Встреча

                                                     

     Литературный экспресс шёл строго по расписанию и на конечную станцию должен был прибыть ровно в 12 часов 3 марта, во Всемирный день писателя. Так было задумано организаторами мероприятия.

     Через полтора часа – прибытие во Владивосток. Во всех вагонах, заполненных литераторами России, наметилось оживление. К выходу собирались по-разному: одни доставали одежду поновее, другие брились или причёсывались, третьи – прикрепляли к своим пиджакам или кофтам литературные ордена и медали. Особенно много было молодых орденоносцев. Как это ни смешно, любую из наград, кроме медали Пушкина, можно было купить в прямом смысле этого слова. Впрочем, говорить об этом считалось дурным тоном. Говорили о другом. О том, кто будет выступать с приветственным словом, какие мероприятия планируются на ближайшие дни, что интересного можно увидеть во Владивостоке.

     Но чаще всего задавали друг другу один и тот же вопрос: почему не работает сотовая связь и Интернет? Разгадать эту загадку никто не мог. Начальник поезда сообщил, что раньше такого безобразия никогда не было.

     В десятом вагоне проводник последний раз за поездку разносил пассажирам горячий чай.

     Читатель! Давайте заглянем в некоторые купе этого вагона до того момента, как проводник откроет дверь и занесёт чай. Интересно же, что там делается и о чём говорят литераторы.

     В первом купе находились поэты Валерий Хатюшин и Владимир Шемшученко, а также - писатель-сатирик Михаил Задорнов. Хатюшин недавно закончил написание новой автобиографии и попросил Задорнова прочитать и дать свою оценку. Михаил Николаевич ознакомился с текстом и, возвращая хозяину айфон, дружески пожурил:

     - Твоя автобиография претендует на заголовок «герой нашего времени».

     В ответ Хатюшин надул губы и спрятался за ними.

     Шемшученко достал из громоздкого дипломата пиджак, на котором красовалась медаль Пушкина. Бережно стряхнул с пиджака соринки, надел его и повернулся к зеркалу. Внимательно посмотрел на себя и остался очень доволен. Чувство глубокого удовлетворения  у него плавно перешло в чувство мелкого тщеславия.

     Наблюдая эту сцену, Задорнов вспомнил где-то прочитанную фразу: «Глядя на себя в зеркало, приобщаешься к прекрасному», но ничего не сказал, чтобы не обострять отношений.

     Задорнов в который раз попытался воспользоваться сотовым телефоном, но из этого вновь ничего не получилось, и он разочарованно проронил:

     - А связи по-прежнему нет.

     - Появится, куда она денется, - выразил своё мнение Шемшученко и добавил. – Коронавируса боитесь? Во Владивостоке я маску надевать не буду и вам не советую, а то никто  и не узнает… Думаю, мои-то стихи там читают; недавно большая подборка была в их «Дальнем Востоке».

     Тут уж Задорнов не выдержал и съязвил:

     - Кто дорожит мнимыми заслугами, тому они помогают пережить отсутствие реальных. Володя, ну кто сегодня читает стихи, кроме литераторов? Так что не обольщайся… 

     После этих слов Шемшученко надолго замолчал, разговаривать ему не хотелось. Он знал себе цену, но такую сумму ему никто не предлагал. Сколько ферзей в душе так и остались пешками!

     В третьем купе ехали Михаил Зощенко, Илья Ильф и Евгений Петров. Никто из них не спешил собирать пожитки. Зощенко с Ильфом играли в шахматы, Илья проигрывал. Чтобы помочь другу и соавтору не потерпеть фиаско, Петров стал отвлекать Зощенко от шахматной доски, задавая ему вопросы, не имеющие ни малейшего отношения к шахматам.

     - Первый раз еду во Владивосток. Будем там ловить птицу счастья. Как вы думаете, Михал Михалыч, поймаем?

     - Не знаю, что нас там ждёт; у птицы счастья тоже есть размах крыльев - ответил Зощенко и взял у противника пешку.

     - Думаете, поездка будет не очень? - Евгений продолжал претворять свой замысел в жизнь.

     Зощенко вопрос проигнорировал и через полминуты «съел» ещё одну пешку, приговаривая:

     - Курочка по зёрнышку.

     - Я вчера прочитал, - не унимался Евгений, - что менеджеры при увольнении из госкорпораций получают «золотые парашюты» по сто и даже двести миллионов долларов. Как вам это нравится, Михал Михалыч?

     - На госслужбе вместо молока за вредность сегодня получают «золотые парашюты».

     Петров выдержал минутную паузу и продолжил гнуть свою линию:

     - Вчера в Думе Жириновский опять разбушевался. А что вы думаете о Жириновском, Михал Михалыч?

     - В жизни всегда есть место клоуну. Среди политиков есть такие языки, на которые пора ставить заплатки, - радостно возбуждаясь, сказал Зощенко и на сей раз выиграл у Ильфа коня.

     - Хорошая шутка, - отреагировал Петров, хохотнув при этом.

     - Чувство юмора помогает не принимать всерьёз другие чувства, - сказал Зощенко, подумал минуту и поставил Ильфу мат.

     В седьмом купе десятого вагона ехали трое прозаиков. Один из них был Всеволод Кочетов – автор когда-то нашумевших романов «Журбины» и «Чего же ты хочешь?». Другой – Владимир Тендряков – стал известен благодаря написанной им антирелигиозной повести «Чудотворная», по которой был поставлен художественный фильм. С ними же совершил длительный путь и Владимир Крупин, который продолжает оставаться широко известным писателем в узких кругах.

     Слишком разными они были людьми и всю дорогу разговаривали мало.

     А когда за окном промелькнуло небольшое сельцо, в котором пассажиры увидели заброшенные полуразваленные строения то ли колхоза, то ли совхоза и блеснувший купол маленький церквушки, неожиданно вспыхнула бурная словесная перепалка.

     - Ишь, разграбили всю Россию, - возмутился Тендряков, понастроили церквей, чтобы одурачить народ. Попов развелось как собак нерезаных!

     После этих слов, Крупин трижды перекрестился и начал бубнить какую-то молитву.

     А Тендряков возбуждённо продолжал:

     - Всех их: и Горбачёва, и Ельцина, и ещё кое-кого надо публично повесить на Красной площади! Чтоб другим неповадно было уничтожать Россию!

     - Сгорая от жажды мести, сердце не согреешь, - тихо сказал Крупин, снова троекратно перекрестился и продолжил шептать молитву.

     - Володя, смотрю я на тебя и удивляюсь, - сказал Тендряков. – В паутину религии попадают только слабые существа. Ты же никогда не был слабым. Что произошло-то с тобой?

     - Приобрёл веру.

     - Чтобы обрести веру в бога, нужно потерять веру в себя! – убеждённо воскликнул Тендряков.

     - Володя, ты посмотри, сколько народу приходит в церковь, - сказал Крупин, считая  этот факт самым весомым аргументом в споре.

     - В церковь идут тогда, когда идти уже некуда! – настаивал на своём Владимир Тендряков.  

     - Бог тебя накажет, - сказал Крупин, опять три раза перекрестился и продолжал проговаривать начатую молитву.

     - Гнев богов переносится гораздо легче, если в них не верить, - с усмешкой вмешался в разговор Всеволод Кочетов. – А тот, кто ставит во главу угла религию, так и простоит в этом углу всю жизнь, - и небрежно махнул рукой в сторону Крупина.

     - А кто первым получил Патриаршую литературную премию? А Володь? Конечно, ты! Сколько рубчиков вручил тебе Патриарх Кирилл за твоё смирение перед новыми буржуинами?..

     - Оставь его в покое, - сказал Всеволод Кочетов.

     - Да уж, как говорится, горбатого могила…

     - Вот ты негодуешь, правильно, конечно, возмущаешься, - обратился Кочетов к Тендрякову, переводя тему разговора, - но подготовка к разрухе в России началась задолго до Горбачёва. Фактически сразу после смерти Сталина. А ты в своё время активно выступал против него. Ты же подписал в 1968 году «Письмо двадцати пяти» о недопустимости частичной или косвенной реабилитации Сталина. Там же, насколько я помню, свои подписи поставили и Катаев, и Паустовский, и Чуковский, а сразу вдогонку за ним с тем же требованием появилось «Письмо тринадцати», где засветились Смирнов, Эренбург, Дудинцев…

     - Всеволод Анисимович, если бы я знал, что верхушка партии ведёт нас к реставрации капитализма, ни за что бы не подписал. Даже если бы поставили к стенке за это. Да, проявил политическую близорукость…

     От дальнейшей расправы Владимира Тендрякова спас проводник, который, предварительно постучавшись, отодвинул дверь купе, вошёл и поставил на столик стаканы с горячим чаем.

     Вид упомянутого сельца и церквушки породил в восьмом купе не просто разговор, а новый скандал. В этом купе находились Юрий Бондарев и Виктор Астафьев. Они всю дорогу касались в разговоре политических вопросов, спорили, кричали друг на друга, и порой ругань доходила до нецензурных выражений.

     На сей раз первым завёлся Астафьев:

     - Пришли к власти большевики, и ни царь им не нужен, ни бог…

     - Посмотри! – Бондарев показал пальцем за окно. – И здесь всё разграбили. Там, где рушатся идеалы, суетятся мародёры. Виктор, разве за это мы с тобой на войне кровь проливали?

     - Если бы не было Ленина и Сталина, мы жили бы нормально, как в Европе. И в годы войны не завалили бы немцев трупами своих солдат. Прав был Солженицин…

     - Я с ним тоже много раз разговаривал по душам, - прервал своего идейного противника Бондарев. - Пока влез в душу, перепачкался с ног до головы.

     - Юра, у каждого своя правда, и вместе они не уживутся, - не сдавался Астафьев.

     - Ты почему смалодушничал? На фронте выстоял, а в гражданской жизни оказался… не хочу материться. Почему не отказался от звания Героя социалистического труда? Так бы прямо и сказал: «Я, мол, против социализма». Ан-нет, кушать вкусно хочется. Когда мне Ельцин хотел всучить орден Дружбы, я же отказался. А ты смалодушничал. Всякий раз шёл туда, где тебе кормушку показывали. Или, чтобы стать безгрешным, надо поменять веру?

     - Я свой и военный долг, и гражданский исполнил до конца, - попытался оправдаться Астафьев.

     - Вот ты от Ельцина получил орден «За заслуги перед Отечеством». Какому Отечеству ты служишь? Олигархическому? А Ельцин – вообще преступник. Он не только переступил закон, но и вытер о него ноги…

     - Но Ленин тоже переступил закон, разогнав Учредительное собрание…

     - Ленин сломал буржуазное государство, чтобы на его обломках построить справедливое общество, где не будет эксплуатации человека человеком, а Ельцин – чтобы вернуть капитализм. Вот ты всё никак не угомонишься и продолжаешь лить грязь на Сталина. Уже и тридцать седьмой год вспомнил.

     - Юра, от исторической правды никуда не убежишь…

     - Про какую историческую правду ты говоришь? Историческая правда – это отретушированная ложь. Любой историк страдает умышленным склерозом. Правду о тридцатых годах, когда Сталин продолжал борьбу с троцкистами, мы сможем узнать только ознакомившись со стенографическими отчётами пленумов и съездов ВКПБ и с документами отдела административных органов ЦК партии. А почти все эти документы засекречены. Что, не понятно, почему скрывают правду? А твои «Прокляты и убиты»? Зачем ты изгадил свой роман ложью? Неужели ты не понимаешь, что тот, кто врёт о войне прошлой, приближает войну будущую?..

     - Да ну тебя на хрен. Давай заканчивать, у меня от этих разговоров уже давление поднялось…

     - Ещё один важный момент – и на этом завершим. Ты, Виктор, выдающийся мастер художественного слова. А вот в вопросах философии, политэкономии, политики ты, извини за прямоту, полный ноль. Ты читал «Капитал» Маркса? Другие его работы? Энгельса? Ленина? У них множество настолько глубоких мыслей, что многие боятся к ним даже приблизиться. И пока ты не прочтёшь и не осмыслишь всё это, так и будешь всякую чушь молоть и никогда не поймёшь, что происходит в этом мире.

     И они оба замолчали.

     В другие купе проводник не заходил, чай едущие там литераторы не заказывали.     

     В девятом купе, возле туалета, ехали литературные критики из Москвы: Галина Юзефович и другие. Андрей Тимофеев отказался ехать с ними в одном купе и попал в другой вагон. К литературным критикам проводник не наведывался: чай они тоже не заказывали.  

     А в это время во Владивостоке начинали разворачиваться неординарные события, которые подтолкнули городскую власть к решительным действиям. Власть напоминала гнёт над процессами, которые норовят выйти из-под контроля.

     Первым делом были отключены сотовая связь и интернет. На привокзальной площади и прилегающих к ней улицах стояли автозаки и водомёты. Рядом с ними расположились не только местные росгвардейцы и омоновцы, но и те, которых ещё вчера перебросили самолётами из Ростова-на-Дону и других областных центров. Все эти представители полицейских структур в своё время дали присягу, тем самым обеспечив себе место в строю, задача которого охранять власть буржуазии. Некоторые из находившихся в этом строю испытывали угрызения совести, но покинуть его не решались, ибо не знали, где и как можно, сняв погоны, заработать кусок хлеба и прокормить семью.

     Рабочие трёх крупных заводов города и некоторых подразделений морского порта с утра объявили забастовку с требованием сделать 3 марта нерабочим и праздничным днём. Люди, кто на чём, уже двигались к привокзальной площади.

     А на самой площади уже собралось несколько тысяч человек. Некоторые держали в руках красные флаги, были там и транспаранты антиправительственного содержания. Силовики стояли плотной цепью за временными металлическими ограждениями и препятствовали прохождению людей в здание железнодорожного вокзала, но у них это не всегда получалось. То там, то здесь небольшие группы людей прорывали оцепление и устремлялись на первую платформу, куда должен был прибыть литературный экспресс. 

     Напряжение на площади нарастало. Люди начали скандировать лозунги, в которых чаще всего звучало слово «долой». В момент первых задержаний начались стычки протестующих с полицией. Бесправие даёт право на вседозволенность. Видимо, прошло время собирать камни за пазухой, и наступило время бросать их в чужой огород. В полицейских полетели лёгкие и тяжёлые предметы. После того как несколько полицейских получили серьёзные травмы, задержания прекратились, и силовики стали просто наблюдать за происходящим, но прилагали усилия, чтобы в здание вокзала и на платформу просочилось как можно меньше людей.

     А к вокзалу тем временем подъезжали всё новые и новые автобусы с жителями города. Переполненные автобусы лихорадило от избытка чувств. Лица пассажиров, покидающих транспортные средства, были возбуждены. Воздух свободы был наполнен ароматом надежды.

     Кто-то в толпе начал разбрасывать листовки. В век Интернета и других новейших технологий это выглядело как-то архаично, но люди сразу подбирали листовки и читали с удовольствием, так как в содержании текста находили отголоски своей души. Вот что там было написано:

     « Люди! Будьте бдительны!

Мост в Будущее находится в аварийном состоянии. Наше здравоохранение охраняет не здоровье голодных, а сверхприбыли богатых. Так коронавирус мы никогда не победим.

     Долой такую медицину!

     Инфляция – самая изощрённая форма эксплуатации. Долой инфляцию!

     Олигархи, не забывайте: бедность – это дамоклов меч над богатыми. Отдайте пока не поздно часть прибыли трудящимся!

     У ветвей нашей власти один корень зла – коррупция. Она растёт на почве, удобренной властью. Долой такую власть!

     Ружьё, висящее на сцене при желании можно квалифицировать как призыв к вооружённому восстанию. Свободу Николаю Платошкину!

     Товарищи! Не забывайте, дрожащими руками власть не берут.

     Винтовка рождает власть!

     Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

     Да здравствует диктатура трудящихся!

     Вся власть Советам!»

     А в это время литературный экспресс уже завершал свой путь по Транссибирской магистрали и подходил к первой платформе железнодорожной станции Владивосток. Вскоре состав остановился.

     На перроне за переносной металлической оградой плотной цепью стояли омоновцы, а за ними - многочисленная толпа встречающих.

     Литераторы высыпали из вагонов и оставались на месте. Их предупредили, что первыми в здание вокзала и далее на площадь пойдут писатели с мировым именем, которые ехали во втором вагоне.

     Классики покинули свой вагон и медленно двинулись к зданию вокзала. Они шли по проходу, который был создан искусственно: между вагонами состава и цепью омоновцев. Никто из толпы проходящих  не приветствовал. Некоторые встречающие вставали на цыпочки и высматривали, кто идёт вслед за первой группой, но, судя по выражению их лиц, так и не увидели того, кто им нужен.

     Вслед за классиками двинулись другие литераторы. Впереди этой колонны шли литературные чиновники: председатель Ассоциации писателей и издателей России Сергей Шаргунов, председатель Союза писателей России Николай Иванов, председатель Союза российских писателей Светлана Василенко, председатель Российского книжного союза Сергей Степашин, председатель Союза писателей Москвы Евгений Сидоров и председатель Союза писателей Санкт-Петербурга Валерий Попов. Их проход по платформе  также не вызвал у публики никакой реакции. Видимо, по этой причине у литературных чиновников произошёл такой сумбурный разговор:

     - Ничего не понимаю, будто бы и не встречают…

     - Пора бы узнавать нас в лицо…

     - Мечтать не вредно, вредно воплощать мечты в жизнь.

     - Дальний Восток…

     - Одним словом провинция.

     - Тем более дальний…

     - Восток – дело тонкое.

     - А где тонко, там и рвётся.

     - Куда они денутся, будут узнавать в лицо.

     - Свежо предание, но верится. Дурдом!

     По платформе писатели-классики прошли молча, их тоже никто не узнавал. И только у входа в здание вокзала, слева от них, послышались жидкие аплодисменты, которые быстро испарились. Это напомнила о своём существовании группа местных литераторов. Они отличались от других тем, что всматривались в лица классиков и что-то полушёпотом говорили друг другу.

     Справа от классиков расположился духовой оркестр, готовый в любую минуту начать исполнение нужной мелодии. Дирижёр вглядывался то в одну, то в другую сторону платформы, но то, что искал глазами, пока не увидел.

     На происходящее классики реагировали в основном спокойно. Все они знали, что в современной России произошёл массовый «падёж» читателей, а значит, и мало кто знает их в лицо. Ведали они и о том, как школьники в старших классах «изучают» их тексты: просматривают содержание романов и повестей в Интернете, считая, что «нечего грузить себя всякой фигнёй».

     Разговор среди классиков возник лишь тогда, когда они вошли в здание вокзала. Салтыков-Щедрин услышал за своей спиной:

     - Сколько сюрпризов нам здесь приготовили: сотовая связь не работает, Интернет ни гу-гу…

     - А то, что каждый из нас с мировым именем, а реакции никакой – это как понимать? – возмутился другой голос.

    Михаил Евграфович не удержался и, не поворачивая головы, съязвил:

     - Такой ореол славы в этом сезоне не носят.

     - Что же мы не заслужили, чтобы нас нормально встретили? – настаивал тот же голос.

     - Заслуги стареют быстрее, чем их владельцы, - ответил Салтыков-Щедрин.

     - Что сказано в шутку, может быть услышано всерьёз, - послышался ещё один голос.    

     При выходе из здания вокзала, классики могли увидеть одиночные пикеты и прочитать, что написано на самодельных плакатах или стендах, которые одни из пикетчиков  держали в руках, а у других таблички  висели на груди. Тексты этих плакатов не отличались особым разнообразием, чаще всего там встречались слова: «долой», «позор», «коррупция», «в отставку», «путин», «политзаключённые» и тому подобное. Но была и одна оригинальная надпись. Молодая девушка держала в руке массивную картонку, на которой крупными печатными буквами было выведено: «В моей смерти прошу винить вертикаль власти».

      А на всё это с фасадной стены укоризненно смотрел Николай II. Лев Николаевич Толстой при взгляде на барельеф последнего российского императора лишь недоуменно пожал плечами.

     Выйдя на привокзальную площадь, писатели с мировым именем начали крутить головами. Увидев величественный монумент Владимиру Ильичу Ленину, Алексей Максимович Горький заметил Салтыкову-Щедрину:

     - Здесь Ильич на месте. Молодцы, не убрали.

     - Борьба с памятниками – это уже не симптом психического заболевания, а его следствие, - ответствовал Михаил Евграфович.

     Алексей Максимович задумался на мгновение и скорее всего самому себе сказал:

     - Этот памятник символизирует идеи марксизма-ленинизма, которые сегодня в России практически запрещены. Но идеи, которые находятся в изгнании, ждут своего часа.

     А в это время из седьмого вагона литературного экспресса, который стоял напротив входа в здание вокзала, не спеша вышел Иосиф Виссарионович Сталин.

     Многочисленная толпа, стоящая на платформе, разразилась овациями. Духовой оркестр заиграл «Варшавянку». Люди восприняли мелодию с воодушевлением, но песню запели человек пятьдесят, не больше. Остальные пока не выучили слов этого революционного марша.  

    

                                                                            

19.01.2021