Поцелуи

Закончилась зачетная сессия, и было решено ехать в Звенигород на биостанцию встречать Новый год. Обвешанные рюкзаками, скатками спальных мешков и другой поклажей встретились на Белорусском вокзале и загрузились в электричку. Путь был дальний, электричка холодной, но всем было так весело, что, казалось, даже вагоны мчат по рельсам, подпрыгивая. Запасливые москвичи достали термосы с горячим чаем, приготовленным заботливыми мамашами, а общежитские – сухари и сушки. Пассажиров в вагоне было мало: в последний день года большинство уже сидело по домам, готовя салаты и наряды. Дружно горланили песни, вовлекая в песнопения попутчиков: «Звенигород» и любимую и совершенно дурацкую, но слова которой знали все – про речку и овечку, у которой отвалился хвост. За два часа пути перепето было много.

Выгрузились в Звенигороде и дальше пошли пешком. Начинало смеркаться, снега было много, по узким тропинкам среди огромных елей с прежним задором и песнями двинулись сначала через Верхний лагерь биостанции, потом – через Нижний, где единственный из всей компании ответственный человек договорился о ночлеге. По дороге все его хвалили за заботу, но, когда увидели комнатенку три на четыре метра, чуть не поколотили, так как в ней могла поместиться только поклажа, да и то не вся, которую везли с собой. Но у молодости не бывает проблем и неудобств.

Захватив самое необходимое: вино, колбасу, хлеб и теплую одежду, все двинулись в лес, подальше от биостанции. По дороге проходили мимо вольеров с пингвинами, и все попадали в снег от хохота – настолько неожиданно было видеть этих, хотя и полярных птиц под заснеженными огромными елками. Вид у них был отнюдь не королевский: несчастные птицы то ли от неволи, то ли от голода имели такой замученный вид, что их было жаль; хотели накормить их хлебом, но тут выполз откуда-то замшелый дед и наладил всех метлой.

Двинулись дальше, морозец крепчал, а лес становился все мрачнее. Девчонки повизгивали от страха, мальчишки прокладывали дорогу и наконец вывели на поляну, которая выглядела как декорация к сказке «Двенадцать месяцев»: почти круглая по форме, окруженная огромными заснеженными елями, нижние лапы которых тонули в сугробах. И небо над ними было сказочным, ясным, почти черным и сплошь усеянным звездами. Полюбовались на эту красоту, но собрался все-таки экспедиционный народ, имевший помимо романтических фантазий много полезных навыков, поэтому довольно быстро утоптали снег, толкаясь и падая, словом, весело, и посередине поляны разложили огромный костер.

Сразу потеплело, ну а когда налили в кружки – жизнь совсем наладилась, и по новому кругу пошли песни, воспоминания о недавних зачетах, старые байки летней практики. Хороводили вокруг костра (цепочка постоянно рвалась, потому что отлучались то за едой и вином, то для личных «разговоров»), читали стихи. Жаром пыхало от костра, изнутри тоже все порядком согрелись, было так хорошо, что не имело значения, наступил ли Новый год по часам и минутам: для них он начался с пригородной электрички, даже раньше, когда они решили встречать его в заснеженном лесу.

Ей было тепло, но совершенно промокла одежда и обувь, и если одежду можно было подсушить, поворачиваясь боками к огню, то с обувью было хуже. Набросав лапника под ноги, она повесила мокрые варежки на рогатину, придвинулась поближе к костру и протянула холодные руки к огню. Полдня шума и суеты давали о себе знать: ей захотелось побыть в тишине, полюбоваться мохнатыми елями, понаблюдать за огромными языками пламени, поднимавшимися высоко в небо, с их концов срывались искры, летевшие еще выше и исчезавшие в темноте.

Она смотрела на свои руки и не верила глазам: ее ли это руки, она ли сама? Игра света и тени, всполохи огня превратили их в диковинных птиц: узкие изящные ладони объединяли длинные, казавшиеся прозрачными, пальцы в крылья. Эти крылья трепетали так же, как языки пламени, и тянулись за ними вверх. Она разводила кисти в стороны и вновь соединяла их, протягивала ладони к огню и сама любовалась ими, и, как оказалось, не одна она наблюдала за этим волшебством, сотворенным огнем. Ее одногруппник, первый ловелас на курсе, но такой милый и обходительный, что ему все и всё прощали, оказывается, тоже предавался мечтаниям поблизости от нее и неожиданно хриплым, с придыханием, голосом сказал: «Твои руки – чудо!» Потом он обхватил ее, прижал спиной к себе, согревая, взял ее руки в свои, и они, объединив их, протянули к огню. Он гладил ее пальцы, рисовал узоры на ладонях и запястьях, соединял и разводил ее ладони в стороны, как бы подталкивая – летите. Этот танец рук был завораживающим, чудесным, волнующим. Вдруг он слегка отодвинулся вместе с ней от костра в полутьму. Они как будто остались одни посреди зимы, темных деревьев и сугробов – и он поцеловал ее. Сначала они неуклюже тыкались холодными носами, губами, наконец приладились друг к другу, крепко прижались... дальше поцелуй их был бесконечен. Потом она действительно не могла вспомнить, что было кроме их поцелуев в лесу, в электричке, в метро – ей казалось, что закончились они только у дверей ее комнаты в общежитии.

Засыпала она счастливая и радостная: как, оказывается, это чудесно – целоваться!.. «С учителем повезло», – хихикнула она почти во сне.

С отрешенным видом проходила она дня три, но потом пришла в себя и, к счастью, не стала выискивать поводы для новых встреч с ним, да и экзаменационная сессия возвращала с небес на землю.

Шло время, оба были заняты учебой, встречались на лекциях и семинарах, перекидывались парой-тройкой фраз и расставались, не делая попыток укрепить отношения. Потом пришла весна, все сидели за учебниками: курсовые работы, зачеты, экзамены (сессия была очень трудной), но к волнениям экзаменационным примешивались волнения весенние, и однажды он постучал в ее дверь и предложил, как он сказал, «прогуляться на пару поцелуев». Она зарделась от откровенности такого предложения, но пошла с удовольствием, так как надо было передохнуть, да и воспоминания о зиме сохранились. Они гуляли напротив китайского посольства в сквере, где бушевали цветами яблони, и почти под каждой яблоней, то есть практически без перерыва, он слегка приподнимал ее, прижимал к себе и целовал... целовал... целовал... Пьянящий аромат цветов, белые и розовые лепестки, сыпавшиеся на них от малейшего ветерка, восхитительные поцелуи, словом, голова шла кругом, тем не менее через пару часов они вернулись каждый к своей книге.

Потом пришло лето, и началась практика в Пущино-на-Оке. Они жили в общежитии, окна которого выходили на широкий луг и реку. Практика была интересной. Кроме полевых работ, их возили на экскурсии по историческим и памятным местам, вечерами танцевали до упаду или смотрели кино в деревенском клубе и, конечно же, бегали купаться, на ходу зазубривая латинские названия и характеристики слоев почвенных разрезов.

Однажды он спросил ее: «Сплаваем за Оку на пару поцелуев?» Пловчиха она была так себе, и река с быстрым течением была довольно широкой, но на другом берегу ее ждали потрясающие поцелуи, и она решилась.

На противоположном берегу был заповедник, и посторонние там не ходили, а если и появлялись, то только на определенных дорогах и в определенное время, поскольку в заповеднике содержали и разводили зубров и бизонов. Из окна общежития они облюбовали для встреч огромную липу, стоявшую особняком, и плавания начались.

Они тайком или под любыми предлогами удирали от друзей, не подозревавших о происходящем, и из разных мест огромного пляжа добирались до заветного дерева. Первый заплыв был для нее страшен, но ей хотелось сдержать обещание – она одолела реку. Едва отдышавшись, помчалась к липе, макушка которой была чуть видна за высокой травой. Он ждал ее и, подхватив на руки, мокрую и скользкую, стал взахлеб целовать посреди душистых заповедных трав. Ярко светило солнце, жгло их спины, трава была не только пахучей, но и ужасно кололась – ничего этого они не замечали, захваченные поцелуями.

Долго оставаться на этом берегу было нельзя, их могли искать, каким-то образом им удавалось контролировать время и отрываться друг от друга. Обратно они плыли вместе, он был рядом и старался развлекать ее разными шуточками. Никогда во время этих свиданий они не говорили о себе или своих отношениях: то ли на эти разговоры не хватало времени, то ли это не было нужно никому из них.

Так они и плавали. И целовались. Не каждый день, конечно. Продолжалось это до конца практики и уже больше никогда не повторилось: ни зимой, ни летом, ни весной.

Илл.

08.08.2023