Станислав Куняев – русский герой на «Третьей мировой»

Часть I. О ключевых понятиях в мире Станислава Куняева

Прекрасно понимаем, что большая часть сегодняшних сограждан – непросвещённые и непосвящённые люди, поэтому в начале статьи скажем о том, без чего дальнейший разговор не имеет смысла. Прежде всего, оговорим значение ключевых понятий, которые будут нами использоваться, исходя из мировоззрения и творчества Станислава Куняева, а также всей истории отечественной литературы и критико-публицистической мысли второй половины ХХ – начала ХХI веков.

Выражение «Третья мировая война» как невидимое идеологическое сражение, давно уже идущее за душу и духовность человека, впервые прозвучало в выступлении Юрия Селезнёва во время дискуссии «Классика и мы» в 1977 году. Один из самых отважных русских бойцов сказал об очевидном, что до него не решался сделать никто. Сегодня мысль Селезнёва, с учётом итогов последних трех десятилетий нашей истории, можно уточнить. Идеологическая и ментальная война в России ведётся между русскими и русофобами, патриотами и космополитами, православными и атеистами, утверждающими взаимоисключающие ценности. Одним из главных плацдармов этой войны являются прежде всего литературно-историческое образование, СМИ, кино, театр.

Заключительные же слова из выступления Юрия Селезнева звучат сегодня особенно актуально, ибо в них точно определено главное условие нашей победы в «Третьей мировой». Гений, рожденный в Краснодаре, сказал то, что не могут или не хотят понять очень многие люди в России, особенно те, кто должен политически, экономически, информационно определять её судьбу. Читаем и претворяем в жизнь сказанное Юрием Селезнёвым: «И здесь мира не может быть, его никогда не было в этой борьбе, и я думаю, не будет до тех пор, пока эта борьба... пока мы не осознаем, что это мировая война должна стать нашей Великой Отечественной войной – за наши души, за нашу совесть, за наше будущее, пока в этой войне мы не победим» [16, с. 99].

В советское время зачатки русского самосознания возникли в силу известных причин только во второй половине 1960-х годов. Наиболее стойкими и яркими представителями «русской партии» 1960-1970-х годов были Михаил Лобанов, Вадим Кожинов, Станислав Куняев, Юрий Селезнёв, Олег Михайлов, Пётр Палиевский, Юрий Лощиц, Анатолий Ланщиков и находившийся в лагере Леонид Бородин. Среди названных и неназванных борцов с русофобскими силами, которые всегда преобладали в СССР и доминируют в постсоветской России, всю сверхмарафонскую дистанцию борьбы – физически, интеллектуально, духовно – преодолел только один Станислав Юрьевич Куняев. Преимущественно эта борьба поэта, критика, публициста, главного редактора лучшего журнала России «Наш современник» будет в центре нашего внимания.

Ещё в советское время Станислав Куняев некоторыми статьями («Инерция аккомпанемента» [22], 1968; «От великого до смешного» [27], 1982) и выступлением на дискуссии «Классика и мы» (1977) начал разрушение мифов об Эдуарде Багрицком, Булате Окуджаве, Владимире Высоцком и других кумирах денационализированного советского населения, интеллигенции прежде всего. Это одно из главных направлений в критико-публицистическом творчестве Куняева было продолжено в его многочисленных статьях рубежа 1980-1990-х годов, в трилогии «Поэзия. Судьба. Россия» [30] (2005), в книгах «Любовь, исполненная зла…» [25] (2013), «К предательству таинственная страсть…» [23] (2021).

Думаем, что все названные работы Куняева можно рассматривать как русскую версию истории русскоязычной литературы почти от её истоков до дня сегодняшнего. Такая фундаментальная и нужная работа никем ранее не проделывалась.

В рамках отдельной статьи невозможно качественно «объять» все части разножанровой куняевской «эпопеи», создававшейся на протяжении почти пятидесяти лет. Объектом нашей работы будут некоторые первоначальные сюжеты биографии писателя и книга «К предательству таинственная страсть…», завершающая сей творческий марафон. Эта книга посвящена преимущественно «шестидесятничеству» как явлению и ведущим его представителям, чьё мировоззрение и произведения характеризуются в контексте жизнетворчества их русских антиподов, а также исторических личностей и событий.

Определённое время Куняев деление отечественной литературы на русскую и русскоязычную не принимал, называя его «примитивно-публицистичным» [21, с. 5]. Предполагаем, что Станислава Юрьевича не устраивала сама альтернатива «или – или», оставляющая за бортом литературы большое количество писателей, которых мы именуем амбивалентно-русскими. Однако уже в статьях и книгах автора 1990-2000-х годов появляется понятие «русскоязычный писатель».

Зная, какие спекуляции, мифы порождены данным подходом к отечественной литературе, уточним. Куняев, как и его единомышленники, русскость-русскоязычность определяет религиозно-духовной принадлежностью писателя: система ценностей, утверждаемая автором произведения, соответствует или не соответствует христоцентричной, духовно-нравственной парадигме русской литературы. Особо подчеркнём: этническое происхождение автора не имеет никакого значения. И в 1977-ом, принимая участие в дискуссии «Классика и мы», и в 1989-ом, и позже Куняев об этом неоднократно говорил: «… нация, народ – понятия больше духовные, нежели кровные» [21, с. 5]. И как следствие данного единственно-правильного подхода: Владимир Маяковский, например, у Ст. Куняева – русскоязычный писатель, а Осип Мандельштам – русский.

Несмотря на сказанное, и во время названной дискуссии, и после неё, откликаясь на статьи, выступления, книги Куняева разных лет, русскоязычные авторы пытаются сделать из Станислава Юрьевича ненавистника инородцев, евреев в первую очередь. Национальный вопрос, наряду с религиозным, для них главный. В связи с тем, что шельмование Куняева – явление сверхраспространённое (ибо большинство СМИ в нашей стране контролируется русофобскими, русскоязычными силами), кратко рассмотрим его на примере одной публикации.

Александр Архангельский в рецензии «А если так, что есть красота?..» [1] на книгу Ст. Куняева «Огонь, мерцающий в сосуде» и статью «Ради жизни на земле» с позиции якобы православных утверждает, что их автор «исповедует <…> атеистическую религию “родства по крови”» [1, с. 60], а его работы – «газават отечественного атеизма» [1, с. 60]. Умеет крепко и «правильно» выражаться господин Архангельский… Видимо, поэтому он впоследствии 18 лет вёл авторскую программу на телеканале «Культура», 6 лет был членом Совета по культуре и искусству при Президенте РФ, ну и, конечно, трудился и трудится в самой антигосударственно-русофобской, образовательной организации страны – Высшей школе экономики.

Чтобы сделать из Куняева язычника, ненавистника православных ценностей, рецензент вырывает часть высказываний Станислава Юрьевича из контекста (а речь в первой главе его книги идёт о цикле Блока «На поле Куликовом») и подставляет к ним необходимые ярлыки. Однако слова «языческий», «инородец» в данной главе отсутствуют. Архангельский умалчивает и о том, что идея освобождения от иноземной силы, поработившей страну, – это главная идея цикла Блока, которую вслед за ним транслирует Куняев.  К тому же ни о каком «незримом воинстве», что приписывает Архангельский автору, в тексте речь не идёт.

Суть «молодой силы», в которой рецензент видит проявление языческих начал, Куняев определяет именно через внутреннее духовное преображение человека, через победу над «басурманином» (А. Блок) – личностью греховной, обезбоженной – в самом себе. Вот как об этом говорит Станислав Куняев: «Борьба со своей “личной мглой” – подвиг не столь физический, сколько духовный. Это – почти чудо, чуть ли не религиозный акт (помним, в какое время писалась статья. – Ю.П.) отречения от разлагающихся форм жизни во имя будущего» [26, с. 9].

Нет смысла разбирать другие многочисленные «наветы» Архангельского на Куняева. При всём их разнообразии ясно одно: либерального автора и в жизни, и в чужих текстах больше всего волнует национальный вопрос. Приведём часть длинного «обвинения», написанного с иронией: «О ком ни заходит речь – о Есенине или о Рубцове, о Передрееве – Ст. Куняев непременно отмечает “вневременной”, на века данный “стратегический подтекст” их лучших стихов» [1, c. 60]. Непонятно, чему удивляется и чем недоволен Архангельский: Куняев следует заветам русской классики, которая изображала, анализировала любые явления под “соусом вечности” (А. Блок). Далее Архангельский продолжает: «Он (Куняев. – Ю.П.) пишет: “удивительно, что Есенин ещё в двадцать втором году зорко разглядел лицо и цели воинствующего космополитизма и экстремизма” <…> С тех пор, надо понимать, всё усугубилось, и мир, в котором приходится жить                      Ст. Куняеву, буквально кишит подобными экстремистами и космополитами» [1, с. 60].

Во-первых, Архангельскому стоило уточнить, в ком Есенин и Куняев увидели «воинствующего космополита и экстремиста» – в Чекистове, герое «Страны негодяев». И такая оценка никаких возражений, тем более иронии, не вызывает. Только слово «экстремист» мы бы заменили на «палач, людоед». Во-вторых, очередное свободное изложение, перевирание мыслей Куняева нас не удивляет. Как и не удивляет огромное количество «воинствующих космополитов» сегодня.

А вообще надо внимательно читать, господа либералы, Станислава Куняева. Оцените и такие, например, пророческие строки, написанные более сорока лет назад в главе, над которой «подхихикивает» Архангельский: «Их имена (Пушкина, Блока, Есенина. – Ю.П.) подобны термометрам, измеряющим духовное здоровье нации. Ведь великий поэт является великим ещё и потому, что он всегда шире конкретной эпохи, выше злобы дня <…>

И сегодня, в наше почти апокалиптическое время, когда дегуманизация жизни захлёстывает культуру, когда целые армии её деятелей обрабатывают людские души, чтобы подчинить их “международному стандарту” и унификации…» [26, с. 49-50].

Есть ещё два бинарных понятия в книге «К предательству таинственная страсть…» и во всём творчестве писателя – это простонародность и кастовость. В разножанровых публикациях Куняев неоднократно подчёркивает, что он вырос в среде простонародья. Мать писателя, вынужденная с 12 лет работать «за кусок хлеба» в богатой еврейской семье, получила два высших образования. Отец Станислава Юрьевича погиб в Великую Отечественную войну. Воспитанием мальчика занималась преимущественно бабка Куняева, безграмотная крестьянка, ставшая для будущего писателя Ариной Родионовной. Эти и другие факты свидетельствуют, что история рода Куняевых – история миллионов русских семей.

Простонародный фактор определяет многое в характере, мировоззрении, творчестве писателя. Так, в главе «Радуюсь, что не возрос на Арбате…» итоговой книги Станислава Юрьевича на разных уровнях – родителей, войны, материального достатка и других – показывается, в каких диаметрально противоположных, практически не пересекающихся мирах жили семьи Станислава Куняева и Давида Самойлова. Приведём только один пример: «Я родился в разгар коллективизации, и с малых лет я узнал цену куску хлеба и чугунка картошки. До сих пор помню, с каким чувством после отмены карточной системы в 1936-ом, попробовал первые лакомства: белый хлеб, шипучее ситро и чашку холодного густого кефира. Иная жизнь была у настоящего баловня нэпа Дезика, сына врача-венеролога и матери — сотрудницы Внешторгбанка» [32, с. 273]. Цитируемый Куняевым отрывок из воспоминаний Самойлова, где перечисляются обычные для мальчика продукты (икра, сало, ветчина, телятина, виноград, оливки и т.д.), заканчивается признанием Дезика: «Я испытываю отвращение к еде» [32, с. 274].  Мир Самойловых и ему подобных определяется Куняевым как мир касты.

Оба мира – простонародный и кастовый – отличаются друг от друга мировоззренчески, духовно, творчески. И вполне закономерно, что Станислав Куняев, характеризуя различные явления, события, людей, считает важным указать на их принадлежность к миру кастовости или простонародности. Так, в статье «“Дело” ордена русских фашистов» (1992) Станислав Куняев справедливо оценивает тезисы Алексея Ганина «Мир и свободный труд – народам» как «великий документ русского народного сопротивления ленинско-троцкистско-коммунистической банде», «плод народного низового сопротивления» [18]. А в «Лейтенантах и маркитантах» Куняев, ведя речь о новой государственной политике в СССР во второй половине 30-х годов, уточняет, что Сталин «запустил механизм по созданию новой государственной элиты из простонародья». Новая элита пришла на смену «ленинской гвардии» [24, с. 533].

Наиболее концептуально-масштабные размышления о кастовости и простонародности содержатся в статье «Предательство – это продажа вдохновения» (2005). Пытаясь понять особенности личности, мировоззрения Ильи Глазунова, нашедших выражение в его монологах, поступках, мемуарах «Россия распятая», Станислав Юрьевич вновь выходит на данную проблему. Глазунова, по Куняеву, отличают кастовая, дворянская спесь, неприязнь к простонародью, «некий социальный расизм». Тот «дворянский расизм», который отсутствовал у Ф. Достоевского, Л. Толстого, А. Блока, но явно чувствовался у И. Бунина и В. Набокова. Так, линия Глазунова-Набокова пересекается с линией ифлийцев, Давида Самойлова в частности: их объединяет кастовость сознания [31].

Говоря о трудной судьбе выходцев из простонародья (Василия Белова, Владимира Личутина, Валентина Распутина, Николая Рубцова, Виктора Лихоносова, Виктора Гаврилина, Вячеслава Клыкова и других), Куняев вновь проводит неизбежные параллели, как бы подводя итог всему тому, что говорилось им ранее: «Их судьба, их путь к признанию и честной славе были несколько иными, нежели судьба детей из партийной номенклатуры (Юлиана Семенова, Булата Окуджавы, Василия Аксёнова), или из высокой кагэбэшной среды (поэтессы Беллы Ахмадулиной, кинорежиссёра Сергея Соловьёва), или из семьи карьерных дипломатов (Виктора Ерофеева). Да и Михалкову-Кончаловскому с Ильёй Глазуновым куда было легче обрести себя, нежели Василию Шукшину или Сергею Бондарчуку. А если вспомнить военное поколение писателей? Оно резко делится на крестьянских детей (Федор Сухов, Виктор Астафьев, Виктор Кочетков, Владимир Солоухин, Михаил Алексеев, Федор Абрамов, Николай Тряпкин) — и детей юристов (Александр Межиров), врачей-венерологов (Давид Самойлов), директоров магазинов (Александр Галич), нэпманов (Александр Чаковский)… Конечно, в целом “вышли мы все из народа” и “без меня народ неполный”, но, как сказал крестьянский сын Александр Твардовский, “и всё же, всё же, всё же…”. У одних общенародные боли и заботы, у других если не классовые, то сословные или кастовые интересы» [31]. Ещё более подробно Ст. Куняев рассматривает данный вопрос в главе «Радуюсь, что не возрос на Арбате…» в книге «К предательству таинственная страсть…» [32, с. 265-286]

Итак, простонародность – одно из ключевых понятий в мире Куняева. Оно «рифмуется» с подлинностью, состраданием, сопричастностью к судьбе ближнего, народа, государства. Это умение чувствовать чужую боль как свою проявляется у Станислава Куняева с детства. Так, во время Великой Отечественной войны голодный мальчик Куняев, жадно уничтожавший в столовой обед, вдруг почувствовал появление нежданного соседа, «припадочного», у которого умерла жена и осталась дочь-подросток. «Его лицо, казалось, все состояло из впадин… <…> Он глядел на меня так пристально, что мне расхотелось есть, и я отодвинул от себя тарелку. <…> Вслед за тарелкой мужчина схватил деревянную ложку, недоеденный мною кусок хлеба и, боязливо поглядывая <…>, начал, безостановочно работая ложкой, заглатывать остатки еды <…>.

Я шёл <…> по обочине накатанной санями дороги и думать не думал о том, что проживу целую долгую жизнь, что множество лиц и взоров встретятся мне, что они будут излучать любовь, ненависть, восхищение, страх, восторг, – всё равно я забуду их. Но эти два измождённых лица отца и дочери, эти два пронзительных взгляда не забуду никогда, потому что в них светилось то, что без пощады, словно бы ножом освобождает нашу душу из её утробной оболочки, – горе человеческое…» [30, с. 35-36].

Только из ответной реакции на горе, только из боли, любви, сострадания вырастает настоящий русский писатель.

Боль, сострадание, любовь русскоязычных писателей и их единомышленников индивидуально, кастово или национально ограничены… То есть они не в состоянии понять «другого» и сопереживать ему, но готовы в любое время – военное или мирное – принести его в жертву. Это Ст. Куняев многократно показал и доказал в своих выступлениях, статьях, книгах на примере творчества самых разных русскоязычных авторов от Эдуарда Багрицкого до Булата Окуджавы.

Приведём эпизод, свидетелем которого Станислав Юрьевич стал 13 июня 2019 года, обратив особое внимание на мысли, порождённые данным эпизодом у Куняева. В передаче «Зелёная лампа» демонстрировался документальный фильм об Окуджаве. И в заключении передачи были показаны документальные кадры с концерта писателя в Политехническом в середине 1960-х. «И когда Булат Шавлович запел:

Но если вдруг когда-нибудь

мне уберечься не удастся,

какое б новое сраженье

ни всколыхнуло шар земной,

я всё равно паду на той,

на той единственной гражданской,

и комиссары в пыльных шлемах

склонятся молча надо мной, –

в последних кадрах фильма вся аудитория встаёт, как один человек, и подхватывает слова легендарного гимна “комиссаров в пыльных шлемах”...

Глядя на этот всколыхнувшийся зал, я понял, почему деды и отцы этой молодёжи из Политехнического победили в “единственной гражданской” и, вышвырнув на арбатскую мостовую “полусумасшедших старух” — всяческих дворянок, чиновничьих жён и матерей московских юнкеров, защищавших безнадёжное белогвардейское дело, вытолкали пинками из наследственных родных домов и квартир состарившихся полковых командиров, некогда служивших согласно присяге в войсках крестьянского сына генерала Деникина...

Сыновья и внуки победителей “единственной гражданской” встали во весь рост в Политехническом, потому что у них появился Окуджава, сплотивший их своей песней. А исконные русские жители Старого Арбата стали в 1920-е го­ды изгнанниками, потому что кумиром их молодости был всего лишь навсего Вертинский, не желавший или не сумевший сплотить эту публику словами той же силы, какая была в песне Окуджавы... Глядя на ряд голов в зале По­литехнического, разом выросших в полутьме, услышав, как они мощным хо­ром подпевают своему кумиру, я понял, что они готовы продолжать и граж­данскую войну, и Третью мировую» [23, с. 278-279].

Собственно, правоту слов Куняева подтвердило и известное поведение самого Окуджавы во время кровавых событий 3-4 октября 1993 года (эту тему мы рассмотрим в другой главе), и слова А. Чубайса и Е. Гайдара, что их «реформы» начала 1990-х – массовое ограбление миллионов, преступное уничтожение страны – проводились с оглядкой на реакцию поэта, воспевшего «комиссаров в пыльных шлемах» и «комсомольских богинь».

В своей книге «К предательству таинственная страсть…» Ст. Куняев на многочисленных примерах показывает кастовую, духовную и мировоззренческую несовместимость «шестидесятников» с русским простонародьем и с традициями классической литературы, отечественной консервативной, собственно русской мысли. А. Вознесенский, Е. Евтушенко, Б. Окуджава и другие «шестидесятники» – это русскоязычные писатели, зачатые, на первый взгляд, в странном браке – модернизма и социалистического реализма. То есть, не смотря на то, что Евгений Евтушенко, полемизируя с неназванным автором, заявлял: «Я русский поэт, а не русскоязычный» [10, с. 62], у нас есть все основания (о которых речь пойдёт дальше) отнести «шестидесятников», вслед за Ст. Куняевым, к русскоязычной литературе.

Ещё один вопрос, вызывающий споры, кого называть «шестидесятниками». В этой связи Станислав Куняев в главе «Лежу бухой и эпохальный…» справедливо утверждает: «…я рассматриваю “шетидесятничество” как явление не хронологическое, а мировоззренческое» [23, с. 329]. Не знаем, кого конкретно имел в виду автор, отвергая расхожий формальный подход к пониманию данного феномена. Тот же Д. Быков (признан в России иностранным агентом) в книге «Сентиментальный марш: шестидесятники» (2019) вслед за М. Чудаковой называет хронологический подход первым. Правда, либеральный гуру (которого мы ещё в нулевые характеризовали как «Чичикова и Коробочку в одном флаконе», как «посредственность», страдающую «словесной диарей», а позже – «Смердяковым нашего времени»), в отличие от Мариэтты Омаровны (такой же, как Быков, патологической русофобки), относит к «шестидесятникам» и некоторых из тех, кто был рождён после 1935 года: Юнну Мориц (1936), Владимира Высоцкого (1938), Иосифа Бродского (1940) [6, с. 6]. Уже на этом – именном – уровне обнажается непродуктивность такого подхода: Ю. Мориц, И. Бродский (и не только они) в понимании многих вопросов – «антишестидесятники». Но об этом – в следующей части.


Использованные источники:


1.    Архангельский А. А если так, что есть красота?.. // Литературное обозрение, 1988. – №11. – С. 59-61.
2.    Бондаренко В. Бродский: русский поэт. – М.: Молодая гвардия, 2015. – 444 с.
3.    Быков Д. Двести лет жести // Собеседник. – 2021. – №6.
4.    Быков Д. Достоевское // Новая газета. – 2021. – URL: https://novayagazeta.ru/articles/2021/11/07/dostoevskoe 
5.    Булат Окуджава / Дмитрий Быков. — 3-е изл. испр. — М.: Молодая гвардия, 2011. — 777 с.
6.    Быков Д. Сентиментальный марш: шестидесятники. – М.: Молодая гвардия, 2019. – 441 с.
7.    Вирабов И. Андрей Вознесенский. – М.: Молодая гвардия, 2015. – 703 с.
8.    Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. – М.: Эксмо, 2006. – 640 с.
9.    Евтушенко Е. Злость // Культура. – URL: https://www.culture.ru/poems/26251/zlost 
10.     Евтушенко Е. Шестидесятник. Мемуарная проза. – М.: Зебра Е, 2006. – 832 с.
11.     Ильин И. Идея Корнилова // Ильин И. Собр. соч. в 10 т. – Т 5. – М.: Русская книга, 1996. – с. 223-227.
12.     Ильин И. Кошмар Н.А. Бердяева. Необходимая оборона // Ильин И. Собр. соч. в 10 т. – Т 5. – М.: Русская книга, 1996. – с. 236-243.
13.     Ильин И. О сопротивлении злу // Ильин И. Собр. соч. в 10 т. – Т 5. – М.: Русская книга, 1996. – с. 243-261.
14.     Ильин И. О сопротивлении злу силой // Ильин И. Собр. соч. в 10 т. – Т 5. – М.: Русская книга, 1996. – с. 266-286.
15.    Ильин И. Отрицание меча // Ильин И. Собр. соч. в 10 т. – Т 5. – М.: Русская книга, 1996. – с. 228-234. 
16.    «Классика и мы» – дискуссия на века. Сборник / Составитель С.С. Куняев. – М.: Алгоритм, 2016. – 384 с.
17.    Кожинов В. Путь поэта. // Куняев Ст. Путь: Стихотворения и поэмы. – М.: Молодая гвардия, 1982. – с. 3-11.
18.     Куняев Ст. «”Дело” ордена русских фашистов» // https://www.booksite.ru/lichnosty/index.php?action=getwork&id=337&pid=178&sub=workabout
19.     Куняев Ст. «К предательству таинственная страсть…» – М.: Наш современник, 2021. –  688 с.
20.     Куняев Ст. Все начиналось с ярлыков // Куняев Ст. Русский дом. – М.: Институт русской цивилизации, 2013. – с. 399-429.
21.     Куняев Ст. Идея и стихия // Литературная Россия, 1989. – № 33. – с. 5.
22.     Куняев Ст. Инерция аккомпанемента // Куняев Ст. Свободная стихия. – М.: Современник, 1979. – с. 143-155.
23.     Куняев Ст. «К предательству таинственная страсть…» – М.: Наш современник, 2021. – 688 с.
24.     Куняев Ст. Лейтенанты и маркитанты // Куняев Ст. Русский дом. – М.: Институт русской цивилизации, 2013. – с. 500-577.
25.     Куняев Ст. Любовь, исполненная зла… – М.: Голос-Пресс, 2013. – 336 с.
26.     Куняев Ст. Огонь, мерцающий в сосуде. – М.: Современник, 1986. – 303 с.
27.    Куняев Ст. От великого до смешного // Литературная газета. – 1982. – № 23. – с. 3.
28.     Куняев Ст. Пилигримы // Куняев Ст. «К предательству таинственная страсть…» – М.: Наш современник, 2021. – с. 661-686.
29.     Куняев Ст. Поэзия пророков и солдат // Куняев Ст. Русское слово и мировое зло. – М.: Институт русской цивилизации, 2015. – с. 250-287. 
30.     Куняев Ст. Поэзия. Судьба. Россия // Кн.1 Русский человек. – М.: Наш современник, 2005. – 456 с.
31.     Куняев Ст. Предательство – это продажа вдохновения // Наш современник. – URL: http://www.nash-sovremennik.ru/p.php?y=2005&n=7&id=2
32.     Куняев Ст. Радуясь, что не возрос на Арбате… // Куняев Ст. «К предательству таинственная страсть…» – М.: Наш современник, 2021. –  с. 255-286.
33.     Медведев Ф. Андрей Вознесенский. «Я тебя никогда не забуду». – М.: Эксмо: Алгоритм, 2011. – 256 с.
34.     Новиков Вл. Высоцкий. – М.: Молодая гвардия, 2021. – 605 с.
35.     Соловьёв Вл. Высоцкий и другие. Памяти живых и мёртвых. – М.: РИПОЛ классик, 2016. – 512 с.
36.     Соловьёв Вл. Не только Евтушенко. – М.: РИПОЛ классик, 2015. – 416 с.
37.     Соловьёв Вл. Три еврея, или Утешение в слезах. – М.: Захаров, 2002. – 335 с.
38.    Фаликов И. Евтушенко: Love story. – М.: Молодая гвардия, 2017. – 718 с.
39.     Чупринин С. «Я люблю эту кровную учесть…» // Куняев Ст. Избранное: Стихотворения и поэмы. – М.: Художественная литература, 1979. – с. 3 10.

Продолжение

18.11.2022

Статьи по теме