* * *

Моргал неон подслеповатый.
В зеленом свете, как сохатый,
я шел один сквозь рощу снов.
Сны разрастались над столицей,
и шелест их гуственнолистый
свежил мне шею и лицо.
Пространство мертвое квартала
от шаркания отдыхало
подошв, метелок, шин, бумаг.
И в плащ-палатке сторожиха,
как истукан, сидела тихо
у входа в темный магазин.
Я Сретенку любил ночами.
Мы с ней так хорошо молчали.
А камни испускали чад.
Но истекали наши сроки.
Архитектурные пророки
уже работали сверхград.
Как стеариновая жвачка,
ползла к нам белая горячка
корежащих Москву громад.

1962 г.

* * *

Метро мертво до полшестого,
до часа раннего. Но снова
тут, под землей забыта мера,
потерян вдруг ориентир:
какая проплывает эра
над вечным светом этих дыр?
Рывок, плечо, газета, качка,
моргание у потолка…
за пачкой пачка,
пачкой пачка
подвестибюлей ОТК.
Грохочут теми же кругами
составы, сквозняки, пары.
Нет, мы не задохнемся в яме,
во влажной тесноте норы!
Второй натурою привычка…
А первая? – припомнишь вдруг.
Но ввинчивает электричка
в неонный следующий круг.
Здесь привыкаешь к подземелью,
к мерцанью синеватых лиц,
к тому – последнему – похмелью
после стоградусных столиц.
Ползет к поверхности удавом
поток, а рядом вниз ползет.
Разглядываний встречных давка:
не та, не тот…
После топтанья и азарта
тугую дверь
с трудом открыл,
и сразу – в пепельное завтра,
и первый вдох космат и рыхл.

1962 г.

* * *

Стоят, под фартук руки пряча,
и ждут: добру ли быть, беде?
Их время, как большая прачка,
стирало в ледяной воде.
В реке их полоскало, в Лете,
в горбатый скручивало жгут.
Чего ж еще на белом свете
голубоглазки эти ждут?
Среди зимы – и незабудки!
Ни просьбы малой, ни словца,
ни жалобы, ни прибаутки,
лишь в спину долгий взгляд с крыльца.
Забуду, думаешь, забуду –
и жаль, да разве виноват?
Но сгорбленные эти чуда
вдруг из глухого ниоткуда
шепчут и стоят.
Среди забвенья и разрухи
стоят, губами шелестя,
и вьюгу слушают старухи,
застенчивые как дитя.

1968 г.

* * *

Наша вера – детская, простая:
будем жить и жить, не умирая.
И отец, и мама не умрут.
Ночью вскрикнешь – сразу подойдут.
Подойдут и станут к изголовью
с верою, надеждой и любовью.

1972 г.


Памяти Юрия Селезнёва  

Воздух молчанием злобным ожгло.
Друга не стало – без часу пророка.
Нет, ещё не было так тяжело,
так безнадёжно, так одиноко.
Но побледнеет вчерашнее зло,
как разглядишь, что таится до срока.
Нет, ещё не было ни тяжело,
ни безнадёжно, ни одиноко.

1984 г.

* * *

Окликают нас клины гусиные,
вопрошают с утра и до темени:
«Мы над той ли, над той ли Россиею,
над полями-лесами над теми ли?
Где ж её зеленя, где озимые?»
Окликают станицы гусиные:
«Мы не сбились? Над той же ли Русью мы?
Где деревни, где сёла весёлые,
звонкогорлые, светлорусые?
Где скворешни над каждою школою?
Где табунные гривы шелковые?»
Кличут, кличут ватаги гусиные,
вразнобой поют трубы небесные:
«Мы над той ли, над той ли Россиею?
Отчего ж не откликнется песнями?»
С утра до темна кличут без отзыва,
с утра до темна, с ночи до светла…

2008 г.

Каждый десятый

Официальные статистические документы
РФ подтверждают: уже каждый десятый
гражданин России прописан в Москве.
В сводку российских статистик
как победительный клич
вывод итоговый втиснут:
каждый десятый – москвич!
Каждый десятый?.. Ужели?
Как это мы преуспели?
Сам потрудись и сочти:
каждый десятый – в чести!
Разве не мы намечтали?
Разве не мы поклялись:
на состязаньях столиц
первые взять все медали?
Вот и в десятку попали!
На пьедестал прорвались!
Боже, но что же Россия –
вся остальная? Да так!..
Бросьте оглядки косые.
Каждый десятый – мастак!
Каждый деся?.. А не слишком?
Как пораскинешь умишком:
кто же засеет поля?
кто обиходит угодья?
Хватит силёнок в народе,
чтоб не пропала земля?
– Что там народ, коли робот
всё без людей обиходит:
вспашет, засеет, сожнёт…
Бросьте скулить про народ!
Этот былинный оратай
весь изошёл, толстопятый,
в дебрях исчез, будто сыч.
Здравствуй, десятый, стань пятый –
даже четвёртый – москвич!
– Втиснешься вся ты, Рассея,
в кольца московского змея.
Съест и меня он, друзья.
Вот вам и сказочка вся.

2019 г.

* * *

Нам выпал час, когда часы столетьям
уподобляются, когда мгновеньем год
проносится, а обыденка вдруг
в ничто ныряет, опоздав родиться,
когда запеть не успевает птица,
разинувшая бездыханный клюв.
Нам выпал срок скукожиться, смекнув,
что милосердья лишены за наши
лжи, плутни, кражи возле Божьей чаши,
метания, злословия, хулы,
измены, ерзанья во все углы…
Но нам одна оставлена пощада –
зависнуть на века над кромкой в ад
и над тропою узкой в отчий сад.

11. 01. 2020 г.

* * *

Линяют вещи, растеряв свой смысл.
Растет Монбланом беспризорных свалка.
Я ими не владел, и разве жалко
из памяти своей любую смыть?
Так почему же ранит их тщета?
И, блеклое найдя в лесу колечко,
я обмираю: но была же та,
что обронила и ушла навечно.

12. 01.2020 г.