Иван Сергеевич, по мнению друзей и сослуживцев, был образцом современного мужчины. Высокий брюнет, с голубыми глазами и благородно седеющими висками, бесконечно ловил на себе кокетливые женские взгляды.
Ежеутренний рацион Ивана Сергеевича состоял из фруктового смузи и обезжиренного творога. Чай пуэр, заваренный в специальном китайском фарфоровом чайничке, был гарантом долголетия и прекрасного самочувствия, которым сорокалетний мужчина несказанно дорожил. Также, сразу после пробуждения, на коврике для йоги, Иван выполнял несколько мудрёных а́сан, приводящих в баланс его ментальное и прочие тела.  

"Ом, мани падме хум», - с чувством, с толком и с расстановкой распевал Иван Сергеевич в своей малогабаритной двушке, дизайнерски переделанной в холостяцкую студию, на юго-востоке столицы, близ коптящего всякими ядами и ночными выбросами нефтеперерабатывающего завода.

Надев модные трико, в тон им кроссовки и обтягивающую мускулистое тело футболку с кричащей надписью "аdidas", Иван Сергеевич выдвинулся на пробежку. Из соседской квартиры, ласково бранясь на кошачье- собачью животинку, выплыла молодая девушка в ярких татуировках, с пирсингом крылышка носа и пунцового цвета волосами. Прямо перед лицом ЗОЖного соседа бесстыжая девица закурила электронную сигарету с едкой ароматической смесью.

Оба напряглись в ожидании лифта. 

- Девушка, а можно хотя бы в подъезде не курить? - возмутился Иван Сергеевич, пренебрежительно рассматривая маргинальную соседку. - Совсем молодежь распоясалась, - пробубнил он себе под нос.

Девица же, не поднимая головы и увлеченно тыча в смартфон, демонстрировала полное безразличие к собеседнику.

- Ну и райончик, и на кой черт только я сюда перебрался? Предупреждала же риэлтор, доплатите, мол, миллион и будете наслаждаться чистым воздухом и культурными соседями на северо- западе Москвы, - крутились в голове Ивана Сергеевича назойливые мысли сожаления.

Лифт остановился на первом этаже. Девушка, также не поднимая головы, вышла из подъезда и направилась по своим делам.

Иван Сергеевич со всей молодецкой удалью побежал в сторону городского парка. Выполнив программу максимум и накрутив несколько километров по аккуратно уложенному беговому покрытию, физкультурник в быстром темпе потопал к дому. Предстоял насыщенный рабочий день и важные переговоры с партнёрами.

Поднявшись на этаж, Иван Сергеевич лихорадочно принялся искать ключ от входной двери и с ужасом обнаружил, что забыл его в коридоре на полочке.

- Вот же недоразумение какое. Это все ретроградный Меркурий, мать его ети. Предупреждала ведь меня астролог Голу́ба быть аккуратнее с личными вещами. Надо срочно вызывать мастера и вскрывать этот чертов замок.

Иван Сергеевич начал судорожно ощупывать карманы спортивных брюк и понял, что телефон также остался по ту сторону злополучной двери.

Из соседской квартиры донесся визгливый собачий лай и послышался скрежет дверного замка.

Белокурая, слегка полноватая женщина, с мелкими, но правильными чертами лица, в домашнем цветастом халате вынырнула из темноты и глухим голосом спросила: "Что-то случилось, может помочь чем?"

- Да вот, замок...- начал было рассказывать Иван и повернул голову в сторону собеседницы.

- Ма-ри-и-на? – почти вскрикнул Иван Сергеевич и вопрошающе разложил женское имя по слогам. Соседка резко закрыла дверь и в следующие несколько минут в ее квартире воцарилась гробовая тишина.

- Марииина...- выдохнул Иван Сергеевич и сполз по стене на пол, страдальчески обхватив голову руками. 

Где-то через минут пять соседская дверь снова отворилась и Ивану протянули какой-то инструмент.

- На, попробуй, от мужа покойного остались инструменты. Хорошие, немецкие. - Сухо произнесла Марина и вновь исчезла в кромешной тьме дверного проема.

В полном отрешении, Иван проделал нехитрые манипуляции с замком и, тот, почти сразу, поддался.

Войдя в квартиру, Иван Сергеевич внезапно осознал, что на работу нужно не просто бежать, но уже и лететь. Собрав волю в кулак, как умел только он, отбросив роящиеся мысли в сторону, на включенном автопилоте, через минут сорок, Иван приземлился в крутящееся офисное кресло своего собственного кабинета.

Секретарь принесла ароматный зеленый чай в изящной, как кружево, чашечке. Иван растерянно смотрел в экран монитора, а в его голове в это время, воссоздавался в мельчайших деталях образ его первой и единственной любви, пусть и располневшей, в смешном цветастом халате, но, как и прежде, до боли родной и желанной. Прошло двадцать лет с момента их тяжелого расставания. Иван попытался сделать всё возможное и невозможное, чтобы вытравить из сердца чувства к Марине и был вполне уверен, что успешно справился с этой задачей, но тогда, что за неведомая сила заставляет его сейчас трепетать и радоваться как мальчишку. Что за неодолимая мощь переворачивает его жизненные устои с ног на голову?

- А эта девочка, эта наглая девчонка в татуировках, дымящая мне в лицо сигаретой, ведь она вполне может оказаться моей дочерью. - Иван округлил глаза еще больше и застыл в бессилии перед экраном монитора, на котором, ровно выстроившись в табличный ряд, предательски маячил текущий финансовый отчет. 

- Вань, дружище, что ты там увидел-то? Неужто перевыполнение плана? - раздался саркастический смешок коллеги, входящего в кабинет. - Если да, то Абрамыч нам точно премию выпишет, ну, а если нет, то, как обычно, подзатыльников навешает.

- Володь, есть чего-нибудь выпить? Тошно мне, друг.

Володя сделал квадратные глаза. - Да брось ты, Вань, подумаешь не выполнили план. Абрамыч нормальный мужик, поймет.

- У меня, кажется, дочка есть, представляешь? Взрослая дочка! - глаза Ивана внезапно заблестели, готовые наполниться искренней и нескупой мужской слезой.

- Я все эти годы батрачу как проклятый, будто не своей жизнью живу, гонюсь за деньгами, карьерой, молодостью. А всего-то надо было притормозить и оглядеться по сторонам. Всего- то...

- И какая она, твоя дочка? - Владимир подозрительно посмотрел на друга как землянин на инопланетного пришельца.

- Красивая она, на Маринку похожа, только курит какую-то хрень молодежную и татуировка - дракончик на шее у нее набита, - растянулся в улыбке Иван, - а так, да, красивая очень. 

Володя задумчиво откинулся в кресле и многозначительно произнес:
"Да, Ванёк, я всегда подозревал, что не всё о тебе знаю. Но это же хорошо, что дочь. Мой оболтус только и умеет, что двойки приносить и родителям огрызаться. А здесь - девочка, цветочек.

- Скажешь, тоже, цветочек, - ухмыльнулся Иван. - Волосы красные и дымит как вулкан Фудзияма.

- Значит будем звать ее Фудзиямой, - радостно пошутил коллега и смачно отхлебнул пуэр из кружевной чашечки.

Вечерело. Знойный август солнечным медом обволакивал воспаленное, температурящее тело города. На бульварах плавился асфальт, в черепных коробках плавились мозги горожан, делая последних невероятно уязвимыми и похожими на городских сумасшедших.

Иван Сергеевич, покинув свой эргономичный рабочий кабинет, вышел на раскаленную улицу, с содроганием размышляя о предстоящем разговоре с Мариной. Столько лет прошло с тех пор, как она бросила его, безапелляционно заявив, что разлюбила, а самое главное, что ребенок, которого она вынашивает в своем чреве - не его. Как же так не его, если они пять лет были не разлей вода, любили друг друга до беспамятства и готовились к свадьбе. И тут, на́ тебе, - не люблю, не хочу, прощай. Иван прекрасно знал о том, что Марина через три месяца вышла замуж за другого парня, не местного, поговаривали, что питерского. Но кем был тот парень и как он за такое короткое время умудрился вскружить Марине голову, никто толком не понимал.

Иван, в те злополучные роковые дни, неделю пролежал на диване в темной комнате, почти без еды, пытаясь, видимо, умереть голодной смертью, пока его мать не приняла волевое решение и не отправила юного страдальца в другой город к родственникам, получать высшее образование.

Там, в другом городе, Иван закончил университет, успел жениться и прожить несколько лет в несчастливом браке с хорошей девушкой, которую так и не смог полюбить. Детей у пары не было, Иван был против детей под разными предлогами, но жене, по понятным причинам не озвучивал истинное положение дел. После развода Иван погряз в бесконечных коротких и пылких романах, увлекся тренингами личностного роста, йогой, эзотерикой, даосскими практиками. Но при всем многообразии этих самых практик, он ощущал себя глубоко несчастным, хотя и производил впечатление весьма успешного человека. В его жизни, отныне, не существовало самого главного созидающего и окрыляющего чувства – чувства любви. Он запретил себе влюбляться, и не позволял кому- либо посягать на его личное пространство. Вот в таком замороженном состоянии он и прибыл обратно в Москву, дабы возглавить филиал крупной региональной компании по производству кровельных материалов. В таком же состоянии, он сегодня утром отправился на пробежку, но на счастье или, на беду, потерялся и нашелся тот сакральный вселенский ключик, который приоткрыл дверь в прошлое, погрузив Ивана в живительный и врачующий родник воспоминаний. 

По дороге домой Иван купил букет любимых Марининых цветов - белых роз. Ему казалось, что судьба, непременно, сжалится над ним и заслуженно уготовит ему огромный ломоть счастья.

Иван поднялся на этаж и смело нажал на соседский звонок. Тилинь-тилинь-тилинь.

За дверью раздалось настороженное собачье тявканье.

Дверь открыла девушка с красными волосами. Увидев в руках гостя красивый букет цветов, она исполнилась уверенности в том, что цветы предназначались именно ей. Деви́ца кокетливо улыбнулась и нагловато протянула руку к букету. 

- Прости, пожалуйста, а мама дома? - осторожно спросил Иван и передал девушке букет.

- Мама будет через час, входите, - с легким недоумением ответила она и пригласительным жестом предложила войти в дом.

Иван миновал узкий длинный коридор и, с немалым удивлением, обнаружил, что квартира Марины была невероятно светлой. Предзакатное янтарное солнце залило кухню и смолистыми капельками стекало по узорчатому тюлю из прозрачной органзы́.

- Хотите кофе или чай? - вежливо спросила девушка гостя.

- Чай, если можно.  Как к тебе обращаться? - поинтересовался Иван.

- Эвелина, можно просто Веля, - ответила девушка, аккуратно наливая кипяток из чайника.

Иван взглянул на кисти и пальцы её рук. Он был поражен сходством ее пальчиков со своими, даже ногтевая пластина была редкой трапецевидной формы, свойственной людям с железной волей.

Такая же точно ладонь была и у матери Ивана, от которой сын унаследовал волевой характер и умение добиваться поставленной цели.

- Эвелина, а ты где учишься? – преодолев стеснение, поспешил с расспросами Иван.

- В архитектурном, я рисовать очень люблю. Мама говорит, что надо таланты конвертировать в валюту, - хихикнула Эвелина.

- А права ведь твоя мама, дело она говорит, - согласился Иван, кивком одобряя позицию Марины.

Послышалось уже знакомое скрежетание дверного замка. Марина вернулась с работы.

Увидев Ивана, женщина заметно занервничала. В ее движениях и выражении лица не было ни радости, ни заинтересованности, а только лишь щемящая беспокойная пустота.

- Вель, нам с Иван Сергеичем поговорить надо, иди в свою комнату, дочка, - сухо произнесла Марина.

Женщина облокотилась обеими руками на стол, будто прилежная ученица на парту. Было понятно, что ей неприятен предстоящий разговор.

- Ваня, я тебя очень прошу, не приходи к нам больше. Ничего не изменить, да и не хочу я ничего менять. Я мужа похоронила год назад, мне так тяжело, что и словами не описать. Хожу в храм каждый день, только там и нахожу утешение. – Марина притихла. Уголки ее губ были скорбно опущены и, Ивану на мгновение показалось, что перед ним совершенно незнакомый человек. Он ощутил, повисшее в воздухе, гробовое вдовье молчание, ежесекундно соскабливающее останки былой привязанности с его хворающей, все эти годы, души.

- А Эвелина? – с нескрываемой пытливостью мужчина прервал паузу, –   Марина, ну сознайся, это же моя дочь, моя? У нее даже руки мои, пальцы. Ты же помнишь, как я хорошо рисую? Марина, не молчи... – Иван страдальчески ловил взгляд бывшей возлюбленной.

- Да твоя. Веля, твоя дочь. Но ее воспитал Глеб. Она Глебовна, понимаешь? Не ломай девочке жизнь, умоляю, умоляю..., - Марина тихо заплакала.

Иван и сам, едва сдерживая слезы, вышел в коридор и стал надевать обувь.

Его взгляд скользнул по стене, и вдруг, неожиданно, остановился на огненной, словно кровоточа́щей картине. На ней было изображено подобие вулкана, он выбрасывал шершавые языки пламени, будто слизывая окружающий его мир. На мгновение, Ивану показалось, что кратер вулкана вот-вот засосет и его самого в огнедышащее нутро-чистилище. Подпись на картине гласила: «Эвелина Насонова. Вулкан Фудзияма».

Прошел месяц или около того. Наступило очередное сентябрьское рабочее утро, на этот раз в районе Красной Пресни, куда Ивану удалось перебраться в просторную съемную квартиру. 

Иван заварил крепкий кофе и торжественно сел возле окна, вглядываясь в сердце уютного зеленого дворика.

С пробежками и прочей  пранаямой он завязал, может временно, а может и навсегда. Ему теперь не от кого было убегать, да и надобности не возникало в том, чтобы бежать от самого себя. Он, наконец, принял себя таким, каким изначально был задуман Творцом ещё в утробе матери. Иван разморозился сердцем, оттаял душой, и впервые за долгие годы почувствовал себя, по-настоящему, живым и осознанным.

Кстати, кое-что новенькое, он всё же запланировал на ближайший отпуск - посетить Японию, увидеть священную гору Фудзи и обязательно привезти Эвелине много памятных сувенирчиков из страны, где обитают храбрые самураи и зацветает нежная сакура. Да и Велька частенько звонит и рассказывает волнующие истории о своих грандиозных успехах и великих неудачах, а Иван, что и неудивительно, понимает ее с полуслова. Слишком много общего оказалось у этих двух, прежде далеких, но таких близких людей - отца и дочери.

Иван берет ручку, блокнотик и спешно, неровным почерком набрасывает несколько рифмованных строк:

«Никто не поспорит, что солнце встает на Востоке,
Взъерошив лучами, изнеженный сакурой, быт.
Ожи́л самолетик бумажный и вздрогнула Йоко.
От голоса, что прошептал в волосах «Let it be».  

Иван отбрасывает ручку в сторону и, расплывшись в широкой простодушной улыбке, упоительно вещает куда-то далеко во Вселенную: Дочь, дочка, доченька…Эвелина.

^{Илл.: Александр Бабич}