Когда-то давно мама забирала тебя из садика, брала  за руку, а ты, не умолкая ни на минуту,  рассказывал ей о разном. Вот тут, на углу, вы останавливались, чтобы перейти дорогу. И иногда видели бабушку Галю. Она или  подметала дорожку перед забором, или возилась в цветнике. Ты ликующе махал ей руками — а бабушка, завидев вас,  столь же радостно отвечала.

  И когда-то, когда тебя ещё совсем-совсем не было, здесь, на этом самом углу начиналось картофельное поле. И сторож, старик Григорьич, наверное, тоже останавливался тут, чтобы перекинуться парой слов, а затем шёл дальше и снова разговаривал с кем-то. А потом, поздним вечером, глядя на мягкий свет окошек в  домах и времянках,  может быть, вспоминал нехитрые свои разговоры с их обитателями и ночь вокруг делалась дружелюбнее и  теплее. Наверное, луна на облачной перине и звёзды слушали песню, что негромко лилась по притихшей земле:

Степь да степь кругом, путь далёк лежит,

В той степи глухой замерзал ямщик…

И, может быть, в эти секунды слезинки катились из  глаз Григорьича  — жаль, всей душой жаль было неведомого ямщика, который, казалось, взаправду замерзал где-то в чужедальних бескрайних просторах. Лучились тогда звёзды — будто и они оплакивали ямщика. А может быть, глядя на звёзды, старик вспоминал что-то своё, родное и давнее. Тебе отчего-то кажется, что в такие мгновенья, непременно вспоминал он своего прадеда из старозаветных времён, его сказки, песни, сложенные в далёких веках. Или воскресали в памяти рассказы прадеда, как бедовал он на бастионе под огнём в Севастополе-городе, как делал вылазки в англицкие траншеи. Или вспоминал старик Григорьич, как и сам ходил воевать с германцем в империалистическую?

  Кто теперь знает, какую жизнь он прожил, о чём он думал ночами, о ком вспоминал? Никто уж и не скажет, где стоял его шалаш. Может, вот прям на этом самом месте, где теперь тротуар. Сколько раз и ты ходил тут — и всегда был здесь тротуар, была дорога, дома вокруг, было всё это ещё до тебя и, казалось, от самого начала времён. Но ведь когда-то, ещё задолго до мамы, бабушки, старика Григорьича, наверное, звенела тут тишиною степь и, расправив крылья, парил над ней канюк, разглядывал внизу одиноко плетущуюся арбу.  А может на этом месте стоял непроглядный лес? Что ведал он, что таил? Возможно, в дебрях  его спасался  неведомый затворник. Или отсиживался тут после лихих дел воровской люд. И, если он был тут, этот лес — наверно, помнил он ещё и скифских охотников. А вдруг под густым его зелёным шатром в давние времена разбивали лагерь османы или черкесы?  Господь только и ведает, что тут было. Да бережно хранит все тайны  родная  земля.

- Дедушка, дедушка! - слышишь тонкий голосок за забором.

- Чего?

- А это — какая трава?

- А это, внучек, не трава. Это такое растение - мох. Пальчиком проведи — попробуй, какой он мягкий.

- Мягкий! - радостно возвещает голосок. И добавляет тут же: - А почему он тут растёт?

- Место  ему подходящее, солнышко не печёт, лужица часто здесь собирается, а он из неё водичку пьёт  — вот ему и хорошо. Мох, он такой же водохлёб, как и ты. Тоже про запас пьёт.

- Я из лужи не пью!  Я компот люблю! А мох компот не пьёт.

- Это уж точно, компот он не пьёт!

 Смеются внук и дедушка. Улыбаешься и ты. Кажется, будто знакомые, родные эти голоса — и ты слышал их раньше. И всё это было, было с тобой! Но глядишь  через высечку, что внизу забора, и видишь детскую ручонку, аккуратно поглаживающую пальчиками изумруд мха. И вдруг понимаешь, отчего знакомыми показались голоса. Ведь точно также когда-то, открывая  безграничный мир вокруг, любовь являла тебе первые чудеса, которые ты ясно запомнил. И сейчас, в нехитром этом разговоре дедушки и внука услышал ты тихое, трогающее душу пение любви. Любви, дарующей необъятную жизнь.

 Ты веришь, что придёт время и мальчик этот всем сердцем расскажет  о  любви к родному городу и дорогим ему людям. И детям своим, когда-нибудь, горячо повторит  бессмертные слова Гения: «Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения,  не оставляйте их на дороге, не подымете потом!..».

 Милыми, родными улицами возвращаешься к машине.  Уже совсем стемнело.  В воздухе, хмельном и зябком, слышится едва уловимая горечь  - это где-то на рисовых чеках жгут солому. А  может горечь оттого, что день этот заканчивается и никогда не повторится больше?

  Из окон пятиэтажек льётся тёплый, уютный свет. Рядом с домами огни уличных фонарей парят в волшебных, янтарных окаёмах листвы -  и кажется, что свет, ниспадающий из окошек, вдруг дивными златыми куполами взмывает  вверх и исчезает в тёмном небе, чтобы через мгновение превратиться в сияние звёзд. Смотришь в даль улицы. По ней яркими шариками бегут  огни фонарей, вдалеке соединяясь в  сказочную, путеводную нить...

^{Илл.: Олег Пятин}