Каждое субботнее утро в нашей семье начиналось примерно одинаково. Я просыпался часов в шесть и начинал собирать вещи. В спешке наливал кофе и закусывал надкушенным бутербродом с колбасой, которым Аленка пренебрегла ради сливочного печенья с молоком. Я прекрасно ее понимал, куда лучше пить домашнее молоко, привезенной из деревни, чем есть какую-то колбасу.

В конце недели я всегда ездил в деревню к бабушке, чтобы помочь по хозяйству и побыть на родной земле хотя бы два денька, но моя жена Маша не понимала меня. В субботу мы не говорили друг другу «Доброе утро», вместо этого Маша сдвигала брови и говорила мне одни и те же слова:

- Я этого не пониманию. Ты каждую неделю мотаешься в деревню. Зачем? Молоко мы и в магазине купим, а бабе Тасе по телефону позвоним.

После этого она поворачивалась ко мне спиной и бубнила себе под нос что-то невнятное. После этого я заключал ее в свои объятия и целовал в макушку. И спустя пять минут она касалась губами моего лба и направлялась будить Аленку. А ведь когда-то Маша любила деревню всем сердцем.

Мы познакомились в деревне, когда нам было лет по пять. Родители решили, что не будут отдавать меня в садик, да и бабушке в деревне нужен был помощник, поэтому до семи лет я гонял кур и создавал видимость примерного внука. Так вот, Маша была моей соседкой, внучкой Зинаиды Петровны. Родители девочки попали в аварию и разбились, поэтому единственным родным человеком для Маши была бабушка. Мы все детство провели вместе, как закадычные друзья, но в конце десятого класса я не выдержал и признался ей в любви. Через пять лет мы поженились, и на свет появилась Алена, маленькая копия Маши.

 Шли годы, я, кажется, не изменился ни капли. Все тот же худощавый парнишка с кудрявыми завитками волос, в сердце которого живет деревня. А вот Маша стала другой. Ее веснушки потускнели, и спрятались за облаком пудры. Свои непослушные кудри Маша приручала каждое утро плойкой, словно тигров плеткой.  Я говорил ей, как сильно я люблю ее веснушки и кудри, но она не слушала. Почему ее сердце вытеснило деревню и поддалось городу – я не знаю. Я вот, совершенно его не любил. Если бы не Машкина работа и наша квартира в ипотеку, я бы бросил все и жил в деревне.

С самого рождения Аленки мы ездили к бабушкам каждую неделю всей семьей и проводили там все выходные. И это время было наполнено счастьем и умиротворением. Но, когда бабушка Маши умерла, все изменилось.  Девчушка, похожая на яркое солнце, которую я так нежно полюбил еще в детские годы, стала с каждым годом тускнеть и почти перестала радовать нас лучами своей улыбки. Я понимал, что ей тяжело находиться в деревне. Воспоминания одолевали, и она становилась мрачнее тучи. Мы говорили обо всем, но это она таила в своем сердце под большим замком, ключ от которого мне было не достать. Поэтому мы с Аленкой каждую неделю все так же ездили в деревню, но уже без Маши.

***

Мы погрузили всех любимых кукол Алены в багажник рядом с пустыми трехлитровыми банками из-под молока. Маша зацеловывала свою маленькую рыжую копию и что-то шептала на ухо. Все нежности доставались ребенку, а мне оставался только скупой чмок в щеку, но я не жаловался, потому что потом крепко-крепко сжимал Машу в своих руках и покрывал все лицо поцелуями. Она начинала громко смеяться, грозясь вырваться, и устроить мне взбучку. Где-то с минуту я любовался на ее улыбку, а потом, мы с Аленкой отправились в путь, глядя в зеркало на Машу, на прощание посылающую нам воздушные поцелуи, которые так яростно старалась ловить Аленка.

Дорога была недолгой, всего полтора часа, но из-за крутого поворота, на котором часто происходили аварии, я старался ехать медленнее и аккуратнее. Аленка без умолку говорила обо всем на свете. Рассматривала облака, и строила догадки  насчет небесных рисунков. Мы уже подъезжали к деревне, когда Аленка заснула. Наверное, свежий воздух и дорога  приморили ее. Бабушка Тася возилась на заднем дворе с Мартой, нашей коровой, которая вот-вот должна была отелиться. Я хотел отнести домой  сонную Аленку, чтобы она досмотрела свой сладкий дневной сон, но услышав голос бабушки, девочка мигом проснулась и, потирая сонные глазки маленькими кулачками, пошла в коровник. Бабушка гладила Марту и что-то тихо ей говорила. Аленке еще не доводилось видеть, как на свет появляются телята. С одной стороны, ей был очень интересно, а с другой, страх заставлял ее прятаться за подол бабушкиной юбки.

Марта была для нас не просто коровой.  В неурожайные годы, когда бабушка Тася хваталась за голову, глядя на свой пустой и засохший огород, нас спасала Марта. Она всегда давала много молока, которого хватало не только для дома, но и на продажу. Правда, телят у нее было мало: тяжело давались роды. И в этот раз бабушка особенно переживала за Марту, все-таки корова не молодая.

Я не стал мешать бабушке и Аленке. Спросил лишь, чем помочь нужно по хозяйству, но ответа так и не услышал. Они были слишком заняты, чтобы обратить на меня внимание. Тогда я решил прогуляться по родным улочкам.

Казалось, что в деревне ничего не меняется. Вот за воротами стоит старенькая лавочка, на которой я в тихую первый раз попробовал сигареты с соседом Мишкой.

 Он тогда был заядлым курильщиком, хотя и отроду ему было 12 лет. Ох, и кашлял я тогда, чуть не задохнулся. Но тот раз на всю жизнь отбил  у меня охоту к курению, за это я Мишке благодарен. Слышал недавно, что он дом отцовский в деревне продал и уехал, куда глаза глядят.

День выдался жарким, поэтому я  решил повести Аленку на речку. Она плавать не умела, но когда я поддерживал ее руками под водой, она сильно закрывала глаза, набирала в рот воздуха и изо всех сил барахтала руками и ногами, заставляя капельки воды танцевать вокруг нас.

Я направился в коровник. Бабушка и Аленка гладили Марту по голове и хвалили, а рядом на сене лежал теленок, коричневый с белыми полосками и жадно причмокивал. Вот и в нашей семье пополнение.

В этот момент раздался приглушенный телефонный звонок из дома. Семь пропущенных вызовов от Маши.  Я забыл позвонить ей, когда мы добрались. Каждый раз, когда мы ездили в деревню, она боялась, что на том злополучном повороте может что-то случиться, ведь именно на нем разбились ее родители. Я тихонько выругался, когда понял свою ошибку, и хотел было ей перезвонить, как за воротами услышал звук остановившейся машины.

Ворота рывком распахнулись, и Маша вбежала во двор. По ее щекам катились слезы, омывая веснушки, еще не покрытые пудрой, а рыжие кудряшки развивались на ветру. Аленка вприпрыжку возвращалась из коровника и тут увидела маму. Она со всех ног побежала к маме и начала было что-то расспрашивать, но Маша сжала девочку в своих объятиях так крепко, что слова не могли выйти из ее маленького рта.

Через две минуты бабушка Тася вышла к нам с пустым ведром, а на ее плече висело мокрое полотенце. Увидев Машу, так яро обнимающую Аленку, она так же, как и я, на мгновение замерла. Освободив девочку из своих объятий, Маша вытерла лицо рукавом клетчатой рубашки и убрала пряди волос за уши. Выдохнув, она подошла к бабушке и обняв, поцеловала в щеку. Решив, что сейчас не самое подходящее для вопросов время, бабушка Тася сказала, что сейчас напечет целую гору блинов, раз вся семья сегодня в сборе, и удалилась в дом.

Аленка захлопала маленькими ладошками и побежала в дом помогать на кухне, ведь она знала, что к блинам бабушка обязательно откроет банку самого вкусного малинового варенья, которое так любила девочка.

Мы остались с Машей во дворе одни. Я не знал, с чего начать разговор, а она пристальным взглядом смотрела в мои глаза. Но не прошла и минута, как Маша подошла ко мне и крепко обняла. Я погладил ее по голове и попросил прощения за свою ошибку, но она промолчала.

***

Весь день пролетел незаметно. Мы готовили вместе блины, помогали бабушке управиться с хозяйством и даже были на речке. Я и Аленка плескались в воде, а Маша лишь мочила  ноги на берегу, погрузившись в свои мысли.

Пришло время вечернего чая. Бабушка Тася и Аленка сидели рядом с горой блинов и пытались посчитать, сколько же их там. А мы с Машей сидели друг напротив друга и молчали. Наигравшись за весь день и наевшись блинов, Аленка начинала потихоньку погружаться в страну снов. Я отнес ее в дом, и положив на кровать, поцеловал в розовую щечку.

Когда я вернулся назад, бабушка держала Машу за руку и что-то тихо говорила, а потом встала из-за стола и ушла. Тогда я предложил Маше немного пройтись перед сном, и она согласилась. Я взял ее холодную руку и сжал в своей. Какое-то время мы шли  молча, но потом она начала говорить:

- Я очень испугалась за вас. Почему ты мне не позвонил? Ты же знаешь, как я боюсь этого проклятого поворота. Сначала родители, потом бабушка…я не могу потерять тебя и Аленку. Вы единственное, что у меня осталось. Весь сегодняшний день, я думала о том, почему никогда не говорила с тобой о бабушке Зое. Когда она ушла, я была подавлена. Деревня, которую я так любила, стала мне ненавистной. Воспоминания о тех, кого я потеряла,  не дают мне здесь покоя.  Сегодня, когда ты не позвонил, я решила, что мой худший кошмар воплотился в жизнь. Я как сумасшедшая завела машину и сломя голову ехала сюда, повторяя про себя только одни слова: «только бы они были целы».

Я молча слушал, а Маша все продолжала:

- Бабушка Тася сегодня сказала мне, что я должна поделиться с тобой своей болью, чтобы отпустить ее. Ведь все, что случилось – не моя вина. И из-за того, что я держу это в себе, все, что я когда-то любила, перестало иметь значение. Я стала строже, молчаливее. Старалась спрятаться от самой себя, но, увы, от себя не убежишь. Я хочу заново полюбить деревню, мир вокруг и саму себя. Я должна жить и наслаждаться каждым моментом, проведенным с тобой и Аленкой.

Закончив, Маша расплакалась, прижавшись к моей груди. Я гладил ее по голове,  перебирая рыжие кудряшки пальцами, и почувствовал, что по моей щеке потекла слеза. Сегодня  в первый раз за долгое время  рядом со мной была девчушка, похожая на яркое солнце, которую я так нежно полюбил еще в детские годы.

^{Илл.: Татьяна Степанюк «Янтарный рассвет»}