Алеющий Восток

Александр Проханов

Мой стих упал на дно сухого моря.

Ушёл на фронт, забыв полить цветок.

Лицо жены, померкшее от горя.

Блокпост, стрельба, алеющий восток.

Всю ночь в Донецке грохотали пушки.

Горел бетон, дымилась арматура.

В развалинах лежал убитый грушник.

Зловещая войны архитектура.

Комбат убит. Мы молча пили водку

В прифронтовом дешёвом кабаке.

А рядом миномёты драли глотку,

И мины разрывались вдалеке.

Пронзённый в грудь,

лежал на дне воронки.

Я был один, заброшен на земле.

В заре летели чёрные вороны

И что-то хриплое они кричали мне.

В степи, на месте минного разрыва,

Где бинт лежал разорван и кровав,

Растёт травы серебряная грива.

В народе имя ей — "разрыв-трава".

Кто ты, светловолосый украинец?

Кого любил? В каком посёлке жил?

Кому на праздник привозил гостинец?

Будь проклят час, когда тебя убил.

В пшеничном поле два подбитых танка.

Я заглянул в распахнутые люки.

Танкистов обгорелые останки.

На пулемёте скрюченные руки.

Как воск, потёк

железный ствол винтовки.

Платок жены по небу гонит ветер.

Мокры, как кровь, в газетах заголовки.

Я умер и проснулся на рассвете.

Он был носатый одессит,

Играл в одесском джазе.

Его брелок ещё висит

В подорванном КАМАЗе.

Девушка в холщовой вышиванке.

Поцелуи сладкие, как мёд.

На рассвете появились танки.

Я стянул с плеча гранатомёт.

Мы ночью охраняем мост,

Отец и мы, его два сына.

Когда б ты знала, сколько в небе звёзд,

Зелёных, белых, синих.

Пусть ты издал последний крик,

Но жить не перестал.

Твой луч пройдёт в смертельный миг

Сквозь пламенный кристалл.

Железных мух назойливое пенье.

Багровые зарницы вдалеке.

Я помню, как на празднике Успенья

Ты подошла в сиреневом платке.

Они его втроём забили в угол.

Железный прут без устали хлестал.

В миру он добывал донецкий уголь.

Став ополченцем, умер за Христа.

Мой дед снискал "Георгия" и славу.

А мой отец погиб под Сталинградом.

Я пережил шестнадцать войн кровавых.

Теперь лежу под украинским "градом".

Ваши алые знамёна,

Ваши рыжие чубы.

Огневые батальоны

И простреленные лбы.

Кто поднял бурю? Кто за ней грядёт?

Чей лик узрим? К какому исполину

Прильнут народы? Кто перегрызёт

Истории гнилую пуповину?

Среди полей пшеничных, минных,

Где я стрелял и кровью харкал,

Вставал, как розовый фламинго,

В лучах зари разбитый Харьков.

Жилой квартал месили "грады".

Их оборона шла на убыль.

Убит комбат. Ему наградой

Достался мёртвый Мариуполь.

Я бил в упор по амбразуре.

Кругом свинца и стали пляска.

На обгорелой арматуре

Висела детская коляска.

Сначала били самоходки

Потом мы шли на этажи.

Сходясь, зубами рвали глотки.

Исход решали штык-ножи.

Я матерился зло и глухо.

Мне не давался этот дом.

Лежала мёртвая старуха

В своём платочке голубом.

Мне врач пришил оторванную ногу,

Скроил лицо, порезанное миной.

Так дом за домом, трудно, понемногу

Россия прирастала Украиной.

Он был подхвачен буйной круговертью

С одной войны к другой перелетал.

Всю жизнь он гнался

по пятам за смертью

И вот сегодня, наконец, догнал.

«Мой милый, мы умрём когда-нибудь».

Так в детстве моя мама говорила.

Но пуля постучала громко в грудь

И мне в бессмертье двери отворила.

Восстань из сумрачного бреда.

Очнись от призрачного сна,

Моя прощальная победа,

Моя последняя весна.

Колонны шли от Брянска и Ростова.

Ракетчики высматривали цель.

В глухом селе с распятия Христова

Летела на пол красная капель.

Небес насупленные брови.

Озёр закрытые глаза.

Всё безответней и суровей

На нас взирают образа.

В селе был враг, и мы ввязались в драку.

Вели огонь из всех железных трубок.

Я помню, как трёхногая собака

Несла в зубах ноги своей обрубок.

Хрустел Урал, дрожала Волги жила.

Рвалась границы призрачная лента.

То распрямлялась русская пружина,

Скрипящие сдвигала континенты.

Войска дрались упорно и бесстрашно,

Разбитых городов дымилась груда

Но за спиной, в тени Кремлёвской башни,

Свой поцелуй выращивал Иуда.

Мой стих упал на дно сухого моря.

Ушёл на фронт, забыв полить цветок.

Лицо жены, померкшее от горя.

Блокпост, стрельба, алеющий восток.

Всю ночь в Донецке грохотали пушки.

Горел бетон, дымилась арматура.

В развалинах лежал убитый грушник.

Зловещая войны архитектура.

Комбат убит. Мы молча пили водку

В прифронтовом дешёвом кабаке.

А рядом миномёты драли глотку,

И мины разрывались вдалеке.

Пронзённый в грудь, лежал на дне воронки.

Я был один, заброшен на земле.

В заре летели чёрные вороны

И что-то хриплое они кричали мне.

В степи, на месте минного разрыва,

Где бинт лежал разорван и кровав,

Растёт травы серебряная грива.

В народе имя ей — "разрыв-трава".

Кто ты, светловолосый украинец?

Кого любил? В каком посёлке жил?

Кому на праздник привозил гостинец?

Будь проклят час, когда тебя убил.

В пшеничном поле два подбитых танка.

Я заглянул в распахнутые люки.

Танкистов обгорелые останки.

На пулемёте скрюченные руки.

Как воск, потёк железный ствол винтовки.

Платок жены по небу гонит ветер.

Мокры, как кровь, в газетах заголовки.

Я умер и проснулся на рассвете.

Он был носатый одессит,

Играл в одесском джазе.

Его брелок ещё висит

В подорванном КамАЗе.

Девушка в холщовой вышиванке.

Поцелуи сладкие, как мёд.

На рассвете появились танки.

Я стянул с плеча гранатомёт.

Мы ночью охраняем мост,

Отец и мы, его два сына.

Когда б ты знала, сколько в небе звёзд,

Зелёных, белых, синих.

Пусть ты издал последний крик,

Но жить не перестал.

Твой луч пройдёт в смертельный миг

Сквозь пламенный кристалл.

Железных мух назойливое пенье.

Багровые зарницы вдалеке.

Я помню, как на празднике Успенья

Ты подошла в сиреневом платке.

Они его втроём забили в угол.

Железный прут без устали хлестал.

В миру он добывал донецкий уголь.

Став ополченцем, умер за Христа.

Мой дед снискал "Георгия" и славу.

А мой отец погиб под Сталинградом.

Я пережил шестнадцать войн кровавых.

Теперь лежу под украинским "градом".

Ваши алые знамёна,

Ваши рыжие чубы.

Огневые батальоны

И простреленные лбы.

Кто поднял бурю? Кто за ней грядёт?

Чей лик узрим? К какому исполину

Прильнут народы? Кто перегрызёт

Истории гнилую пуповину?

Взял карандаш, провёл стрелу на карте.

Стрела была упряма и красна.

Пошли полки. Так по молитвам, в марте,

Вновь начиналась Русская Весна.

Среди полей пшеничных, минных,

Где я стрелял и кровью харкал,

Вставал, как розовый фламинго,

В лучах зари разбитый Харьков.

Жилой квартал месили "грады".

Их оборона шла на убыль.

Убит комбат. Ему наградой

Послужит мёртвый Мариуполь.

Я бил в упор по амбразуре.

Кругом свинца и стали пляска.

На обгорелой арматуре

Висела детская коляска.

Сначала били самоходки,

Потом мы шли на этажи.

Сходясь, зубами рвали глотки.

Исход решали штык-ножи.

Я матерился зло и глухо.

Мне не давался этот дом.

Лежала мёртвая старуха

В своём платочке голубом.

Мне врач пришил оторванную ногу,

Скроил лицо, порезанное миной.

Так, дом за домом, трудно, понемногу

Россия прирастала Украиной.

Он был подхвачен буйной круговертью,

С одной войны к другой перелетал.

Всю жизнь он гнался по пятам за смертью

И вот сегодня, наконец, догнал.

"Мой милый, мы умрём когда-нибудь".

Так в детстве моя мама говорила.

Но пуля постучала громко в грудь

И мне в бессмертье двери отворила.

Восстань из сумрачного бреда.

Очнись от призрачного сна,

Моя прощальная победа,

Моя последняя весна.

Колонны шли от Брянска и Ростова.

Ракетчики высматривали цель.

В глухом селе с распятия Христова

Летела на пол красная капель.

Небес насупленные брови.

Озёр закрытые глаза.

Всё безответней и суровей

На нас взирают образа.

В селе был враг, и мы ввязались в драку.

Вели огонь из всех железных трубок.

Я помню, как трёхногая собака

Несла в зубах ноги своей обрубок.

Где городов истерзанные лица,

Где на полях прошедших танков след,

Где за селом вишнёвый сад дымится,

Там я в него всадил боекомплект.

Текли и плавились стволы.

Ревели бомбы и фугасы.

Нам подавали на столы

В котлах проваренное мясо.

Врач с блестящею иглою.

Лоб обмотан красной марлей.

Я лежал, и надо мною

Танцевал кровавый карлик.

Веков запутанная чаща.

Полков безвременный поход.

Горит закат. Россия пьёт

Свою отравленную чашу.

Войска дрались упорно и бесстрашно.

Разбитых городов дымились груды.

Но за спиной, в тени кремлёвской башни

Свой поцелуй выращивал Иуда.

Как хороши, как свежи были танки.

Как глубоки под Харьковом окопы.

Мы хоронили бренные останки

Когда-то восхитительной Европы.

На флангах бились ополченцы.

Нам не сдавался Угледар.

По центру двигались чеченцы.

Я слышал их "Аллах Акбар".

Твой род возрос из Центороя.

Идёшь в огонь, отважный горец.

Герой страны и сын героя,

Чечни бесстрашный ратоборец.

Крошили пулемёты вкривь и вкось.

Горел КамАЗ, на поле боя брошен.

Хрипя, я распрямлял земную ось,

Сгибаясь сам под непосильной ношей.

Скажи мне, кудесник, любимец полков,

Мой мудрый и строгий куратор,

Когда же над кромкой седых облаков

Пятнистый мелькнёт "Аллигатор".

Та с жёлтым клювом, тот с собачьей гривой,

А тот с клешнёй, а та с железной бровью.

Две старых ведьмы нежатся игриво.

Россия их выхаркивает с кровью.

Они бежали, побросав дворцы,

В страну отцов, от ужаса немея.

Бежали горя русского творцы.

Так от пожара уползают змеи.

Ты нас спасла от пыточного ада.

Мы верили в тебя с петлёй на шее.

Победа, ты волшебная лампада,

Горящая над сумрачной траншеей.

Её насиловал и продолжал курить

Среди истлевших курток и тужурок.

"Теперь ты, сука, станешь говорить?"

И о живот её гасил окурок.

Мы приехали на хутор близ Диканьки

На разбитом изуродованном танке.

Два топора, две сумрачные плахи.

Сипит палач. Безмолвствует народ.

Две женщины, две белые рубахи,

Босые поднялись на эшафот.

Стояла полная луна,

По белизне бежали тени,

И там как будто шла война,

Горели лунные селенья.

Стоял зелёный тополёк

Колеблем ветром.

Наш полк под Харьковом полёг

И стал Бессмертным.

В монастыре, в его соборе чистом,

Наперекор наветам и вражде,

В святую ночь, пред образом лучистым

Монахини молились о вожде.

Где мне найти слова неизреченные?

Пропеть псалом: "Господь, помилуй нас…"?

Монахини, как траурницы чёрные,

Летят на золотой иконостас.

По уголкам шептались царедворцы.

Тянул измены едкий сквознячок.

Ты мне сказал: "Блаженны миротворцы".

Навёл прицел и надавил крючок.

О, города! О, взорванные горы!

Где ваших дев и юношей краса?

Идут гуманитарным коридором,

Под их ногами алая роса.

Моей судьбы разбитые чертоги.

Моей души разорванные струны.

Он был убит в пшенице при дороге,

И на плече его темнели руны.

Пули пели соловьями,

Заливались.

Наземь падали славяне,

Убивались.

Был генерал суров и строг,

Сирийским солнцем опалённый.

Настал февраль, и вышел срок.

Пошли на Харьков батальоны.

Его разорванное тело

Дымилось, копотно горя.

С востока огненно летела

Победы алая заря.

Ночью, из небесного гнезда,

Сказочно, пленительно, по-детски

Выпадает синяя звезда

И сжигает улицы Донецка.

В том переулке, танками измятом,

Я норовил всадить в него обойму.

Он покрывал меня шахтёрским матом.

Я отвечал. Мы продолжали бойню.

Домов разрушенные глыбы.

Под фонарём забытый труп.

А вы ноктюрн сыграть смогли бы

На флейте миномётных труб?

Оставь обман слепых гаданий,

Игру пустопорожних версий.

Пятнадцать точных попаданий.

Пятнадцать пулевых отверстий.

Скажи мне, бабочка-белянка,

Лугов цветущих полонянка,

Не ты ль та девушка была,

Что мне веночек заплела?

Букет воспоминаний яркий.

Ни одного не оброни.

Тот запах танковой солярки,

Тот холод танковой брони.

Весенняя, намокшая от слёз,

Над Родиной, изрезанной фронтами,

Победа, ты летишь в венке из роз,

Обмотана кровавыми бинтами.

Двое с утонувших кораблей,

Мы с тобою в буре уцелели.

Стаи деревянных журавлей

Поднялись с могил и улетели.

Его убили в Волновахе.

Мы всей деревней лили слёзы.

Надели чёрные рубахи

На сельском кладбище берёзы.

Но мы дойдём, дойдём до Львова,

Зажмём в кулак его ключи,

Чтоб вместо жёлто-голубого

Кругом сияли кумачи.

Мой позывной "Сковорода".

Перед атакой выпью водки,

Чтоб зашипели города,

Как караси на сковородке.

Мой горький стих, мой "символ веры"

Пером, изглоданным войной,

Пишу на башне бэтээра

С его оплавленной бронёй.

А в московских ресторанах пьют "Шабли",

А на Чёрном море тонут корабли.

Мне видятся всё ярче и светлей

Средь рёва мин и грохотанья пушек

Тот синий след от золотых саней

И снегири у голубых опушек.

Палёных сёл печальный запах.

Тоскливый вой сирот и вдов.

Горит закат. Идём на запад

Среди дымящих городов.

Друг мой, друг мой,

Вытри слёзы.

Передай жене и сыну,

Пусть под белою берёзой

Расцветёт подснежник синий.

Он к нам опять пришёл на Русь,

Угрюмый рыжий немец.

Я рассказать вам не берусь,

Что сделал с ним чеченец.

Казалось, те пули давно улетели,

Но снова крутой поворот.

И девушка наша в походной шинели

Горящей Каховкой идёт.

Там было много гнёзд осиных,

Да и змеиных гнёзд немало.

И мы срывали жёлто-синий

И вешали пурпурно-алый.

Потух пожар, погасли небеса.

Я отдышался от слепого бега.

Звучавшие в подвалах голоса

Смолкали, превращаясь в хлопья снега.

Они стоят. Мы наступаем

Сквозь гарь и дым, сквозь кровь и пот.

Мы — трубочисты, прочищаем

Войны угарный дымоход.

Завод гремел и грохотал.

Я в мой прицел вводил поправку.

Мы жгли плавильные цеха,

"Азов" пуская в переплавку.

Уйдёт война, поднимется трава.

И люди не найдут на книжной полке

Разбитых уст прогорклые слова,

Моих стихов, моей души осколки.

Хрустел Урал, дрожала Волги жила,

Рвалась границы призрачная лента.

То распрямлялась русская пружина,

Скрипящие сдвигала континенты.

Источник

23.04.2022

Статьи по теме