Знаешь, осень, я тебе не рада

Знаешь, осень, я тебе не рада,
Голос твой беспомощен и тих –
В яме, за кладбищенской оградой,
Захоронен вымученный стих.

Погребён без почестей и гимнов,
Без скулёжа и без галдежа,
Был до бесхребетности любимым
Этот стих – пропащая душа.

Как теперь не опрокинуть стопку,
Рисовой кутьёй не помянуть? –
Путь к нему проложен через сопки,
Через высоту и глубину,

Через дебри, выселки, ухабы,
По барханам, дюнам, василькам.
То девчушкой падала, то бабой
В крепкие объятия стиха.

Разве можно приручить повесу,
Вертопраха ли окольцевать?
Затерялся в городах и весях
Мой стишок, разъятый на слова.

На слова, на сло́ги и на звуки,–
Старыми тетрадями пленён.
–
И дрожат рябиновые руки,
Осени рябиновые руки
На погосте су́деб и времён.

Расскажи мне о том…

Расскажи мне о том, как ныряешь в стихи вечерами предзимними,–
Домисольками песен мотаешь осенней хворобы клубок.
И какую бы правду на кривду твой мозг беспокойный не выменял,
Всё одно – в эту кривду однажды проникнет всевидящий Бог.

Потому и живи, и люби, и целуйся как предками писано –
На сухой бересте, на лесных валунах – угольками истлевших дерев.
В этом мире гостить, загоститься, лететь журавлиными высями,–
Так же просто – как телом состариться, в вечности не постарев.

Расскажи мне о том... Да, пожалуй, не надо, не надо рассказывать,
На какой ты странице сейчас, на какой фантастически важной главе.
Тише, тише, послушай, поэт – как стучатся в окно долговязые
Облысевшие клены, чечётку из рифм отбивая в твоей голове.

Я родилась в далеком октябре

Я родилась в далеком октябре,
Окаменели времени скрижали
С тех пор, и поезда отдребезжали,
И корабли уплыли в синь морей.

Когда голубоглаз и босоног,
То никакого счастия не надо,
Оно и так благоухает рядом
Как медуница, ласковый вьюнок.

Вот помнится, бегу за пирожком
По пять копеек к заводской столовой,
А солнце дремлет в веточках еловых
И чинно ходит по́ небу пешком.

Уютный подмосковный уголок,
А если быть точнее, то поселок,–
Понятной, беззаботной и веселой
Казалась жизнь – введение, пролог.

Года семидесятые – конец,
Так молода еще и лучезарна мама,
Стройна, черноволоса и упряма,
А рядом бесшабашный мой отец.

Карьер – сосуд из белого песка,
Наполненный студёною водою.
Никто еще не встретился с бедою,
Никто еще не вздрогнул от звонка.

Тону, тону в далеком октябре,
Окаменели времени скрижали
С тех пор, и поезда отдребезжали,
И корабли укрылись в синь морей.

^{Илл.: П. М. Менстед}