ПЕЩЕРА БОЖЬЕЙ МАТЕРИ

Привёл меня к ней Анатолий, улыбчивый пенсионер, бывший экскурсовод. Когда мы спускались по извилистой самодельной лестнице с железными перилами по правой стороне Кудепстинского каньона, я в восхищении воскликнул: "Какая красота!", увидев на противоположном откосе в природной зелёной раме картину гигантской скалы из затвердевшего известняка. В сумерках наступавшего вечера она была похожа на видение, на светящуюся стену из потустороннего мира.

"Красиво, конечно, но в девяностых с этого обрыва были сброшены сотни людей, - опустил меня на землю Анатолий, - их привозили по старой дороге, с завязанными глазами, и у края требовали отречься от собственности или бизнеса".

Мой восторг померк, и ум стал заполняться тенями памяти, вдруг всплывшими из глубин, в которые не хотелось погружаться, а вот пришлось...

Сама пещера, довольно широкая, но не очень протяженная, разделилась на два зала с отдельными живописными входами. С потолка свисали небольшие сталактиты, а возле каждого входа-выхода стояли у стен на прислоненных массивных камнях рукодельные иконостасы, посвящённые Богородице. На них ютились маленькие цветные иконы, в основном бумажные, или крохотные образы, купленные в церковных лавках за скудные деньги. Рядом лежали, скрючившись, оплывшие свечи. Какой-то грустной мелодией повеяло от этой нашей вечной бедности и такой же бесконечной любви к молитве. Я вспомнил первую заповедь Блаженств - "Блаженны нищие духом" - и вдруг почувствовал, что на шаг приблизился к её великой простоте.

"Самое интересное увидишь в конце правого зала, - раздался гулкий пещерный голос Анатолия, - только там придётся встать сначала на корточки, а потом на колени. И береги спину! " - вспомнил он, протрубив вдогонку.

Я опустился на четвереньки и почти пополз по выскобленной многими коленями узкой горловине. Пришлось включить фонарик смартфона, и я увидел в укромном месте большую икону Всецарицы, почти утопавшей в россыпи окаменевших свечек, поставленных в самый угол на вытянутых руках.

Велика была просьба о спасении... В средние века здесь молились православные греки, укрывавшиеся от вражьих набегов, а теперь просят... знаем, о чём.
Ещё недавно я храбрился и считал, что смогу сам убежать от грозного девятого вала, несущего к "дивному новому миру". От нас будут требовать отречения уже не от собственности, а от веры...

Я все повторял слова из восемнадцатой кафизмы Псалтири: "Возведох очи мои в горы, отнюдуже приидет помощь моя", но теперь все понял, и пока возился с собственным телом, пятясь к едва различимому в темноте почти круглому отверстию признанной народом святой пещеры, все-таки получил по загривку каменным бугром - за грех поспешности, наверное.

Приятель-экскурсовод терпеливо ждал меня и ничего не сказал, когда я почти рухнул перед намоленным иконостасом, перекрестился и произнес:
- Пресвятая Богородица, спаси нас!

НОВЫЙ ХРАМ

Вот он, маленький храм в горном посёлке, открытый совсем недавно, полгода назад, - он светит золотым куполом в густой зелени холма. Сегодня в первый раз пришёл, хромая от боли в пятке (шпора вылезла, "гусарю"), на воскресную службу и подивился особенному лицу клира и прихода, его неповторимому стилю.

Вроде бы и литургия везде одна, и молитвы все те же, ан нет - тут и священники и певчие оригиналы!

Во-первых, хор. Не две-три старушки с дребезжащими голосами, как бывает, а две сестры-молодяшки, умницы и красавицы, высокого роста и голоса. Не накрашены, разве что чуть-чуть, но безликая одежда, маникюр и губы уточкой - при них, все по сегодняшней моде. Пели они необычно, переливы голосов выводили нечто среднее между московским звоном, монашеской бесстрастностью и грузинским многоголосием. В общем, Кавказ, братья и сестры, Кавказ!..

Священник, грузный, но широкоплечий протоиерей в простенькой камилавке, с бородой "веником" и рачьими глазами, вышел с кадилом и стал обходить храм с шутками-прибаутками. Как он умудрялся их вставить в молитвенный строй - только ему и известно. И ещё одно "ноу-хау" - он почему-то стал окроплять нас святой водой, - обычно это происходит во время молебна или в конце службы.

Окатил всех, как положено, а певчим на их возглас: "... И избави нас от лукавого" брызнул сверху вниз: "Избавит, избавит!.."

Во время чтения Евангелия он вдруг остановился, сделал паузу, потом продолжил, а в конце, бросив пономарям в алтаре: "Не болтать!" - извинился перед "зависшими" в чтении певчими: "Задуматься во время молитвы тоже надо".

Но апофеозом стиля стала его проповедь. Постоянные, в отличие от меня, прихожане заранее потянулись к аналою, загадочно улыбаясь. И не прогадали - батюшка начал проповедь так, что я вздрогнул:

- Позор! Позор всем нам, что день памяти святых князей Петра и Февронии мы отмечаем как великий праздник! Страшно, что любовь в семье - не норма, а исключение. Да, есть грехи явные, невыносимые. Если муж или жена семью погубили - долой! Гнать вон, ещё и поленом вслед!.. А если грехи житейские, то смирением, терпением и уважением любовь можно и нужно восстановить. Вот... Ты чего это, Анна, сегодня на службу в середине пришла? В следующий раз, если опоздаешь, ведро креветок принесёшь!

Я вышел из храма, потрясенный образным видением роскошного штрафа, стал спускаться по свежей бетонке к остановке, и только тут осознал, что за эти два часа даже не вспомнил о пятке, даже не присел ни разу, и только сейчас, неловко ступив на камень, ощутил слабый укол...

Чудны Твои дела, Господи!..

ЧЕРЕШНЯ

Отец учил меня прививать деревья в саду. К диким яблоням подсаживал разные культурные сорта, а однажды в расщепленный тонкий ствол дички вставил веточку белой черешни.

Рос я, росла и черешня. Когда она раскинула ветви с бело-розовыми плодами, я взобрался в её самое крепкое сплетение, снял и положил в рот капли первого урожая.
Как же они были вкусны! Ни до, ни после я не испытывал такого наслаждения от вкуса молодой сладости. Это было чудо!

Я приводил друзей, и мы, весело переговариваясь, подтягивали к себе усыпанные фонариками веточки самодельными крючками, сделанными из бросовой проволоки.
Мы смотрели на блюдце далёкого синего моря и замирали от красоты, удовольствия и счастья.

Когда мне исполнилось тридцать лет, заболела мама. Опухоль и операции изувечили ногу и, как ни отговаривали мы с папой её от работы в саду, она упрямо шла на костылях в гору к любимому месту.

В тот же год мы заметили, что в привитом уступе единственной нашей черешенки образовалось дупло. Оно росло и становилось все шире и уродливей. Чёрное пространство в круглой оплывшей корке ствола, точнее, того, что от него оставалось, зловеще смотрело на нас.

Мама пыталась вылечить черешню, замазала дупло пластилином, перевязывала какими-то тканями, пропитанными лекарствами, обнимала ее и плакала. "У неё рак!" - сказала мама и посмотрела на меня выцветшими глазами.

Я не поверил ей. Как такое может быть? Неужели и деревья подвластны этой мучительной болезни?

Но она оказалась права. Спустя два года черешня дала последний урожай. Её веточки посерели, стали ломкими, но вкус малочисленных даров оставался все тем же.
Своей поредевшей кроной деревце изо всех сил тянулось к небу, словно умоляя его о пощаде.

Спустя месяц после смерти мамы ствол нашей черешни был сломан порывом ветра в месте прививки...

^{Илл.: Игорь Беспалов}