Четвёртая часть

ВОЛШЕБНЫЙ ТЕЛЕФОН, ПАПА-СОЛДАТ И КАК ЕМУ ДОКУЧАЛО ПОЛИТБЮРО

И в детском садике у тебя постоянно были сбиты коленки. Ты, обогнув квартал, сейчас идёшь к нему. По тому широкому тротуару, по которому водили тебя в садик. Позади остался чудесный, раздольный пятачок — в дни детства он казался тебе большой, оживлённой площадью. На этом пятачке частенько стояли таксисты — тебе нравилось разглядывать их жёлтые и голубые, с серым отливом «Волги» с чёрными шашечками на дверях и блескучими на солнце радиаторными решётками. Тут же можно было сесть в трамвай — и поехать к маме в «Союзпечать», к отцу на завод или на улицу Красную . А рядом с остановкой было и вовсе волшебное место — почта. Как и у мамы на работе, на почте было много всяких бумажек, конвертов, цветастых открыток, ручек и карандашей, и всегда стоял особенный, неповторимый запах чернил, бумаги и холодных складов. Тут можно было дать телеграмму,  получить и отправить посылку или бандероль — тебе очень нравилось слово бандероль. А волшебной почта казалась из-за деревянных, с высокими стёклами кабинок с циферками, в которых висели телефоны. С виду — совершенно обычные серые телефоны с тяжёлыми тёмные трубками, какие висели внутри множества уличных будок. Но здешние телефоны творили самое настоящее чудо — они могли соединить тебя с Москвой, Ленинградом и даже Владивостоком! Во Владивосток вы не звонили, но дедушка говорил, что и туда, через огромные дали, могут дозвониться  эти необычайные телефоны. Женский голос сообщал:

- Ленинград, первая кабинка!

И вы с бабушкой и дедушкой торопились к кабинке, едва умещаясь в ней, закрывали дверцу и говорили с далёким, виденным тобой только на фотографии, дядей Юрой из Ленинграда. Тебе подносили трубку к уху.

- Здравствуйте, дядя Юра! А вы в Ленинграде?

И — диво — в трубке слышался голос:

- Здравствуй! Да, я в Ленинграде…

А потом, дома, дедушка показывал тебе на карте и Краснодар, и Ленинград, и Москву, и даже Владивосток — и тебя ещё больше поражала сказочная способность телефона через несметные дали пронести голос дяди Юры…

Стоишь у забора детского сада. Неужели когда-то ты был совсем маленьким, и тебя приводили сюда за ручку? Неужто это всё было? Было. Очень давно. Словно далёкий сон вспоминаешь свою группу, свой шкафчик с нарисованной на дверце морковкой, группу с обеденными столиками на четверых едоков и маленькими деревянными стульчиками, расписанными под хохлому, хлеб, порезанный на четвертинки, манную кашу. Вспоминаешь беседку на улице, костюм мушкетёра, какой вся семья поздними вечерами ладила тебе к новогоднему весёлому утреннику.

А помнишь, как отца забрали на армейскую переподготовку? Он проходил её недалеко от дома, на территории военного лётного училища. Его, случалось, отпускали на ночь к семье. Отец приходил в самой настоящей военной шинели, шапке и сапогах — и когда он возвращался, у тебя от радости и гордости захватывало дух. Ещё бы! Твой папа — самый настоящий солдат! Ты рассматривал шинель, надевал его шапку и ходил в ней по комнатам. Шапку приходилось поддерживать рукой, иначе она сползала и закрывала тебе глаза. И пахла она непривычно.

В садике ты взволнованно рассказал всем, что твой папа — солдат. А мальчик Рома ответил, что это враки, ты ведь сам говорил, что у тебя папа работает на заводе.

- А сейчас он — солдат! - кипятился ты.

- Так не бывает! Враки! - не унимался мальчик Рома.

Тебе не поверили. Даже воспитательница, Ирина Владимировна - сказала, что ты фантазируешь. А ведь это была чистая правда!

Вечером, когда пришёл отец, ты со слезами ему всё рассказал. И попросил, чтобы он отвёл тебя в садик в своей военной форме. Позже, когда ты сам вернулся из армии, вы с хохотом вспоминали этот  случай. А тогда отцу было не до смеха. Ему, как и всякому «партизану» (так в народе назывались призванные для переподготовки), обмундирование выдали, мягко говоря, весьма и весьма поношенное. Разбитые сапоги со стоптанными каблуками и потерявшими форму разболтанными голенищами, на два размера больше шинель с сильно потёртым воротником, лацканом, рукавами и провисшим хлястиком,  ватные, линялые брюки да шапка-ушанка с потускневшей от времени, с побитой эмалью кокардой-крабиком.  Как рассказывал позже отец, похож он в этом одеянии был разве что на распоследнего дезертира, не первый месяц лесными дебрями пробирающегося в родную сторонку. Отец одевался всегда ладно, с иголочки. На завод ходил в костюме, при галстуке, а там уж, в цеху, переодевался в рабочее. Потому с переподготовки домой он возвращался уже затемно, а уходил — до солнышка, чтоб никто не видал его из соседей. А тут — в садик ребёнка вести. Отец, конечно, отказался. Ты вздохнул и пошёл к себе в спальню — лить тихонько горючи слёзы, уткнувшись в подушку. Быть тебе навсегда вруном теперь! Родители о чём-то говорили на кухне — и вдруг почувствовал ты на плече  отцовскую руку.

- Отставить сырость! - произнёс он по-солдатски. - Отведу, отведу тебя завтра в садик. Все и узнают, что правду говоришь.

А ты радостно подскочил с кровати и повис у отца на шее. Все завтра узнают, что никакой ты не врун! Утром ты проснулся сам — большущая редкость. Ещё бы! Папа-солдат в самой настоящей военной шинели, сапогах и шапке с кокардой поведёт тебя в садик! Когда вы шли, прохожие, случалось, с интересом поглядывали на вас. А тебя аж распирало от радости и гордости.

- Папа, ты же настоящий солдат? - спросил ты у отца.

- Настоящий, - тяжело вздохнул отец, но тут же улыбнулся и, подхватив тебя, усадил к себе на плечи. - Теперь мы с тобой ускоренным маршем пойдем. Ну, что, запевай нашу?

 И вы с отцом тихонько запели:

                                       Мы - красные кавалеристы,

                                       И про нас

                                       Былинники речистые

                                       Ведут рассказ…

Воспитательница, Ирина Владимировна, как потом рассказывал отец, оглядела его таким долгим и удивлённым взглядом, что пришлось поведать ей случившуюся историю. Отец говорил — смеялась Ирина Владимировна. А возвращался он из садика «огородами», переулочками, да ещё и в части нагоняй получил — опоздал.

Да, доставалось от тебя родителям. Чего только стоили ежевечерние заседания Политбюро и Пленумы ЦК КПСС, которые ты устраивал дома?!

...С дедушкой вы были самые лучшие друзья. Бабушка так и говорила -  друг в друге души не чаяли. Дедушку ты любил беззаветно. И если он что-то делал, то и ты, с детской кипучей энергией, тоже погружался в это занятие. Сажал ли дедушка луковицы тюльпанов в огороде или кормил кроликов — тебе сразу, всей душой, хотелось действовать рядом с ним. Вечерами дедушка обязательно смотрел по телевизору новости. Ты садился к нему на коленки и внимал диктору. А потом, конечно, задавал вопросы:

- Дедушка, а политбюро — это что?

- А там, внучек, работают люди, для того, чтобы нам с тобой было хорошо жить, - улыбаясь, отвечал дедушка.

- И чтобы бабушке тоже было хорошо жить?

- И бабушке тоже.

- И маме с папой?

- Да.

- А Жульке? - тебе хотелось, чтобы и нашей собачке Жульке тоже хорошо жилось.

- Всем-всем.

И тебе захотелось сделать так, чтоб хорошо жилось всем — и соседям, деду Васе, Ивану Ефремовичу и бабушке Зине, и воспитательнице, Ирине Владимировне, и всей детворе в садике. Ты сказал дедушке:

- Когда  я вырасту - тоже пойду работать в политбюро!

А дедушка ответил, что для этого нужно хорошо учиться — ведь нужно очень много всего знать. Тем же вечером, перед сном, ты просил сестру почитать вслух её учебник по «геограхии» (именно так ты называл географию) - очень тебе хотелось учиться и всё знать.

Так ты стал каждый вечер смотреть с дедушкой новости — и впитывал в себя всё виденное и слышанное, словно губка. Однажды в выходной, когда мама мыла полы, она развернула кресло наоборот, спинкой вперёд. Тут твоя фантазия с волнительной радостью подсказала тебе — развёрнутое кресло очень похоже на трибуну, с какой выступал товарищ Андропов. Ты побежал в другую половину дома, к дедушке с бабушкой и попросил их пойти поиграть в политбюро. Дедушка заулыбался, бабушка поохала — и пошли. Отец, мама и сестра тоже удивились, когда ты попросил и их поиграть в политбюро. Пришлось даже отложить все домашние дела. Бабушку посадили в оставшееся кресло, мама с дедушкой сели на диван, а отец и сестра  разместились на принесённых с кухни табуретках. Ты же, взяв листок бумаги, залез в кресло — трибуну.

- Сейчас перед вами выступит товарищ генеральный секретарь Андропов, - смело заявил ты.

- Внучек, подожди! - поднялся дедушка. - Чтобы всё было по-настоящему, я тебе сейчас микрофон принесу.

Дедушка принёс тебе свой старый карманный ингалятор, который действительно был очень похож на микрофон. Ты взял его в руку перед собой и повторил:

- Сейчас перед вами выступит товарищ генеральный секретарь Андропов.

Оглядел присутствующих, важно прокашлялся  и деловым тоном продолжил:

- Товарищ генеральный секретарь Андропов расскажет о программе нашей партии...

Дедушка всеми силами старался скрыть улыбку. Отец побагровел, сначала затряслись его губы, потом он, едва сдерживая смех, затрясся всем телом. Он, заёрзав на табуретке, то и дело переводил взгляд  на маму, на дедушку - чтобы не рассмеяться. Бабушка, как человек от политики весьма далёкий — слушала с приоткрытым от удивления ртом. Сестра, чтобы не расхохотаться, старалась не смотреть на отца.  Мама же внимательно смотрела на докладчика, ладошкой тихонько касалась колена отца, стараясь его успокоить.

На трибуне же, под аплодисменты, один докладчик сменил другого — теперь выступал товарищ Устинов. Он как заправский диктор из телевизора поведал, что нашу страну с дружественным визитом посетил премьер-министр Греции Андреус Папандреус (так ты называл Андреаса Папандреу) и встретился с товарищем Громыко. Потом от имени Константина Устиновича Черненко ты пересказал об уборке свёклы в курском передовом совхозе. Затем Константин Устинович почему-то поведал слушателям о новостях спорта — о  том, как московские армейцы в матче очередного тура хоккейного чемпионата в напряженной и зрелищной борьбе обыграли столичные «Крылья Советов».

Всей семье твоя игра понравилась, а дедушка так и вовсе сиял от  восторга - забавно глядеть на четырёхлетнего карапуза, с важным видом сообщающего о программе партии и успехах в развитии народного хозяйства. По вкусу пришлась игра и тебе. Ещё бы! Вся семья тебя внимательно слушала, временами едва сдерживая смех. Ведь как это хорошо — видеть улыбки на родных лицах. И следующим вечером ты решил повторить. А потом снова… И ещё… Каждый вечер все собирались в зале и слушали, слушали маленького докладчика, который от имени разных товарищей вещал и вещал о событиях в стране и мире. И, случалось, вместе с креслом  разворачивали спинкой вперёд и тяжелый диван.

- Надо ещё и президиум, как на пленуме! - пояснял ты. И обращался к сестре: - Наташа, давай ты будешь в президиуме?

И сестра забиралась в президиум, роль которого выполнял развёрнутый отцом и дедушкой диван.

Дней через десять возроптал отец:

- Надо нам эти игры заканчивать. На заводе с утра — политинформация. Домой прихожу — ещё хлеще. Голова пухнет. Вон, соседский Димка — иду с работы — с машинкой играется. А наш — с трибуны выступает…

- Пускай играет, - вступился за тебя дедушка. - Узнаёт сколько всего. Мы с ним и карту политическую уже неделю изучаем. Сам захотел. Теперь и Францию, и Норвегию мне показывает.

Отец согласился — ладно, потерпим. Правда, пробовали хитрить — то отец пытался «Советский спорт» читать, то сестра в книгу глядела. Пришлось тебе невнимательной аудитории делать внушения.  Исключение ты сделал для бабушки — она последние дни под твои выступления частенько дремала в кресле. Ну что ж — бабушка старенькая, умаялась, у плиты стояла, пусть подремлет. Бабушку из политбюро выводить никак нельзя. Ей потом дедушка обязательно расскажет. Дедушка каждое твоё слово ловил, иной раз кивая тихонечко головой — дескать, да, всё верно, внучек.

Первой исхитрилась мама. Она подняла руку и сказала, что у неё есть вопрос.

- Задавайте, - деловым тоном ответил ты.

- Вопрос по народному хозяйству. Котлеты на завтра хотите?

- Хотим! - закричал ты с трибуны.

- Ну если хотите, то мне нужно идти их готовить…

Против котлет ты устоять, конечно же, не смог. Потом и отец, сославшись на нужды сельского хозяйства, пошёл кормить уточек. Ты не мог допустить, чтобы твои друзья - уточки оставались голодными. А выступать перед неполным залом тебе сделалось неинтересно.

Так вот и закончились твои выступления в политбюро. И потом, когда ты вырос - часто их вспоминали, собираясь всей семьёй за вечерним чаем. А карту вы с дедушкой изучали ещё долго. Какие чудные и невероятные названия стран произносил дедушка. И поныне вспоминаешь: Австрия — казалось тогда острым словом, как вершины альпийских гор, про которые рассказывал дедушка, Югославия — грезилась доброй и тёплой. Лесото виделась тебе такой же зелёной и весёлой, как Первомайская роща. Алжир — мнился бескрайними, жирными, липкими, оттого нелюдимыми песками. Буркина-Фасо — представлялись тебе бредущие по пустыне измождённые негры с бурчащими от голода животами,  тянувшие тяжеленные мешки с фасолью. И радостно становилось — ведь ты жил с папой, мамой, дедушкой, бабушкой и сестрой в милом и уютном Краснодаре, и животик твой не бурчал от голода, и не нужно было таскать тяжеленные мешки с фасолью…

Илл.: Елена Саяпина