как грабители, мародёры и богохульники:

Словно волна за волной, шли крестовые братья
К Божьему гробу. Молитвы сменяли проклятья.
Константинополь стоял, как заря, на пути
К Божьему гробу. Нельзя было глаз отвести.
Тучи сшибались, и души из них выпадали,
Грозно шумели они. Это рыцари брали
Константинополь. Корысть и отвага, вперёд!
Рыцари Бога забыли. А гроб подождёт.

<…>

Расправившись с рыцарями, поэт принимается за просветителей эпохи Возрождения:

С неба послышался стук и в печаль нас поверг.
Это печатал чертей Иоганн Гутенберг.
Сыпался литерный град. И спросил я в печали:
— Кто вы такие? — И литеры так отвечали:
— Мы Гутенберги, и нас охраняет закон,
Ложь и свобода. И наше число — легион…

<…>

Вслед за Гутенбергом Поликарпыч развенчивает главного героя средневековой Европы, по стопам которого вскоре разбрелись насильники и грабители всего Старого света:

С Запада солнце вставало, презрев свой обычай, —
Это Колумб возвращался в Европу с добычей.
Слышал я песню наживы и скрежет зубов —
Это марраны везли краснокожих рабов.
То не поленья трещали на лютом морозе —
То мародёры кричали в горящем обозе…

Всего лишь одним словом «марраны» поэт обозначает национальную принадлежность знаменитого поработителя индейских племён и первого вождя корыстного племени конкистадоров и пиратов.
И ещё один кумир Европы становится очередной и заслуженной жертвой адского ритуала:

Клетка свободы. А в ней голова человека.
То был властитель умов обмирщённого века —
Гордый Эразм Роттердамский. Его голова,
Видимо, Богу, свои предъявляла права.
Крыса ему обгрызала надменные губы.
Космополит улыбался во все свои зубы.

Я помню, как шестьдесят лет тому назад в Московском университете на лекциях по западной литературе доцент Цуринов преподносил нам Эразма, как властителя дум молодой буржуазной Европы и, естественно, как великого гуманиста.
Рядом с Эразмом в самое чрево ада по воле Ю.К. были помещены Фауст с Нострадамусом и Кальвин с Игнатием Лойолой. И, словно освобождаясь от своего юношеского увлечения Шекспиром, Поликарпыч низвергает и Гамлета, и леди Макбет, и прочих героев шекспировского театра «Глобус» в адское пламя и ставит печать насмешки на репутации лицедеев:

Бог не играет. Играет и вертится бес.
Снится мне глобус, подобье Земли без небес.
Он на подставке вертелся, и самозабвенно
Он до того довертелся, что вспыхнул мгновенно.
Я отскочил и очнулся от сна своего:
Где-то в долине горела часть мира сего,
Люди бежали в тени золотого кумира…
Я узнавал в них бессмертных героев Шекспира.

Эта картина куда убедительнее многих литературоведческих книг, вышедших и выходящих из-под пера профессиональных шекспироведов. Поэтические строки Кузнецова, как стрелы, вонзаются в самых «неуязвимых» персонажей европейского Средневековья и Возрождения.

<…>

Читая всё это, невозможно было поверить, что когда-то Юрий Поликарпович вздыхал о «священных камнях Европы», поскольку теперь он отозвался о католичестве и папстве так, как даже Тютчев с Достоевским говорить не решались:

Лысые горы взаимно сменялись в аду,
И на одной прозябала на самом виду
Церковь Гордыни. В ней бесы толпились. Над ними
Папа стоял на амвоне в тумане и дыме.
Он осенял крестным знаменьем, прах побери,
Череп убийцы с горящей свечою внутри
И проповедовал бесам…

А в комментариях о папе Пие IX Юрий Кузнецов написал:

«В 1870 году на первом Ватиканском соборе под его давлением была принята «первая догматическая конституция церкви Христа» — о первенстве папской власти и папской непогрешимости. Полный текст этого чудовищного документа вряд ли знают сами католики».

Ну, о каком экуменизме можно говорить после такого рода комментариев и приговоров!

<…>

С особой брезгливостью поэт выписал мучения в аду кумиров перестройки.

Меченый Сахаров, лунь водородного века,
В клетке свободы гугнил о правах человека.
Чёрная крыса его прогрызала насквозь.
Это жестоко, но так у чертей повелось.
И Солженицын, сопревший во злобе, томился,
Рыба гниёт с головы. С головы он дымился…

И, видимо, брезгуя назвать фамилию Форосского ренегата, Юрий Кузнецов всё-таки не мог не поместить его рядом с Сахаровым и Солженицыным:

Только заметив того, кто разрушил державу,
Дьяволу предал народную память и славу,
Я не сдержался. Изменнику вечный позор!
Дал ему в морду и Западом руку обтёр…

Мне кажется, что эта картина нарисована не без воспоминания о том, что Горбачёв в каком-то году осмелившийся выставить свою кандидатуру на выборах президента России, во время одной из встреч с избирателями получил «по морде» букетом цветов от женщины, подошедшей к нему во время его выступления.

Да и снижение Запада до образа какой-то тряпки, годной лишь для того, чтобы «обтереть руку» — явление в русской художественной мысли до Юрия Кузнецова небывалое по сарказму. Роскошный жест позволил себе Поликарпыч — обтёр руку некогда любимым Западом.

<…>

Источник: Станислав Куняев «И бездны мрачной на краю…». Размышления о судьбе и творчестве Юрия Кузнецова. – М., 2014.