Под моей кроватью живут монстры. Да и не только под кроватью, понимаешь? Они и за шкафом, и в том углу под самым потолком, и за телевизором трещат, и за занавеской шкребутся. Хорошо, что родители знают об опасности, и когда уходят, непременно вызывают ко мне бабушку. Она очень смелая. Иногда даже ходит ночью в туалет, не включая свет, что делать запрещено, если твой дом кишит монстрами. Она все правила, конечно, знает — я ей все растолковала — но никогда их не придерживается: засыпает быстро, не натягивает одеяло до самого подбородка, свешивает с кровати руки и ноги, отворачивается к стене. Оттого и бесстрашная, разумеется.

Вся квартира пахнет мамиными духами, а она сама роется в старой косметичке, поправляя мокрые волосы. Папа терпеливо сидит на диване и переключает каналы, иногда тихонечко вздыхая. Тихонечко, потому что мама может услышать и начнет нервничать, а тогда они застрянут здесь еще на час. А я хожу мимо входной — страшно боюсь, что мама с папой уйдут, а бабушка к тому времени не придет. Тогда нужно будет забраться на Безопасное Кресло с ногами и долго глядеть на часы. На часы смотреть бесполезно, потому как папа так и не смог втолковать мне, как они работают, но так много спокойнее.

На улице уже совсем темно, и я понятия не имею, с чего родители так любят гулять без солнца, ведь ничегошеньки не видно и хочется спать.

Наконец бабушка гремит сумками в коридоре и отчего-то как обычно ойкает. Я подрываюсь и бегу ее встречать, а папа снова вздыхает, но уже облегченно, потому что мама уже ищет свои каблуки и о чем-то весело переговаривается с бабушкой.

Хлопает дверь, и мы с ней плетемся на кухню вместе с брынчащими пакетами. Тут она делает круглые страшные глаза:

— Пирожки забыла!

Я сначала расстраиваюсь, а потом до смерти пугаюсь и хватаю ее большую морщинистую руку:

— Ба, ну и ладно! Не уходи только, мне тут страшно одной.

Она машет рукой, мол, черт с ними, с пирожками этими, в следующий раз, и я, обрадованная, залезаю на стул и заглядываю в пакеты.

***

В комнате темно и пахнет лекарствами. Окна открыты настежь, но духота стоит неимоверная, намного хуже, чем на улице.

— Откройте окно в другой комнате или дверь. Пусть хоть малость сквознячок погуляет, дышать невозможно просто!

Она меня слышит и поворачивает голову в мою сторону. Смотрит долго сквозь меленькие щелочки, я уж думаю, что заснула, но тут подает голос:

— Приехали...

По спине холодом. До того голос хриплый, слабый, не ее совсем. Не тот, которым кричала на собак во дворе, горланила старые кубанские песни, отчитывала маму за то, что редко приезжала, а меня хвалила за год без четверок. Сажусь на кровать, беру протянутую руку и чуть-чуть пожимаю. Поддержать хочу, а не знаю как. Улыбаться пытаюсь, даже если ей в темноте не видно. Для себя.

— Как ты, ба?

— Потихоньку...

Молчит немного, а потом добавляет:

— Ничего, выкарабкаюсь. Справимся.

Это ее уже научили. Говорят одно и то же, вот она и повторяет. А не повторять не получается, это я понимаю.

Слышу, как на кухне зовут, и ее руку снова пожимаю и отпускаю. Встаю и иду к кухонному желтому свету, тоже болезненному как будто. И вдруг слышу шепот. Поворачиваюсь к бабушке, она смотрит на меня взволнованно, даже привстать пытается.

— Ты же меня не оставляй. Мне страшно одной.

Вспоминаю, как и я когда-то просила ее остаться со мной, и она прогоняла мой страх, а вместе с ним и всех монстров. Только то, чего теперь боится бабушка, будет пострашнее комнатных чудищ.