Дорога на Savannah

Нас везут на пару дней к океану в Hilton Head Island (Южная Каролина). Обреченность на причудливые пейзажи, хорошие дороги, незнакомую архитектуру, чужие машины, запланированные обстоятельства. Hilton – небольшой островной город, соединенный многокилометровым мостом с континентом, с материковой Америкой. Расстояние от Атланты до него, как от Краснодара до Ростова-на-Дону. Нашу дорогу по обе стороны выстраивают камыши, плавни, словно мы едем по Каневскому району, но это не камыши, это что-то похожее на камыши, название которому я не знаю, так же, как не знаю, есть ли в английском языке аналог слову «плавни».   Вокруг бесконечные птичьи колонии: все тревожится, взлетает, громко хлопочет крыльями… В этом птичьем царстве нет страха перед человеком. И если человек забредает в эти места, то это он оказывается в гостях у птиц. В заломах тростника (а привычней, камыша) чернеют гнездовья коричневых пеликанов. К вечеру они устраиваются в конце пирса и о чем-то долго судачат.

Память сама по себе область непредсказуемого.  Я бы не иронизировал над анекдотической фразой поздних советских времен – «все, что было не со мной, помню». С кем такого не случалось? Особенно с людьми «от литературы» и постаревшими эмигрантами. То ли от бесконечного количества давно и много прочитанных книг, то ли от рецидивов эмпатии мы погружаемся в совершенно фантастический мир, соединивший и переосмысливший в себе будничную и литературную реальность… Впрочем, все это «слова». Нельзя человеку, отрешенному от родины и ландшафта, живущему в некурящем обществе, привязанному к чужим обстоятельствам и пейзажам, погруженному в память получать письма с конкретными обратными адресами… Получается черт знает что…  

Ощетинивший корабельным лесом остров когда-то использовали для строительства приватиров. Эти кинематографические кораблики с низким корпусом, с непомерными большими парусами, запрокинутыми назад мачтами, бороздили американское побережье, завозили контрабанду, охраняли расположившиеся невдалеке хлопковые плантации. Сейчас остров курорт и заповедник. Океан рядом, но к нему еще следует подойти. Жилье, куда нас заселили, очень даже (по моим представлениям) обустроенное. Трехэтажный корпус у одного из многочисленных озер. Рано утром выпиваю свою традиционную, сваренную Майклом, порцию кофе (чашки здесь не по кофейному большие, поэтому пью половину), выхожу из гостиничного павильона. Высоченные мачтовые сосны на том берегу озера расплываются в тумане. Рано утром природа не знает теней… Все невесомо. Воздух легкий с почти незаметным привкусом хвои, только к вечеру он становится душным и тяжелым. … По водной глади куда-то проплывают черепашьи панцирные островки, днем они застывают на берегу у самой воды, греются. С плеском выпрыгивает какая-то мелкая рыба.  Это удивительно. Приспосабливаясь к чужому языку, вдруг понимаешь, какое ограниченное количество предметов и их названий тебя окружает в повседневности.

Рука дрогнула – узор впечатлений и памяти меняется, предметы и существительные просят каких-то уточнений и прилагательных. Хочется курить… Выкуриваю в кулачок сигарету и мучительно (неловко) ищу куда бы приспособить окурок. Где-то в аллеях появляется редкая публика, с полотенцами, пляжными тентами, тележками и тянется к океану…

Морей видел много, проливов поменьше, а вот океана ни одного. Пейзаж вроде бы тот же, морской, а воздух и ощущение пространства оглушительные. Километры песка и берега. Людей мало и в этом пространстве они кажутся одинокими, случайными.  Купаются единицы. Не столько купаются, плавают, сколько окунаются, плещутся. Прогуливаются (разминаются) у кромки с серьезным видом и говорят – «волны, волны…» (говорят почему-то на английском языке – ocean waves). Может и правда «волны»? А потом идут поплавать в бассейне. Продолжается обычный курортный день с его бесконечным «потом» и качественными неодушевленными прилагательными… Прогулки «в стиле» вдоль побережья, поиски кафе для ланча, магазинчика для покупки солнцезащитных очков или тенниски с изображением достопримечательностей Hilton Head Island.

На пляже приютился одинокий маяк (Harbour Town Lighthouse), превратился в провинциальный музей, напоминает мне что-то личное. Пытаюсь понять, «что»? Сегодня много маяков переобустроили в музеи… Они не светят в сторону моря-океана, они светят в сторону времени. Они освещают историю.  В Harbour Town Lighthouse – историю острова, историю повседневности, всякие мелочи местного быта и гольф-клуба.  Металлическая тяжелооткрывающаяся дверь сразу продолжается винтовой лестницей, по которой карабкаются туристы, шумят подростки, рассматривая деревянные под старину стенды. В витринах желтеют письма давно умерших местных обывателей, ржавеют столовые приборы, завораживают эксклюзивные бутылки XIX века (из-под виски), щербатится вышедший из моды фаянс. Какие рельефы с названиями каких винокурен таят на себе эти бутылки? Кто-то завороженно рассматривает старинные неуклюжие игровые клюшки для гольфа. Тяжело с отдышкой вслед за любопытствующими поднимаюсь в верхнюю часть маяка, на смотровую площадку с видом на бухту. По привычке «чужого времени» и «чужого текста» представляю старинный маяк на пустынном берегу – этакое строение с «глухим восьмиугольным основанием, выкрашенное белой краской». Со временем краска должна была потрескаться и облупиться, стекла наверху оказаться разбитыми, а сам маяк накрениться в сторону океана. Мне кажется, что под порывами океанского ветра я слышу старческие скрипы, стоны, потаенное дыхание… Но все это («Йо-хо-хо и бутылка рома») пустое. Сквозняки иронизируют надо мной, никаких щелей и разбитых стекол нет. Никаких старых пиратов, окованных сундуков маяк не знал и знать не мог. На побережье стоит солнечная и совершенно безветренная погода, а интернет мне подсказывает, что маяк построен совсем недавно, уже в 70-х годах ХХ века, сравнительно невысок (отдышка не в счет), облицован новейшими строительными материалами. Впрочем, «история чего бы то не было» в «интернете» - не вызывает у меня ни доверия, ни желания цитировать, несмотря на мою паталогическую любовь к чужим текстам. Интернет, всегда существующий дома, «под рукой», на расстоянии нажатой клавиши, сковывает воображение, лишает обещание непредсказуемости.  

Другое дело, в интернете можно встретить такие завораживающие из детства слова: торнадо, кусабо, Пи-Ди, Блу-Ридж, Купер (который не Фенимор, а река) … Туристы застыли на мостике через небольшую речку: им пообещали проплывающего аллигатора… Морские бризы, приносящие намеки на прохладу, виноват, печальные блюзы, приносящую вместе с бризом ностальгию по далекой Кубани… И пальмы, пальмы, пальмы. Хочу сфотографироваться на фоне пальм. Фотоаппарат сломался. Хочу зайти в историко-краеведческий музей, где перепутались природа и исторические обстоятельства, но время торопливо. 

Мы никак не справимся с зеноновскими апориями о том, что оно (время) состоит из отдельных теперь. Во времени и пространстве сложно представить непрерывность. И прерывность тоже представить сложно. Сутулый ассистент оператора, словно подслушивая прихоти памяти, сообщает в мегафон «Эпизод 3. Дубль 7». Почему «3», почему «7»? Машина вырывается из островных густых зарослей деревьев, речушек, мостиков, болотных прогалин, плавней и устремляется в сторону Саванны. Нас везут дальше.   Удивительная способность человеческого взгляда: видеть и воспринимать по-разному казалось бы одни и те же предметы и пейзажи. Те, которые окружают нас в повседневных обстоятельствах и образы тех же предметов и пейзажей, которые мы рассматриваем как праздные и любопытные путешественники. В странствиях мы их воспринимаем как некие «арте-факты» и в этом восприятии нас обязательно тянет (осознанно или неосознанно) что-нибудь с чем-нибудь сравнить.  

Так вот, на обратном пути в Атланту завозят в Саванну. Первый американский город (из двух мной виденных), в котором тротуары обязательный элемент городского устройства. По булыжной мостовой грохочет повозка с кованным сундуком, в котором позвякивают бутылка карибского рома, жестяная кружка, квадрант, несколько медных фартингов. Впрочем, я тороплю события. Саванна (Savannah) – вполне типичный провинциальный город. Ну, скажем, чуть покрупнее кубанского Ейска, но поменьше кубанского Новороссийска. Когда-то столица колониальной Джорджии. Правильная планировка улиц. Паркуем машину. Окунаемся в калейдоскоп движения. Автомобили, фургоны, изредка пролетки (для туристов), сигвеи (для богатеньких студентов колледжа). Кроме нас, все неторопливо. Каждому уважающему себя историческому городу полагается символ. Для Саванны (как объясняет Интернет) – это бывшая хлопковая биржа (Savannah Cotton Exchange), памятник времен плантаторства и рабовладельчества. Но она остается где-то в стороне от моего зрения. Зато рядышком невдалеке от баптистского кафедрального собора (Сен-Джона) расположился крупный (по меркам юга Соединенных Штатов) художественный колледж. В Ейске такого нет. Нет огромного количества памятников, посвященных борьбе с рабством, войне Юга с Севером, генералу Джеймсу Оглторпу. Зато в полный бронзовый рост стоят граф, генерал-фельдмаршал Михаил Семенович Воронцов и борец Иван Поддубный. Еще в Ейске нет (и не может быть) ландшафтных кустарниковых инсталляций Патрика Доугерти. У меня они вызывают восхищение и удивление. Все эти – «Хорошо сидим», «Натюрморты с хворостом», «Взгляды из дерева», «Вылазки из винного погреба», «Тесные связи» - детища южанина, перепутанность ветвей, кустарника, метафорические допущения, что в прошлой жизни он был большой птицей, философом и строителем «гнездовий», придумщиком существительных из девяти букв. Там не повторяется ни одна буква, а эмигрантам не даровано возвращения. Его инсталляции не похожи ни на что, мной уже виденное и знакомое в культуре.  Они не вызывают ассоциаций, представляются мне единственными и неповторимыми.  Я хотел рассматривать их медленно, прислушиваясь к заунывной восточной мелодии странника, но мы торопились. В Саванне я их так и не увидел. Что поделаешь, дорога (как и ритм) всегда чревата потерями. И никого кроме дороги в этом винить не следует. Просто нужно запомнить имя Патрика Доугерти, и еще раз вернуться на эти гнездовья. Вопреки мнению, возвращение всегда прекрасно.

Мы спускаемся к набережной Саванны (уже реки) и идем вдоль исторической Ривер-стрит (River Street). Я никогда не путешествовал по Америке XIX века.  В моем воображении (памяти) не сохранилось образов американских городов, тем более портовых. А вот южно-европейские и английские города я представляю. Оно и понятно… «Все что было не со мной помню». Город сберег свою набережную (или может быть воссоздал ее вновь после разрушения). Я чувствую ритм европейских портовых городов. Я их узнаю – авантюрные, шумные, с узкими многолюдными улочками, мощенными булыжником или плиткой, разноцветные, громкоговорящие, разноязыкие, с закопченными фасадами зданий, с бесконечным количеством всевозможных кафе, бистро, ресторанчиков, таверн (это чтобы колорит порта выдержать и туристов привлечь)… Столпотворение туристов и зазывающего обслуживающего персонала. Русского языка я на набережной не слышал. При воссоздания (реконструкции) исторических городов важна не только (и не столько) реальность прошлого века, сколько узнаваемость символов, мифов, образов, оставшихся в нашем сознании. Радость узнавания путешествующих, чтоб они не чувствовали себя дискомфортно… Эти улицы я помню по книгам с детства. «По булыжной мостовой грохочет повозка…»… Уже было. Мелькнул матрос в форме  XIX века. То ли официант с действующей реплики, построенного в 1812 году американского приватира Lynx, а теперь превращенного в экзотический ресторан, то ли актер из местного театра, то ли ряженный из какого-нибудь рекламного агентства. Вслед за повозкой бодро ковыляет одноногий моряк. На тротуаре бычки недокуренных сигарет и растоптанная «черная метка». Грохочет эксклюзивный трамвай из тридцатых годов уже ХХ века (только по набережной и «бесплатно для туристов»). Я вспоминаю детство: можно повисеть и проехаться на «трамвайной колбасе».  Улицы детства, конечно, назывались по-другому, но право же это не имеет значения. Еще одно воспоминание: давнишняя песня моих школьных времен: «В нашу гавань заходили корабли|| Большие корабли из океана…». Не понимаю, откуда в Саванне взялся атаман?

Пока мы добирались до города настало время ланча. В поисках «где бы поесть» погружаюсь в интернетное пространство. Нахожу рестораны и бары под названием «Саванна» – на улице имени Анны Андреевны Ахматовой в Киеве, в городе Ступино, что не далеко от Москвы, общую палубу с предложением «караоки» в Саратове (на проспекте 50 лет Октября).   Что это: география цивилизации или абсурд века? Интернет – не моя территория.  Слышу внутренний голос: «Эпизод 4. Дубль 3.» В кадре литая чугунная винтовая лестница, на которой в ожидании ланча переминается очередь. Становимся.  Впрочем, ждем не очень долго. Следующий кадр: фактура длинных не убранных деревянных столов. Следующий: собака на поводке, равнодушно лежащая между столами, через которую переступает чернокожий официант. Монтажный переход, наплыв камеры, стоп-кадр: раблезианские гамбургеры и сэндвичи.  Но это уже совсем другая тема.

23.10.2020