Глафира ушла из дома, когда отец собрался насильно выдать ее замуж за пожилого богатого цыгана. Семья и весь табор цыган ловари, осевших на окраине Конаково, прокляли ее. Глафире тогда исполнилось восемнадцать лет, она была хороша собой и щедро талантлива. Выбрав момент, собрала нехитрые пожитки, бежала в Москву – руководитель театра «Ромэн» Петр Саратовский набирал молодежную труппу.

Саратовскому понравилась юная цыганка, год он держал ее на подтанцовке, потом выпустил с сольным номером. Еще через год Глафира вышла замуж за молодого орденоносца, инженера-метростроевца Степана Телегина и переехала в «ажурный» дом на углу Скаковой аллеи, в котором одно время жили поэт Симонов и актриса Серова. Считай, в центре столицы, перешла Ленинградский проспект – и театр «Ромэн». Вскоре у молодоженов родилась дочь, назвали ее Рузанна, что в переводе с цыганского означает красивая девочка. Девочка и в самом деле была красива: кудрявая, светловолосая, с черными глазами и бровями.

Ей было три года, когда при странных обстоятельствах погиб ее отец – его нашли в котловане с разбитой головой. Инженер Телегин был человеком известным, расследованием занималась бригада с Лубянки, арестовали двух рабочих, потом подтвердилась версия – несчастный случай.

Глафира была постоянно занята в театре: спектакли, гастроли, съемки в кино, присматривать за девочкой она уговорила подругу, одинокую актрису из вспомогательного состава театра. Так в доме появилась Тамилла. Она и занималась воспитанием девочки. Когда Рузанне исполнилось шесть лет, мать пригласила учительницу музыки, у Глафиры не было сомнения, что дочь пойдет по ее стопам, но выяснилось, что у девочки нет музыкального слуха. Искусство цыганской песни и танца передавалось из поколения в поколение, в театре складывались династии артистов, нередко на сцену выходили семьями. Рузанна не пела, не танцевала, капризничала, когда мать брала ее с собой в театр, ей там было скучно, и Глафира охладела к дочери.

Однажды мать Рузанны пропала. Ходил слух, что она ездила в табор вымаливать прощение у родителей и не вернулась. Тетя Тамилла рассказывала, что мать видели на Казанском вокзале в толпе цыган, будто бы собиралась она с ними ехать в Среднюю Азию. Ходил и другой слух: Глафиру убили, цыгане не прощают измены. Постепенно образ матери поблек, размылся, и когда Рузанна вспоминала детство, видела рядом тетю Тамиллу. Навсегда запомнился один июльский день. Жарко, на тротуарах рыхлый серый пух – цветут тополя, Рузанна с тетей идут к ипподрому, он неподалеку, на трибунах еще пусто, служители выгуливают лошадей, над зеленым газоном мелькают бабочки. Небо ясное, покой, но покой кажущийся, через полчаса ипподром взорвется криками игроков и болельщиков, а по беговым дорожкам понесутся всадники на лошадях дивной красоты, и Рузанна замрет от восторга – в ней проснется зов цыганской крови. Как-то тетя Тамилла сказала: «Люди хуже лошадей»…

Тетка была немногим старше матери, но темные, вдовьи одежды старили ее. Родом она была из молдавского села, еще до войны, ребенком, попала в табор, колесила с цыганами по Украине, чудом уцелела в войну, ее прибило к фронтовой бригаде артистов. У девушки-подростка оказались превосходные данные – пела, танцевала. В сорок четвертом вышла замуж за артиста Вахтанговского театра, оказалась в Москве. Во время очередных фронтовых гастролей полуторку, в которой ехали артисты, обстрелял немецкий самолет, муж погиб, друзья помогли ей устроиться в труппу театра «Ромэн». Вскоре ее постигло еще одно несчастье: после перенесенного гриппа она потеряла голос.

Родители оставили Рузанне сбережения, но грянули денежные реформы, деньги превратились в бумажки, жить стало трудно. Тамилла работала дворником, убирала квартиры – в «ажурном» доме жили состоятельные жильцы, помогали и артисты театра «Ромэн».

Рузанна хорошела с каждым днем и к девятому классу превратилась в красавицу, Тамилла одевала девочку скромно, по средствам, но это лишь подчеркивало ее привлекательность. Мужчины заглядывались на Рузанну, преследовали на улицах, в транспорте, в школе из-за нее после уроков происходили драки, одноклассник Феликс Романчук пытался даже покончить жизнь самоубийством. Рузанна хорошо училась, была молчалива, сдержанна, со всеми ровна, лишь иногда на лице ее возникала странная, отрешенная улыбка. Никто не ведал, чем девушка занимается в выходные дни, и многие бы удивились, узнав, что Рузанну частенько видят на ипподроме. Объяснялось просто: девушка добровольно ухаживает за лошадьми, ей нравился запах скошенного сена, лошадиного пота, лошади встречали ее тихим ржанием, слушались ее, даже злые жеребцы затихали от прикосновения ее рук. В короткой курточке, джинсах, резиновых сапожках она походила на юного всадника. Служители конюшен и даже жокеи относились к ней по-отечески, разрешали выезжать лошадей, никто даже не пытался ухаживать за ней. И дело тут не в холодности красавицы, а в суеверии. Молодой жокей Сема Годзинский, лихой ходок, ухлестнувший было за Рузанной, в одном из заездов упал и сломал позвоночник.

Ипподром стал для Рузанны единственной радостью, единственным увлечением. На ипподроме и дышалось по-другому. Солнце, зелень газонов, ржание лошадей и то особое, приподнятое чувство, которое испытывает, оказавшись на трибунах, всякий, даже не азартный человек, глядя на лавину всадников, скатывающихся по беговым дорожкам, волновали ее. Рузанна частенько помогала ветеринару, старику Назарычу, тот как-то сказал: «У тебя, девка, руки золотые. В медицину идти нужно. Люди, как и лошади, ласку любят».

Рузанна без труда поступила в медицинское училище – институт при скудном достатке не вытянуть. Тетя Тамилла стремительно старела, требовала присмотра. Девушка не раз замечала, как тетка, оглядываясь по сторонам, прячет под матрас фантики от конфет, при этом лицо ее выражало страх. Жилось тяжело, с утра занятия, вечером домашние хлопоты, вырываться на ипподром удавалось редко, денег не хватало. Как-то вернувшись из училища, она застала тетю Тамиллу в ванной, та, забившись в угол, тряслась и лихорадочно бормотала: «Проклятье на нас лежит, цыганское проклятье. Сегодня мать твоя приходила, стоит, грозит пальцем, а сквозь нее стену видно. Спаси и помилуй, Господи!»

Рузанна вызвала неотложку, тетку поместили в Кащенко, через месяц она умерла. Чтобы ее похоронить, пришлось продать последние золотые украшения, оставшиеся от матери. Дом опустел, в огромной Москве не осталось ни одного родного человека. Рузанне исполнилось девятнадцать лет, за ней стал ухаживать доцент Кириченко, он вел в училище курс общей хирургии. Рослого, широкоплечего блондина обожали студентки, и, конечно, ухаживание вызвало острую зависть однокурсниц. Красавицу возненавидели, старались всячески уколоть, унизить, то в сапог положат дохлую мышь, то на халате напишут зеленкой матерное ругательство, однажды собрались ее побить, но Рузанна схватила швабру и с такой яростью кинулась на обидчиц, что те с визгом ретировались. Доцент получил отставку, а товарки стали перед Рузанной заискивать. Вспомнились слова тети Тамиллы: «Люди хуже лошадей».

На втором курсе она устроилась санитаркой в больницу, занятия – работа, работа – занятия, на развлечения не хватало времени, одевалась Рузанна нарочито скромно, косметикой не пользовалась, старалась скрыть свою броскую красоту. Дружила только со служителями конюшен. Однажды ветеринар Назарыч сказал: «Слышь, девка, ты вроде лошадиный язык понимаешь? Уж не цыганка ли ты родом? Вон глазищи-то какие, искры сыплются. Попомни, ежели кого полюбишь, сгоришь в пламени».

Прав оказался старый ведун. Случилось это, как водится весной, в воскресный день – в Москве цвела черемуха, и было прохладно. Рузанна перед заездом вывела прогулять племенного жеребца Алмаза. Красная курточка, голубые джинсы, лакированные сапожки, – коллективный подарок служителей конюшен, – коротко остриженные волосы спрятаны под красной бейсболкой, чем не жокей.

– Эй, парень! – крикнул летчик, майор со звездой Героя на кителе. – Как коня зовут?

– Алмаз. А меня Рузанна. И я не парень.

– Извините, – смутился летчик, – я живого коня лет десять не видел. Ну и красавец! Но вы лучше.

Летчику было лет тридцать, виски подернулись сединой, а глаза голубые, мальчишеские, в которых застыло восхищение. Курносый, скуластый – не красавец, но какой-то весь ладный, крепкий, надежный. Возникла пауза. Трибуны стали заполняться.

– Удивительное имя, – наконец сказал летчик.

– У коня?

– У вас. Рузанна!

– Имя цыганское, я наполовину цыганка. Ставьте на Алмаза, – тихо добавила она. – После заездов я подойду.

– Буду ждать, – улыбнулся летчик и стал выглядеть на десять лет моложе.

Рузанна завела коня в стойло, накрыла попоной и, гладя его по шее, спросила:

– Алмазик, что же мне теперь делать?

Конь всхрапнул и покачал головой.

– Ты так думаешь?

Жокей Гоша, одергивая курточку, спросил:

– Руза, что ты светишься, как начищенный пятак?

– Влюбилась, Гоша. С первого взгляда.

– Поздравляю. И в кого?

– В летчика. Как звать, не знаю.

– Нормальный ход. Имя не главное.

Гоша сделал балетное па и, отстукивая по деревянному настилу чечетку, пропел: «Летчик высоко летает, много денег получает! Мама, я летчика люблю…»

– Дурак!

– Конечно, дурак. Поверил, что ты мужиков не любишь.

– Я что, эта? Ну, знаешь…

– Типа того.

– Гоша, поверишь, у меня вообще еще никого не было.

– Тогда ты единственная в Москве.

Рузанна вышла, когда трибуны после заездов стали пустеть. Она сменила сапожки на туфли на каблуках, повесила бейсболку на гвоздь и слегка подкрасила ресницы. Летчик ждал ее на прежнем месте.

– Поставил на Алмаза? – спросила девушка.

– Поставил.

– Деньги получил?

– Какие деньги?

– Алмаз выиграл забег. Куш ты сорвал немалый.

– Я и не слышал, все так кричали. Я никогда не играл на скачках, не знаю, где и что.

– Тебя как зовут?

– Валерий.

– У кассы тебя наверняка уже ждут местные алкаши, будут разводить на пьянку. Отстегни им стольник, иначе не отстанут. И ходу.

– Ну, знаешь…

– Знаю. Сотня есть? Я их сама отошью.

– Держи, – летчик достал из кармана купюру.

– Много, конечно, но ты герой, тебе лицо терять нельзя.

У кассы клубились завсегдатаи. Рузанну всегда удивляло, откуда эта пьянь всегда узнавала о крупном выигрыше?

– Спокойно, мужики! – крикнула она. – Егорыч, возьми стольник, проставляться нет времени.

– Дочка, ты куда героя уводишь? – заголосил сморщенный старичок, большой специалист по разводу лохов.

– Домой. Ему через два часа на поезд.

– Он тебе кто?

– Муж.

– Тогда другое дело, красавица.

Летчик с изумлением наблюдал за сценкой. Когда они вышли из здания ипподрома, Валерий спросил:

– А куда мы на самом деле идем?

– Ко мне домой, я тут неподалеку живу.

– Может, лучше в ресторан? Нужно обмыть выигрыш.

– Я никогда не была в ресторане. Дорого, да и пошло. Я не проститутка.

Рузанну кинуло в жар, она почувствовала, что краснеет, и, чтобы скрыть замешательство, резко сказала:

– Не хочешь, как хочешь.

– Ну-ну, не сердись, – Валерий взял ее за руку. – Просто я сегодня не завтракал. Вчера бухали с ребятами. Утром пива выпил, и повело, не помню, как меня занесло на ипподром.

– В «ажурном» магазине, что в нашем доме, все есть, и полуфабрикаты, и вино. Сама приготовлю. Я еще ни разу не кормила мужчину.

Что это был за день! Прошел теплый дождь, в окно затекал горьковатый запах черемухи, Валерий в форменной рубашке с закатанными рукавами помогал накрывать на стол. Когда на кухне они сталкивались плечами, Рузанну вновь и вновь окатывало жаром, и ей казалось, что все это происходит во сне. От шампанского брют покалывало язык, голова слегка кружилась, и слова Валерия с трудом пробивались сквозь плотную пелену.

…– Я – детдомовский, срочная служба, училище, дальше – горячие точки: Египет, Эфиопия, Ангола, Никарагуа и ни одной царапины. Я, наверное, заговоренный. Что-то я косею, видно, на вчерашнее наслоилось. Не думай, я не пьяница. Встреча боевых друзей, такие парни… До сих пор не могу поверить, что я в мирной Москве, слушатель академии… Невероятно.

Валерий уснул в кресле, уснул мгновенно. Рузанна со страхом прислушивалась к его дыханию. Тетя Тамилла загодя собрала приданое. Застилая тахту накрахмаленными, хрустящими простынями, Рузанна тихо плакала, потом умылась, надушила ночную рубашку и поставила на старенький проигрыватель пластинку. Цыганский хор исполнял песню «кайене», солисткой в хоре была ее мать Глафира. Валерий проснулся, некоторое время с изумлением смотрел на Рузанну, спросил:

– Мне пора уходить?

– Нет. Иди сполоснись под душем…

Потом они лежали на скомканных простынях, и герой-летчик растерянно бормотал:

– Ты, ты прости меня… Я же не знал.

– Тебя это ни к чему не обязывает. Ты женат?

– При моей-то профессии?

Через месяц они подали заявление в загс. Свадьбу пришлось отложить – слушателей академии отправили на стажировку, а еще через три недели летчик-ас Герой Советского Союза Валерий Владимирович Терехин погиб во время выполнения учебного полета. Комиссия, расследующая происшествие, пришла к выводу, что причиной авиакатастрофы стал человеческий фактор. Бортовые самописцы за несколько секунд до гибели зафиксировали только одно слово, произнесенное пилотом: «Рузанна». Все это рассказали Рузанне друзья Валерия. На похоронах она не присутствовала, лежала в неврологическом отделении больницы. Да и кто она была Терехину? Не жена, не вдова. Осталось только свадебное платье, подаренное женихом.

Какое-то время Рузанна не жила, у нее внутри все выгорело, она постоянно ощущала запах гари, словно побывала на выгоне у безвестной деревеньки, где погиб Валерий. Кровь народа, веками странствующего по миру, спасла ее. Рузанна постепенно возвращалась к жизни. На ипподроме она больше не появлялась, и все решили, что красавица куда-то уехала с мужем. И только лошади еще долго тревожно ржали и прядали ушами, ожидая ее.

Медицинское училище она закончила с отличием, год проработала в больнице операционной сестрой, потом вдруг уволилась, забронировала квартиру и сорвалась в отдаленный гарнизон Северного флота. Гремиха славилась своей дикой, пугающей красотой: сизые скалы, тундра, прозрачные, с голубым отливом озера, лишайники, мхи и небо, высвеченное мерцанием сполохов. Попасть в гарнизон можно было только морем, на несколько месяцев связь с Большой землей прерывалась, почту, случалось, доставляли на гидросамолете. Потарахтит над Гремихой такой самолетик, сбросит мешок с почтой на стадион и назад. Когда объявляли штормовое предупреждение, в гарнизоне натягивали леера, чтобы прохожих не сдувало ветром. В Гремихе жил веселый народ – подводники. Рузанну встретили настороженно, одинокая красавица-москвичка наверняка приехала, чтобы срубить мужика, увести из семьи, выйти замуж, такое уже случалось. Ей и прозвище дали – охотница Диана. Была такая в мифологии. Гарнизонный женсовет объявил «боевую тревогу». И была причина для беспокойства. Рузанна в ту пору как-то особенно расцвела, в облике ее появилось нечто трагическое, что особенно действовало на мужское воображение.

Между тем девушка повела себя странно: она подчеркнуто скромно одевалась, причем во все черное, не появлялась на танцах в Доме офицеров флота, не ходила в кино, хотя телевизоры плохо брали центральные каналы, в основном транслировали передачи местной студии. Поселили ее в двухкомнатной коммуналке, соседка Рита – инструктор-дезинфектор ходила по домам, травила мышей и тараканов. За невзрачную внешность и грубый нрав ее прозвали Кукарачей. Неожиданно для всех они подружились. Кукарача матюгами вышибала подвыпивших ухажеров, пытавшихся ломиться в дверь, одного тылового майора так огрела сковородой, что тот угодил в госпиталь. Как это нередко бывает, женская часть населения Гремихи встала на сторону мужчин, святоше объявили бойкот. А вот начальник хирургического отделения госпиталя не мог нарадоваться – такой операционной сестры у него еще не было, работает четко, все понимает с первого слова, а главное, операции, в которых участвовала Рузанна, проходили без осложнений.

Прошел год. Ничего не менялось, Рузанна все так же вела замкнутый образ жизни, по гарнизону гулял слух, что у нее с Кукарачей особые отношения, и это как-то сразу всех устроило. И тут в госпиталь с острым аппендицитом поступил инженер капитан третьего ранга Рустем Галеев с атомной подводной лодки К… Рустем третий год вдовел, в завидных женихах не числился, был мрачен, неразговорчив, сторонился дружеских застолий. Единственная страсть – рыбалка. Отправляясь в отпуск, Рузанна оказалась вместе с ним на лайнере «Вацлав Воровский». Стоял июнь – пора белых ночей, бакланы, выкрашенные солнцем в розовый цвет, кружили над островом Витте, полярное море было по-южному синим, лайнер – празднично белым, все это сулило радости аборигенам Гремихи, наконец вырвавшимся на Большую землю. Рестораны и бары «Вацлава» были переполнены, в каютах гудели, с носа до кормы перекатывалась полюбившаяся морякам песня «Усталая подлодка», на судне было только два человека, не участвующих во всеобщем веселье – Растем и Рузанна.

Осенью всех поразило невероятное известие: холодная красавица Рузанна выходит замуж за Рустема Галеева. Свадьба в конце ноября и состоится в Доме офицеров флота. Рузанна в свадебном платье (подарок Валерия) была необыкновенно хороша, но больше всех поразил Галеев, он посветлел, выпрямился, словно сбросил тяжелую ношу, и многие женщины отметили, что Рустем красив, настоящий джигит, степной всадник, ставший подводником. Несмотря на сухой закон, начальство разрешило шампанское, к которому подводники тайно добавили «шило» – технический спирт. Свадебный бал удался, молодых с самодеятельным оркестром проводили до нового, только что сданного дома в поселке Островной. По указанию командующего флотилией, из Мурманска доставили два ящика цветов. Мебель в квартиру завезти не успели, в комнате были только два матраса, казенное постельное белье и цветы, расставленные по углам в трехлитровых баллонах.

В январе на конкурсе красоты «Мисс Арктика» Рузанна Галеева заняла первое место. В конце февраля подводная лодка К… вышла на боевую службу в Атлантику, в Гремихе дул сильный северо-восточный ветер. Несмотря на тройные рамы, в квартирах было прохладно, люди перемещались во мраке, цепляясь за леера, семьям, где были дети, на машинах развозили молоко. Рузанна не находила себе места, мучаясь от тягостного предчувствия, даже работа не отвлекала. А в начале апреля по «сарафанному радио» до Гремихи докатилось известие: на лодке К… авария, пожар, есть жертвы. Лишь много лет спустя выяснились некоторые подробности аварии. Пожар на лодке начался с рубки гидроакустика, затем вспыхнул в седьмом отсеке (горела регенерация), лодка всплыла, пожар стал распространяться по воздуховодам. Сначала погибла первая смена вахты на главной энергетической установке, офицеры задраили люки, зная, что им не выйти наружу, тем самым предотвратив тепловой взрыв. Погиб и инженер капитан третьего ранга Галеев. Часть личного состава удалось снять подошедшему судну. После длительной борьбы за живучесть лодка потеряла плавучесть и затонула на большой глубине в Бискайском заливе.

Рузанна словно окаменела, на неподвижном, словно вылепленном из воска лице, застыло недоуменное выражение, временами она произносила только одну фразу: «Я же его предупреждала, предупреждала…» Самое печальное, что в это трудное время друзья и знакомые отшатнулись от нее, вокруг образовалось пустое пространство, по гарнизону поползло зловещее: «Роковая женщина». Потом выяснилось, одна из медицинских сестер, окончившая годом позже медицинское училище в Москве, рассказала о гибели жениха Рузанны, летчика-героя, накануне свадьбы. Жены подводников суеверны, Галееву стали обходить стороной. И только верная Кукарача была с ней рядом. Командование флотилии предложило Рузанне квартиру в Североморске, операционную сестру охотно брали на работу в госпиталь флота, но она отказалась, вернулась в Москву. О дальнейшей ее судьбе известно немногое. Без малого четверть века Рузанна Галеева проработала в травматологическом отделении Центрального военного госпиталя имени Бурденко, в то время в госпиталь потоком поступали тяжелораненые из Афгана и Чечни, потом, в годы смуты, она ушла в Богоявленско-Анастасиин женский монастырь, где после пострижения в монахини была наречена сестрой Глафирой. Якобы и по сей день в монастыре можно встретить, облаченную в параман и куколь великосхимницу со следами былой красоты на просветленном лице.