– Аннушка разлила маслице. Аннушка уже разлила маслице, – крутилась надоедливая писклявая шарманка в голове Марка Эдмундовича Бересклетова.

Девять часов лёта, с другого конца нашей необъятной Родины, неприятнейшим образом сказались на самочувствии, и так близкого к неврастении, выпускающего редактора маленького провинциального издания.

Подземелье, московская гнетуще-торжественная подзёмка предстала перед оголённой душой работника культуры во всей симбиотической красе. Она давила, расплющивала, вытесняла из лёгких последний воздух, а точнее океанический бриз, которым Марк Эдмундович жадно напитывался в последние деньки пребывания на родном дальневосточном побережье.

– Маричек, ну куда тебя черти-то несут? – причитала, неделей ранее, Агнесса Павловна, целуя в лысеющую маковку своего гениального отпрыска. – И ведь Ларочку оставляешь одну. Бедная, бедная девочка! Столько лет с тебя пылинки сдувала и тут на́ тебе – уезжает он, за деньгами большими погнался.

– Ма, ну хватит уже. Ты же знаешь, что Ларка мне твоя как кость в горле, –
по-мальчишески отмахивался Марк, устремляя ясный провидческий взор в светлое столичное будущее.

А тем временем, московское метро размеренным цокотом колёс умерщвляло последние радужные перспективы гостя столицы.

– Следующая станция «Площадь революции», – двуязыко прощебетал роботизированный женский голос, повелевая несостоявшемуся революционеру готовиться то ли к выходу, то ли к расстрелу.

Бересклетов  готовился, скорее, ко второму. Подгоняемый вечно спешащей толпой, он, китайским болванчиком, вывалился на платформу и, озираясь по сторонам, застыл в изумлении от красоты мраморно - бронзового ансамбля станции.

Неожиданно, наш герой обнаружил, что, хаотично снующие  вдоль и поперек платформы, пассажиры, с помощью касаний и поглаживаний, активно контактируют с  бронзовыми поверхностями немногочисленных, но весьма любопытных статуэток.

Начищенная до золотого сияния морда бронзовой собаки, смотрела на Марка Эдмундовича с дружеским призывом: «Погладь меня». Марк, сначала неуверенно, а потом, вполне себе, войдя во вкус, помассировал золочёный собачий нос. На душе воцарились тепло и радость, ведь собака, как-никак, – друг человека, а значит и Москва обязательно станет ему другом.

Влекомый и к другим статуэткам, к предметам их гардероба и бронзовеющим частям тела, Бересклетов усилием воли придушил свое фетишизированное альтер эго и направился  в сторону эскалатора, дабы выйти на улицу, где ему была назначена деловая встреча.

Летний жаркий июльский денек заставил приморского гостя изрядно попотеть. Беспокоясь о мокрых разводах на спине и в области подмышек, Марк, неуверенным шагом, испытывая скованность во всём теле, вошёл в означенное кафе на улице Никольская, где его уже должны были ожидать партнеры.

Бересклетов огляделся по сторонам, и к своему удивлению, обнаружил, что в кафе он абсолютно один, не считаю двух полусонных официанток.

– Двойной эспрессо, пожалуйста, – вежливо попросил Марк одну из них. Далее последовал безалкогольный мохито, сэндвич с сыром, средний латте. Наконец, двери кафе отворились, обдав тесноватое помещение тридцати градусным жаром извне, и внутрь впорхнула невысокого роста женщина с чёрными, как смоль, короткими волосами.

Быстрым и уверенным шагом дама направилась в сторону распивающего кофий Марка Эдмундовича, на лице которого застыла улыбка вопиющего удивления.

– Жааанна??? –  протяжно взвыл он. Какими судьбами...ты...здесь...в Москве? – запинаясь и заикаясь промямлил Бересклетов.

Жанна бросила сумочку на стол и уверенным жестом позвала официантку.

– Бутылочку хорошего вина принеси-ка нам. Того, которым на прошлой неделе Альберт меня угощал. Вспомнила? Ну, так, поторопись, что застыла? – Жанна, выпучив голубые глаза, издевательски посмотрела на оробевшую официантку.

Бересклетов оробел не меньше официантки, если не сказать, что больше. Что ей от меня надо, этой, прошаренной во всех смыслах, нагловатой особе по имени Жанна. Бересклетов хорошо помнил, что новоиспечённую выпускницу журфака, состоятельный отец немедля пристроил в крупное издательство на руководящую должность, другие же выпускники, включая Бересклетова разъехались по городам и весям, не солоно хлебавши. Многие из них давно свинтили из неблагодарной журналистики на вольные хлеба, Бересклетов же зацепился в маленькой приморской газетенке, где и прослужил лет пятнадцать за мизерные деньги.

И вдруг, как гром среди ясного неба, ему поступило предложение стать редактором топового столичного издательства. Но списывался ведь и созванивался он с неким Александром Ильичём, а вовсе не с Жанной.

– Жанна, а ты случайно не коллега Александра Ильича? – боязливо выдавил из себя Бересклетов, преодолевая крайнее стеснение.

Жанна прогремела почти гомерическим хохотом. – Ну, какая я ему коллега, Маркуш, я его хозяйка. Я купила его вместе с его куриными мозгами и потрохами за тридцать сребреников.

– А я то? Я тебе зачем? – полными недоумения глазами, Марк Эдмундович всматривался в эпатажный облик бывшей сокурсницы.

– Зачем, зачем, ты, Бересклет,  совсем другое дело и мозги у тебя, отнюдь, не куриные, а золотые. Да и вообще, с тобой наше издательство будет нести золотые яйца. – Жанна снова захохотала, но, на этот раз, в её смехе проскользнула едва уловимая грустинка, будто бы смех протискивался сквозь слезы.

Бересклетов чувствовал себя наиполнейшим дураком. Пролететь столько часов, потратить огромные деньжищи на билет, чтобы встретиться с ней, с этой... ну с этой...прости господи, Жанной.

– Марк, здесь Красная площадь рядом, прогуляемся? – почти нежно прощебетала подвыпившая женщина.

– Хорошо, пойдём, Жан, но только недолго, я, может быть, утренним рейсом ещё успею обратно вернуться.

– Дурачок ты, Бересклетик, наивный глупенький буратинка. – Жанна неожиданно чмокнула Марка в щёку, взяла за руку и демонстративно вывела из кафе.

***

Гуляли они долго, до самого утра. Сколько широченных бульваров, уютных зелёных скверов и петляющих московских улочек стали свидетелями и хохота, и шёпота, и молчания этой загадочной парочки.  Бересклетову особо рассказывать было не о чем, а вот Жанна не скупилась на детали собственной биографии. И, как оказалось, биографии довольно банальной и вовсе не радужной. А самое печальное, вообще, заключалось в другом, – Жанна была больна, и по уверениям именитых врачей –  неизлечимо. Кто-то давал ей полгода, кто-то год, а кто-то и пару месяцев жизни. Она мужественно перенесла несколько операций и химиотерапий. Вроде бы, в данный момент, у неё случилась ремиссия, но врачи, опять же, уверяли, что её форма онкологии настолько агрессивна, что рассчитывать на долгосрочную ремиссию не приходится.

– Так что, Маркушенька, теперь ты всё знаешь обо мне, а вот о самом главном пока не догадываешься. Мне не на кого оставить мое детище, моё издательство. Отец стар и не потянет точно. В других претендентах я совершенно не уверена, руководить они не умеют, они похоронят бизнес – не пройдет и сорока дней с моей кончины, – включив стратегический ум и транслируя сверхчеловеческую прямоту, вещала Жанна.

– Типун тебе на язык, Жанка, – запричитал Бересклетов.

– Ой, Маркуш, давай называть вещи своими именами, даже если эти вещи попахивают кладбищенской землёй, – рассудительно и без эмоций выпалила женщина.

– Короче, смотри, ты приступаешь к работе завтра же, точнее уже сегодня. Я введу тебя в курс дела, ознакомлю с основными бизнес - процессами, представлю  ключевым партнерам. Через неделю я ложусь в клинику в Германии и, далее, от меня ничего уже не зависит, а только лишь от Господа Бога.

Жанна не плакала, нет, она просто констатировала факты и спешила, спешила, спешила. Бересклетов только сейчас понял, насколько глубока трагедия этой маленькой хрупкой женщины. Он обнял Жанну и крепко прижал к себе.

– Я сделаю всё, что ты скажешь. Можешь быть уверена во мне, – произнес Бересклетов и, сам не ожидая от себя подобной дерзости, поцеловал женщину в губы. Жанна не сопротивлялась. Ночь, точнее ее предрассветный остаток, парочка провела в гостинице неподалеку, наслаждаясь друг другом, словно одинокие путники, которых судьба – злодейка разъединила на целых дцать лет. А ведь могло бы быть всё иначе, если бы в далёкой юности, неприступная Жанна хотя бы раз ответила  взаимностью на робкие и вежливые ухаживания Бересклетова. Он не переступал грань, воспитание, видимо, не позволяло. Как же он жалел все эти годы о своей нерешительности! Каким слабаком ощущал себя!  И даже теперь, когда ему выпало счастье целовать горячее и желанное тело любимой женщины, проникать в её плоть, сливаться с ней воедино, даже теперь, он ощущал её превосходство над собой, и его душа предательски металась в неизвестности перед грядущими событиями.

***

Через три месяца Жанны не стало. После очередной операции пациентка впала в кому и, более, не приходила в сознание. Вскоре врачи констатировали смерть.

Бересклетов стал управляющим директором издательства и его же главным редактором. Под началом Марка Эдмундовича издательство значительно повысило свой рейтинг, привлекло новых одарённых авторов, дело покойной прозорливой руководительницы попало в невероятно хорошие руки.

Бересклетов долгое время не мог смириться со смертью Жанны, на этой почве он,
по - сыновьи, сблизился с ее отцом, они вместе и рыбачили, и охотились, и бизнес планы продумывали. Бересклетов периодически приглашал его в заповедные места родного Дальнего Востока.

Поздними вечерами, восседая в кресле своего роскошного кабинета, в одной из знаменитых башен делового центра «Москва-Сити», Марк Эдмундович,  глазами полными слез, вглядывается в чарующую даль с высоты птичьего полета и беспомощно проговаривает: «Аннушка, ну зачем же ты разлила маслице? Ну, зачем...».

^{Илл.: Игорь Дубовой}