Екатерина Грушихина

Эрнест стал плохо видеть, но будучи молодым современным человеком, почему - то, стеснялся носить очки. Казалось бы, поколение зуммеров должно относиться нейтрально и даже жизнеутверждающе к ношению очков в ультрамодных оправах, но видимо сыграла роль детская установка от отца, который вечно щурился, вглядываясь в даль, но очки надевать категорически отказывался. Отец, по глупости, рассказал сыну, как его, тщедушного третьеклассника, засмеяли друзья во дворе, обозвав "мартышкой в очках", а Мишка Бо́лотов, предводитель мелкой шпаны, так и вовсе сорвал с мальчугана очки и бросил их на землю, грозясь растоптать оптическое изделие.

Зато Эрнест несказанно гордился своим экзотическим именем. Названный родителями в честь Хемингуэя, которым оба предка зачитывались и в юности, и в уже зрелом возрасте, юноша ощущал себя причастным к незаурядной личности писателя. Что уж скрывать, и сам юный Эрни клинически подсел на труды старины Хемингуэя. В особо трудные периоды своей бурной студенческой жизни, когда на носу был важный зачёт или экзамен, Эрнест, вместо учебника по патанатомии, выхватывал с полки томик великого тёзки и утопал в «Старике и море», утоляя душевную жажду живительными ручейками строчек. Это действо трудно было назвать чтением, скорее созерцанием, медитацией, психотерапией, сеансом исцеления, а то и вовсе – массажем души.

«Все у него было старое, кроме глаз, а глаза были цветом похожи на море, веселые глаза человека, который не сдается».¹ – прочел юноша и живо, в сотый раз, представил себе старого нищего, ошпаренного тропическим солнцем, рыбака с весёлыми глазами.

Эрни отбросил книженцию в сторону и внутренним взором увидел своего препода по химии Исидора Даниловича, тоже дряхлеющего, отчасти немощного человека, но с веселыми глазами, которые смеялись рыжим огоньком, когда тот тщательно вырисовывал на доске очередную, неподвластную студенческим умам, химическую формулу.

Интересно чему он радуется, – философски подумал Эрни. – Как хорошо, что у меня впереди целая жизнь. Какие же несчастные люди – этот рыбак и мой химик. Смерть дышит им в затылок, а у них глаза веселые.

Еще минут двадцать Эрни перебирал в голове знакомых с веселыми глазами и невеселыми обстоятельствами жизни, после чего незаметно улетел в царство Морфея. Ему снилась деревянная пустая лодка, прибитая штормом к берегу и скелет огромной рыбы, который
зачем-то по косточкам разбирал его преподаватель по патанатомии, пытаясь огромным, как тесак, скальпелем отсоединить мощный рыбий хвост.

***

Отец разбудил сына раньше обычного.

– Вставай, сын, вставай! Я тебе новые глаза купил, – съехидничал отец. – Продвинутые, нового поколения, водоградиентные. – не унимался родитель.

– Па, линзы что - ли? Водо...что? – сын спросонья тёр непроснувшиеся глаза.

– Линзы, линзы. Иди скорее надевай и твой мир заиграет яркими красками! – снова захихикал зрелый любитель Хемингуэя.

– А сам то чё, а пап? Слабо́ в глаза инородное тело запихнуть? Решил на мне эксперимент поставить? – недовольно пробурчал Эрни, но покорно проследовал в ванную комнату.

Опыт ношения контактных линз у Эрнеста был, но не очень большой и не очень удачный. На этот же раз, отец прикупил сыну дорогие и очень качественные оптические изделия, следуя заверениям лучших мировых производителей.

Надев линзы, Эрни увидел в отражении зеркала вполне себе счастливые глаза и направился пить кофе с бутербродами.

– Отец, пожалуй, эти линзы высший пилотаж. Я очень чётко вижу твою безобразную трехдневную щетину, – пошутил над папой сынуля и жадно отхлебнул кофе.

– Ну, вот и славно, – по старинке сощурился отец, вглядываясь в бегущую строку новостного спортивного телеканала. – Вот, ироды, опять проиграли, – неодобрительно воскликнул мужчина, укоряя за очередной проигрыш любимую футбольную команду.

Эрнест придал ускорение поеданию бутерброда и поспешил на трамвай до универа. Сегодня предстояло сдать сложный экзамен. А вчерашнее валяние дурака с книжкой вместо учебника и вовсе не способствовало его (экзамена) успешной сдаче.

В аудитории было тихо. Студенты молча уставились в конспекты. Эрни не стал исключением в судорожной попытке запомнить экзаменационный материал.

– Пичугин, – ну что, тяните билет, – монотонно, будто себе под нос, прогнусавил преподаватель химии Исидор Данилович, обращаясь к Эрнесту.

– Что, он рыба что-ли, тянуть его, – проскользнула чудаковатая мысль в голове студента. Сам же запустил пятерню, будто в пучину морскую, и выхватил билет из общей массы.

Эрнест прочел первый вопрос, ужаснулся и, машинально потерев глаза, погрузился всеми извилинами в злополучный билет. И, о, чудо! На белом полотне билета проявился ответ, сначала бледным шрифтом, потом всё ярче и ярче. Парень был ошеломлён, да что там, земля уходила у него из-под ног, аудитория же представлялась местом силы, а он Эрнест – повелителем микроэлементов и носителем вселенских знаний своих пращуров.

– Пичугин, что застыли как истукан? Отвечайте, молодой человек, – раздражённо произнес преподаватель химии с веселыми глазами.

Эрнест выпалил ответ на одном дыхании, слова будто запрограммированные отскакивали от зубов.

Исидор Данилович, не поднимая головы, смотрел на свои старческие, скрещенные пальцы ладоней и слегка пожимал ими, машинально выполняя упражнение на гибкость суставов. Когда Эрнест закончил отвечать, химик всё еще сидел неподвижно, тренируя костяшки пальцев, затем повернувшись всем телом к экзаменуемому неожиданно зааплодировал.

– Браво, браво, юноша! Вы раскрыли тему много глубже, чем следовало и этим несказанно меня обрадовали. У нашей науки есть будущее. С такими как Вы, у нас есть великое будущее! – торжественно и громогласно заявил преподаватель.

Пичугин вновь потер глаза и вернулся в свое обыкновенное состояние. Лица студентов были серыми и ничего не выражающими, каждый из присутствующих в аудитории отрешенно смотрел в смартфон, либо в конспект.

– Чертовы линзы, что-то с ними не так, волшебные они что ли? – Эрнест чувствовал себя не в своей тарелке. Как будущий медик, он начал скрупулёзно анализировать свое состояние:
или же он испытал спонтанные галлюцинации от вечного недосыпа или же его предприимчивый отец сторговал линзы у реликтового джина из кувшина. Но второй вариант Эрнестом не рассматривался. Джин может быть только с тоником и никак иначе. Парень хихикнул где - то глубоко внутри, – но в следующий миг его сердце буквально выпрыгнуло из груди, холодея от ужаса.

– Эрнесто, мальчик, подсоби! – словно из радиорубки раздался глухой, но отчетливый голос Исидора Даниловича. – Подсоби, лодка трещит по швам, мы попали в шторм, вот же дерьмовая ситуация! – голос преподавателя срывался на крик, звуки которого проглатывались в порывах, налетевшего из ниоткуда, шквалистого ветра.

Эрнест с изумлением поднял глаза и посмотрел на преподавателя. Стеклянный графин с питьевой водой в руках Исидора Даниловича раздулся до невообразимых размеров. Через трещину в стекле, неукротимым фонтаном, била голубая струя, с бешеной скоростью разливаясь по аудитории.

Эрнест ринулся к выходу, дернул дверную ручку, но тут же был сражён обрушившимся на него громадным гребнем волны. Очутившись под водой, Эрнест предпринял отчаянные попытки вынырнуть, но не тут-то было. В голове крутилась единственная мысль: «Я что, погибаю?! Господи, я погибаю?!»

Парень попытался закричать, позвать на помощь, но казалось, что издай он хотя бы один звук, его легкие в ту же секунду перестанут функционировать, наполнившись соленой морской водой. В следующее мгновение крепкая сухая рука вцепилась в руку утопающего юноши и увлекла за собой наверх, из морской пучины, на свет Божий. Слепящее солнце ударило Эрнесту в лицо. Он лежал на дне деревянной, болтающейся как поплавок, лодки и приступообразно кашлял, пытаясь освободить от воды свои несчастные легкие.

– Эрнесто, мальчик, ну я же велел тебе не ходить со мной в шторм! – улыбающиеся глаза Исидора Даниловича, как две круглые бусины, ласково смотрели на Эрни, – почему ты не послушался? Что я теперь скажу твоему отцу? Что ополоумевший нищий старик чуть не угробил его сына, стараясь наловить рыбы себе на ужин?

– И–си–дор Данилович, где мы? – попытался выдавить из себя парень, захлебываясь кашлем.

– Ну как где? Мы, сынок, в открытом море. Ты же так хотел порыбачить вместе со стариком, и выловить во–о–от такую рыбу. – Старик развел руки в стороны и добродушно рассмеялся. Лохмотья его ветхой одежды развевались по́ ветру, словно потрепанные штормом паруса, его же тощее костлявое тело было несгибаемым, как прочная корабельная мачта.

– Знаешь сынок, над чем я трудился всю свою сознательную жизнь?

– Над чем же? –  искренне полюбопытствовал Эрни. – Над формулой любви, наверное?

– Глупец, формула любви – это же элементарно! А вот путешествие в глубоководье, где обитают герои твоих любимых книжек – задачка посложнее. Но, как видишь, нет ничего невозможного для человека, искренне любящего точные и не очень точные науки, – воодушевленно воскликнул старик.

– Да это все из-за проклятых линз! – Эрнест нервно заморгал и сощурился, указывая на линзы.

– О, нет, юноша! Линзы всего лишь проводники в иной мир. Но сам мир воссоздан твоим воображением. Когда образ в твоей голове, подобно потоку энергии, преломляется сквозь линзу, сквозь чистейший кристалл твоего подсознания, то формируется новая реальность.
Ты – почитатель Хемингуэя, поэтому твоя реальность – море, старик и ты – мальчик, с огромным как мир сердцем.

Старик неспешно перебирал вёслами, утлая деревянная лодчонка подпрыгивала на курчавых морских барашках. Время будто бы замерло или умерло. Интересно, может ли время умереть?

– Я хочу обратно, хочу в прежнюю реальность, – умоляюще произнес Эрнест.

– Наслаждайся закатом, мальчик. Смотри какая божественная красота вокруг! – озвучив собственные мысли, вдохновенно произнес учитель химии.

Эрнест потер глаза и с ужасом обнаружил, что одна контактная линз безвозвратно утеряна. «Неужели не получится вернуться обратно?» – сердце юноши предательски забилось.

– Знаю, знаю о твоей беде. Но какая же это беда? – будто читая мысли, спокойно произнес Исидор Данилович. – Вернется один из нас, только один, это закон природы, с ним не поспоришь. Кто-то рождается, кто-то умирает. Ничего не бойся, дружок, старику нужно еще порыбачить, розовый закат обещает хороший улов.

Исидор Данилович, этот поразительный человек, сотворяющий настоящую поэзию на языке химических формул, не оборачиваясь, рассекал лопастями вёсел океаническую гладь.

***

Эрнест, словно загипнотизированный, наблюдал, как невероятно худая, но излучающая бесстрашие и уверенность, мужская фигура в лодке, медленно удалялась от него, обращаясь в слабо различимое пятно, пропитанное золотом тропического солнца. Лодка, подобно диковинной рыбине, вытянулась в размерах, расправила воображаемые плавники и вскоре, покачивая кормой, выбросила парнишку за борт.

Через мгновение, «выйдя сухим из воды», как в той поговорке, Эрнест очутился в аудитории университета. Перед его взором предстала взволнованная толпа студентов - медиков, пытающихся оказать первую помощь преподавателю химии, чьё тело неестественно обмякло на стуле и безжизненно возлегло на краешек стола.

Вот уже подоспела скорая помощь, и Слава Богу, нащупала пульс у больного, предположительно сражённого инсультом. Исидора Даниловича доставили в реанимацию городской больницы и подключили к аппаратам жизнеобеспечения. Оставалось уповать разве что на божий промысел, нежели на чудеса медицины. Слишком тяжелым было состояние пациента.

Эрнест выбежал на улицу и набрал номер отца: «Пап, срочно скажи, где ты купил эти линзы? Срочно, срочно! Я потерял одну!» – кричал он в трубку.

– Да к чему такая спешка, сын. – опешил отец. – На третьей Корабельной, дом 26. Оптика там. И кораблик еще на вывеске нарисован. Точно, кораблик в очках, типа бинокля. – детализировал он.

Через десять минут Эрнест был на Корабельной улице. Но дома с номером 26 на ней, отродясь, не было, равно как и Оптики, – о чем, пожимая плечами, с уверенностью сообщила милая бабулька, жительница дома напротив по той же Корабельной.

Эрнест чувствовал себя бесконечно виноватым, но оправдывал себя лишь тем, что линза выпала из его глаза по трагической случайности, в неравной схватке с водной стихией.

***

Исидора Даниловича не стало тем же вечером. Ничего не поделаешь – возраст, ишемический инсульт и слабое здоровье, – поговаривали между собой студенты и преподаватели медицинской кафедры.

Но точную причину смерти знал только он, Эрнест.  Вот если б тогда, в лодке, он не смалодушничал, не оторопел от страха, а взял бы весло и вместе с Исидором Даниловичем погрёб навстречу неизвестности, навстречу крошечному островку надежды в огромном океане, то может и удалось бы вернуться им обоим. А если бы не удалось? – роились в голове юноши пугающие мысли. – Ну, а если бы не удалось, то старик с веселыми глазами обязательно приготовил бы вкуснейшую уху и накормил ею мальчика по имени Эрнесто и соседскую хулиганистую ребятню, – парень расплылся в мечтательной, но горькой улыбке и беззвучно зарыдал в подушку, чтобы не потревожить сон дорогих родителей.

***

– И всё - таки, что за чудо – человеческий мозг! –  в глубине души восхищался Эрнест, внимательно изучая строение головного мозга, сполна погрузившись в учебное пособие. Веки тяжелели, увлекая юношу в царство Морфея, но его внутренний голос звучал как никогда отчётливо: «Я обязательно придумаю, как спасти тебя, старик. Обещаю. Моя формула защитит человечество от скоропостижных смертей. Ты будешь мной гордиться».

В эту ночь Эрнесту ничего не снилось, он спал крепким сном младенца, а назавтра его ждали великие дела!

Вместо эпилога.

Как тонко, как странно любимые наши приходят, –
То музыкой ветра, то лёгким касанием рук.
И всяк, утопающий в бездне небесных рапсодий,
Однажды получит надежды спасательный круг.

Сноски:

¹ «Все у него было старое, кроме глаз, а глаза были цветом похожи на море, веселые глаза человека, который не сдается». – Эрнест Хемингуэй, повесть «Старик и море».

Илл.