В центре Москвы

Сидеть и созерцать – а что ещё?–
Когда к тебе наивно обращён
Арфический изгиб литых скамей,
Блеск голубей взлетающих с коней
Тяжёлой аполлоновой квадриги.
Ловить секунды, наслаждаться мигом –
Крылатый треск, гранитная статичность –
Восторг провинциалов, спесь столичных.

А там, в далёком далеке замкадном,
Заросший мятой, лопушистый садик,
Гневливых воробьёв бодрящий ор,
И редкозубый, низенький забор
В неукротимом любопытстве хмеля,
По-воровски пролезшего сквозь щели.
И всё смешалось – то, что было до
И то, что будет после под звездой.
Звезда в затылок смотрит горячо.
Вдыхать, вбирать, утягивать в зрачок
Воздушный сквер и гладкие колонны
Строения, бесстыдство Аполлона.
Без панибратства, но и не на «Вы»
Молчать, молчать на языке травы
О том, как по блаженным куполам
Сползает тихо времени смола,
О «до и после», о мгновенном «ныне»
И ждать, не шевелясь.
Смола застынет.

у природы нет плохой

Погода – дрянь. Природа, извини.
Переборщила, перегнула, в смысле.
Запнулось всё и метеозависло.
Ни сил, ни дел, желаний тоже ни.
Зайдёшь в ВК, зарулишь в телеграм –
Соцсеть для развлечения, для смеха.
На выкрик твой
Ни эха, ни пол-эха.
Залётной сойкой вскрикнешь и – ага.
Посыл небес – предчувствие утрат.
Тяжелый дождь в падучей бьётся оземь,
И ты уснёшь в зародышевой позе,
Надеясь на рождение с утра.

NN

Он буйный был и непричёсанный,
Он был немыслимо-красив.
Гудел пчельём, шмельём и осами,
Ландшафтный украшал массив.

И даже тень, как озарение –
Эпикуреец-бересклет,
Он чьим-то волеизъявлением
Насильно водворён в боскет.

И где теперь очарование?
Ищу, ищу – не узнаю.
Шарообразно-оболваненный,
Стоит в графическом строю.

Мандала

Вся из меня, дитя – уже не я.
Ей мир – пластмассовая уточка
С огромным сроком разложения.
А мне отмерено посуточно.

Она бежит щенком задиристым –
Ни смерть, ни горести неведомы.
А мне подмигивают ирисы
Пурпурно-бело-фиолетовым.

И я грожу им взглядом: тише вы,
Я чересчур сегодня мнительна.
И вдруг подумала, что выживу,
Раз ей назначена хранителем.

Тяну за ней свой скарб улиточный,
Летит моя солнцеподобная.
Её планета – жук на ниточке,
Нет, мир не злой, но и не добрый он.

Каштан ссыпает снег на голову,
Два крылышка вписались в мандалу.
«Ой, мама, кошки съели голубя!» –
Кричит, не ведая об ангелах.

крупа

Снег выродился весь в позорную крупу,
Озлобился, сечёт невыносимо-колкий.
А я иду на мол, что выпятил губу,
Надменно-терпелив, невозмутим и только.

Волна сошла с ума, но тёплая свеча
Большого маяка призывно-молчалива.
Учусь и я молчать, учусь не измельчать
И речь беречь в себе от не - и норматива.

Вибрируя слегка, мерцая маяком,
Немногословно мол не говорит, но молвит.
И мне уютно тут, и тает в горле ком
От страха, что несут неистовые волны.

Снег выродился весь и суть его мелка,
Раздробленной крупой отвесно сыплет сверху,
Но ветреный порыв стряхнёт с воротника
Неряшливую сыпь, брезгливо, словно перхоть.

^{Илл.: Игорь Разживин}