Борис Колесов

Внезапности  послевоенного  лета

ОВРАГ ЗА ДЕРЕВНЕЙ

Гитлеровцы так долго и упорно бомбили реку, что там, наверное, ни единой малюсенькой рыбки после войны сразу и не отыскать. Но пришла наша справедливая победа, и приехал сюда, в город,  известный ученый. Он получил для своего хозяйства баржу и давай возрождать рыбьи угодья.  Говорят, дела у него пошли вполне успешные. Когда  семейство подполковника  прибыло сюда из Германии, всех радовать начали местные, хоть взрослые, хоть ребята: поселение тут, чтоб вам стало известно,   достойное! вот даже нами получено задание  развивать науку ихтиологию.                                                                                                          

Молодцы горожане,  говорила мама  ─  наша  строгая Валентина Осиповна Ладейнина  ─  если вовсю идут у них разные восстановления, и мы, значит, имеем здесь возможность поселиться. Теперь же вот что происходит  ─  подполковник, наш папа,  ушел на службу, мама отправилась на рынок, я и сестра Машка остались одни в новом жилье.  Оно у нас  любого постороннего приведет в изумление. Ведь мы обустроились в солдатской казарме. За ситцевой занавеской  ─  территория, где располагается личный состав танковой роты. Так что грохот сапог военнослужащих, когда их поднимают по тревоге, слышен очень даже различимо.            Ситцевый дом подполковника Валерия Гавриловича Ладейнина   ─  а точнее, уютный  уголок  ─  вроде бы стоит надежно, сам по себе. Однако не так уж очень вдали увидишь подобные дома, которые отделены от похожих местечек невысокими стенками  ─  железнодорожными контейнерами. Там живут прибывшие из немецкого Магдебурга  русские офицеры со своими семьями.  И все мы  ─   рядовые танкисты, офицеры, их домочадцы  ─  накрыты  одной казарменной, наспех отремонтированной,  железной крышей, до чертиков длиннющей и высоченной. 

Неудивительно,  что приобрели Машка и я  привычку проживать тихо. За ситцевую занавеску гражданским ходить не следует. Там за порядком следит дневальный со своим строгим уставом. А  касаемо нашего дома, имеем  полагающийся  отдельный вход-выход в общий коридор. Перелезать через деревянные ящики к соседним ребятам  не рекомендуется. Во всяком случае  ─  без особого приглашения их родителей. Как всем новоселам стало известно,  помещение у нас было примечательно не только необъятными просторами и высокой общей крышей:  лет сорок назад оно давало приют лошадям знаменитых  рысистых пород, а в теперешние дни  пожалуйста  ─  нам позволено с  уютностью обосноваться.  Кое-кто из приезжих  уверял, что  военнослужащим очень сильно повезло.  Мы  ─  я и сестра  ─  как погуляли по улицам города, так всяким сомнениям насчет «повезло»   дали немедленную отставку. Ведь среди местных достопримечательностей первое место занимали пустыри, оставшиеся после гитлеровского хозяйничанья. Руин тоже насчитали немало, и настроение Машкино  ─  впрочем, мое тоже  ─  если признаться,  быстро полетело туда, где правота знающих людей оказалась безоговорочной.   Вывод младщей сестренки  твердый:  «Фашисты любили нехорошо себя вести».      

Соглашаюсь без прекословий,  утешить  малышку спешу:  «Ты, главное,  береги нервы. Когда наши войска пошли в атаку, захватчикам так вломили, что… А пустыри тут еще застроят». Во время войны были на улицах сильные бои. Само собой,  я тех смертельных   схваток не наблюдал, да только нельзя не приметить кирпичную крошку на месте прежнего людского жилья. Хорошо если половина  домов тут стоит в пригодности для проживания.  И как же нынче горожанам быть, как не стремиться к лучшей жизни?  Кое-кому приходится по сию пору обитать в землянках без окон. Так что нам действительно повезло. Наверное, в той же мере,  как и речным обитателям  ─   к примеру,  окуневой молоди  ─  внезапно  подоспело счастье  очень прилежной заботы со стороны природо-сохранительной ихтиологии. Привожу дополнительные резоны: « Будем ценить местный процес восстановления нормальной жизни. А носы задирать,  хвастаться уголком своим в шикарной  конюшне мы не станем.Вот так, Машуленька».   
                                                                            
Сестренке  ничего не остается, как честно признаться:  «Я ничего,  Не успела еще. Ни разу не похвасталась. Совсем одну мама не пускает меня  гулять».  Что еще в нашей конюшне вызывает почтительное уважение? В ней сухо, даже когда внезапно забушует грозовой ливень. Кроме всего прочего, при ней существует солидная кочегарка, поэтому зимовать  можно приезжим в тепле. Полгода прожили мы здесь после того, как вернулись на родную землю. До поры папа служил в одной из частей нашей зоны в Германии,  побежденной союзниками-антифашистами.  Для него сейчас важно передать свой боевой опыт и знания молодым солдатам в России. Не думаю, что необходимость такая  любому офицеру  в обязательности предстает ошеломительной  внезапностью.  Вот специалист по ихтиологии,  который почти одновременно с нами объявился в городе на Широкой реке,  ─  это да!  Есть резон удивиться  тому,  какую скорость нынче решили набрать некоторые ученые подвижники. Впрочем, почему бы им не встрепенуться, не дать работу мозгам, не поторопиться  и не  припомнить  ранее задуманное?  Разве плохо осуществить намерение,  о котором мечтали, может быть,  еще задолго до войны?                                                                                             Гитлеровцам конец, и  сегодня  дожидаться теперь уж чего, когда все вокруг празднуют  долгожданный мир?  Пусть  благоденствует  молодь  ─  хоть быстрой плотвы, хоть медлительных  лещей  ─   под наблюдением хлопотливых специалистов.  Никаких возражений нет у городских любителей  придти с удочкой на берег заветной речной заводи, как нет их у военнослужащих, что готовы осваивать новые танки, а полусонно просиживать зорьки у  воды нисколько не желающие. Нет, но до чего хороши летние денечки!  На русской тихой реке они обещают стать, как говорится, райскими.                                                                                                 

Всё верно, да только затем пошли чередой разные внезапности. И предстояло мне забыть напрочь о  мечтательных предположениях.   

Пока что ситуация такая:  наш дом не любит  криков, беготни, прыжков, так что полчаса я и Машка спокойно разглядываем картинки в детской книжке. Потом предлагаю любознательной сестренке  ─  на предмет нового развлечения  ─  другое печатное, для дошкольников,  издание. Сам начинаю ходить по-хозяйски  туда и сюда.  Три шага вперед, три шага назад. О каких-либо внезапностях не размышляю. Мои мысли отданы учебному году, счастливо завершенному,  и соответственно предстоящему путешествию в летний лагерь танкистов, где на полигоне офицеры и солдаты, как им предписано, занимаются военной деловитой наукой.           Подполковник Валерий Гаврилович сообщил нам что?   Семьи все на время покинут  обжитую конюшню.  Выедут, чтобы расположиться  ─  в нисколько не далеком!  ─  в добром соседстве с брезентовыми палатками:  там, в прибрежном сосновом лесу, где уже начали обживаться молодые механики-водители.  При  всем том ничуть не исключается обязанность бойких  школьников по-прежнему вести себя  прилично.  Вещи для райского, беспечно-летнего пребывания возле тихой теплой  реки мною уже собраны, поскольку их не так уж много потребуется. В первую очередь  позаботился о куртке. Она перешита мамой из танкового  комбинезона.  Отдали его мне по весомой причине. Как раз по той, что слишком старым гляделся и в танке находиться  не имел прав на сегодняшний день. Одежка вряд ли походила на солидную  армейскую  вещь, однако я знал об отдаленном родстве  куртки с формой танкиста,  настоящего  механика-водителя.  Оттого,  признаюсь, уважительно, прямо-таки  высоко ценилась она у меня. Решил также взять любимую рубашку из тонкого, но прочного полотна  ─  желтенькую, с белыми загогулинками на рукавах и груди. Ее и заодно легкие хлопчатобумажные брюки намереваюсь подпоясывать настоящим солдатским ремнем с латунной бляхой. Еще и тапочки поедут со мной.  Насколько могу судить,  их изготовили  там, где бычьей кожи не хватало, зато наблюдался переизбыток  свиной  ─  толстой  и жесткой.  Верх у них был экзотически-оранжевым.  А главное  достоинство тапочек  я видел в резиновых,  по толщине почти  двухсантиметровых, подошвах. 

В такой  ─  пусть жесткой, тяжелой!  ─  обувке все лесные и прибрежные лужи станут  для  прибывшего веселого путешественника  легко проходимыми.

В нашем конце казармы  хлопает дверь. Слышны вдоль по коридору, образованному разнокалиберными деревянными контейнерами, быстрые  шаги. Я мысленно гадаю: на какую территорию  пойдут объявившиеся звонкие ноги?  Они, разумеется,  гражданские, поскольку нет от них  баханья, нет гула военных сапог. Похоже, что стучат каблуки женских туфель. Первая территория, вторая, третья  -  все молчат,  не издают  визгов.   Там  есть дошколята и школьники младших классов,  при всем том лень им  реагировать  на звучный визит под крышу  конюшни, и значит что?

Мне предстоит  с уверенностью заявить:  «Остается  только последняя,  лишь четвертая территория. Никак не иначе,  но это наша мама идет!».  Чтобы  счастливая малышка  не  позабыла правила  военного,  под железной крышей,  общежития,   не позволила  себе  излишних криков,  я  к заявлению  добавляю: «Тишина и спокойствие.  Вот что сейчас главное!»  Разговор с мамой начался у меня  … внезапно? Я потом часто пытался вспомнить момент, но так и не мог понять, с чего всё пошло, откуда родились беспокойные  мысли. Знаю лишь одно вдруг возникло и  крепко засело в мозгу соображение насчет непростой тихой реки, а также поселения с ничуть не сонной, очень даже мятежной ,  историей.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                         

Пошла череда важных событий,  и  уж совершенно точно:  появление мамы с  хозяйственной сумкой   случилось  прежде  ─  нисколько не после   ─   спешных в летнюю дорогу сборов.   Она  с рынка  принесла   два пучка редиски,  зеленый лук, моченые яблоки, еще кое-что.  Машка вертелась возле нее, стараясь вызнать, не окажется ли среди покупок  что-нибудь  более вкусненькое.   Я тоже  небезразлично поглядывал в сторону сумки.  Однако мешать Валентине Осиповне,  строгой хозяйке нашего семейства,  и  брать мне пример с младшей сестры  зачем?  Отодвинувшись от стола, куда выкладывалась приобретенная  у говорливых торговок еда, я выбрал себе местечко в нашем тесном дому  не возле ситцевой занавески, а поближе к окну с открытой форточкой.  Неподалеку от  бывшей конюшни был обустроен плац для занятий  строевой подготовкой с новобранцами. Там как раз  они и вышагивали с утра пораньше. Громкие слова команд  безо всякого Якова влетали на угловую  территорию Ладейниных.  Мое ухо, повернутое к форточке,  не отказывалось прислушиваться к четким  сержантским  приказам.  В то время, как в другое ухо начал  вливаться журчащей струйкой  домашний пересказ  всех неожиданных возмущений в торговых рядах.                                   

Как уж получилось, не знаю, только именно внезапностью  должен теперь назвать момент, когда вдруг мама повысила голос:«Раньше всякие доходили новости.  А тут…  как же такое могли делать!?  И ведь сделали.  Нет, не люди то были. Звери!»                                                                                                                            Речь зашла у нее о чем? О недалеком прошлом. Шла война, и фашистам удалось обнаружить раненых русских солдат в овраге по соседству с пригородной деревней.  Тогда наши отступали, а гитлеровцы лезли напролом, захватывая российскую землю. Бойцов, потерявших много крови, лечить здесь никто не стал. Их вытащили поначалу, но потом решили на краю глубокого провала покосить из пулемета и сбросить вниз.  Место убийцам понравилось: удобно хоронить, и тогда они стали свозить неугодных людей из окрестностей, заниматься тут экономными,  до исключительности быстрыми,  расстрелами.  Наверное, радовались своей умной скорости. Могилы не нужны,  нет надобности копать вязкую глину.  Подорвали гранатами край оврага, и пусть  обильно земля засыпает тех, кто лежит внизу.  Наши солдаты, взяв Берлин, большей частью вернулись в свою страну,  теперь они стали приводить в порядок родную землю.  Хотелось поскорее возродить порушенные города и заводы.  Хозяйские хлопоты  не обошли стороной  местное речное прибрежье. В деревнях вокруг поселения после грозовых  ливней почва  ─  особенно в глубоких размывах  ─   поплыла, что называется.  Пришлось по хорошей погоде укреплять края оврагов,  Обнаружилось в одном из них огромное расстрельное деяние карателей:  много тысяч убитых  было неряшливо, кое-как присыпано, и на открывшихся трупах экономного фашистского захоронения  вовсю начали пировать одичавшие собаки.    

На рынке мама услышала разговор женщин:   «Раз налицо преступление, теперь надо всё  обустроить по-человечески. Пусть будет братская могила и памятник  невинным жертвам!»  Разумеется,  этими зверствами гитлеровцев я ошарашен, однако молчу, а малышка разволновалась, у нее  слезы на глазах показались. Военная история ее пугает, поэтому разговор на кладбищенскую тему прекращен,  сестре и мне   ─  громкое  твердое объявление:  «Всё! Беседовать  больше не будем. Нас ждет завтрак, потом  собираем вещи,  полчаса  ─  нет, почти час!  ─  плывем на катере  к папе. Он сообщил, что встреча с ним состоится на причале, ниже по течению».  Нельзя не задать уточняющий вопрос:  «Станем жить в лагере?»  Следует конкретный  ответ строгой Валентины Осиповны:  «Именно так». Погрузившись на маленький речной кораблик, наблюдаем, как летают над водным потоком чайки.  Они то взмывают высоко в небо, то чуть ли не падают с размаху в прохладную воду. Небось,  ищут, чем бы тут подзакусить, коль солнышко печет всё жарче и навевает мысли о непременном, вполне законном у них,  ловких  птиц,  речном завтраке.                                                                                                                                                

Продолжение