Дончане, выдержавшие восемь лет ада, имеют полное право на ненависть, но нет ее в сердце

Юлия Андриенко

Вместо этого жалость к жителям Украины, которые вдруг узнали, что война шла восемь лет

Каждый мой день в последние три недели похож на предыдущий. Ранний подъем, обзвон своих знакомых, живущих в прифронтовых районах Донецка, все ли живы, быстрый завтрак для себя и дочери и поездка с волонтером по мирным жителям в обстреливаемые районы.

Звери на водопое не убивают

Мы везем продуктовые наборы. Они не похожи на унылые наборы из одних круп и тушенки.

- Кроме круп, макарон, подсолнечного масла, консервов, тут и курочка, и колбаска, и даже сладкое к чаю, - говорит волонтер Андрей Лысенко, помогающий мирняку в красных зонах с 2014 года.
Русскую весну Донбасс ждал восемь лет

А мне не к месту вспоминается анекдот про бомжа, который постучался за помощью и попросил тортик, а на изумление хозяев, ответил, что у него сегодня день рождения.

Там, куда мы ездим, не до тортиков. Люди сидят неделями в подвалах, а на поверхности их не ожидает ничего хорошего – нет электричества, воды и тепла, а дома разбиты. Магазины давно стоят закрытые. Люди благодарят, плачут, целуют волонтера. И это единственный мой шанс делать свою журналистскую работу – ехать сюда и видеть все своими глазами.

Однажды мы приехали в село Ясное (да, у нас тут такие чудесные названия у сел, есть даже Веселое и Счастье!) буквально через 15 минут после украинского обстрела. Помощь пришлось раздавать в подвале – село это рядом с Докучаевском и летит сюда со стороны Украины регулярно. Старики, женщины, дети – вот, кто обитает в убежище. Сидят тут одетые и слушают, как украинские снаряды ровняют с землей их дома. В этих домах уже давно нет ни воды, ни света.

А когда мы уже выезжали из села, увидели убитую женщину. Видимо, она вышла в поисках воды – рядом лежала баклажка. Вода эта была разлита вокруг и смешалась с кровью. Все вокруг было разрублено осколками снарядов, даже бетонный люк канализации.
Русскую весну Донбасс ждал восемь лет

Русское поле, я твой тонкий колосок

Смерть здесь повсюду. Уже по пути назад ловлю слабый интернет и узнаю, что был обстрелян Донецк, практически центр. Точнее бизнес центр «Северный», детище сына Януковича. Погибли люди.

- Ты не должна бояться, страх он губит. Как только начинается смятение, тут и конец, - уверяет меня в один из вечеров рок-певица Юлия Чичерина.

Я молчу, не знаю, боялась ли та женщина, что шла за водой в вымершем Ясном или люди, погибшие сегодня в Донецке. Никакие правила тут не работают. Иначе бы погибали только подлецы и трусы. В Донецке таких не осталось. Восемь лет, конечно, истрепали нас порядком. Но откуда-то берутся силы: женщины собирают помощь на фронт, предприниматели организовывают бесплатные обе


Юлия Чичерина выступила перед ранеными

Вместе с Юлией Чичериной решаем побывать в одной из донецких больниц, поддержать раненых и медиков, которые приступили к круглосуточным дежурствам. Едем к патриарху донецкой медицины 83-летнему Эмилю Фисталю. Сложно перечислить все его звания, назову, пожалуй, главные: директор Института неотложной и восстановительной хирургии имени Гусака, руководитель Донецкого ожогового центра, заведующий кафедрой комбустиологии и пластической хирургии нашего медицинского университета. Его друзья и знакомые шутят: «Такой Эмиль один на сотни миль». Сегодня он не покидает стены больницы, куда каждый день поступают раненые.

Юля выступила перед ранеными, начав с песни «Русское поле». Все это напоминает кадры какого-то старого военного фильма. На кроватях лежат молодые парни без рук, без ног. Между коек стоят сестрички и санитарочки. И только телефоны в их руках, на которые они снимают этот концерт, говорят, что все происходит в настоящем. Вижу, как задрожали руки Фисталя и он вытирает слезы.

Когда убивают свои же

- То, что творили украинские вояки в оккупированных селах, еще ой как долго придется расследовать. Помню, в одной из посадок нашел длинные женские волосы, наспех присыпанные землей, - рассказывает раненый военнослужащий ДНР Геннадий. – Да вы б к укропам пленным зашли, они в соседней палате.

Действительно, через стеночку. Два раненых, тщедушных, с какими-то пафосными татуировками на почти детских руках. 23 и 24 года. Один из Славянска, другой из Северодонецка. Оба воевали по контракту в рядах Украины. То есть против нас. Не из Днепра или там Хмельницка какого-нибудь. А вот из Донбасса. Один даже из героического Славянска, рядом с которым я училась когда-то. Им было по 16 лет в 2014 году, но их родители вполне вероятно, что ходили на референдум 11 мая и голосовали за республики.

И вот они сидят, такие же, как мы - две руки, две ноги, говор такой же. Это же не фрицы во время Великой Отечественной. Один до войны даже бывал в Донецке, его не нужно водить, как западенцев, по улицам и тыкать пальцами объясняя, куда прилетело. Перед ним мисочка с супом и хлебушком, как раз обед был в больнице. Они так же испытывают голод, как и мы. И так же - боль. На бинтах - такая же красная кровь. Они нас убивали, а их теперь лечат донецкие врачи, говорят - отношение адекватное.

Ненавидеть так и не научились

Так, когда же все это страшное с нами всеми произошло? Как так могло случиться, что мы этого даже не заметили? Может именно такие мальчики стреляли вчера в ту женщину в Ясном. И не столько меня сами пленные потрясли, сколько те чувства, которые я к ним испытала.

Черт побери, почему во мне не было ненависти и жажды крови? Ведь я имела на это полное право. Ведь это я иду с маленьким пакетиком, навсегда уезжая из своего города в 2014 году, а Авдеевка вся усеяна битым стеклом после ночного обстрела. И это я, сдирая ногти в кровь, драю чужую запущенную квартиру, в которой моей семье предстоит жить в Донецке. И вот снова я жду выдачи гуманитарной помощи переселенцам в виде шести банок сардин, за которыми я, не получавшая зарплату несколько месяцев, отстояла на морозе три часа и мои ноги потом звенели, как хрусталь. И снова я, чудом не попавшая под обстрел троллейбуса на Боссе, слушаю как звенят от взрывов окна и трясётся дом, а моя дрожащая от ужаса 5-летняя дочка, совсем лохматая ото сна, прижимается ко мне. Я имею полное право ненавидеть этих и других мальчиков. А вместо этого во мне изумление и растерянность, что уничтожают нас свои же. Или они - не свои?

Почему мы вас ждали восемь лет?

На следующий день мы едем в Талаковку – один из небольших населенных пунктов на юге ДНР, которые через восемь лет вернула себе республика. Еще с трассы виднеется черный дым над Мариуполем.

Я впервые пересекала бывший украинский блокпост Гнутово - Пищевик с разрушенными бункерами, постройками, табличками «Мины» и надписями на украинском языке. Что я почувствовала? Вкус очистителя для стекол, который использует волонтер, он невыносимо много курит, я открываю окно со своей стороны для съемки и этот едкий запах впивается мне в лицо вместе с промозглым мартовским ветром. Конечно, я осознавала, что вот пересекаю черту, одну из тысяч, которыми в 2014 году разрезали, как проволокой, мой Донбасс. И все, что было за той чертой, казалось чем-то вроде Марса или Луны.

Это неизвестное мне село на юге ДНР. Я даже названия его никогда не слышала. Но оно теперь будет в моей памяти всегда. Мы ехали мимо зеленеющего поля пшеницы, где там и сям чернели круги мокрой земли - следы хаотичных прилетов (зачем лупить по пшенице?) и сопровождающий нас богатырь Байкал смеялся: «Ну вот, убирать тоже нам оставили».

Покореженные перевернутые авто, которые Украина отняла у местных, чтобы сделать баррикады, разбитые дома, сельский храм с зияющим куполом, разбитым снарядом, старики вдоль дороги, тянущие тележки кто с чем.

- Почему вы пришли только через восемь лет? Зачем позволили этим гадам укрепиться на нашей земле? – спрашивали меня люди, а я не знала, что им ответить. Рассказывать о высоких материях и хитрых планах тут, стоя посреди руин и расквашенной техникой грязи, было невозможно.

Жители села умоляли меня связаться с их родными, передать, что они живы. Тянули мне листики с номерами. Связи в селе нет, как нет электричества, газа, воды и тепла. Но люди, впервые за несколько дней вылезшие из подвалов, переживали о своих родственниках в Киеве, Харькове, Днепропетровске.

Это особенная радость сообщать незнакомым мне людям, что их родные живы. Навсегда во мне останется чувство вины, что один из номеров я тогда записала неверно, не хватало одной цифры. Метод подбора, как и долгий поиск человека через соцсети не дал результата. Воспользуюсь случаем. Александр Волошин из Днепропетровска, твоя мама в селе Талаковка жива!

Источник

17.03.2022

Статьи по теме