Творчество А. С. Пушкина в литературной публицистике XIX–XX веков

1.1 Рецепция творчества А. С. Пушкина русской религиозно-философской мыслью конца XIX – начала XX века

Творчество и личность Александра Сергеевича Пушкина исследовались еще при жизни поэта и, конечно же, после его смерти. Каждый критик по-своему понимал произведения Александра Сергеевича, его историю жизни и судьбу. В. Белинский весьма противоречиво и односторонне оценивал творчество А. С. Пушкина. В критических статьях, опубликованных в 1844–1845 годах в «Отечественных записках», он выделяет среди других главное произведение поэта, «энциклопедию русской жизни» – роман в стихах «Евгений Онегин». В произведении нет ни одного исторического лица, тем не менее публицист отмечает историзм в воспроизведении картины русского общества. При этом Татьяну Ларину – идеал женщины А. Пушкина В. Г. Белинский видел, как страстную натуру с «неразвитым умом», ведущую аскетический образ жизни и ничего не знающую о реальной жизни, критик называл ее «нравственным эмбрионом». Хотя, конечно, мы понимаем, что это далеко не так, и Татьяна – религиозная, тонко чувствующая мир и высокодуховная девушка.

Заслугой поэта В. Белинский считает пробуждение общественного самосознания, самобытность поэзии, которая до А. Пушкина была не больше, чем «переимчивою ученицею европейской музы» [6]. Но говоря о поэзии А. С. Пушкина, В. Белинский подчеркивал только изящность ее формы и созерцательность, он считал, что творчеству поэта не хватает аналитической глубины, оно больше пронизано романтическими настроениями, нежели реализмом. Критика более позднего периода в значительной степени опровергнет это.

В 1856 году выходит статья Н. А. Добролюбова «Александр Сергеевич Пушкин». В ней критик высказывает мнение о том, что русский человек воспринимает А. Пушкина как своего великого национального поэта и с удовольствием перечитывает его стихи, поражающие своей живостью. Для критика Александр Сергеевич важен не только с точки зрения истории русской литературы, но и с точки зрения русского просвещения, поскольку поэт впервые показал в своих стихах живую национальную речь [24]. А. Пушкин создал самобытную поэзию, он понял насущные проблемы народа, потребности, характер его быта. Критик отмечает: замысел «Мертвых душ» и «Ревизора» принадлежал А. С. Пушкину, а Гоголь воплотил идею поэта художественно. Это значит, Александр Сергеевич всегда понимал, что нужно нашему обществу и тонко чувствовал душу народа. Подобно В. Г. Белинскому, Н. Добролюбов отмечал в основном социальную направленность творчества А. С. Пушкина, но эстетические достоинства творчества и духовные искания поэта остались вне поля его зрения.

Дмитрий Иванович Писарев выступает от лица нового поколения России, которое стремилось избавиться от всего «застарелого» в литературе, искусстве и общественной жизни. Для нигилистов важной задачей было разрушить старый мир во что бы то ни стало, а вот что строить потом на его месте – их интересовало уже в меньшей степени. Критик считал, что литература должна быть сиюминутна, отвечать запросам общества, то есть быть более похожей на журналистику. Это мнение он высказал в статье «Пушкин и Белинский», написанной в 1865 году. Вечным темам и любовным коллизиям, по его мнению, в произведениях не место. Творения А. Пушкина он также предлагал поставить на полку и больше не обращаться к ним, поскольку прошла та эпоха, о которой писал поэт.

Высокодуховную Татьяну Дмитрий Писарев считает глупой девочкой, начитавшейся романов и придавшейся игре воображения. В не самом лицеприятном свете он отзывается о пушкинском идеале, вопрошая: «...имелось ли в ее красивой голове достаточное количество мозга...», называя признание чистейшей души «сумасбродным письмом» [60]. Прибегая к приему бурлеска, критик высмеивает возвышенное произведение А. Пушкина, которое, по его мнению, не представляет никакой значимой ценности, читать его – означает тратить время. Критик не смог понять весь потенциал А. С. Пушкина, его глубину и гениальность, он только опошлял творчество поэта.

Ф. М. Достоевский в речи 1880 года, произнесенной на заседании Общества любителей русской словесности и посвященной открытию памятника А. Пушкину в Москве, отмечал: Александр Сергеевич Пушкин, безусловно, народный поэт, поскольку в своем творчестве он смог отразить литературные типы русской красоты, русского духа. По мысли писателя, поэт показал Европе силу братской христианской любви и народной веры. Для Федора Михайловича Достоевского пророчество Александра Сергеевича заключается в следующем: человечество должно решать существующие проблемы не посредством мятежа, бунта или эгоизма, а при помощи христианской любви, самоотдачи, смирения и готовности жертвовать собой ради другого. Истина становится доступной тому, говорит Ф. Достоевский, кто в силах свои личные и эгоистические намерения подчинить интересам народа и христианским ценностям. Эти представления А. Пушкина, по мнению Федора Михайловича, глубоко народные, поэтому в таких свои лучших произведениях, как, например, в романе «Евгений Онегин», Александр Сергеевич предстает абсолютно народным писателем. Для писателя особенно значимым является и оптимизм поэта, его вера в победу любви и самопожертвования: «Повсюду у Пушкина слышится вера в русский характер, вера в его духовную мощь, а коль вера, стало быть, и надежда, великая надежда за русского человека» [26].

Писатель выделял и еще одно свойство пушкинского таланта – «всемирную отзывчивость», то есть главную способность нашего народа. Она заключается в том, что поэт мог легко художественно перевоплощаться в другие национальности, чувствовать и понимать их менталитет, полностью «вживаться в роль»: В «Каменном госте» он испанец, в «Сценах из «Фауста» – немец, в «Пире во время чумы» – англичанин. Тогда как европейские поэты, наоборот, стремились по-своему интерпретировать другие национальности в своих произведениях. Исходя из этого Федор Михайлович Достоевский делает вывод о том, что всемирная отзывчивость и всечеловечность – есть сила духа русского народа, наша великая способность.

Далее рассмотрим не менее интересный период в критике, посвященной Александру Сергеевичу Пушкину, а именно русскую философскую критику конца XIX–XX вв. Рассуждая о ней, Р. А. Гальцева говорит: возможно из всего, что было сказано об Александре Сергеевиче Пушкине в разные годы, наиболее близкое ему по духу можно найти в статьях критиков этого периода [64]. Русская философская мысль этого периода стремится вглубь познания истины жизни, смысла существования. Публицисты не все транслируют идентичные мысли касательно великого поэта, но их идеи схожи, и вместе они представляют собой симфонию голосов: тема статьи одного критика находит продолжение в статье другого, друг без друга они уже немыслимы. Эти мыслители в своих работах пытаются понять три тайны Александра Сергеевича Пушкина: тайну творчества, то есть огромные внутренние неисчерпаемые силы поэта, тайну духа, его личности, судьбы – дуэли и смерти, которые без конца тревожили умы многих соотечественников.

    Владимир Сергеевич Соловьев в статье «Судьба Пушкина» (1897) подробно разбирает с философской точки зрения причину гибели поэта, а также размышляет о его творчестве. С самого детства публицист читал А. С. Пушкина и даже многие из его стихотворений знал наизусть, но вопрос о несправедливости судьбы поэта не оставлял его в покое. Как злой рок может связываться с доброй силой, что жила в этом удивительном человеке? – думал он. Прежде чем написать статью публицист изучил множество писем и документов и не раз возвращался к вопросу о смерти Александра Сергеевича Пушкина.

Владимир Сергеевич полагает, что к глубокому переосмыслению любви художник слова приходит уже будучи мужем и отцом. Такой своего рода аскетизм поэт выбирает сознательно, выбравшись из плена страстей, которые в конечном счете не сумели победить поэта и его гений. Главный, если можно так сказать, долг такого гения и в чем-то даже сверхчеловека, как А. Пушкин, заключается в том, чтобы в решительные минуты своей жизни преодолеть ту бушующую и разрушительную импульсивность, что есть в нем. И Александр Сергеевич мог справиться с этой нелегкой задачей, поскольку он хоть и был натурой страстной, но все-таки обладал ясным умом. Но вот только справился ли? 

Владимир Соловьев достаточно подробно анализирует причины дуэли А.С. Пушкина и Дантеса и одной из самых главных считает некое самолюбие и самомнение поэта, которому он придавал большое значение в минуты принятия важных решений и которое роняло творца с высоты, где он уже находился как христианин. Это самолюбие Александр Сергеевич стремился оправдать своим высшим призванием, из-за чего в нем обнаруживалось презрение к обществу и даже некоторое, можно сказать, отчуждение от него. Да, гений может быть одинок и непонят, говорит нам Владимир Сергеевич Соловьев, но разве это повод для бегства от общества? Сравнивая поэта с одиноким солнцем на небе, которое греет все, что видит и при этом не чувствует в себе высокомерного отчуждения, В. Соловьев говорит: «Не подобало такое высокомерие и солнцу нашей поэзии» [100].

Что касается веры в Бога, то здесь В. Соловьев считает неверие поэта в молодые годы скорее не убеждением, а юношеским самовыражением, легкомысленным увлечением, которое, как и другие, прошло уже в осознанном возрасте. Настоящая причина трагедии, произошедшей в 1837 году, по мысли публициста, кроется в том, что, будучи христианином, А. С. Пушкин должен был держаться в стороне от всяких сплетен, пересудов, клеветы и вражды, но вместо этого он бурно реагировал на любую критику в свой адрес, сочиняя ответные язвительные эпиграммы. В таком поступке не было ничего гениального и уже тем более христианского – справедливо замечает Владимир Сергеевич Соловьев.

Разбираясь в причинах гибели поэта, Владимир Соловьев вспоминает популярную точку зрения касательно смерти Александра Сергеевича, которая гласит: виноваты общество, свет, толпа. Но тогда за что же могли ненавидеть поэта? Если за его творчество, тогда почему так рано он стал популярен и общепризнан в России? Гонения, которым был подвержен А. С. Пушкин не сравнятся с каторгой Достоевского – говорит критик. Единственное, что могло в то время довлеть над поэтом, так это цензура, и то для великих русских писателей она не так страшна, как для других. О вражде со стороны литераторов говорить не приходится, достаточно вспомнить огромное количество сочувствующих и понимающих людей в свете, друзей А. Пушкина, которыми он был окружен.

Безусловно, в кругу Александра Сергеевича Пушкина были неприятели, которые не хотели признавать природный талант поэта в силу своей зависти, поэтому они действовали через его слабости, а он и сам был готов толкать их в лагерь своих врагов посредством эпиграмм, многие из которых были не только ниже поэтического достоинства Александра Сергеевича, но и его человеческого достоинства в принципе. Злоупотребляя поэтическим даром, Александр Сергеевич Пушкин пишет стихотворение «На смерть Лукулла», представляющее собой не сатиру, а скорее пасквиль, где критикует личные качества министра просвещения Уварова, учитывая, что сам Уваров, по мнению Владимира Соловьева был одним из деятельных и просвещенным министром и повода для подобных эпиграмм не давал [88]. Тем более в задачи поэзии не входит обличение чьих-нибудь личных недостатков и уж тем более борьба с публичным злом – это дело полиции (слова самого Александра Сергеевича). Владимир Сергеевич Соловьев считает, что опубликование подобного стихотворения в печати вызвало такое негодование Уварова, что тот вполне мог стать идейным вдохновителем всех неприятелей А. С. Пушкина и устроить заговор, после чего жизнь поэта в Петербурге стала бы просто невыносимой.

Публицист убежден: если бы Александр Сергеевич со смирением и незлобием христианина в один момент сам разорвал цепочку вражеского неприятия по отношению к себе, он смог бы спастись от злобной мстительности, которая зрела в нем на протяжении двух лет и в итоге сгубила его. Поэт не исполнил свое обещание, данное императору Николаю 1, предупредить о новом столкновении с Геккерном и, более того, будучи убежденным, что анонимное письмо написал все тот же Геккерн, отправил ответ, который и вызвал кровавый исход дуэли. Владимир Сергеевич Соловьев недоумевает: как чей-то анонимный пасквиль мог уронить честь и достоинство поэта, а невыполненное обещание императору – нет. Он может уронить честь только того, кто его писал. И причина дуэли Александра Сергеевича Пушкина для критика кроется не во внешних обстоятельствах, а в том, что поэт сам сознательно решил покончить с врагом. «Мнимая честь была удовлетворена опасною раною» – с грустью заключает публицист.

Но что все же окончательно сломило силы Александра Сергеевича – так это ответный выстрел в своего противника. Эта минута отчаяния и внутреннего напряжения и решила земную участь поэта. Владимир Соловьев очень точно отмечает: «Пушкин убит не пулей Геккерна, а своим собственным выстрелом…» Но что произошло с гением мысли дальше? Он возродился духовно, очистился и совершенным образом переменился. Это заметили все, кто окружал его в последние часы жизни. А. С. Пушкин будто бы забыл о той буре, что бушевала в его сердце накануне и со смирением принял произошедшее. Данзаса он попросил не мстить за свою смерть и пожелал умереть христианином. Публицист приводит слова Жуковского, видевшего поэта в первые минуты смерти и отмечавшего на его лице какое-то глубокое знание, прозрение, которое открылось Александру Сергеевичу Пушкину [95]. Владимир Сергеевич уверен, что, если бы поэт мог хоть на мгновение воскреснуть, он не стал бы винить свет в произошедшем, не сказал бы, что виноват злой рок и что смерть его бессмысленна, в его словах не было бы упрека. Все потому, что он примирился с Богом, и почувствовал наконец торжество духа.

Владимир Соловьев размышляет о том, что было бы, останься бы в живых А. Пушкин и приходит к выводу, что уже духовно зрелый на тот момент Александр Сергеевич Пушкин не смог бы больше творить, зная, что на его совести смерть человека. Как бы тогда смог он черпать вдохновение и служить поэзии, если единственным, что волновало его, был бы поиск духовного очищения и избавления от греха. И в этом контексте Владимир Соловьев акцентирует наше внимание на одной простой истине: поэзия не выиграла бы ровном счетом ничего, а вот Александру Сергеевичу Пушкину вместо трех дней моральных и физических страданий пришлось бы всю оставшуюся жизнь мучительно достигать того духовного возрождения, которое случилось с ним за столь короткое время. Разве можем мы печалиться о том, что стало для поэта спасением души и избавлением от потенциального грехопадения?

Свои рассуждения публицист Владимир Сергеевич Соловьев заканчивает вполне логичным умозаключением: судьбу Александра Сергеевича Пушкина нельзя считать злым роком и несправедливостью, а его смерть бесцельной и бесполезной, поскольку она вела его к единственно правильному для верующего человека пути – возрождению духа, избавлению от мелочных страстей, теснящих душу. Поэтому судьба поэта (Провидение Божие – говорит В. Соловьев) оказалась очень даже добра и благосклонна к нему.

Таким образом, можно отметить, что в критике и публицистике ХIХ века Александр Сергеевич Пушкин предстает как поэт, вновь познакомивший русского человека с его красивой живой речью, соприкоснувшийся с бытом простого русского человека и открывший в нем поэзию. Александр Сергеевич Пушкин, по мысли критиков рассмотренного периода, вернул нашему народу веру в русский дух, в русскую самобытность и русскую красоту. Он провозгласил христианскую любовь, пробудил в людях народную веру. Поэт верил в духовную мощь русского человека, в его характер, в то, что он способен к огромной самоотдаче и глубокому смирению.

К столетию со дня рождения поэта В. В. Розанов пишет статью под символическим названием «А. С. Пушкин», где размышляет о духовности Александра Сергеевича, его особом месте в русской литературе, о контрастности и универсальности его поэзии. Для Василия Васильевича Розанова А. С. Пушкин – не просто национальный поэт, для него он человек, возвративший свободу русскому духу и отдавший ему одно из главнейших мест в нашей литературе. По мнению критика, поэт смог не только сам возвыситься до национальности, но и вернуть ее всей нашей литературе, как ни странно, благодаря тому, что начал свой путь Александр Сергеевич Пушкин с молитвы Европе.

Вольтер, Байрон, Мольер, Шекспир и другие западные писатели естественным образом прошли по нему, но, к счастью, не сумели оставить того отпечатка, через который мы не смогли бы увидеть душу истинно русского человека. Василий Розанов полагает, что без такого обращения к всемирному просвещению, А. Пушкин не смог бы сделаться собой, и что важно, творцом нашей самобытности и оригинальности. Стихотворение «К вельможе» никогда не вышло бы из-под пера Александра Сергеевича, если бы не годы, так называемых, молитв перед сладостными именами и вырастающая из них духовная зрелость А. Пушкина [77]. Этот процесс перерастания Александром Сергеевичем Пушкиным своих западных кумиров В. Розанов, на наш взгляд, весьма аллегорично сравнивает с освобождением бабочки от ненужной и уже умирающей куколки. «Ветхая чешуя», говорит критик, больше не тревожит ни ум, ни сердце великого русского гения. А это значит, что теперь он может созерцать на той духовной высоте, где над ним никто не властен. Избавившись от чужеродных идеалов, поэт становится вечным гением среди непостоянства мира.

Воспитывающее значение для нас в творчестве А. С. Пушкина, по мысли критика, заключается в следующем: прочитав произведения поэта, поняв суть его духовного роста и прожив вместе с ним его личный опыт европейской школы, мы сможем избежать путешествия по обширным библиотекам и, главное, не повторим ошибок Александра Сергеевича – не станем упиваться сладостными именами западных гениев мысли, возводя их на пьедестал и всячески подражая им. В этой связи Василий Васильевич формулирует важную мысль: не стоит думать, что русскость произведения А. Пушкина приобрели только в зрелом возрасте, еще в сказках, написанных в молодые годы, в предисловии к «Руслану и Людмиле» поэт полон русизма [61].

Василий Васильевич Розанов отмечает одну из главных черт творчества А. Пушкина – контрастность. В своих произведениях поэт зачастую рисовал героев противоположными личностями, для того чтобы нагляднее показать полярность добра и зла, черного и белого. Точно так же, как в «Скупом рыцаре», антагонистами выступают отец и сын, герои «Моцарта и Сальери» становятся непримиримыми врагами, которые никогда не смогут понять друг друга в силу своей абсолютной непохожести [30].

Для критика Александр Сергеевич универсален и прост, в нем нет внутреннего напряжения: с Байроном он ведет себя как Байрон, находясь с Ариной Родионовной – внимательно слушает и записывает ее рассказы, с пронзительной точностью угадывая настроение ее души. Его духовный образ монолитен, он не состоит из каких–либо переломов и швов – вся его судьба развивается закономерно, идет своим чередом. Замечательной чертой поэта Василий Розанов считает симбиоз, слияние поэтического вдохновения и глубокого анализа, когда уже нельзя определить, где же замолкает поэт, и начинает говорить философ. Способность Александра Сергеевича видеть, а затем судить, сохраняя постоянную трезвость ума, помогла ему заметить ложное и одностороннее в размышлениях гениев, которые владели его разумом. Избавившись от их влияния, он остался великой русской душой, и как говорит, Василий Васильевич Розанов, среди современников поэта, Чаадаева, Жуковского, Белинского, нельзя назвать творца, более поучительного и духовно близкого читателю, чем А. Пушкин.

Говоря об Александре Сергеевиче как о публицисте и журналисте, В. Розанов выделяет следующие качества поэта: деловитость, осторожность, твердость, и спокойствие души. Из последнего вытекли внешние заботы и хлопоты поэта об основании «Современника», его черновые заметки, служащие неким подготовительным материалом для журнала. Среди них статьи первоклассного, внутренне зрелого и гораздо более содержательного публициста, чем Белинский. Задавая себе вопрос, как сложилась бы дальнейшая жизнь Александра Сергеевича, если бы не та роковая дуэль, критик приходит к умозаключению, что, вероятнее всего, поэзией А. Пушкин бы не занимался, поскольку в последние 1,5 года своей жизни он пишет статьи, решает деловые вопросы касательно «Современника», и новых поэтических вспышек мы у него не наблюдаем [92]. Проживи А. Пушкин на 10 или 20 лет дольше он смог бы соединить в давно задуманном журнале лучшие умы своей современности. Возможно, если бы Александр Сергеевич остался жив, то такого открытого спора между западниками и славянофилами не существовало бы, поскольку этот спор решился в самом поэте, когда он уже вступал на поприще журналистики. А, как мы знаем, авторитет А. Пушкина в литературной среде того времени был просто громаден.

Заканчивая статью, В. В. Розанов делает вывод о том, что путь духовного развития Александра Сергеевича невероятно длителен и сложен. Благодаря тому, что в А. Пушкине произошла такая трансформация, последующие русские творцы и гении, в юношеском возрасте проходя школу Александра Сергеевича, уже к своим 20 годам имели 36-летнюю необычайную опытность поэта. В его судьбе как будто бы отразился путь целого поколения России, который он, безусловно, мужественно прошел.

Две другие статьи Василия Розанова «Возврат к Пушкину» (1912) и «Пушкин и Лермонтов» (1914) также важны для понимания восприятия поэта критиком. Для него Александр Сергеевич Пушкин – универсальный во всех смыслах хотя бы потому, что для каждого возраста у поэта найдутся свои произведения: будь то детство, юность или же зрелые годы. По этой причине В. Розанов считает необходимым вхождение А. Пушкина в каждую русскую семью, где для детей он будет дядькой-сказочником, для матерей – благородным джентльменом, а для старцев – внимательным собеседником.

Если произведения А. Пушкина будут любовно и с трепетом прочитываться каждым русским человеком в возрасте от 15 до 23 лет, то мы сможем избежать той пошлости, которую видим в газетах, журналах и в литературе. Как актуально звучит это и в наше время! Ум великого русского гения сам по себе предостерегает нас от глупости, а благородство души защищает от грубого и пошлого. Поэт невероятно спокоен, уравновешен и гармоничен, в нем нет презрения к человеку и злобы по отношению к нему, а на страницах его книг мы не найдем и следа язвительности. Критик называет А. С. Пушкина поэтом мирового лада, противопоставляя ему Лермонтова, которому и в раю было бы скверно [94].

«Один Пушкин – на много лет, вот...дверь и путь» – восторженно говорит Василий Розанов, вспоминая, что «Пиковую даму» и «Дубровского», как и другие произведения его современники читают с таким интересом, как будто они вот-вот были написаны [93]. И в этом мы снова видим универсальность поэта, который интересен своими идеями, свеж, нов и поучителен. «В нем сохранится нечто для всякого века и поколения» – как пророчески звучат эти слова. На страницах его книг мы можем найти ответ на вопрос, как и чем держится наш мир. И как такой поэт может стать ненужным? Для критика это все равно, что ручьи и березы утратят свое очарование и необходимость. В этом вечное и воспитывающее значение творчества Александра Сергеевича Пушкина, его польза для души.

У Ивана Ильина есть не менее интересные работы о поэте Александре Сергеевиче Пушкине. Одна из них «Пророческое призвание Пушкина» (1937). Для философа произведения поэта живут в душе каждого из нас, они составляют саму суть русского человека, русской души. По его творениям мы постигаем сущность России, ее непростую историческую судьбу, и мы должны быть благодарны Богу за то, что он послал на землю такого мудреца, за то, что мы можем думать мыслями Александра Сергеевича и выражать их его словами. Слова «Пушкин – наше все», по мысли И. Ильина никогда не угаснут в круговороте лет и событий. Таинственная сила А. Пушкина для критика заключается в том, что чем дальше мы отдаляемся по времени от произведений поэта, тем ближе они оказываются ко дню сегодняшнему и тем понятнее становятся для нас. Возможно, это происходит потому, что образы и смыслы его творений были посланы ему свыше боговдоховением (определение Ивана Александровича Ильина).

Судить о страстях поэта публицист не видит смысла, поскольку совершенным в нашем мире может быть только лишь один Господь. Все же великое на земле так или иначе немыслимо вне страсти, и важным становится найти и увидеть в человеческой страсти и ее пламени божественное вдохновение, очищающее душу. И здесь имеется в виду не святость церковная, а пророческая сила поэта и божественная вдохновенность его творчества. Мы должны судить о поэте, прежде всего, как о пророке, как о человеке, который увидел в русской жизни и ее истории духовные содержания, который созерцал Россию и утвердил наше национально бытие. Мы должны любить Александра Сергеевича Пушкина за его идеи, служение народу и поэзии, его призвание. Русскость поэта и его любовь к России помогли стать ему «живым средоточием русского духа, его истории, путей, проблем, здоровых и больных узлов» [31].

Иван Александрович Ильин считает, что русскость А. С. Пушкина не сводится лишь только к всемирной отзывчивости, перевоплощению, всечеловечности и всепримирению, как говорил Достоевский. Всемирная отзывчивость и способность к художественному перевоплощению у А. Пушкина намного шире, так как они не только связывают поэта с иностранным, но и со всей вселенной в принципе, и с миром ангелов, и с миром демонов, и с природой: идущим снегом, бушующими волнами, ночными звездами, с раскатами грома, лесными зверями и др. Ведь мир – это не только другие народы, это еще и мир божественный, мир таинственной природы. Оказаться сверхнациональным всечеловеком, братски настроенным по отношению к другим народам, русский может стать только, будучи действительно русской душой – заключает И. А. Ильин. Ибо если человек не имеет национального облика, что он может сказать другим? Подражание – это не гениальность, думает философ, это признак собственного национального бессилия. Герои Александра Сергеевича Пушкина с чужеродными именами, такие как Сальери, Моцарт, Анджело, Жуан, на самом деле русские, хоть и взяты из общечеловеческой тематики. Критик считает, что А. Пушкин обращается к художественным предметам, которые существуют много веков и они необязательно для какого-то одного народа, а для всех, просто кто–то раньше смог их заметить и отразить их в своем творчестве. Творчество поэта для И. Ильина самобытно и самостоятельно, оно наполнено русскостью и сам А. Пушкин – цветение русскости души.

Александр Сергеевич творил в непростое для России время: она еще не сильно расцвела духовно, не открыла всю мощь, богатство и красоту своего языка. Русское дворянство, еще не обогатив свой разум, начинает утрачивать веру в Бога, впитывая атеизм западных вольнодумцев. Оно еще не научилось восхищаться русским духом и русской мудростью. В лице декабристов оно требовало освобождения крестьян без наделения их землей, не понимая, что самим крестьянам это дастся довольно-таки трудно. Иван Ильин отмечает, что А. Пушкин, обладающий импровизаторской легкостью, поэтическим даром, безупречным чувством меры, художественным вкусом, прозорливым, ясным, глубоким умом и справедливостью, был послан России именно в такое трудное для нее время исторического распутья. Глубокое понимание своего народа и его чувств, а также свобода вдохновения определили главную задачу Александра Сергеевича – принять душу русского человека со всеми ее прелестями и недостатками и показать ее достойный путь преодоления человеческих пороков.

Поэтому самому А. С. Пушкину и были даны русская страсть и русский ум для того, чтобы своим личным примером он смог показать: необузданная натура русского человека, его темпераментность и страстность могут быть во благо, когда управляются боговдохновением, а русский ум благодаря нашей способности созерцать способен дарить человеку духовную свободу и очевидность многих вещей. Приняв в себя все отрицательные черты русского человека и своей эпохи, опасности и соблазны, искушающие душу русского человека, Александр Сергеевич Пушкин показал, как можно избавиться от них, раз и навсегда их победив.

Подобно Василию Розанову, Иван Александрович Ильин, анализируя переход А. С. Пушкина от безверия к молитве, от революционных настроений к разумной государственности, от увлеченности свободой к мудрому консерватизму, от юношеской страстности к браку и семейности, приходит к выводу: в личном развитии поэта решились основные проблемы духовности и судьбы русского народа. Говоря о А. Пушкине, критик замечает, что поэт не идеализировал Россию и ничего не преувеличивал, как позднее это будут делать народники, он был абсолютно беспристрастен и справедлив. Общаясь с народом и изучая его историю, он вслушивался в русскую душу, познавая всю ее глубину. Порой он не только художественно перевоплощался в русские народы, но и облачался в их одежды, повторял их говор. Современники нередко видели А. С. Пушкина в костюмах разных народностей: турецком, сербском, черкесском, греческом и др. С теплотой и любовью он относился к нашей многонациональной стране. Самое главное для Ивана Ильина заключается в том, что А. С. Пушкин смог отразить в своем творчестве свободу души, полет духа, с которыми рождается русский человек, которые даны ему от Бога и природы. Они сложны для восприятия западными людьми. А. Пушкину и самому не чужда была эта свобода, которую он воплотил в творчестве.

Поэтому он и смог стать нашим пророком и национальным учителем. Эта свобода находит свое выражение в русской созерцательности, просторе души, щедрости, мечтательности, юморе, побеждающем любые страдания. Александр Сергеевич Пушкин смог овладеть перечисленными чертами, наполнив, оформив и освятив их. Отсюда его воспитательное значение для нас. Иван Ильин определяет свободу души русского человека как открытость, способность вместить в себя небо и землю, предметы и звуки, словом, объять весь мир.

Говоря о духовном преображении А. Пушкина, публицист отмечает, что в юности поэт не мог отделить главное от второстепенного: мелкие пустяки и безнравственное поведение смешивались с чем-то гениальным, великим, священным. А все потому, что его душа не умела определять поистине значимое. Друзья поэта опасались, что не смогут усмирить его страстную натуру. Критик с удовольствием наблюдает, как с каждым годом А. Пушкин все больше и больше стремится к духовности, чувствуя свое пророческое призвание.

Воспевая созерцательную «лень» и некоторую праздность, гений творил в полной уверенности, что имеет на нее право. Эта «лень» подарила нам чудесные плоды в виде произведений поэта. В чем же основная сложность духовного роста А. С. Пушкина? По мысли Ивана Александровича Ильина, в том, что сам по себе Александр Сергеевич, будучи человеком творчества и огнем импровизации, всю свою жизнь учился сосредоточенности, концентрации и внутреннему смирению – некому медитативному состоянию. Завещание поэта, обращенное к русскому человеку, – говорит философ, – звучит так: ты можешь импровизировать, внутри тебя может гореть огонь, но учись трудиться сосредоточенно и внимательно и не переставай совершенствоваться.

Одной из великих тайн гения русской мысли Иван Ильин считает страсть, умело соединенную с разумом, воплощённую в художественной литературе и сочетающуюся с религиозностью и духовностью. Прекрасно зная душу русского человека, для которого мечтательность может быть, как и спасением души, так и большим соблазном, опьяняющим душу, Александр Сергеевич Пушкин противопоставил ей духовную трезвость. Иван Александрович отмечает, что свои душевные силы в начале творческого пути А. Пушкин неоправданно расточал, как и любой настоящий сын России, о чем позже поэт жалел, ненавидя себя за это. 

Ещё одно его завещание русскому народу: Россия спасётся от всех соблазнов щедростью и добротой. Сам поэт был свободен от искушений Скупого Рыцаря в силу своего великодушия и поэтического гения. Философ с теплотой отзывается об А. Пушкине, называя его доверчивым ребенком-гением с чистым сердцем. В поэте каким-то удивительным образом задор мешался с житейской мудростью. В своей мудрости Александр Сергеевич умел быть ребенком. Это именно русская детскость, которая всегда отличала нас от иностранцев, зачастую серьезных не по делу, и которую нам завещал А. С. Пушкин. Дух поэта публицист метафорично сравнивает с огромным водоемом целебной воды, возле которого всегда будут собираться русские люди, чтобы почувствовать выздоровление от душевной смуты и избавиться от всякого рода страстей. В Александре Сергеевиче Пушкине русский дух впервые осознал себя и ощутил самопросветление. Поэт принял все страдания, трудности прошлого нашего народа, очистил их и облек в красивые глагольные формы «солнечной мудрости». А. С. Пушкин научил Россию видеть Бога, укрепляя свои национальные силы. От лица России он пропел Господу гимн победы над тьмой и хаосом.

Подводя итог вышесказанному, можно сделать вывод: многие известные критики в разные годы задавались вопросом гениальности народного поэта, его пророческих идей и необычной судьбы, которая превратилась в великую тайну, ушедшую вместе с Александром Сергеевичем. Для одних публицистов Александр Сергеевич Пушкин – воплощение лада, гармонии и спокойствия, для других же – темпераментная, конфликтная личность с кипучей энергией. Но так или иначе все перечисленные нами статьи вырисовывают более-менее единый образ А. С. Пушкина, где он – национальный поэт, спасение от душевной смуты и страстей, пророк, на несколько сотен лет предсказавший судьбу России.

24.06.2023