Рассказ

Расскандалился обложной дождь. Не угомонится. Порывом ветра сыпанет пригоршню холодных брызг в лицо или пробарабанит по стеклу, оставляя слезы дорожками. Притаившись, притихнет на мгновение, а потом нападет из-за угла. Снова пригоршня холодного дождя за шиворот, и зашумит в кронах деревьев, а потом присмиреет, поджидая очередного прохожего. И вздрогнешь невольно, прячась за поднятым воротником. И торопишься по мокрым безлюдным улицам домой, стараясь не попасть в лужи, присыпанные опавшей листвой…

Фонари давно уж зажглись в вечерних промозглых сумерках. Неровно горят. Светлый туманный шар повис во тьме, не доставая до земли, а под ногами осенняя слякоть. И чертыхаешься, когда попадаешь ногой в глубокую лужу и чувствуешь, как захлюпала вода в ботинках.

Денис Макаров ругнулся, когда в очередной раз зачерпнул холодную жижу в ботинки. Сразу стало зябко. Он невольно повел плечами, пытаясь укрыться воротником от промозглого осеннего дождя. И уже в который раз пожалел, что не взял с собой зонт. Не любил его. Мотаешься с ним. Лишнюю тяжесть таскаешь и ждешь, а будет ли сегодня дождь или нет. Так делали другие. А он старался обходиться без него. И всякий раз ругал себя, когда был дождь, а он не брал с собой зонт.

И сейчас, возвращаясь в холостяцкую берлогу, как он называл квартиру, всяко ворчал на себя, что не послушал свое «я» и ушел без зонта. Ведь собирался всего лишь на пять минут к знакомому заскочить, но задержался. Его жена, Татьяна, усадила за стол. Глаза разбежались от стряпни на нем. Ну и того… Денис не особо сопротивлялся, когда увидел заставленный всяко-разными вкусностями стол. В животе уркнуло, даже Татьяна услышала и засмеялась. И принялась подталкивать мужиков  к столу. Ну и под рюмочку-другую, они принялись не то обедать, не то ужинать. И засиделись за столом. А когда опомнились, за окном уже повечерело. И было слышно, как порывами ветра хлестал осенний дождь по стеклу. И никуда не хотелось выходить в такую мерзкую погоду. Хотелось забиться в кресло. Взять какую-нибудь книжку, на столик поставить горячий чай, и читать в тишине, редкий раз, посматривая, как разгулялся дождь за окном. Но это осталось в мечтах, а ему нужно было добираться   до дома.

Денис Макаров вздохнул. Кресло с чаем далеко, а перед ним пустынная улица с призрачно-туманными ореолами фонарей, промозглым ветром да обложным дождем, который не собирался успокаиваться. Поразогнал всех жителей по домам, чтобы не мешали, а сам разгулялся на пустых осенних улицах. То порывом ветра подгонит тебя, то окатит мелкой холодной моросью, то сорвет лист с дерева и прилепит тебе на куртку или швырнет в лицо, словно поторапливал, что нечего шляться по гостям, а нужно дома сидеть в такую непогодь.

Редкий раз проезжали машины, сметая дворниками со стекол потоки дождя и прилипшие листья. Еще реже мелькали прохожие. Одни шли, пытаясь удержать в руках зонты, которые трепал ветер-разгуляка, а морось осенняя выбирала подходящий момент, чтобы швырнуть в лицо горсь-другую знобкого дождя. А некоторые, как и Денис, шлепали по лужам, прикрываясь воротниками да придерживали головные уборы, чтобы не унесло ветром. И шагали они, глядя под ноги, и уже не было никакого желания глянуть в темное небо и поискать просветы между обложных тяжелых туч. Здесь бы до дома добраться, а уж за погодой пусть метеослужба наблюдает…

Ближе к центру города прохожие стали попадаться почаще. Мало ли забот, которые выгнали людей в такую мерзкую погоду. И тут Денис чертыхнулся. Он же хотел заскочить в магазин, чтобы купить хлеб, вермишель да овощи. Ну и всякую другую мелочевку. И забыл, засидевшись в гостях. А теперь придется заворачивать в магазин, если успеет до закрытия. И он прибавил шаг, то и дело, поглядывая на часы.

Яркие витрины в косых струях дождя. Плачут они, стекая ручьями на мокрый асфальт и собираются в лужах, прикрываясь слоем опавшей листвы. Шагнешь на листву, и захлюпает вода в обуви. И невольно охнешь, ругаясь на погоду, но больше на себя, что потащился в такое ненастье.

Денис зябко повел плечами. У него и так вся одежда промокла, хоть выжимай, и в ботинках вода. Сунулся в лужу. Зачерпнул. И почуял, как вода обожгла ноги. и невольно Денис ругнулся на себя и осеннюю непогодь. Он трусцой добежал до лестницы. Поднялся. В тамбуре толпился народ, не желая выходить под обложной дождь. Он протиснулся сквозь толпу. Нырнул в магазин. И перевел дыхание. Все, успел! Теперь не выгонят, пока не купишь.

Денис заторопился вдоль прилавков, осматривая товары. Хлеб нужен. А еще купить рожки или спагетти, что ли. Дома почти ничего не осталось. И удивлялся, когда успел съесть. А завтра выходной. И никуда не хотелось выходить в такую мерзкую погоду. Отоспался бы. Потом нужно обед, приготовить, который и на ужин пойдет и еще денька на два растянется. Ничего не поделаешь — это жизнь холостяцкая, когда хочется обнять необъятное, но довольствуешься малым.

— Дениска, здоров был, — возле него пахнуло перегаром, и он увидел своего соседа, дядьку Петра, который терся возле винно-водочного отдела. — Выручай, сосед! Шланги горят — спасу нет. А моя кобра всю плешь проела. Не понимает, что я сдохнуть могу. Выручи, а?

Он протянул трясущуюся руку.

Дядька Петро был еще тем фруктом. Он, наверное, с детства приучен к пьянке. Видать, по ошибке, вместо соски, ему сунули горлышко бутылки. И пошло с той поры. Пьет, не просыхая. А домой вернется, начинает воевать со своей коброй — теткой Марьей. Даже не воевать, а уходил в глухую защиту, пытаясь не попасть под сковороду или скалку, а уж, сколько тарелок было разбито об его голову — это не сосчитать. И продолжает пить, зараза!

— Опять тетка Маша накостыляет тебе, — проворчал Денис, но все же достал деньги, а то сосед не отстанет. — Когда закончатся ваши боевые действия? Уже достали! Я бы на ее месте давно бы уже тебя выставил. Сам не живешь, и другим не даешь.

Он ссунул несколько смятых купюр соседу. И тут мельком заметил, какая-то молодая женщина брезгливо глянула на него, повела плечиком и отошла к другому отделу. что-то знакомое показалось в этой гримасе и, как повела плечом. что-то давно забытое. А где видел ее — не мог вспомнить…

— Вот спасибо, сосед! — отвлек от мыслей дядька Петро. — Выручил. Сейчас возьму пузырек и засосу его. Хоть похмелюсь. А свою кобру я не боюсь. Я не такое видывал в жизни. И меня ничем не напугаешь. Да я одним ударом могу слона свалить. Не веришь? А зря! Ты знаешь, какой у меня удар? У, страшно подумать, если попадешь под него! Поэтому я кобру не трогаю. Пусть шипит себе потихонечку. Я привыкший…

Он бы еще говорил, но похмелье пересилило. И сосед протянул трясущей рукой продавщице деньги.

Денис не стал дожидаться его. Не хотелось слушать всю дорогу бубнеж. Он заторопился за хлебом. Потом простоял в очереди за спагетти. А к ним нужен сыр, да еще масло и сливки. А тут колбасу увидел. В том отделе морковку взял и лук. Прихватил небольшой кочан капусты. Вернулся в молочку. Сметану забыл взять. И крутился по магазину, пока не стали поторапливать на выход. Всем нужно домой и продавцам тоже

Покупатели неохотно потянулись к выходу. И останавливались в тамбуре, не желая покидать теплое помещение и тащиться под рассерженным дождем.

Денис тоже затоптался в темном тамбуре. Невольно вздрогнул, представляя, как придется добираться до дома по такой мерзкой погоде. Не любил осеннюю непогодь. лучше бы сразу после лета наступали заморозки и выпал бы снег, скрывая округу в белой пелене. А тут… Пока дождешься наступления зимы, неоднократно промочит осенний обложной дождь. Казалось, в такую погоду облака не движутся, а цепляются за крыши высоток и остаются до той поры,  пока из них не вытечет весь дождь. Сыплет и сыплет беспрестанно. Конца и края не видно этим дождям. А до зимы еще…

В тамбуре был полумрак. Посетители топтались, и не находился смельчак, который бы нырнул в промозглую погоду. И каждый старался оттянуть это мгновение, когда придется выйти на улицу, и зашлепать по ухабистому тротуару, усыпанному опавшей листвой, которая скрывала многочисленные лужи от людского взора.

Денис завздыхал. Вроде осталось до дома всего ничего, но не было желания тащиться по лужам, зная, что дома еще не подключили отопление и было холодно. Сбросит намокшую куртку, хлюпающие ботинки, а просушить-то негде. Придется включать газовую плиту, чтобы чуточку нагреть квартиру да развесить мокрые вещи. Но согревало одно, что вскипятит чай. Нальет большой бокал. Маслом намажет толстый кусок хлеба. На него сыр и колбасу. А потом включит телевизор. Забьется в кресло. И будет смотреть все подряд, зная, что уже никуда не нужно торопиться. Завтра выходной. И можно сидеть всю ночь, если книжка интересная попадется или передачи по телевизору. Скорее бы до дома добраться.

 Он закрутил головой. Толпа колыхалась, но желающих выйти под обложной дождь не было. И тут снова мелькнула перед ним женская фигура. В полутьме не разглядишь. Но этот поворот головы, как повела плечиком, когда ее задели, и снова повела, как бы отстраняясь. что-то знакомое было в этих движениях. До сладостной боли знакомое из далекого прошлого. И взгляд, как она посмотрела на него, когда соседу отсчитывал на бутылку. Мелькнула усмешка, вот, до чего ты докатился. Правду говорили, чтобы не связывалась с тобой. Ничего хорошего из этого не выйдет…

Да, ну,  не может быть! Он затоптался с пакетами в руках. Невольно задел ее. И она снова повела плечиком, а потом буркнула, что раскосолапился с авоськами, словно медведь. Поосторожнее нужно быть. Здесь же люди стоят.

Неужели Танька Головина перед ним — его первая школьная любовь, ради которой он делал все, лишь бы быть рядом с ней. Но откуда же она взялась тут? Она неожиданно уехала в десятом классе, и даже не предупредила его, а ведь они строили большие планы на будущую жизнь. И мечтали, что после экзаменов, они сразу же поженятся, а потом куда-нибудь уедут учиться. Но Танька исчезла, даже не объяснив, что произошло.  Денис извелся, пытаясь разыскать ее, но бесполезно. Потом сказали, что Танька вышла замуж. Удачно вышла, как говорится. Дом — полна чаша. И мужик при деньгах. Не то, что он — нищеброд. Сладко заныло сердце, но в то же время, глубоко внутри шевельнулся червячок обиды. Но все же нечаянная встреча, о которой он мечтал долгие года, как-то отодвинула на второй план негативные воспоминания.

И не удержался. Снова толкнул ее, словно невзначай и внимательно всмотрелся в полутьме, когда она заворчала и как бы брезгливо попыталась отстраниться.

— Тань… — едва слышно сказал он. — Головина, ты ли это? Смотрю и не верю. Я же столько лет хотел увидеть тебя. И не получалось. А сейчас…

Он замолчал. Растерянно, но в то же время, радость ворохнулась в душе.

Она невольно оглянулась. Медленно обвела взглядом с ног до головы, как бы оценивая его — мокрого куренка, который стоял перед ней с полными пакетами, в промокшей куртке, мокрые волосы сосульками прилипли ко лбу, помятые промокшие джинсы и растоптанные ботинки. И снова взгляд на него — пристальный, подозрительный и — оценивающий.

— Макаров? — как бы удивленно сказала она. — Глазам не верю. Всякое говорили про тебя. И в тюрьме побывал, и по стране мотался, а потом допился и умер на улице. И даже на табличке написали, что неизвестный. А сейчас передо мной стоишь, да еще во весь рот улыбаешься. Откуда взялся ты? Из тюрьмы выпустили, или бомжам стал? Видела, как скидывался на бутылку. Видать, местная алкашня — это друзья твои. Да, Макаров?

Но Денис помнил ее взгляд, когда заметила его с соседом — алкашом. И было понятно, что уже тогда узнала его, но вида не подала. И сейчас удивляется, словно впервые увидела, но сама же говорит, что заметила, как на пузырь скидывались. Вот и пойми ее.

— Я ниоткуда, — пожал плечами Денис. — Здесь живу. Ты бы поменьше слушала других, может, и жизнь не по тому руслу пошла. Сама откуда взялась в городе? Ты же взлетела выше небес, как говорили.

Дениса задело, что ему приписали то, что никогда не было. Честно сказать, ему приписывали все, что можно было. А все потому, что считали хулиганом. А он же просто хотел как-то выделиться в Танькиных глазах.

Танька Головина считалась в школе чуть ли не самой красивой девчонкой. И правда, она была очень симпатичная. И прекрасно знала об этом. И пользовалась. Видела же, как ребята толпой носились за ней и готовы были на головах ходить, лишь бы неприступная Танька обратила на них внимание. Но она была холодной и неприступной. И всегда, когда была недовольна, невольно поводила плечиком и легкая гримаса появлялась на ее лице. И снова холодный взгляд, который, как бы изучал, а подходит ли этот мальчишка мне, если буду дружить с ним или прогнать? Желающие всегда найдутся, чтобы проводить до дома.

И провожали. Одни возле нее шли и всячески пытались выпендриться перед ней. А другие молчком тащились позади нее. Но каждый делал вид, будто он шагает по своим делам, хотя и так знали все, что за Танькой тянется целая свита юных воздыхателей.

— Вот приехала, чтобы наследство оформить, — сказала она. — Бабушка квартиру оставила. Пусть хрущевка, но не пропадать же добру. Сделаю документы, продам, а потом вернусь к себе. Я уж отвыкла от этого города. Хотела поручить это дело своему адвокату, чтобы самой не мотаться, но адвокат загружен. Вот и решила глянуть на этот город, чтобы больше здесь не появляться.

Снова невольно повела плечиком.

— От этого города? — как-то неприятно кольнуло Дениса. — Это же твой родной город. Родилась тут. в школе училась. Многое же связывает с ним, а ты говоришь…

Он хмыкнул. Вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что делается на улице и прислушался к порывам ветра.

— Я с детства ненавидела этот город, — у нее появилась гримаса на лице. — Почему другие живут в столице, а еще лучше за границей, а мне достался этот Мухосранск, где даже прогуляться негде, я уж не говорю про театры и всякие показы. Зато сейчас у меня есть все и даже больше того. Я живу так, как мечтала. Ты даже представить себе не можешь, как я стала жить. Это ты живешь в Мухосранске и радуешься. Чему, Макаров? Не понимаю…

Да, что ни говори, а Танька Головина изменилась. Сильно! Даже в те времена, когда все девчонки старались задрать нос и презрительно поглядывали на ребят, но исподтишка смотрели на них с интересом, как бы изучали. Даже тогда Танька не была такой высокомерной, что ли. И все взгляды свысока и презрительная усмешка — это было наносное. Но сейчас-то…

Денис Макаров знал, о чем говорил. Хоть у нее была толпа поклонников и тайных воздыхателей, все же она выбрала его. А может, ей показалось, что Денис лучше других. Но скорее всего, подействовала весна — эта пора любви, когда все и всё в природе начинает делиться по парам.

— Макаров, проводишь меня до дома? — неожиданно сказала она. — Портфель тяжелый. Пока дойду, руки отвалятся. А ты рядом с моей бабкой живешь. Проводишь до нее?

И усмешка скользнула по ее губам.

Денис растерялся. Все ожидал, но только не этого. А в последнее время, она вообще открыто смеялась над ним. А сейчас…

— Ну, ладно, провожу, — поперхнулся Денис, и она засмеялась над его неуклюжестью. — Провожу, Тань…

Он одернул потертый школьный пиджак и все не знал, куда деть руки, которые вдруг стали длинными и неуклюжими и за все цеплялись.

Танька снова засмеялась и упорхнула в класс.

А после уроков, они неторопливо направились в сторону бабушкиного дома, где неподалеку жил Денис. Танькина свита с завистью смотрела вслед счастливчику. Но Денис шагал, загребая пыль туфлями, и молчал. Ступор. Он не знал, о чем говорить с ней. О том, как с пацанами дрался или, как в футбол гоняли за домом, а может, рассказать, что у него батя беспробудно пил, а бывало, распускал руки и тогда им с матерью приходилось уходить из дома и ждать, когда пьяный отец заснет. Денис вздохнул. Вот тебе и провожатый, даже двух слов связать не может…

Танька Головина посмеивалась, поглядывая на неуклюжего провожатого. Ей было весело наблюдать за ним. Она громко смеялась. что-то рассказывала о своих подругах, родителях и поездках на море или на курорты с ними. А вот Денису нечего было сказать. он угрюмо смотрел исподлобья по сторонам. Исподтишка показал кулак ребятам из школы, которые обгоняли их. смеялись, а ему казалось, что над ними. Он уж хотел было кинуться вслед, чтобы одному-другому врезать от души, но Танька остановилась.

— Денис, я не думала, что ты такой молчун, — она дотронулась до руки и его жаром обдало. — В школе только и слышен твой смех, а тут все слова проглотил. Знаешь, айда на Волгу? На откосе посидим. Такая красота, аж дух захватывает.

— Я тоже люблю бывать на откосах, — запнулся Денис, но почуял, как на душе стало полегче. — Я круглый год туда хожу. Айда на мое место.

Денис повеселел. И они торопливо зашагали в сторону парка, что тянулся над Волгой.

…— Макаров, что молчишь? — донесся голос. — Стоит, глупо улыбается и не шевелится. Ты, случайно, не выпил?

Он с недоумением оглянулся. Тьфу ты!

— Да вспомнилось, как мы впервые с тобой на откосы ходили, — он невольно улыбнулся. — А потом частенько туда бегали.

— Тю, нашел, о чем вспоминать, — повела плечиком Татьяна. — Я уж давным-давно забыла об этом. Молодые были, глупые.

Она усмехнулась.

— А я до сих пор хожу на нашу скамейку, — задумавшись, сказал Денис. — Сяду на скамью и думаю. О чем? Да обо всем, Тань, и о нас — тоже.

Он перехватил авоськи в руках и глянул поверх голов на вечернюю улицу, где продолжал хлестать неугомонный  холодный дождь.

— А ты, как был мечтателем, так им и остался, — звонко засмеялась Татьяна, не обращая внимания на посетителей. — Пора бы забыть.  Вообще, ты собираешься проводить меня в такую погоду? И дернуло же меня потащиться в этот магазин! Да еще встреча с тобой, Макаров. Чего я никак не ожидала. Ну, что топчешься? Дождя боишься?

И повела плечиком, а потом стала пробираться сквозь толпу. Словно знала, что Денис, как теленок, потащиться за ней.

… Денис с Танькой Головиной до вечера просидели на откосах. Смотрели, как по широкой реке юрко сновали катера и медленно шли буксиры, которые тянули за собой баржи. А там прошел теплоход. А на другой стороне был едва заметен городок. Перед глазами открывались такие дали дальние, аж дух захватывало. И они сидели, на откосе и над рекой. И казалось, взмахни руками и поднимешься в воздух, и полетишь над землей в эти самые дали дальние.

Говорили обо всем. Говорили, и не могли наговориться. Казалось, у них столько общего, что они понимали друг друга с полуслова. И старались выговориться за все эти годы, проведенные вместе в одной школе и классе, где были порознь. А сейчас встретились, чтобы соединиться и уже никогда не расставаться.

…Макаров, тоже мне — провожальщик, — заворчала Татьяна. — Каким был неуклюжим, таким остался. Хоть сумку возьми у меня. Видишь же, что мне тяжело нести.

Сунула ему пакет с продуктами и быстро зацокала каблуками, прикрываясь от порывистого ветра, который пригоршнями раздавал всем прохожим холодный дождь.

Денис молчком тащил авоськи и пакеты. Что говорить? Честно сказать, он был рад, что повстречал Татьяну. Сколько лет прошло с той поры, как она уехала. И вот первая встреча. Он смотрел на нее и казалось, что Танька Головина ничуть не изменилась. Вздорная местами, частенько высокомерная, аж холодом веяло от нее. Взгляд, который любого пацана мог остановить. Но в то же время, она была смешливая и на мир смотрела восхищенными глазами. И всегда мечтала куда-нибудь уехать. Нет, не в стройотряды или на комсомольскую стройку, а поближе к морю и солнцу, в столицу-матушку, где можно всего добиться, а то махнуть бы в другую страну и зажить, как все нормальные люди живут.

А Денису казалось, пусть мечтает. Все девчонки мечтают найти принца или жить во дворце, но что-то такие не встречались. Пусть мечтает. Время придет и сама будет смеяться над этим. Так ему казалось…

И с той поры они почти не расставались. Любовь не вспыхнула. Она полыхнула так, аж дух захватывало. И казалось, они друг без друга ни минуты не могут прожить. И каждую свободную минутку проводили вместе. Все было. И первые поцелуи. И первое признание в любви. Казалось, так будет всегда. Так должно быть всегда! Но в школу пришла мать Татьяны. Долго разговаривала с учителем, потом с завучем и к директору заглянула. И ушла, словно не заметила Дениса. А через неделю Татьяна уехала. Куда? Он не знал, сколько ни пытался добиться у подруг и ее родителей. Они отмалчивались. А потом пришло коротенькое письмо, в котором Татьяна написала, чтобы не искал ее, потому что у нее началась другая жизнь и будущее будет другим. А что было между ними — это детские шалости и ничего более. И все на этом.

Сейчас он шлепал по лужам и глядел ей вслед. Казалось, давно забыл ее, но всплывет образ Татьяны, когда он приходил на откосы и жаром обдавало его. И казалось, что она рядышком сидит. Протяни руку и дотронешься. Нет, ничего не забылось. Он помнил все до мельчайших подробностей. Как провожал после школы, как гуляли и эти мимолетные поцелуи, вкус которых до сих пор ощущал на своих губах. Все было у них и это — тоже…

— Ну вот, и пришли, — остановилась Татьяна возле подъезда. — Здесь жила моя бабушка.

Она повела рукой, словно показывала.

— Я помню, — сказал Денис. — Здоровались с ней, если встречались. Хорошая была бабка. Добрая.

Он насупился.

— А я даже не знала, что вы виделись, — сказала Татьяна, потом оглянулась. — Донесешь пакет до квартиры? Может, на огонек заглянешь?

Она с усмешкой глянула на него.

— И донесу, и на чай загляну, — помедлив, сказал он. — Загляну, если чаем угостишь. Не откажусь в такую погоду.

Он передернул плечами. Тряхнул головой и во все стороны полетели мелкие брызги.

— Ты мотаешь головой, как собака, — Татьяна поджала губы. — Надеюсь, блохами не наградишь?

Она распахнула дверь и стала быстро подниматься по ступеням.

Дениса покоробило от ее слов, но промолчал. Столько лет мечтал встретиться с ней. Хоть глазком бы взглянуть на нее. Хоть бы парой слов перекинуться. Прошлое бы вспомнили. Поговорили бы по душам. Ведь не может такого быть, что у нее в душе ничего не осталось. Не могла же она забыть все, что между ними было. И сейчас радовался, что повстречал ее. Казалось, в прошлое вернулся…

Он стоял в прихожей и осматривался. Все, как и прежде. Ничего не изменилось в квартире ее бабушки. И тол тот же, и телевизор на тумбочке. А на столе стопка газет и пара журналов. Даже тетрадка валяется, в которой бабка записывала все расходы. Казалось, сдвинется портьера, и она выглянет, и засмеется, а потом смущенно прикроет впалый беззубый рот.

— Макаров, что застыл? — перед ним стояла Татьяна уже в домашнем халате и шлепках на ногах. — Проходи. Ты уж извини, что я в таком виде. Здесь могу себе позволить. А дома…

Она не стала договаривать. Подхватила пакет и скрылась на кухне.

Денис стащил мокрую куртку. Оглянулся, куда бы ее повесить, а потом закинул на край двери. Пусть стекает с нее. Сбросил ботинки. Носки, хоть выжимай! Поджимая пальцы, он прошел в зал. Потоптался возле стола. Уселся на стул. Взял старый журнал и принялся листать его. А самого познабливало от мокрых брюк, которые старательно прилепились к ногам и каждое движение заставляло вздрагивать. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Капелька дождя капнула с них на журнал и на странице медленно расползлось влажное пятнышко.

Он перевернул страницу. Бездумно глядел на картинки. Делал вид, что увлечен чтением, но спроси его, о чем статья, он развел бы руками. Да кто его знает, о чем в ней написано.

Татьяна гремела посудой на кухне. Громыхнул чайник. Она ойкнула. Видать, обожглась. что-то пробормотала. Зазвякали тарелки. Металлом отозвались ложки или вилки — непонятно. Застучал нож. Споро работает. Научилась за эти годы владеть кухонными принадлежностями. А раньше, кроме вилки и ножа, ничего более держать не умела, но и то, когда садилась за стол, чтобы поесть. А уж готовить — это не заставишь. Всегда говорила, что у нее будет личный повар. А сейчас, судя с какой скоростью, постукивает нож, сама превратилась в повариху.

— Эй, Макаров, что сидишь? — она выглянула из кухни. — Зачитался, что ли? Брось этот хлам и пошли на кухню. Я уж не стала в зале стол накрывать. Ты уж извини меня. Я по-простецкому накрыла на кухне. Ты же свой, как бы сказать. простительно.

И упорхнула на кухню.

Денис поднялся. Невольно повел плечами. Зябко. Оглядел себя. мокрые штаны обвисли. Помятая рубашка торчит из-под джемпера. Волосы сосульками свисают со оба. Ну и ухажер!

Остановился в дверях. Татьяна стояла возле открытой форточки и нервно курила, быстро затягиваясь. Он невольно вздернул брови. раньше Головина на дух не переносила табачный дым. И его отвадила от курева. А теперь сама садит, как заправский мужик. Ну, да ладно, — это ее дело.

Он затоптался, не зная, куда присесть. Две старых табуретки. На столе нарезка колбасы, сыра, ветчина виднеется, горка хлеба, свежий огурец четвертинками, как и помидоры в тарелочке. Вроде ничего особенного. Да, еще бутылка водки и две рюмки. Ну и, конечно же, вилки и ножи возле тарелок. Правда, непонятно, что есть ими…

Татьяна несколько раз затянулась. Выпустила длинную струйку дыма, и выбросила окурок в форточку. Он прочертил огненную дугу и исчез во тьме.

— Ну, мужик, наливай, — словно в отчаянии, она махнула рукой. — Опрокинем по стопке за встречу. Правда, кого-кого, но тебя не ожидала встретить. Расспрашивала, кого могла, где ты, но никто не знал. Все же поразъехались из города. Разное говорили про тебя. А тут в магазине столкнулась. Знаешь, Макаров, я сразу узнала тебя.

Она вытащила из кармана пачку сигарет и зажигалку. Закурила и выпустила тонкую струйку дыма.

— Ты стала курить, — Денис кивнул головой. — А помнишь, как меня ругала? Я же с той поры не курю. Отучила.

Он усмехнулся. Взял бутылку. Разлил по рюмкам.

Они выпили.

Татьяна не стала закусывать, а передернула плечиками и снова взялась за сигарету.

Денис почуял, как обожгло внутри, а потом стало тепло. Он потянулся к тарелке. Взял кусочек колбасы. Отломил немного хлеба и стал есть.

Татьяна внимательно смотрела на него. Думала.

Он мельком поглядывал. Снова брал что-нибудь из тарелок и жевал. После дождя и рюмки водки, хотелось поесть, а потом забраться бы в кресло, взять книжку, рядом поставить бокал крепкого сладкого чая и читать. Так и было бы, будь он дома. Но приходилось сидеть. Тем более, мечта его сбылась. Он встретился с Татьяной. Много лет мечтал об этом. И вот она — эта его мечта сидит перед ним и смотрит на него. Что он мог сказать? конечно же, обрадовался этой встрече! И думал о ней, и ночами приходила, а когда бывал на откосах, она словно рядышком сидела. И невольно оглядывался. А там никого…

— Давай-ка еще по стопочке выпьем, — сказала Татьяна, разлила водку и поставила перед ним. — В такую погоду — это лучшее лекарство. А ты, Макаров, как вижу, насквозь промок.

Она медленно выпила. Едва заметно вздрогнула. Выдохнула. И снова взялась за сигареты.

— Много куришь, — сказал Денис. — Неужто муж не ругает? Кстати, Татьяна, я вообще о тебе ничего не знаю. Тоже слышал со стороны, будто замуж выскочила. И дом — полна чаша. И жизнь сложилась. Ну и так далее… А на самом деле, как живешь, Тань?

Он отставил рюмку. Хватит и одной.

— Живу — не жалуюсь, — усмехнулась Татьяна. — У меня есть все, что душа пожелает. Замуж выходила. Но мало прожили. Разбежались. По суду забрала половину всего, что он имел. Потом повстречалась с другим. Замуж вышла за него. Везде с ним бывала. Казалось, ухватила птицу счастья за хвост. Но вырвалась она. Улетела. С прислугой застала его.  Ну и… Разошлись. Мой адвокат выиграл дело. В общем, живу, как королева. Все у меня есть. Только короля не хватает. Хотя желающих до Берлина в три ряда. Но я не тороплюсь. Хватило двух мужей. Пока присмотрюсь. В наше время мужики хлипкие пошли. То бабник попадет, то еще хуже. А многие норовят за мой счет прожить. Но я ушлая. Меня не проведешь.

Денис смотрел на нее и не узнавал, можно сказать. да, Танька была взбалмошной девчонкой. Знала, что многие заглядывались на нее. И пользовалась этим. Но это же было давно! А сейчас перед ним такая же красивая, а может, она стала еще красивее, но в глазах не льдинки, а айсберги видны. И, по словам было заметно, что она своего не упустит, если что-то попадет в ее сети. Расчетливая и холодная. А ведь она не была такой…

— А дети есть, Тань?- он глянул на нее. — Все про мужиков говоришь да, про деньги. А где дети?

Она нахмурилась. Раз глянет на него, другой раз. Взгляд отведет и задумывается. Снова посмотрит и молчит. Тонкая, едва заметная морщинка пробежала по лбу и исчезла.

— Дети, говоришь… — она уже хмуро посмотрела на него. — Ошибка молодости, после которой не бывает детей. Не понимаешь? И не догадываешься?

— О чем? — Денис пожал плечами. — Я ничего не знаю о тебе со школьной скамьи. Уехала и все. Твое короткое письмо, из которого ничего нельзя понять. и больше ни одного слова за эти годы. О чем мне догадываться? Все молчали. Твои родичи меня в главные враги записали. Да и я стал куролесить, потому что не знал, почему ты внезапно уехала. Ладно, не посадили. А то бы вся жизнь пошла по тюрьмам и ссылкам. Единственное, что узнал, будто живешь хорошо и все на этом. Вот и подумай сама, что я должен знать такого, когда все молчали.

Он тоже стал заводиться.

— Стыда не оберешься, как мать сказала, — Татьяна налила в рюмку и выпила залпом. — И увезли меня, чтобы никто не узнал, что я … — она помолчала, потом сказала. — В общем, неудачный аборт. Чуть не умерла из-за потери крови. Потом врач сказал, что детей никогда не будет. Вот так, дорогой Денис! Натворили делов, а расхлебывать мне пришлось.

— Как — ребенок? А что же ты раньше не сказала? — взвился Денис. — Ушли бы к нам и спокойно стали жить. Я же вообще не знал, что ты залетела.  И жили бы, как все люди. Я бы работать пошел. Квартиру бы получили. И зажили бы…

Он махнул рукой.

— Я никогда не хотела жить, как все, — она усмехнулась. — Не бери в голову. Это было детство. Нашалили, вот и наказали. Я лишь потом поняла, что не было бы у нас нормальной жизни. Первая любовь. Поцелуи и клятвы. И ребенок был ошибкой в этой жизни. Он бы только помешал. Честно сказать, я вообще не хотела иметь детей. Лишние они в нашей жизни, если чего-то хочешь добиться. Обуза. По рукам и ногам связывают. Не жалей, Макаров, что произошло. Слишком мы разные, чтобы быть вместе. Это я поняла, когда уехала. Зато теперь живу, как королева. Никто не мешает, никто не связывает. И не нужно подниматься по ночам, чтобы сраные пеленки поменять. Не моё это, не моё! А у тебя, наверное, семеро по лавкам сидят? И жинка в застиранном халате носится. Голову ломает, как с такой оравой справиться? Видишь, насколько мы разные. И дороги у нас в этой жизни тоже разные. Тебе нужна семья и дети, а я живу для себя. и голова ни о чем не болит. Ну, я угадала, как ты живешь?

Она засмеялась. Закурила. И принялась быстро затягиваться, выпуская тонкую струйку дыма.

— Я, что ли… — Денис помолчал, потом пожал плечами. — А я, Тань, так и не женился. Да, были другие. Но найти такую, как ты, не получилось. Понимал, что глупость это, а пересилить себя не смог. До сих пор хожу на откосы. Кстати, наша скамейка так и стоит. Сижу, смотрю на Волгу, по которой суетятся катера и едва движутся буксиры. А у самого такое чувство, что ты рядом сидишь. Невольно оглянусь, а тебя нет. И настроение пропадает. По ночам тебя видел, как гуляли между сосен в парке или сидели на скамейке, а бывало, что целовались. Утром поднимусь и чувствую вкус твоих губ. И радовался, хоть во сне, но ты рядом со мной. И глазам не поверил, когда тебя увидел. Аж сердце забарахлило от радости. Я твой образ пронес через все эти годы. И он вот здесь у меня…

Он похлопал по груди.

Татьяна засмеялась.

— Как был пацаном, так и остался, — махнула рукой она и бережно вытерла смешливую слезинку. — Как был мечтателем, так и остался. Понимаешь, Денис, жизнь другая…

— Нет, Тань, — перебил он. — Жизнь одна, а люди меняются в ней. Я остался прежним, а вот ты изменилась, но в какую сторону — не знаю, но явно, что далеко не та Танька Головина, ради которой я готов был на безумные поступки. Ты ушла в тот мир, который себе нарисовала, а я остался в прошлом. Хорошо это или нет — время покажет.

Он замолчал. Отодвинулся от стола. Взгляд в пол и молчал.

— Правду говоришь, Макаров, — задумчиво сказала она. — Я далеко не та восторженная и взбалмошная Танька, за которой все ухлестывали, а ей нравилось это внимание. Не той стала Танька. Я многое повидала в жизни. Многих повидала. И основная часть из них мечтала затащить меня в постель, но не каждому удалось это сделать.

Денис кинул быстрый взгляд на нее.

— Не смотри на меня так, — она заметила его взгляд. — Тебе не понять. если хочешь добиться чего-нибудь в жизни, нужно чем-то пожертвовать. Не все в этом мире дается бесплатно. И за все нужно платить. И плачу. И буду платить, потому что я не хочу жить, как все. Мне нужно многое взять от жизни, чтобы крепко стоять на ногах. И буду брать. И буду давать. И мне будут платить той же натурой, когда захочу. Мы стали слишком разными, Макаров. И у каждого из нас своя цель в этой жизни, за которую каждый расплачивается, чем может. Ты по земле ходишь, а я повыше тебя стою. Так высоко, даже представить не можешь. А хочешь, со мной поедешь?

Она нервно закурила. Затянулась пару раз и выкинула сигарету в форточку.

— И в качестве кого я поеду? — он поднял голову и глянул на Татьяну. — В качестве нового мужа или старого друга?

Денис усмехнулся.

— Не знаю, — она пожала плечами. — Пока не придумала. На роль мужа ты не подходишь. мне нужен другой человек. Ну, что могу предложить?.. Просто поживешь. Осмотришься. Если понравится, поставлю главным. Будешь за порядком присматривать. А когда у меня на душе будет тошно, стану к тебе приходить. Бутылочку возьму. Посидим, прошлое повспоминаем. Соглашайся, Макаров! Питание и жилье за мой счет. Жалование положу такое, что в обиде не будешь. Это тебе не на заводе корячиться за копейки. Ну, что скажешь?

И по ней было видно, что она уже загорелась этой идеей.

А Дениса резануло — положит жалование. как-то неприятно стало на душе. Словно в нее плюнули.

— Да, от прошлой Головиной ничего не осталось, — он мотнул головой. — Ты выбросиламеня из своей жизни. Даже не выбросила, а растоптала все самое хорошее, что между нами было. Вытерла ноги и пошла к своей цели. Знаешь, Тань, я не жилетка, чтобы в нее плакать. И не цербер, чтобы охранять твое хозяйство и ждать, когда ты соизволишь меня погладить по голове за верную службу. Я не собираюсь быть слугой госпожи. Мне жаль, что ты забыла о самом дорогом, что между нами было. Жаль…

Он вздохнул и взгляд в пол.

— Дурак ты, Макаров, полный дурак! — взвилась Татьяна. — Другой бы радовался, а ты… Что между нами было — это было давно и неправда. Детство. Первая школьная любовь, которая никогда счастливо не заканчивается. Все в том возрасте смотрят на мир через розовые очки. Строят несбыточные планы. Витают в облаках и распускают нюни, как ты сейчас, да и тогда — тоже. На что ты надеялся, когда увидел меня? Думал, на шею брошусь? И снова любовь вспыхнет между нами. А потом сыграем свадьбу и будем жить счастливо и помрем в один день? Чушь полнейшая, Макаров! Человек живет ради достижения своих целей и никак иначе. И все, что было между нами — это ошибка молодости, на которую и внимания не нужно обращать. И таких ошибок может быть много, и над каждой нужно плакать?  А когда жить-то, Макаров? Я хочу взять от жизни все, что можно и нельзя. И никто мне не помешает это сделать. А ты, Макаров, как бултыхался в мелкой луже и мечтал о возвышенных отношениях, так и будешь бултыхаться, как это самое в проруби.

Татьяна снова схватилась за бутылку. Налила в рюмку. Выпила. Опять налила. Потом закурила.

— Н-да, побаловались чайком, — задумчиво сказал Денис. — Слишком горьким оказался его вкус горечью полынной потянуло. Глотнул, а проглотить не получается. И выплюнуть невозможно. Вот тебе и попили чай. Ладно, Татьяна, мне пора домой. У нас с тобой даже вкус чая разный.

Он посидел. Хлопнул ладонями по коленям. Поднялся. И направился в прихожую.

Татьяна стояла и смотрела на него.

— Думаю, больше не увидимся, — сказала она. Больше меня ничего не связывает с этим городом. Вспоминай иногда, Макаров.

Он зябко повел плечами, когда натянул сырую куртку. Ткнул ноги в такие же промокшие ботинки. Взял авоськи.

— Да, Тань, больше не свидимся, — потоптавшись, сказал он. — И все же, если бы ты родила, жизнь стала бы другой. Намного лучше, чем та, которую ты выдумала, и живешь в ней. Намного лучше. А сейчас…

Он хотел было еще что-то добавить, но не стал этого делать. открыл дверь и стал спускаться по ступеням. Татьяна что-то сказала вслед, а он не услышал.

Денис спускался. И с каждой ступенькой с его души словно груз спадал. Шаг — легче. Шаг — еще легче. И исчезала вина, которую носил в душе все эти годы, оставляя печаль. Светлую печаль первой любви, мечтам которой не удалось сбыться. Зато она надолго останется в его памяти — светлая и чистая.

Илл.: Борис Николаев