В последнее время на волне неувядаемого интереса к истории Екатеринодара/Краснодара наметилась весьма отрадная тенденция к возвращению из небытия ранее изрядно подзабытых имён, включая и малоизвестных современным жителям города деятелей правоохранительных органов дореволюционного периода, что не может не вызывать оптимизма. Знаковым событием для ценителей истории и горожан явилось торжественное открытие 30 мая 2018 года мемориальной доски на доме № 83 по ул. Октябрьской: «В этом доме с 1909 по 1914 годы жил и работал Пришельцев Александр Петрович, начальник сыскного отделения города Екатеринодара, внесший значительный вклад в борьбу с уголовной преступностью на Кубани».

Подобные события, несомненно, всегда находят самый широкий отклик у краснодарцев, любящих свой город и стремящихся узнать как можно больше о нем и о людях, в нем когда-то проживавших. Радует, что все чаще и чаще это происходят в Краснодаре. Но, к большому сожалению, в данном случае радость была несколько омрачена. Дело в том, что инициативная группа сотрудников Главного управления МВД РФ по Краснодарскому краю, занимавшаяся этим проектом, не в полной мере прониклась важностью установления доподлинных исторических реалий и легкомысленно, а возможно по незнанию, оставила за скобками истории местного уголовного розыска, а значит по-прежнему в небытие, имена еще двух руководителей Екатеринодарского сыскного отделения (именно так называлось это подразделение городского полиции), которые внесли не менее значительный вклад в борьбу с уголовной преступностью. В этом доме на Посполитакинской улице, № 67 (его прежний адрес), сразу же после учреждения в Екатеринодаре сыскного отделения, в 1908–1909 годах работал первый руководитель уголовного сыска города Ювеналий Иванович Гапонов, который заложил основы и вектор развития оперативно-розыскной деятельности,  а в 1914–1917 годах – третий начальник сыскного отделения Феофилакт Констинтинович Колпахчев (в Гражданскую войну до января 1919 года он являлся начальником теперь уже уголовного отделения Екатеринодарской городской стражи). Стало быть, Александр Петрович Пришельцев, нисколько не умаляя его заслуг и вклада в дело борьбы с уголовной преступностью, был только вторым по хронологии деятельности сыскного отделения начальником. Очень жаль, что была допущена оплошность с незаслуженно забытыми сыщиками, но остается надежда, что в историю городского уголовного розыска будут внесены соответствующие поправки.

Открытие мемориальной доски А.П. Пришельцеву сопровождалось многочисленными публикациями в местной прессе, где инициаторы увековечения памяти екатеринодарского сыщика давали крайне искаженную информацию о нем. Так, один из сотрудников краевой полиции со знанием дела разъяснял журналистам, что А.П. Пришельцев возглавил сыскное отделение «в августе 1909 года» (на самом деле приказ по Кубанской области № 388 о его назначении состоялся 3 сентября), а в другой публикации тот же сотрудник ничтоже сумняшеся заявил, что А.П. Пришельцев «оставался главным сыщиком Кубани вплоть до революции» (на самом деле приказом по Управлению Наместника на Кавказе № 226 от 14 августа 1914 года он был назначен Батумским полицмейстером и убыл из Екатеринодара). Не менее спорным явилось и заявление председателя краевого совета ветеранов правоохранительных органов, который назвал А.П. Пришельцева «российским офицером», каковым сыщик никогда не был, имея только гражданский чин (на момент отъезда из Екатеринодара в Батум – надворный советник). Представляется, что пришло время узнать всю правду о екатеринодарском сыщике А.П. Пришельцеве, взяв за основу достоверные архивные документы, не терпящие кривотолков и двусмысленной трактовки, а, кроме того, ознакомиться с его воспоминаниями о некоторых эпизодах его розыскной деятельности на Кубани.

Автор выражает глубокую признательность за помощь сотрудникам Государственного архива Краснодарского края: руководитель – Станислав Григорьевич Темиров, главные специалисты отдела ИПС и использования архивных документов – Светлана Анатольевна Зайцева и Виталий Юрьевич Петренко.

***

Александр Петрович Пришельцев появился на свет 16 августа 1873 года в Нижегородской губернии. Будучи из обер-офицерских детей и православного вероисповедования, обучался в Нижегородской гимназии, откуда выбыл из пятого класса. Юношей перебрался в Тамбовскую губернию, где в восемнадцатилетнем возрасте 30 марта 1892 года был определен, согласно прошению, на службу в штат Тамбовского городского полицейского управления канцелярским служителем. Пяти месяцев пребывания в бумажно-чернильном окружении юному Пришельцеву вполне хватило, чтобы уяснить: канцелярская рутина – это совсем не то, к чему он стремился. Стал докучать полицмейстеру, дескать, созрел для полновесной полицейской службы, не изволите ли поспособствовать. Надо отдать должное полицмейстеру – тот не стал тянуть волынку и доложил наверх о молодом «настырныше». По распоряжению Тамбовского губернатора 1 августа того же года молодой да ранний был командирован «для занятий» к земскому начальнику 8-го участка Кирсановского уезда, что на самом востоке Тамбовской губернии, на административной границе с Пензенской и Саратовской губерниями. А спустя три недели, когда Пришельцеву «стукнуло» 19 лет, он поступил в распоряжение Кирсановского исправника для временного исправления должности полицейского надзирателя. Так, непосредственно находясь на самой что ни есть «земле», юный Александр Пришельцев начал постигать азы сыскной науки…

Больше четырех лет носило Александра Петровича по различным участкам Кирсановского уезда, время от времени губернское начальство затыкало им возникавшие в полицейском механизме прорехи, пока Высочайшим приказом по гражданскому ведомству от 26 сентября 1896 года Пришельцев не был произведен за выслугу лет в чин коллежского регистратора – низший гражданский чин XIV класса Табели о рангах, и стал титуловаться «ваше благородие» (до того он и вовсе числился как «не имеющий чина»). Это известие Александр Петрович встретил в уездном городе Шацке, где, в который уже раз, временно исправлял должность полицейского надзирателя. А еще через два с лишком года постановлением Тамбовского губернатора был назначен приставом 2-го стана Шацкого уезда, уже без осточертевшей приставки «временно».

В конце XIX – начале ХХ века изрядно возмужавший Пришельцев продолжал методично преодолевать ступени иерархической лестницы российского чинопроизводства (в январе 1900 года – губернский секретарь, в марте 1903 года – коллежский секретарь), устраивая карьеру, в лучшем смысле этого слова, в полиции Тамбовской губернии, за что 6 декабря 1902 года был Всемилостивейше пожалован орденом Св. Станислава 3-й степени. Судьбоносным в жизни и служебной карьере Александра Петровича стал 1905 год – он перебрался на Кубань, о которой давно уже грезил…

Надо заметить, Пришельцев рано женился и рано овдовел. После смерти жены у него на руках остались трое детей, мал мала меньше: шестилетняя Ольга, пятилетний Анатолий и четырехлетняя Татьяна. Для молодого мужчины, едва перешагнувшего тридцатилетний рубеж, стало делом всей его жизни прокормить их и поднять на ноги. А где, как не в богатом, хлебном крае можно было осуществить свои заветные помыслы? Вот и отправил Александр Павлович наудачу прошение в канцелярию начальника Кубанской области о переводе в полицейскую службу на любую вакансию. Забегая вперед скажем, что уже на Кубани он женился вторым браком на дочери купца Вере Лаврентьевне Созокиной, имевшей дочь от первого брака, а в октябре 1909 года у них родилась дочь Елена…

11 ноября 1905 года приказом по Кубанской области № 325 Пришельцев, согласно прошению, был назначен на должность пристава станицы Таманской Темрюкского отдела и чудесным образом оказался на легендарной земле, овеянной славой, фактически у истоков зарождения Кубанского казачьего войска, ибо на Тамани летом 1792 года высадилась флотилия первых переселенцев –черноморских казаков. Для иногороднего, прибывшего с Тамбовщины, всё было странно: казачий уклад жизни, обычаи, традиции, и даже речь, отличная от обыденной, средне-русской. Раньше об этой приморской станице он только читал у Лермонтова, да дивился нравам, царящим там. А теперь нежданно-негаданно, Божьей волей, ему было ниспослано блюсти общественный порядок и благочиние в казачьей среде, искоренять воровство и лихоимство, ограждать станичников от бед и невзгод. Новоявленный «кубанец» с головой окунулся в службу и вскоре пообвык, пообтерся, да и местные казаки признали в нем сильную полицейскую власть, ибо сумел он найти путь в души их где словом, где делом. В общем, жизнь у семейства Пришельцевых потекла спокойно, размеренно, пожалуй, даже беззаботно: дети росли сытыми и ухоженными, а глава семьи успевал разделять службу с семейным устройством. А спустя год он был произведен в титулярные советники: если в армейском смысле, то в штабс-капитаны, а на казачий манер – в подъесаулы. Служи – не хочу!

Между тем, областное начальство обнаружило в Пришельцеве вполне сформировавшегося полицейского чиновника, с определенным опытом и усердием на службе, и перевело его приказом от 27 августа 1908 года приставом на хутор Романовский[1], с окладом содержания в 1104 рубля в год (жалованье и столовых – по 450 рублей и квартирных – 204 рубля), впрочем, не густо. В описываемое время хутор Романовский ни в чем не уступал полноценной станице: в нем имелось около двух тысяч дворов, которые населяли не менее 20 тысяч жителей, почтово-телеграфная контора, строилась электростанция, готовился к пуску водопровод, действовали три церкви и мужской монастырь, закладывался храм, дети учились в нескольких учебных заведений (включая церковно-приходские школы). Это был один из крупнейших на Кубани железнодорожных узлов (с вокзалом и железнодорожным клубом, при нем библиотека общего пользования), который облюбовал преступный элемент: здесь нашли приют воры и убийцы всех мастей из различных уголков Кубанской области, а то и из Владикавказа, Ставрополя, Кавказских минеральных вод и других городов и весей Юга России. Примыкавшая к хутору Владикавказская железная дорога позволяла злодеям сразу же после совершения преступления быстро скрываться, оставаясь неуловимыми, и отсиживаться в укромных местах в близлежащих станицах и железнодорожных станциях. Динамика роста особо тяжких преступлений настолько зашкаливала, что начальство опускало руки. Вот туда-то, в этот оазис воров и убийц, и был направлен наш титулярный советник. Не будем особо останавливаться на этом отрезке жизненного пути Александра Петровича, ибо лучше, нежели он сам, никто не расскажет (читай ниже его воспоминания). Заметим только, что с поставленной задачей он справился и приобрел значительный опыт раскрытия убийств, совершенных бандами, который очень скоро ему пригодился уже в областной столице.

***

Из воспоминаний А.П. Пришельцева

Вблизи станции Кавказской Владикавказской железной дороги расположен по обеим сторонам полотна хутор Романовский Кубанской области. С названием хутора связывается, в особенности у жителя центральных губерний, понятие о каком-либо незначительном, затерявшемся в степи, поселении. Но хутор Романовский насчитывает более 30 тысяч жителей: имеется мужская и женская прогимназии, нотариус, несколько докторов, здесь же помещается казначейство, мировой судья и два судебных следователя, так что хутор этот скорее похож на большой уездный город.

Население в Романовском самое разнообразное: армяне, грузины, мингрельцы и прочие представители кавказских народностей. Собственно коренного, казачьего населения здесь очень мало, сюда стекались и поселились со всех мест нашей обширной Родины: из далекой Сибири и из малорусских губерний, и из центральных губерний – одним словом весь хутор заселен, по местному выражению, «гамселами», то есть лицами, не принадлежащими к войсковому сословию.

Благодаря отсутствию правильного полицейского надзора, хутор был наводнен всевозможным преступным элементом. Кражи, разбои, грабежи и убийства считались обыденным явлением. Во двор хуторского правления ежедневно, в осеннее время, доставлялись трупы убитых неизвестных лиц. Бывали такие дни, в особенности осенью 1905 и 1907 годов, когда сразу доставлялось по три и более трупа задушенных людей, случайно обнаруженных на кладбище, у полотна железной дороги, в канавах, а то так и прямо среди улиц. Бывали здесь и народные самосуды с ужасающим количеством жертв народной расправы. Так, например, в 1907 году в хуторе Романовском и соседней станице Кавказской за один день было убито более 30 человек. Был случай растерзания толпою полицейского урядника Рычаловского и только с учреждением в 1906 году приставства, когда начались практиковаться массовые выселения административным порядком десятков и сотен лиц из преступного мира, хутор Романовский перестал быть очагом злодеяний и к настоящему времени[2] преступность там не превышает обычных размеров при такой населенности.

В этот хутор в сентябре 1908 года я был переведен на должность пристава. Попал я туда в благоприятное для борьбы с преступностью время: много сделано было моими предместниками и хутор тогда состоял на военном положении, когда всех наименований нарушители общественного порядка опасались проявлять свои преступные наклонности. При постоянном содействии командира казачьей сотни, назначенного начальником охраны этого хутора, нам удалось много выселить из Романовского беспаспортных бродяг, воров, конокрадов и прочего преступного элемента. Уличные грабежи и разбои прекратились, кражи, и то мелкие, стали редким явлением, но самые страшные преступления – убийства – не прекращались. Так, в конце сентября на окраине хутора в канаве был найден зарезанным неизвестный молодой человек, через несколько дней был найден на кладбище удушенный веревкой также неизвестный, а вечером 18 октября был зверски зарезан в своей квартире при овощной лавке на базаре болгарин Яков Пешаков. Зарезан он был спавшим на кровати, горло и шея были разрезаны вплоть до позвоночного столба.

Убийство было обнаружено около 11 часов вечера ночным базарным сторожем, который, проходя по рядам, услышал раздававшиеся из квартиры Пешаковых стоны и, когда отворил дверь, увидел на полу жену Пешакова, связанную по рукам и ногам, и с платком во рту.

К моему приходу Пешакова была развязана сбежавшимися соседями, и сидела со своей пятилетней дочерью в первой от входа комнате, а в следующей – лежал на кровати зарезанный ее муж. Пешакова (по имени Ефросинья) рассказала мне, что в этот вечер ее муж, придя из бани, выпил стакан водки и, напившись с нею чая, лег спать. Девочку, дочь их, положил к стене, а она поместилась на краю кровати. Когда они все уже заснули, ворвались двое каких-то людей, которые, набросившись на нее, завязали ей платком рот, а затем, связав полотенцем руки и ноги, вытащили ее в соседнюю комнату, пригрозив убить ее, если она будет кричать. После этого убийцы, как ей слышно было, зарезали ее мужа и начали искать деньги. Найдя их в сундуке около кровати, убийцы пересчитали их вслух и насчитали 70 рублей, после чего оба вышли через комнату, где она лежала на полу связанной. По словам Пешаковой, убийц она хорошо не разглядела и видела их в первый раз.

На кровати, где лежал зарезанный, все подушки, простыни и матрас были насквозь промочены кровью, стена к кровати также была вся в крови, но девочка, дочь Пешаковых, при моем приходе была в чистом платье и рубашке. На вопрос мой, предложенный Пешаковой, как могла девочка остаться не забрызганной кровью, ответила, что убийцы, зарезав ее мужа, взяли с кровати девочку и, надев на нее чистую рубашку, вынесли ее к ней в соседнюю комнату, а рубашку, забрызганную кровью, бросили под кровать, и тут же достала оттуда эту рубашку. Причем добавила, что под подушкой мужа находились его серебряные часы с цепочкой и заряженный револьвер.

При показании Пешаковой о странном поведении убийц, что они, совершив убийство, позаботились переодеть девочку, и, зная из прежней практики, что в подобных случаях убийцы не ограничиваются одной жертвой, а уничтожают всех свидетелей своего злодеяния, я заподозрил Пешакову в участии убийства. Из расспросов же бывшего со мною старшего городового Н., поступившего в Романовский ранее меня, я узнал, что Пешакова слывет женщиной безнравственного поведения и что она уже несколько раз бросала своего мужа, меняя часто своих любовников.

Дочь Пешаковых, отвечая на разные вопросы и рассказывая, как она ложилась спать с отцом, сказала: «Папу лезали тли дяди», и добавила: «Когда лезали папу, дядя Миса пил водку с мамой». Это имя «дяди Миши» едва не повлекло роковой ошибки. По собранным сведениям выяснилось, что с Пешаковой одно время состоял в любовной связи уволенный за неодобрительное поведение мелкий железнодорожный служащий Михаил Т. При задержании он заявил, что с Пешаковой он порвал отношения несколько месяцев назад и с тех пор не виделся. А между тем, нашлись свидетели, удостоверившие, что он не только виделся с нею за последнее время, но незадолго перед убийством даже купил ей самовар в одном из магазинов хутора Романовского. При предъявлении девочке Михаила Т. в числе нескольких арестантов, она, указав на него, сказала: «Вот дядя Миса, он пил водку с мамой, а папу лезали тли дяди». Тоже самое она повторила и судебному следователю, который при наличности таких подавляющих улик, как опознание девочкой, и разноречивости показаний Михаила Т., уже сделал распоряжение о заключении его в Усть-Лабинскую тюрьму. Однако уверенности, что это убийство совершил задержанный Т., не было, так как, несмотря на улики против него, он по своему типу не походил на убийцу, почему с разрешения судебного следователя он не был отправлен в тюрьму, а через несколько дней, по выяснении истинных виновников, был освобожден.  

Собирая везде, где имели пребывание «фартовые», сведения об убийстве Пешакова, мне вскоре удалось узнать от одного из босяков, что он случайно подслушал в вечер убийства, как известный ему «громщик»[3] Филька уговаривался с другим «громщиком» «пришить» кого-то, за что какая-то «Фроська» обещала хорошо заплатить. Разговор этот происходил на приступках одного из трактиров в Романовском и когда те при свете фонаря увидели подслушивающего босяка, то «Филька», выхватив из-под подкладки пальто «перо» (ножик), пригрозил ему убить его, если он выдаст их. По словам босяка, разысканного мною, с «Филькой» уговаривался об убийстве какой-то «Ванька», и тут же выяснено было, что у Пешаковой есть двоюродный брат Иван Удовенко – преступник-рецидивист.

Задержанная мною после убийства Пешакова его жена и родные ее продолжали настаивать на полной невиновности ее, но за эти дни были разысканы очевидцы тому, как она в вечер убийства, когда дул с ног сшибающий норд-ост, долго стояла на площади и разговаривала с двумя какими-то молодыми людьми, и в тот же вечер пила чай в трактире, около которого встретил «Фильку» и «Ваньку» упомянутый босяк, в компании с двоюродным своим братом «Ванькой» и еще с двумя неизвестными, из коих один был молодой, а другой – пожилой, с рыжей бородой и косой на оба глаза.

По предъявлении Пешаковой этих сведений, она отрицала, что выходила из дома куда-либо в вечер убийства и уверяла, что с «Ванькой» она не виделась несколько месяцев, почему причастность ее к убийству мужа для меня стала очевидной. Взяв с собой того босяка, подслушавшего разговор «Фильки» и «Ваньки», я отправился по всем ближайшим к Кавказской железнодорожным станциям, где обыкновенно на вокзалах имели пристанище всякого рода «фартовые»[4], и на станции Тихорецкой получил сведения, что «Ванька» направился в станицу Терновскую, где он и был разыскан в доме своих родственников. Удовенко при задержании сознался, что по просьбе его двоюродной сестры Ефросиньи Пешаковой он нанял своих приятелей «Фильку» и родного отца последнего за 30 рублей убить ее мужа, что те и выполнили 18 октября, получив с Пешаковой условленную за убийство плату и взяли, сверх того, часы и револьвер убитого. Кто такие «Филька» и его отец и где они живут, по словам Удовенко, он не знает, но подтвердил приметы старика: косой на оба глаза, с рыжей бородой. По этим приметам сравнительно легко было выяснить личность остальных двух убийц. Нашлись среди «фартовых» люди, которые знали их и указали, что проживают они в станице Петропавловской, в 70 верстах по грунтовой дороге от хутора Романовского.

23 октября, то есть через пять дней после убийства, оба убийцы – отец и сын по фамилии Чуйко – были задержаны мною в станице Петропавловской, а в доме их были разысканы револьвер и часы с цепочкой убитого Пешакова, и ножик, которым он был зарезан. Оба убийцы в убийстве сознались, рассказав, что резал сын, а отец держал несчастного болгарина за ноги. Удовенко же вместе с Фроськой (то есть женой убитого) стояли «на стреме». За убийство они, согласно договора, получили с Пешаковой 30 рублей и взяли из-под подушки убитого «шпалер» (револьвер) и «бока» (часы). Как отец, так и сын Чуйки известны были среди преступного мира за профессиональных убийц и конокрадов. По доставлении всех убийц на хутор Романовский созналась и Пешакова, объясняя мотивы убийства мужа тем, что он ей надоел.

При обыске в доме Чуйко оказался паспорт на имя крестьянина Курской губернии Нила Фурсова. Чуйко-сын сознался, что за месяц до убийства Пешакова он ехал на площадке товарного поезда с каким-то возвращавшимся на родину рабочим, которого он задушил его же башлыком, а труп сбросил по ходу поезда близ станции Малороссийской (вторая от Кавказской), ограбив предварительно паспорт, оказавшийся при нем, кошелек с тремя рублями, пиджак и сапоги. Вещи – пиджак и сапоги – по указанию убийцы были разысканы у старьевщика в Романовском, а дознание передано было железно-дорожному судебному следователю.

После ареста перечисленных лиц убийства в Романовском прекратились. Пешакова, Удовенко, Чуйко-отец и Чуйко-сын были преданы Кавказскому военному суду и 18 февраля 1910 года они все были приговорены к смертной казни через повешение.

***

Итак, чуть больше четырех месяцев Пришельцев зачищал хутор Романовский от душегубов и насильников, когда 17 января 1909 года последовал приказ по Кубанской области № 44 о перемещении его на должность пристава 1-й части Екатеринодара, а месяц спустя Высочайшим приказом по военному ведомству № 8 он за выслугу лет был произведен в чин коллежского асессора и стал «вашим высокоблагородием». Территория 1-й полицейской части Екатеринодара (в обывательском кругу «старый город» или «панская часть»), на севере ограничивалась Карасунской улицей, на востоке – железнодорожным полотном Владикавказской железной дороги вместе с вокзалом, на юге и западе – берегом реки Кубань, городской чертой. Район этот был весьма сложным с полицейской точки зрения: в нем располагались учреждения административные (дворец начальника области, областное правление, окружной суд, городская управа и т.д.) и войсковые (Штаб, больница и т.д.), Городской сад, Старый и Новый базары, крупные учебные заведения, два собора, церкви различных вероисповеданий и синагога, банки и кредитные конторы, а также шикарные магазины, гостиницы и увеселительные заведения с синематографами, которыми была усеяна Красная улица – главная городская артерия. Как видно, территория была весьма специфической с точки зрения обеспечения устойчивой оперативной обстановки. Кстати, не случайное управление 1-й полицейского части, которую возглавил Пришельцев, дислоцировалось на Базарной улице, № 18 – полквартала от площади Старого базара, давно ставшим прибежищем уголовщины, бродяг, пьяниц, маргиналов и прочих асоциальных типов. Словом, вверенная Пришельцеву «земля» была разноликой и многообразной: от фешенебельных номеров крупнейших в городе гостиниц «Европейской», «Большой Московской» и «Центральной» до фанерных лачуг и трущоб криминально-жуткой Ивановки в начале Базарной улицы, и грязных клоповников-ночлежек с незатейливыми «обжорками» окрест старо-базарной площади…

Областная администрация вовсе не случайно определила сюда Александра Петровича, ибо в официальном документе, датированном 16 февраля 1909 года, отмечалось, что пристав 1-й части Екатеринодара титулярный советник Пришельцев «за время его службы в Кубанской области с 11 ноября 1905 года по настоящее время отличался особым усердием на службе, все возлагаемые на него поручения исполнял точно и аккуратно, со знанием и пониманием дела, выказывал особые способности при преследовании злоумышленников и ни в чем предосудительном замечен не был. В чем подписью и приложением казенной печати удостоверяю. Начальник Кубанской области генерал-лейтенант Бабыч». Вот так: взялся за гуж – не говори, что не дюж! Областное начальство всецело доверяло Пришельцеву, а тот отвечал исправной службой.

Новых вызовов с бóльшей ответственностью за порученное дело Пришельцев не боялся: его мучила иная проблема, связанная с благосостоянием семьи. Свои тревоги и чаяния он изложил 18 февраля, уже по прибытии в Екатеринодар, в рапорте полицмейстеру города Дмитрию Семеновичу Захарову, который представил его на усмотрение начальника области. В частности Александр Петрович писал: «По распоряжению Его Превосходительства начальника Кубанской области в сентябре 1908 года я был переведен с должности пристава станицы Таманской на такую же в хуторе Романовском, и в январе сего года перемещен на занимаемую должность. Имея семейство и малолетних детей, я должен был иметь в каждом месте служения необходимую для них обстановку, которую при перемещениях часть пришлось продать за самую ничтожную сумму, часть же перевозить с собой, что привело все вещи в негодное состояние. При переездах приходилось нанимать особую прислугу для ухода за детьми и в дороге дети простудились, на лечение их также произведены значительные для меня расходы. За два перемещения мною израсходовано, употреблено на лечение детей и убытки от продажи за бесценок вещей и поломки их более 300 рублей. Не имея никаких средств, кроме получаемого содержания, я нахожусь в безвыходном материальном положении, потому покорнейше прошу, не найдется ли возможности ходатайствовать о пособии мне. Проездных и других денег в оба перемещения я не получал». Через десять дней полицмейстеру пришел ответ из канцелярии начальника области, что «его Превосходительство разрешил выдачу Пришельцеву в пособие 100 рублей из сумм, находящихся в вашем распоряжении, если таковые имеются». Таковых сумм в распоряжении полицмейстера не имелось и Александру Петровичу пришлось затянуть пояс потуже и перебиваться с хлеба на воду, пока в начале сентября не произошло событие, круто изменившее его жизнь: он был назначен начальником Екатеринодарского сыскного отделения, иначе говоря – стал во главе уголовного розыска города.

Придется несколько отвлечься от канвы повествования, дабы разъяснить сложившуюся ситуацию. Как известно, до лета 1908 года специальных органов уголовного сыска (розыска) в Российской империи не существовало: раскрытие преступлений лежало на общей полиции, которой вверялись и другие весьма многочисленные, а порой и не поддающиеся здравому смыслу, обязанности. Исключение составляли органы уголовного розыска в столице и ряде крупных городов России: Санкт-Петербургская сыскная полиция (учреждена в 1866 году), сыскное отделение Варшавской городской полиции (1874), сыскная часть Киевской городской полиции (1880), Московская сыскная полиция (1881), сыскная часть Рижской городской полиции (1888), сыскное отделение Одесской городской полиции (1898), сыскное отделение Харьковской городской полиции (1902), сыскная часть Ростово-Нахичеванской городской полиции и сыскная часть при Бакинском градоначальстве (1906). Все чины указанных учреждений были полностью освобождены от обязанностей общей полиции и занимались исключительно раскрытием уголовным преступлений. Подобная ситуация не могла остаться без внимания правительства, особенно на фоне роста преступности в начале ХХ века. 6 июля 1908 года был утвержден закон «Об организации сыскной части», согласно которому учреждались еще 89 сыскных отделений в составе полицейских управлений «для производства розыска по делам общеуголовного характера как в городах, так и в уездах». В зависимости от численности городского населения и административно-территориального статуса города, сыскные отделения распределились на 4 разряда, а соответственно разряду устанавливался их штат и оклады содержания сыщикам. Екатеринодар был отнесен законом к 3-му разряду, который предусматривал следующий штат: начальник сыскного отделения (1000 рублей в год), три полицейских надзирателя (по 550 рублей в год каждому) и четыре городовых (по 360 рублей в год каждому). Помимо этого, на сыскные расходы выделялось 2000 рублей, а на канцелярские – 700 рублей в год. Сыскные отделения подчинялись полицмейстерам только в организационно-дисциплинарной (строевой) сфере, но в выборе средств и методов раскрытия преступлений, а также организации и осуществления розыска были абсолютно независимы от полицмейстера, что порождало порой большие проблемы во взаимодействии и взаимоотношении между полицмейстером и начальником уголовного сыска. В развитие закона «Об организации сыскной части», 9 августа 1910 года была выработана «Инструкция чинам сыскных отделений», определявшая цели, задачи и структуру сыскных отделений, а также регулировавшая порядок осуществления розыска преступников. Таким образом, начальник сыскного отделения со своими сыщиками полностью сконцентрировался на раскрытии преступлений, оставив за полицмейстером только функции охраны общественного порядка и надзор за благочинием. Теперь руководитель городской полиции отвечал, условно говоря, лишь за чистоту улиц, санитарное состояние домовладений, торговых и иных заведений, недопущение появления в общественных местах в нетрезвом виде, пресечение нарушений правил движения по улицам извозчиков, велосипедистов, трамваев  и автомобилей. Естественно, на этой почве в различных городах России возникали конфликтные ситуации между полицмейстером и начальником сыскного отделения в борьбе за первенство в деле борьбы с преступностью. Не избежал этого и Екатеринодар.

13 августа 1908 года начальником Екатеринодарского сыскного отделения был назначен коллежский регистратор Ювеналий Иванович Гапонов, до этого занимавший должность помощника полицмейстера. Для штаб-квартиры нового для Екатеринодара органа уголовного розыска Городской Думой был арендован за 1200 рублей в год семикомнатный дом у местного дворянина Георгия Алексеевича Котляревского на Посполитакинской улице, № 67. Помимо служебных помещений (кабинет начальника, канцелярия, фотографический кабинет, кордегардия для задержанных и т.д.), в нем были оборудованы жилые комнаты для проживания начальника и городовых (современный горожанин съязвил бы, мол, не надо было тратить время для поездки на работу, но с другой стороны – сыщики практически круглосуточно вынуждены были находиться на службе). В первый же год деятельности сыскного отделения в Екатеринодаре под началом Гапонова были достигнуты весьма не плохие результаты в деле раскрытия преступлений, и даже начальник области Бабыч нашел  работу чинов уголовного розыска вполне успешной. Однако полицмейстер Захаров, оставшийся в стороне и без лавров, снести такого положения дел не мог и стал плести интриги. Мало того, что он всячески мешал работе сыщиков, но и систематически кляузничал Бабычу, сетуя на нерадивость сыщиков и ставя в вину Гапонову плохую организацию деятельности сыскного отделения, что не соответствовало действительности. В конечном счете Захаров «съел» Гапонова, а чтобы придать делу законный вид, заявил начальнику области, что, мол, помощник полицмейстера Иосиф Антонович Головко предан суду по делу об убийстве 3 мая 1908 года трех человек, подозреваемых в терроризме (судебное разбирательство по этому делу с вынесением приговора состоялось лишь в сентябре 1910 года) и в связи с этим ходатайствовал о временном замещении должности помощника полицмейстера Гапоновым, а вместо него, также временно, разрешить руководить сыскным отделением приставу 1-й части Пришельцеву. Не раскусив за занятостью делами подвоха, Бабыч согласился. 3 августа канцелярия начальника области запросила Александра Петровича: «Желаете ли Вы быть перемещены на должность начальника Екатеринодарского сыскного отделения?». Другой бы на его месте не раздумывая дал бы утвердительный ответ, но тот взял время поразмыслить и только через два дня сообщил в канцелярию: «Доношу, что я желаю быть назначенным на должность начальника Екатеринодарского сыскного отделения, но при следующих условиях:

1. Оставить под отделение вполне приспособленное для него г. Гапоновым помещение с квартирой для начальника, с платой 1200 рублей в год, и отпуском. 

2. Ввиду незначительного содержания полицейских надзирателей – 45 рублей в месяц, отпускать им в квартирное довольствие по 25 рублей в месяц, а всего в год – 900 рублей.

3. Ввиду недостаточности отпускаемых казною 2000 рублей на сыск, от-пускать добавочных 2000 рублей в год».

Как видно, оговариваемые Пришельцевым условия, касались, главным образом, заботой о материальном благополучии сыщиков и нормальном финансирования сыскного дела. В канцелярии начальника области такой подход был замечен и оценен: практически все его требования были удовлетворены, только вместо запрашиваемых «добавочных» двух тысяч рублей на сыск (то есть на агентуру) была определена половина суммы. Зато в виде компенсации начальнику сыскного отделения были «положены» 500 рублей «добавочных», а также выделялось 400 рублей на отопление и освещение помещения сыскного отделения на Посполитакинской, № 67. По штатному содержанию оклад содержания Пришельцева в год составлял: жалованье 500 рублей и столько же столовых, а на разъезды по делам службы – 200 рублей; всего 1200 рублей в год. Без «разъездных» выходило 83 рубля в месяц. Для сравнения, в начале ХХ века среднемесячные зарплаты в Екатеринодаре составляли (в рублях): городской голова – 375, его заместитель – 208, член Городской Управы – 166, главный городской архитектор – 150, врач городской больницы – 82, фельдшер – 50, повивальная бабка – 32, ветеринар городской скотобойни – 83, полицмейстер Екатеринодара – 120, полицейский пристав (начальник полиции в городской части) – 54, городовой – 20, брандмейстер (начальник пожарной команды) – 50, помощник брандмейстера – 25, пожарный – 15; учителя: в школе – 50, в гимназии – 75; прислуга: мужчины – от 8 до 15, женщины – от 3 до 10; чернорабочие на работах по благоустройству города – 10; поденщики зарабатывали: мужчины – от 50 копеек до 1 рубля в день, женщины – от 40 до 80 копеек).

Между тем, 26 августа 1909 года состоялось заседание Городской Думы под председательством городского головы Ивана Николаевича Дицмана. Помимо множества вопросов, было рассмотрено предложение начальника Кубанской области об отпуске сумм на содержание сыскного отделения. Приглашенный на заседание Пришельцев ознакомил гласных Думы с состоянием финансирования сыскного отделения и поддержал предложение Бабыча (а фактически – условия, выдвинутые им самим при назначении на должность начальника уголовного сыска города). Дума единогласно постановила ассигновать на содержание сыскного отделения 3500 рублей, из коих: на наем помещения – 1200 рублей, на наем квартир трем надзирателям – 900 рублей, на сыскные нужды – 1000 рублей, на освещение и отопление помещения 400 рублей. При этом гласные уполномочили городского голову ходатайствовать «перед подлежащим учреждением о снесении означенного ассигнования за счет казны». На заседании Городской Думы 2 сентября было принято предложение Городской Управы уполномочить городского голову возбудить ходатайство об увеличении отпуска из казны средств на содержание сыскного отделения на следующий год. Таким образом, Александр Петрович с самого начала показал свою способность к вполне дипломатическому диалогу с властями всех уровней.