— Бабулечка, миленькая, не плачь, — уговаривала Лида, обхватив руками бабушку за вздрагивающие плечи...

Сегодня они пораньше справились с домашними делами и решили пойти погулять. День был жаркий, но дул лёгкий ветерок и всё вокруг было по-летнему ярким, трепещущим и разноцветным. 

Лида тянула бабушку за руку, увлекая вперёд по их любимому маршруту. Миновав сначала школу-интернат с белёным забором и посаженными вдоль него яблонями с созревающими красными плодами, а потом и тенистую улочку с новым и большим магазином «Молодая гвардия», за стеклянной витриной которого пестрели книги, они дошли до кинотеатра «Радуга», расположенного на возвышении и похожего на огромный океанский лайнер.

Вокруг него жались друг к другу маленькие домики, уютно укрывшиеся под зелёными кронами плодовых деревьев. Это были скромные жилища с крохотными огородами, окружёнными частоколом цветущих золотых подсолнухов и палисадниками, засаженными астрами «бабье лето». Такие же астры с мелкими сиреневыми цветками, похожими на ромашки, росли и в Лидином дворе. Она любила с подружками ловить на них глазастых часиков. Так называли мух-журчалок, похожих на пчёл, но не кусачих. Если часика осторожно зажать в кулаке и поднести к уху, то можно услышать, как он тикает.

Бабушка Паша старше внучки на целых шестьдесят пять лет, поэтому она присела отдохнуть на лавочку, а непоседливую Лиду отпустила побегать по ступенькам кинотеатра. Девочке нравилось, поднявшись на самый верх, осматривать, как с капитанского мостика, и просторный сквер с лавочками, похожими на маленькие лодочки, и серые крыши домиков, их дворы, где обычно неспешно ходили куры, грелись на солнышке кошки, сушилось чистое бельё.

Но сегодня всё вокруг выглядело странно и тревожно. Дома стояли, как будто слепые. Лида внимательно вгляделась и у неё перехватило дыхание: в тёмных проемах окон, не было ни горшков с цветами, ни белых ажурных шторок, ни стёкол, а кое-где не было даже рам. В некоторых домах двери были сорваны и валялись на земле. Исчезли домашние животные, и даже вольные птицы спрятались и помалкивали.

Возле цветущих палисадников, повалив штакетники и поломав кусты сирени, фырчали и плевались сизым дымом два грузовика и бульдозер. Вокруг копошились рабочие в комбинезонах и касках. Они что-то таскали, сбрасывали с крыш в кучу, слышался гомон, работа отбойного молотка, удары кувалды.

Подъехал желтый экскаватор с огромной лапой, заканчивающейся железными челюстями. Они отщипнули кусок крыши и выплюнули его на землю, а потом начали кромсать стены, подняв облако густой серой пыли.

Вслед за ним, лязгая гусеницами и яростно задрав вверх острый ковш, двинулся вперёд бульдозер, превратив тихий несопротивляющийся дом в груду обломков, среди которых проглядывала белым боком старая чугунная ванна.

Лида растерянно оглянулась на бабушку, а та, не отрываясь, смотрела на этот разор, прижав к губам конец белого платка. Потом бабушка закрыла ладонью глаза и опустила голову. 

Быстро сбежав со ступенек, Лида села рядышком, и сама, чуть не плача от жалости, принялась её утешать. Бабушка глубоко вздохнула, вытерла платком мокрые от слёз щёки, обняла внучку и прижала к себе.

— Сколько жизни людской ушло, Лидонька... Зимой, в мороз бежали в тепло, в стены родные. Вечерами радовались, когда с работы домой шли, а им окошки родные светились.  А теперь и детям некуда прийти будет поклониться…

— Бабушка, тут скоро построят новые дома. Видишь, какие они большие и красивые! — Лида повела рукой в сторону книжного и «Радуги».

— А у меня всё ещё перед глазами домик мой в Кременчуге стоит. Мы его с твоим дедом как раз перед войной достроили, высокий, каменный, чтоб всей семье просторно было. В тот год под окнами так пышно мальвы цвели. Выгляну утром, а они, как на картине — высокие, стройные, каждый цветочек сияет, к солнышку тянется. А осенью немцы нас захватили, самолёты летели, всё небо чёрное было, из пушек били днём и ночью. В наш дом бомба попала… А потом и весь город разрушили, с землёй сровняли. А у меня на руках четверо дочечек. Голодно, холодно, сердце за них каждую минуту на куски разрывается, не приведи Бог…

— Ой, бабулечка, как же вы тогда выжили ?

— Вышли мы тихонько из города и два дня пешком шли. Всё, что на нас надето, то и вся поклажа. Тонечка, мама твоя, самая младшенькая, ей всего пять годиков тогда было, всё время плакала, домой просилась. Я её почти всю дорогу несла, а она ножки сбила, не могла идти. У меня старшая сестра в деревне жила в соседнем Глобинском районе.  Приютила нас, а у самой семья — семеро по лавкам, и старые, и малые, и всех кормить надо. С тех пор уже не было у нас своего угла и до сегодня…

Бабушка со вздохом поднялась, погладила Лиду по голове:

— Ну пойдём уже, моя красуня-мальвочка, домой…

Лида с бабушкой и мамой ютились в крошечной комнатке трёхкомнатной коммунальной квартиры. В других комнатах жила очень шумная и недружная семья: две сестры-школьницы, которые постоянно ссорились и воровали друг у друга вещи и еду, их пьющий отец и вечно ругающаяся мать. 

На выходные соседи уезжали в деревню, а в воскресенье вечером возвращались с сумками, набитыми продуктами. Татьяна, мать семейства, вилкой прикручивала к столу старую чугунную мясорубку и звала мужа. Опухший и осоловевший от деревенского самогона, еле ворочая языком, тот сетовал на жизнь, в которой ему нет покоя и должного уважения даже дома. Но, взглянув на поистине богатырский разворот плеч своей супруги и кухонный нож, которым она обрезала с куска мяса жилы, он, пошатываясь, брёл на кухню, садился на обшарпанный табурет и вяло крутил ручку. Постепенно его глаза превращались в щёлки, бордово-синюшный нос свешивался, движения замедлялись, но тут Татьяна рявкала на него и отвешивала крепкую пробуждающую затрещину:

—  Крути, аспид!  Котлеты жрать все любят!

Позже, в школьные годы, Лида вспомнила это слово и нашла в словаре, а затем и в энциклопедии. Рассматривая ярких и пёстрых гибких змей, она удивлялась и не находила ни малейшего сходства с бывшим соседом — в застиранных трусах и растянутой майке на серовато-бледном, дряблом теле он был лишён пола, возраста и видовой принадлежности.

Разлепив от трубного гласа жены мутные и бессмысленные набрякшие глаза, он лез руками в миску с фаршем и совал его себе в рот, вызывая новую вспышку гнева хозяйки и получая грязной кухонной тряпкой по голове и спине. Тем временем брызги жира над чёрной закопчённой сковородой загорались, чад и вонь горелых котлет заполняли и пропитывали маленькую кухню, въедались в шторки, стены, одежду.

Иногда злобная грызня переходила в яростное побоище, и тогда мама или бабушка хватали Лиду и утаскивали в комнату. Лида пыталась выглядывать, но пресекая неуёмное и опасное любопытство на корню, ей шёпотом коротко наказывали: «Божетебясохранитудаходить».

Чтобы хоть немного отвлечь девочку от грохота, воя и матерной ругани, бабушка подводила её к окну. А если было тепло, они распахивали раму, вдыхали свежий воздух и всматривались в сгущающиеся сумерки. Они жили на первом этаже и прямо перед их окном росла вишня. В мае она вся покрывалась белыми душистыми цветами, как молоком облитая, любуясь, говорила бабушка, вторя «самому крестьянскому поэту». Вишня наполняла своим волшебным благоуханием всю их комнатку. Вечером её лепестки нежно мерцали, и Лида просила не закрывать окно до самой ночи.

В соседней квартире, через стенку, живёт любимая Лидина подружка Юлька. С золотистыми хвостиками, задорными веснушками и зелёными глазами она похожа на весёлого домовёнка. Подружки ровесницы, но днём Юлька ходит в садик, а Лида проводит время с бабушкой. Зато вечером, соскучившись, они вместе бегут во двор, играют, смеются, болтают о всякой всячине и не могут наговориться, пока их не загонят спать.

Юлькины родители работают на заводе инженерами, они чаще бывают в командировках, чем дома. А её бабушка Оля и дедушка Миша распределили между собой время так: в будние дни воспитанием и хозяйством занимается бабушка, а в выходные культурный досуг организовывает дедушка Миша. С утра пораньше он собирает сумку с завтраком, будит внучку, та быстренько умывается и вот они уже стоят на пороге соседской квартиры.

Лидина бабушка открывает двери, вытирает руки о цветастый ситцевый фартук и улыбается.

— Кто хочет много знать, тому надо меньше спать!

— Кто тебе спать не даёт, Миша? И детей ни свет ни заря будишь.

— Совесть спать не даёт. Так всю жизнь можно проспать. Сегодня пойдём в Гагаринский парк. Собирайтесь!

Из-за бабушкиной спины выглядывает Лида и тоже улыбается.

— Да мы готовы уже, — она тихонечко дёргает и развязывает бантик на бабушкином фартуке.

Подружки, взявшись за руки, сбегают по ступенькам.

Парк совсем близко, прямо напротив их дома, только дорогу перейти. Это даже не парк, вроде центрального, с широкими аллеями и колесом обозрения, где они тоже бывают, а небольшая лиственная роща с множеством узких утоптанных тропинок. Никаких ракет и космических кораблей здесь конечно же нет, а имя первого космонавта носит улица рядом, поэтому и парк тоже заодно называют Гагаринским.

Однажды дедушка Миша привёл детей на солнечную полянку, заросшую жёлтыми, белыми и голубыми цветами, усадил их на поваленное дерево и рассказал, что раньше их город был гораздо меньше, этот парк был окраиной города и назывался Дальним. Во время войны немцы расстреляли и закопали здесь тысячи мирных жителей.

Бабушка горестно качала головой, потом тихо читала молитву обо всех усопших, а притихшие Лида и Юля молча смотрели, как колышутся на ветру листья деревьев и тянут к свету зелёные ладошки, и как кивают светлыми головками цветы, похожие на маленьких детей. Потом Лиде всегда было боязно ходить по дорожкам, где каждая травинка напоминала ей об этом страшном рассказе. 

Парк заканчивается оврагом, а на самом краю — качели. Это самое притягательное место. Едва их завидев, подружки заволновались:

— Пойдёмте скорее, пока никто не занял!

Сиденье рассчитано на двоих, и предвкушая полёт, они мигом забираются и отталкиваются, зачерпывая сандаликами песок.

— Качайте! Мы держимся! Крепко-крепко!

Вверх! И их принимает необъятное воздушное море. Вниз! Они возвращаются. Где-то за оврагом виднеются промышленные постройки, дымящиеся трубы, заборы, но на самом деле это далёкая волшебная страна, над которой они, как птицы раз за разом взмывают в небо.

У Лиды захватывает дух, сердце бьётся от страха и восторга, и она смеётся. И Юлька тоже рядом смеётся и кричит: «Ещё выше!»

Дедушка Миша сменяет бабушку Пашу, они раскраснелись.

— Кач-кач-кач, испечём мы вам калач! Мёдом намажем! Издали покажем! И сами съедим!

И это называется взрослые. Хотя, когда Лида думает о мамином детстве и сколько приходилось в жизни работать бабушке, недоедать, мёрзнуть и бояться, она слушала бы и слушала эти дразнилки вечно.

Вволю накачавшись и перекусив бутербродами с колбасой и сыром, которые ушли влёт,  все вместе двинулись назад.

Дедушка Миша остановился возле молодой липы и погладил рукой веточку. Потом загадочно улыбнувшись, достал из кармана перочинный ножик и cрезал два ровных прутика. Аккуратно сделал на них надрезы, потом обстучал со всех сторон рукояткой, покрутил и целиком снял кору. Прутики без одёжки были белые, гладкие, свежо и терпко пахли.

— А что это будет? — суют к ним носы все трое его спутниц.

Первой, конечно, догадывается бабушка Паша.

— Ой, что ты придумал?! Это ж… Пропали наши уши!

— Ничего, пусть порадуются! Будут им игрушки природные, живые.  Разве сравнить с пластмассовыми или резиновыми?

Он ещё повертел прутики в пальцах, сделал ножом ещё несколько засечек, снова надел на них кору, поднёс ко рту и раздался тонкий звук, живой и переливчатый.

На их глазах произошло чудо, веточки запели.

— Держите подарки!

— Спасибо, дедушка Миша! — хором кричат Лида и Юля, рассматривают свои свистульки, как заморские диковинки, свистят, сравнивают голоса.

— Бабушка, подуй, у тебя тоже получится! — Лиде хочется поделиться своей радостью, которой у неё полное сердце.

Бабушка Паша тихонько дует и все хлопают в ладоши.

Возле светофора случилось происшествие. В ожидании, когда зажжётся зелёный свет, Лида рассматривала небольшое деревце, растущее возле самой дороги. И вдруг обнаружила прямо на уровне лица, сидящее на стволе длинное зелёное насекомое, размером с её ладошку. Оно приподнялось, расправило за спиной крылья, расставило в стороны две передние лапы с заострёнными шипами, похожими на пилы, с крючками на концах и зашипело. Лида вскрикнула и в ужасе отпрянула.

— Ты чего, Лид! Что там?

Юлька тормошила её, пока сама не увидела это чудище.  Она взвизгнула, бросилась к дедушке Мише и схватила его за руку. Все переполошились, бабушка прижала к себе внучку, приговаривая:

— Ой, страх! Не бойся, не бойся, Лидуся…

— Да что вы за бояки такие? Это же богомол! Он не кусается.

Насекомое, будто услышав, что его рассекретили, крутануло треугольной головой вокруг своей оси, сделав полный оборот, уставилось на деда Мишу мутными огромными глазами и задвигало челюстями.

— Инопланетянин, — прошептала побледневшая Юлька.

— Без паники, граждане земляне! Жертв и разрушений нет! Добро пожаловать, пришелец!

Дедушка Миша бесстрашно поднёс руку к существу.

Богомол направил усы-антенны вперёд и сложил крылья, ставшие похожими на длинный плащ. Потом он покачался из стороны в сторону, и, медленно переставляя длинные, похожие на ходули, ноги, забрался на ладонь, уселся и миролюбиво сложил передние конечности, как складные ножики.

— Вот, видите, как важно доверять друг другу, а ведь ему тоже было страшно.

Дедушка наклонился и бережно опустил богомола в густую траву, где тот слился с зеленью и сразу исчез.

Все дружно выдохнули. Светофор подмигнул круглым зелёным глазом, и весёлая компания, бодро шагая по переходу-зебре, вернулась в свой двор.

Возле подъезда на лавочке сидели два деда и играли в шахматы. Тот, что потучнее, в белой нейлоновой шляпе в мелкую сеточку, с седыми, вечно насупленными бровями и мясистым носом, жил в их подъезде на втором этаже. Похожий сразу на двух генсеков, он был всегда недоволен — яростно стучал своей палкой об асфальт, кричал на пацанов, чтобы они не шумели и не бегали. Мама стригла Лиду очень коротко, а если летом на ней были шортики, порой доставалось и ей за компанию. Сварливый дед, наверное, и её принимал за мальчика.

Дома говорили, что этот сосед раньше был районным прокурором и бабушка тихо вздыхала: «Если он, даже на пенсии, детей так ненавидит, то что же с людьми при власти творил».

Прокурор ни с кем из соседей не общался, видимо, считая, что и взрослые в чём-то перед ним провинились, а перед законом уж точно, только пока не раскрыты. Поэтому денно и нощно он осуществлял надзорную работу.

Его партнёр по игре неизвестно кем работал и где жил. Видели, что он приезжал на троллейбусе, и шёл с остановки сутулый, костлявый, в клетчатой рубашке, истасканном рабочем комбинезоне, чёрном берете и с шахматной доской под мышкой. Щетинистый и неопрятный, он презирал людей и раболепно внимал каждому слову жестокосердного законника.

Попрощавшись возле грозной и мрачной лавочки, Юлька с дедушкой пошли обедать, а Лида с бабушкой Пашей решили ещё немного пройтись.

— Бабуль, а помнишь, там за гастрономом «Восход» маленький такой магазинчик строился? Мы там давно не были. Пойдём посмотрим, вдруг он уже открылся!

И они отправились вверх по улице оживлённо гадая, что там будет продаваться. Название «Ландыш» не оставляло большого простора для фантазии, но варианты были.

— Да, наверное, там будут продавать цветы.

Это, конечно, самый простой и логичный из всех. Но Лида вспомнила белые скромные цветочки на конфетном фантике, а она увлечённо собирала их уже год, и с мечтательной улыбкой сладкоежки выдвинула свою версию:

— Конфеты, печенье, пряники, а может, даже и зефир!

Она проглотила слюнки и прибавила шаг. Бабушка усмехнулась.

— У твоей мамы духи есть «Ландыш серебристый»…

Лида знала, но к духам питала очень смешанные чувства. Не конкретно к этим, а к хранившимся в жёлтой коробочке на верхней полке шифоньера. Они назывались «Красный мак».  Когда мама доставала матовый пузырёк с алой шёлковой кисточкой на горлышке и открывала притёртую хрустальную крышку, Лида внутренне превращалась в слонёнка. Она вытягивала шею, а, если б могла, нос, и упивалась сказочным ароматом, который переносил её в волшебный мир цветов и трав с кружащимися над ними лёгкими бабочками. И однажды ей пришла в голову мысль: «А если духи так прекрасно пахнут, то значит, они такие же вкусные!»  Было ей тогда года четыре, поэтому такие глупости посещали её маленькую стриженную голову частенько.  И без дальнейших колебаний, подставив стул, Лида добралась до этого манящего чуда.

На её крик прибежала бабушка, и долго ощупывала руки-ноги, думая, что внучка упала и покалечилась, а Лида ревела, обливаясь слезами и высунув красный обожжённый язык. Когда выяснилась причина, бабушка потащила её в ванную под струю холодной воды, потом навела стакан соды с солью и заставила долго полоскать рот. Всё обошлось, и на характере повзрослевшей Лиды отразилось не сильно. Разве что волчьи ягоды перестала пробовать после бабушкиной угрозы: «Помнишь, «Красный мак»? Будет так же, только ещё и волчий хвост вырастет!»

Вот, наконец, зазеленела вдали большая вывеска с витиеватыми белыми буквами «Ландыш» на одноэтажном магазине, стоящем чуть поодаль от других домов. Бабушка пристально всмотрелась, недоверчиво хмыкнула: «Ганделок какой-то!»

Вблизи магазин оказался небольшим павильоном. Возле входа стояла кучка мужчин помятого вида, которые расступились, пропуская их внутрь. Вдруг один, с папиросой в углу рта, с рубахой на босу грудь и стрижкой под ноль, толкнул другого локтем и хрипло заорал:

— Вот, скажи, приятно, когда дитё — вот так за ручку идёт и улыбается? Скажи, да!

Лида вздрогнула и прижалась к бабушкиному боку.

Они вошли в полутёмный прокуренный зал, остро и неприятно пахнущий рыбой, туалетом и ещё чем-то кислым.  Ни витрин, ни полок здесь не наблюдалось, стояло несколько аппаратов, таких, как с газировкой и высокие круглые столики, за которыми мужчины стоя пили пиво из мутных стаканов и больших пузатых кружек. Женщин было трое, вернее две и одна девочка, это Лида с бабушкой, а ещё возле прилавка с кассой - толстая завитая продавщица в грязно-белом переднике и кокошнике .   

— Держи, Надюха, на кружечку, — корявый мужичок неопределённого возраста протянул ей монетки.

— Ты уже десятую высосал, еле стоишь, я тебя вытаскивать отсюда не буду... — огрызнулась Надюха, бросая ему пластмассовый кружочек.

— Нормас, — еле ворочая заплетающимся языком заверил он, пытаясь попасть непослушными пальцами с жетончиком в щель автомата.

Через пару секунд мужичок его всё же обналичил, двумя руками взял кружку и отошёл к противоположной стене, где пили «в сидячку». Опираясь на спину, сполз на корточки, сдул пену на пол и сделал долгий глоток. Потом повернулся к соседу в жёванной майке, который сидел рядом и коптил над спичкой рыбий пузырь:

— Друган, а вобла есть?

Получив припорошенную солью рыбью щепочку, блаженно сунул в рот и обслюнявил пальцы.

— Я за тебя в огонь и воду, ты ж мне как брат, понимаешь? Не то, что эта гнида, на товарищеский суд меня потянул, ептыть…Я ему говорю, мне это нафиг не упало, и дело не в социализме…

— Девочка, а давай я тебе фокус покажу? — раздалось прямо над Лидиным ухом.

Перед ними снова возник расхристанный короткостриженый парень. На красном опухшем лице кривилась хмельная улыбка, в руках он держал обрывок газеты. Он потёр его между пальцами со словами: Ахалай-махалай, ляськи-масяськи, сто-тыщь-тыдыщь….

И Лида растерянно заморгала. Газетки не было.

А «фокусник» обратился к бабушке:

— Мать, войди в положение, неудобно просить, дай хоть десюнчик на стаканчик!

Маленькая бабушка, крепко ухватив Лиду за руку, нахмурилась, смерила парня сердитым взглядом:

— День на дворе, а ты здесь десюнчики сшибаешь? Я для тебя всю жизнь работала, и в колхозе, и в войну, и детей своих не видела, чтоб ты тут опивки собирал? Иди работай, лыган!

— У меня батя из рабочего класса, оттрубил от звонка до звонка, до пенсии не дожил… — бормотал им в спину попрошайка, но бабушка решительно пробиралась к выходу на улицу.

— Ага, ты уже сам батя, не дай Бог…

На улице бабушка продолжала на ходу чихвостить и себя, и «магазины», и алкашей.

— Вот жешь ландыш! Построили они! Хоть бы молочный или хлебный — нет, лучше ничего не надумали! Вся подзаборная пьянь собралась культурно отдохнуть! А у меня совсем болты с резьбы слетели — внучку привела и столбом стоим среди этих «ландышей»!

Им навстречу попалась боевая крепкая бабка, которая сразу вписалась в разговор, развивая тему:

— Все дворы и подъезды уже ихним пивом провоняли, где пьют, там и льют, ироды. Клумбы вытоптали. Мы всем домом дежурство организовали, с утра до вечера алкашню гоняем. Будем подписи собирать, чтобы закрыли гадюшник этот!

Она энергично потрясла в сторону «Ландыша» кулаком и поспешила на свой блокпост.

Лида шла молча, внутри было пусто, будто кто-то вырезал острыми злыми ножницами, созданные её воображением яркие картинки, день стал серым и безрадостным. Уже перед домом она сунула руку в карман и обнаружила маленькую деревянную трубочку. Лида поднесла свисток к губам и дунула изо всех сил. Сразу вернулось золотисто-зелёное утро, просвечивающиеся на солнце Юлькины бантики, похожие на крылья стрекозы, смех и качели. Тонкий серебристый звук разогнал всю муть и хмарь, сердце весело застучало, бабушка от неожиданности ойкнула, а потом заулыбалась.

Только сидящие на лавке деды, застывшие над шахматной доской, как деревянные истуканы, хмуро зыркнули на них исподлобья и что-то просипели, кряхтя и прокашливаясь. Бабушка им кивнула, и они с Лидой зашли в подъезд.

Ах, как хорошо вместе обедать! Бабушка ставит на стол две тарелки горячего бордового борща, отрезает Лиде любимую хрустящую горбушку, чистит маленькую луковицу, разрезает её на две части, и садится напротив. Она никогда не заставляет Лиду есть, не запрещает разговаривать за столом. Они с аппетитом хлебают борщ, макают в соль и откусывают по маленькому кусочку сочной луковки.

 Сегодня у них столько тем и впечатлений, которые хочется обсудить, но Лида устала, от еды её разморило и прямо за столом она начинает зевать и клевать носом.

— После сытного обеда, по закону Архимеда, полагается поспать, — смеётся бабушка.

 Лида, уже предчувствуя щекой мягкий холодок подушки, кивает и отправляется в кровать, где, забравшись под одеяло мгновенно засыпает.

За окном верхушки деревьев тревожно шумят, переговариваются, ветви гнутся и скрипят, как будто идёт великан. Сильный порыв ветра распахивает окно, Лида хочет вскочить и закрыть его, но обнаруживает, что лежит не на кровати, а в голубой коляске. Во рту противная соска-пустышка и ни одного зуба, да и ходить она ещё не умеет.

Она ждёт, чтобы кто-нибудь вошёл, но в доме тихо. Зато за окном появляется какая-то тень, она двигается зигзагами, как будто-то спотыкаясь. Вот на подоконнике с грохотом появляется одна лапа-клешня, похожая на железный капкан, а следом вторая, в виде шахматной доски, которая щёлкает, словно вставная челюсть, захватывая черно-белыми створками воздух. За ними возникает большая голова в белой панамке, как у Виталика из первого подъезда, с которым Лида собирала цветные стёклышки во дворе. У головы в белой панамке мутные глаза, похожие на грязный стакан, она бормочет: «десюнчик-свистунчик», поворачивается на тонкой шее, ищет Лиду и вот-вот увидит. Лида выплюнула соску и закричала изо всех сил.

И сразу появилась бабушка и зашептала-запела тихонько знакомую, смешную, но непростую историю, которую Лида знала наизусть, но каждый раз задумывалась и не могла рассудить — «Маленького Юрочку обижает курочка. Отняла пеструшечка сладкую ватрушечку. Унесла из спаленки для цыпляток маленьких. Из-за этой курочки без ватрушки Юрочка».

Вот и сейчас Лида отвлеклась, решая все ту же задачку, дыхание выровнялось, и она улыбнулась, представляя, как вытягивают шеи и радостно пищат пушистые жёлтенькие цыплята и хныкает упитанный розовощекий мальчик Юрочка.

— Пойдём, Лидочка, умоем личико, чтобы глазки блестели, чтобы щёчки краснели, — подняла её с постели бабушка Паша, перевернула подушку и незаметно перекрестила внучку.

Утреннюю тишину нарушил дробный стук в дверь. Лида сразу поняла, что это её подружка, взрослые обычно звонили. Так и есть, это чистенькая, аккуратно причёсанная Юля в розовом платьице с белым воротничком.

— Здравствуйте! — вежливо поздоровалась она с бабушкой и сразу взволнованно затараторила, — Лида, у тебя свисток свистит? Ты не волнуйся, он не сломался… Это кора высохла! Дедушка сказал, что его в стакане с водой подержать надо немножко и снова будет, как новый!

Лида сбегала на кухню, набрала воды и сунула игрушку в стакан.

 — А мы сейчас в «Луч» пойдём за продуктами, — похвасталась.

— Ух ты, здорово! Бабушка Паша, а можно с вами?

— Можно, только дома разрешения спроси.

— Я сейчас, — юркнула на площадку Юля, только золотистые хвостики мелькнули.

«Луч» находился улицей выше. Это был большой гастроном, перед которым прямо на земле старушки торговали зеленью, квашеной  капустой, сухофруктами, семечками, иногда вяленой воблой. 

Первый этаж магазина был продуктовым, а на втором располагался отдел с чудесными тканями. Там был стол с картонными выкройками-лекалами, кусками мела, железным портновским метром и сантиметровыми лентами. Возле него всегда собиралась очередь. За столом стояла закройщица, пожилая серьёзная женщина, она сосредоточенно обмеряла, чертила, разрезала самые разнообразные куски материи на будущие платья, блузки, юбки и брюки.

— Разрешили! Ещё бабушка Оля дала тебе и мне по 10 копеек на семечки, — влетела в коридор радостная Юлька и сунула Лиде в ладошку серебряную монетку. — Ну что, свисток размок? У меня, вот! 

И она дунула, производя громкий весёлый звук, от которого бабушка заморгала и закрыла ухо рукой.

— Спасибо! Не знаю, сейчас попробую.

Лида стряхнула воду, поднесла к губам и свисток ожил, засвистел раскатисто и звонко.

— Да цур вам пек! — рассердилась бабушка Паша, перейдя на украинский. — Марш на улицу гратися, баловницы! Я сейчас сумку и кошелёк беру и выхожу. Ждите меня и никуда не уходите.

Подружки взялись за руки и поскакали вниз по ступенькам подъезда. На крыльце они переглянулись, набрали побольше воздуха и, надув щёки сильно-сильно, задудели вместе в свистки.

Прокурорский дед с перекошенным от злости лицом вскочил с лавки, стукнул о землю своей деревянной тростью, выставил её вперёд, указывая на детей, и рявкнул:

— Вот, они, свистушки малолетние! Ни днём ни ночью покоя от вас нет! Сейчас мы вам покажем, где раки зимуют! Хватай их!

Его приятель в чёрном берете скорчил страшную гримасу, наклонился, расставил руки по сторонам, как орангутанг и двинулся к девочкам.

— Попались, гы-гы…

Лида и Юля завизжали и метнулись в сторону от него. С другого боку прокурор прищурился и замахнулся палкой, точно, как мальчишки, которые во дворе играли в «пекаря», сбивая консервные банки.

— А-а-ааааа!

Девочки пригнули головы и кинулись бежать со всех ног.

У последнего подъезда соседнего дома, они оглянулись и с ужасом увидели, что преследователи не отстают, грузно топая и шаркая ножищами.

— Надо наверх, там сад, спрячемся! — задыхаясь выкрикнула Лида, и потянула Юлю за угол.

Наверху невысокие деревья с раскидистыми ветвями были густо облеплены листвой и маленькими яблочками.

— Давай сюда, Юля! Яблонька нас не выдаст!

Они наклонились и шагнули, как в шалаш, под зелёную тенистую крону. Вокруг гроздьями росли волшебные плоды, от них шёл сладкий, свежий аромат, и когда солнечные лучи проникали и попадали на них, яблочки загорались золотыми и алыми огоньками.

— Бабушка говорит, что эти яблочки называются райские, — прошептала Лида.

— Значит, мы в райском саду и никто нас здесь не тронет. Интересно, здесь есть птицы или звери? Смотри, смотри, кто-то шуршит, может, это жар-птица? Или воробей…

А в это время бабушка Паша вышла во двор и не увидела никого, кроме идущих навстречу прокурора с палкой под мышкой, вытирающего с багрового лица пот большим клетчатым платком, и его дружка, который тоже был цвета переспевшего помидора и часто дышал открытым ртом. Она в растерянности направилась к ним.

— А где же дети?

— Побежали куда-то… — прокурор неопределённо махнул рукой в сторону.

— Я же им сказала быть во дворе, только обулась и двери закрыла… Отчего они убежали? — разволновалась бабушка и бросилась на поиски.

Быстро осмотрев двор, она выскочила на улицу и, озираясь по сторонам, громко позвала:

— Лидочка! Юленька!

Ответа не было.  Остановившись на перекрёстке, бабушка задумалась. Справа проходила оживленная трасса, по ней туда и сюда с равномерным и монотонным шумом проносились машины и автобусы. Слава Богу, ни толпы, ни сирены, ни других тревожных признаков здесь не наблюдалось. Слева тоже дорога, но поуже и потише, она хорошо просматривалась, всё тоже спокойно. И бабушка поспешила вверх по соседней улице, ведущей к гастроному.

На полпути остановилась перевести дыхание и поправить сбившийся платок, и тут прямо перед ней выскочили на дорожку испуганные девочки.

— Мы здесь! 

Лида кинулась к бабушке на шею.

— Как хорошо, что ты нас нашла! Иди к нам, прячься под яблоньку!

— Деточки мои! От кого прятаться? Да что случилось, куда вы убежали?

— Нас деды хотели схватить! Злые! Палкой замахивались! За то, что мы один раз свистнули.

— И гнались! Мы еле спаслись!

— Деды? Палкой?! А ну пошли назад!

Решительно взяв их за руки, бабушка помрачнела, как снеговая туча, и они пошли обратно.

Во дворе дедушка Миша и бабушка Ольга, взволнованно жестикулируя, о чём-то говорили, с сидевшими на лавочке прокурором и его приятелем.

Ещё издали Лида услышала возмущённый голос Юлиной бабушки.

— Разве можно так детей пугать, Василий Петрович?

— У вас дети, как беспризорники, бездельничают целыми днями и на головах ходят, — огрызнулся развалившийся перед ней на лавке дед-прокурор.

— Неправда! Они ждали Прасковью Матвеевну возле подъезда. Мы в окно видели, как вы на детей набросились… — оборвал его дедушка Миша, — Вышли, а уже ни девочек, ни…

Тут бабушка Паша ускорила шаг и вскоре оказалась перед лавочкой, грозно глядя на прокурора.

— Ты, калоша старая, совсем с глузду сьехал? Вспомнил, как в молодости за девчатами бегал?

Прокурор выпучил глаза, затрясся, и застучал о землю палкой.

— С палкой он таскается, был бы такой старый да больной, то не бегал бы. А тут ещё и гнался он! А если бы они под машину попали?! Я б тебе на эту палку твои кишки намотала!

Его дружок дёрнулся половиной лица, скривил тонкий, заросший седой щетиной рот и закричал:

—  Ты потише, а то и в суд подадим за оскорбление достойного человека.

— И за угрозу жизни, — сдавленным голосом добавил посеревший сосед.

— Я тебе Верховный суд, душегуб вислоносый!

Бабушка выхватила у него из рук палку и со всего размаху шарахнула ею об лавку, рядом со съёжившимся прокурором. От удара палка раскололась наискосок, и половина отлетела в сторону, а рукоятку с острым концом бабушка крепко держала, как кощееву иглу. Она перевела гневный взгляд на прокурорского приятеля.

— А тебя прихвостень собачий, чтоб я во дворе не видела больше! Пошёл вон отсюда, срамник трухлявый!

— А ну иди домой, старый дурак! Жизнь мою заел, так уже на детей нападаешь! Позорище какое устроил!

Это жена прокурора, услышав шум, вышла на балкон и внесла свою лепту. Через минуту лавочка опустела и воцарилась мирная тишина.

—  Мы их победили, — с восторгом прошептала Лида, а Юлька захлопала в ладоши и предложила:

— А давайте все вместе пойдём в магазин!

Дедушка Миша поддержал.

— Давайте! А потом зайдём в «Ландыш» и отпразднуем!

— Думал-думал и придумал! — в два голоса зашумели на него бабушки.

Он поспешил исправиться.

— Всё-всё! Идём в «Луч» и всем по мороженому!

— И семечек, — пискнули девочки.

Лида шла с ликующим сердцем, держась за бабушкину руку, и чувствовала, как в неё вливаются силы. Она напитывалась ими, как цветок, после освежающего дождя, что становится от этого выше и крепче.

Бабушка одобрительно посматривала на неё и как бы говорила: «Ты вырастешь, моя мальвочка, красивой и отважной, и больше никогда не испугаешься ни богомола, ни недоброго человека. Будешь радоваться солнышку и радовать добрых людей».

Впереди женщина катила голубую коляску, в которой радостно агукал карапуз, размахивая зажатой в маленьком кулачке погремушкой.

— У тебя тоже такая колясочка была, — с улыбкой кивнула бабушка на них.

Да, так Лида и думала. Откуда-то знала.

— Голубая? Но почему, я же девочка?

— Врачи маме твоей наговорили, что родится мальчик, — бабушка усмехнулась, — много они понимают, ухогорлоносы недоученные. А она и бантиков голубых накупила, и коляску, и имя тебе другое придумала — Саша. А зачем нам какой-то там Саша, если я ждала вот такой вот цветочек!

И бабушка Паша поцеловала Лиду в шелковистую макушку.

— Бабушка, а скажи маме, что меня не надо больше коротко стричь, пусть у меня будут хвостики, как у Юли или даже косички…

— Будут, сердечко моё! И косички, и бантики, и платьишки самые красивые! А если ещё какой-нибудь нехороший человек попытается тебя обидеть, не бойся ничего. Просто скажи: я сейчас позову бабушку. Она с вами поговорит. Даже если меня рядом не будет, я буду тебе помогать. Даже, когда ты вырастешь. Всегда.

^{Илл.: Елена Мальгина}